Глава 15

Раввин Афтаназ был одним из тех людей, которых называют ребе. Много лет назад он приехал в Америку из Греции, и за долгие годы своей жизни в Нью-Йорке повидал и хорошие и плохие дни. Маленькая община Бруклина, на его глазах и его стараниями, стала большой и уважаемой.

Пожертвовав всем ради неё, он не уставал и даже в старости продолжал много трудиться, часто приходя на помощь тем, кому отказывали все.

В доме у раввина Афтаназа не было денег. Но тут было много книг. Но чаще приходили не за книгами, а за словами. И слова у него находились для всех. И не только слова. Он никому не отказывал в помощи.

Его дом благословился голосами детей. Но очень быстро опустел. Гражданская война между Севером и Югом забрала всех детей… Единственный внук вырос и уехал за океан, откуда часто писал письма. Последнее его письмо было радостным, но этот дом первый раз не дождался тех, кого здесь ждали…

Весть о смерти единственного внука и трёх правнуков, ехавших в гости из Германии, заставила раввина Афтаназа слечь, а слово «Титаник» он заставлял себя слышать через силу.

Грузенберга он встретил полулёжа. Но выслушав его рассказ, подумал, покачал головой и, поправив очки, поднялся и сел в кресло, в котором обычно встречал своих посетителей.

— Реб Оскар, не думаю, что ситуация нехорошая, — произнёс он тихо и задумчиво, — миссис… мисс Эмили Браун сейчас с трудом уживается с мыслью, что этого мальчика больше нет. И лучше, если она, и уж тем более её сын, Френсис, которого я знаю с момента его Брит-Милы, в ближайшее время не будут знать, что Гарольд жив. Да и самому Гарольду не стоит напоминать о той ужасной ночи. Они дети «Титаника». И «Титаник» это единственное, что может их соединить как братьев. Больше — ничего! А трагедия — не лучшее, что может объединять людей… Но дело даже не в том. Семья Голдсмит очень небогатая. Вдова с двумя детьми просто обречена на нищету. С мисс Браун ребёнок останется инвалидом на всю свою жизнь… Неизвестно когда он сможет нормально ходить. Это лечится в клиниках Европы, но не Америки. Но даже если мы все соберём нужную сумму, мальчику категорически сейчас нельзя даже и близко показывать корабли. Мы поможем, чем можем, но даже всех наших денег не хватит на то, чтобы Гарольда поставить на ноги волею врачей. И мальчик должен исцелиться сам, когда исцелит свою душу.

— Понимаю, рабби, — кивнул Грузенберг.

— Кроме того, что говорит доктор Соломон? Что именно с мальчиком? — спросил раввин.

— Точно неизвестно. Обмороки начались ещё в Англии. Католикам там живётся так же как и евреям в России. Это тоже сыграло свою роль, — ответил Грузенберг, — контузия не самая страшная. Он больше испугался, ровно настолько, что у него почти отказали ноги. И ещё он винит себя в том, что не смог спасти своего друга.

— Бедный ребёнок, — покачал головой раввин, — я ему сочувствую. И Вы представляете его в приюте?

— Нет, — категорически ответил Грузенберг, — в приют ему нельзя. Где Вы видели, рабби, чтобы мы отдавали своих детей в приюты? Теперь он наш ребёнок. Потому что он нам верит.

— Да, это так, — кивнул, соглашаясь, раввин, — хотя миссис Браун, которая Марго, вызвалась поддержать этого шотландского мальчика, это не значит, что она оплатит лечение несчастного ребёнка! Очень скоро она забудет его, как забыла его семью и десятки других детей на «Титанике». Рассовывая бренди миллионерам в шлюпки, она не побежала открывать запертых детей в Третьем классе. О них никто не вспомнил. Никто не вспомнил про моего внука и маленьких правнуков, которых я так и не увидел. Они так и погибли, не дождавшись спасения… Лучше, если Маргарет Браун пока не будет вмешиваться в его судьбу. Лучше пусть обеспечит ему учёбу в школе и дальнейшее образование. Он должен вырасти человеком достойным, реб Оскар, — посмотрел на Грузенберга Афтаназ и помолчал.

Он встал, прошёлся по комнате и вернулся в своё кресло.

— Выжил, — сказал Афтаназ, — но не для того, чтобы остаться инвалидом и нищенствовать. Есть мать, которая подарит ему свою любовь. Но это не Эмили Браун! С возвращением Гарольда в таком состоянии, она быстро возненавидит чужого ребёнка. Он, с обмороженными руками и ногами, контузией, сильнейшим нервным срывом, быстро станет ей обузой. А после матери его возненавидит и Фрэнк. Потому что это уже не тот мальчик которого они знали на «Титанике». Он уже видел смерть и не побоялся заглянуть ей в глаза.

— Согласен с Вами, — кивнул Грузенберг, — этим мы обречём их на нищету. Гарольд не найдёт там новой семьи. И это в лучшем случае.

— А в худшем?

— А в худшем, Гарольд отправится в Англию, в приют. Обратно в тот ад, из которого его пытались увезти отец и мать, — Грузенберг подумал, — и неизвестно, выдержит ли его сердце очередное морское путешествие.

Он посмотрел на рава Афтаназа.

— Что скажете, ребе?

— Миссис Маргарет в любой ситуации выйдет сухой из воды, — усмехнулся рав Афтаназ, — а где сейчас Эмили Браун и Фрэнки?

— Два дня назад, — ответил Грузенберг, — мы торжественно выдали им документы и я лично посадил их на поезд. Они уже должны быть в Денвере.

— Хорошо, — снова встал рав Афтаназ, — но в любом случае мы никогда не бросаем своих людей, — указал он вверх.

Раввин подошёл к столу, на котором лежали бумаги и, отложив некоторые из них в сторону, взял чистый лист, перо, пододвинул чернильницу и сел за стол.

Он долго что-то писал, не обращая на Грузенберга никакого внимания. Когда дописал, он встал и, выйдя из-за стола, протянул Грузенбергу письмо.

— Вот, реб Оскар, отдайте это Гарольду.

Грузенберг бегло прочитал письмо и посмотрел на Афаназа. Раввин вернулся в кресло.

— Жена моего внука, Сара, находится сейчас в этом доме, — сказал он, — она никуда не выходит. Её усадили в шлюпку с самым младшим моим правнуком, Михаэлем. А мой внук, Яков, сесть не успел. Он ехал в другой части корабля, со старшими мальчиками, ближе к корме.

— Да, рабби, если Вы предлагаете Гарольду новый дом и новую семью, то можно считать, вопрос с мальчиком решён?

— Именно, — сказал рав Афтаназ, — вопрос гиюра мы не будем поднимать. Пусть это решает сам Гарольд. Это должен быть сознательный выбор. Даже если он захочет остаться католиком, его здесь будут любить и тут будет его дом. С ним вернётся мой внук. А глядя на него, я буду видеть своих правнуков. Они где-то там, вместе с его братьями и сёстрами…

Он помолчал.:

— Вина мальчика была лишь в том, что он готов был умереть вместе с другом. А значит он хороший человек. И не важно, католик он, или станет евреем.

— Для него это трагедия, — тихо сказал Грузенберг, — но он оказался благороднее многих аристократов, как видите.

— Его можно назвать героем, — подумал рав Афтаназ, — многие негодяи из Первого класса заняли места, которые могли бы занять Карл Скуг со своей семьёй, Гарольд, сёстры и братья Гарольда, его мать, и другие женщины и дети. А наш Гарри, не имея ни малейшего шанса, бросился спасать того кто был обречён. И выжил!

Он снова тяжело вздохнул и встал.

— Ладно, я отдам распоряжение встречать нового жильца и пойду уведомлю Сару о том, что у нас появился новый член семьи, её новый сын…

Рав Афтаназ подошёл ближе и указал на письмо.

— Как я понимаю, у мальчика есть дядя? Подумайте, как уведомить его, чтобы он не пытался забрать своего племянника. Томас Гудвин быстро поймёт, что Гарольд настоящий, и что он зря тогда его обидел. Что на самом деле он действительно его родной племянник. Лучше скажите ему сразу, что возникло недоразумение и это не тот Гарольд Гудвин. И мальчик его понял и простил. Трудно не понять человека убитого горем. И Гарольд не нуждается в его извинениях, — раввин Афтаназ подумал, — хотя, я не понимаю, что было бы плохого, если бы он просто выслушал в тот день этого мальчика…

— Мы можем дать Гарольду новую фамилию, — предложил Грузенберг.

— Вряд ли его тут будут называть Гарольдом, — ответил рав Афтаназ, — но его второе имя, Виктор, как я понимаю, данное при католическом крещении, это вполне приличное имя для еврейского мальчика…

…Только в гостинице, которую оплатила Маргарет Браун для Гарольда, мальчик первый раз за всё время помылся в горячей ванне, выспался и почувствовал себя в безопасности.

Номер был большой, с двумя огромными кроватями и красивыми занавесками на окнах. Гарольд даже не знал, что комнаты могут быть такими красивыми и светлыми.

В их доме, когда они жили в Мелкшаме, тоже были большие комнаты, зал, посреди которого стоял мамин рояль, а шторы были украшены разными узорами. Но этот номер в гостинице показался ему и светлее, и богаче. И даже игрушки принесли. Плюшевого Мишку в алом передничке и книжку-раскладушку с красивыми картинками.

А портье, принесший игрушки, сказал, что Гарольд может оставаться тут сколько пожелает.

— За всё уплачено наперёд, — сказал портье, — завтраки, обеды, ужины, всё за наш счёт. К вечеру Вам принесут новый костюм, бельё и обувь. И если что будет нужно, можете говорить мне, а я выполню любое ваше пожелание.

— Благодарю, — ответил Гарольд, удивившись, что к нему обращаются как к взрослому, — очень хотелось бы… хотя нет, — подумал мальчик, — я позову вас, в случае чего.

— Если что — вот звонок, — указал портье на красивую кнопку возле двери и ушёл.

Гарольд полистал книжку, взял Мишку на руки и долго смотрел в окно. Потом он ещё раз принял горячую ванну, выспался, и утром около девяти часов, уже после завтрака, в дверь постучали.

Пришёл Грузенберг.

— Здравствуй, — с порога поздоровался он, — пришёл посмотреть, как ты устроился.

Гарольд очень обрадовался Грузенбергу. Мальчику было скучно и совсем не с кем было поговорить.

Грузенберг по-стариковски сел в кресло и поманил Гарольда.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил он, прищурив глаз.

— Спасибо, сэр, — подошёл Гарольд, — уже лучше.

Грузенберг усмехнулся.

— Тут не принято говорить это слово, «сэр», — улыбнулся он Гарольду, — привыкай к «мистер». А «сэр» только в армии или в полиции. Но полиция ведь плохие ребята? — подмигнул он.

Гарольд улыбнулся.

— Хорошо, сэр… мистер, — кивнул мальчик.

— Ну, я к тебе с предложением, от которого, я думаю, ты не откажешься, — посмотрел он на Гарольда.

— Я слушаю вас, — заинтересовался Гарольд.

— Я вот что подумал, — начал Грузенберг, — как старый еврей, потерявший всех, кто мне был дорог, во время погрома в Польше, я очень хочу помочь тебе. И не только я.

Он наклонился к Гарольду и начал немного тише.

— Мы очень сочувствуем твоей утрате, — сказал Грузенберг, — и сегодня я говорил с одним человеком. Его взрослый внук и правнуки погибли там же, где и вся твоя семья. Спаслась только жена его внука с маленьким ребёнком. И этот человек очень хочет, чтобы ты заменил ему его правнуков и приглашает в свою семью.

Грузенберг протянул Гарольду письмо рава Афтаназа. Гарольд открыл конверт, присел на стул и долго читал.

— Меня хотят усыновить? — не понял он сразу и посмотрел с удивлением на Грузенберга.

— Да, — кивнул в ответ Грузенберг, — и я очень прошу не отказываться. Люди убиты таким же точно горем, которое убивает тебя. Вам вместе будет легче это горе пережить и не дать друг другу упасть. А миссис Маргарет Браун уже дала согласие финансировать твоё образование и всегда будет рада видеть тебя у себя в гостях.

Мальчик улыбнулся и подумал.

— А Фрэнки? А его мама как же?

— Я думаю, — сказал Грузенберг, — будет лучше дать им прийти в себя. Они ведь считают тебя погибшим? Тебя все считают погибшим… Ты же не хочешь их напугать?

— Нет, не хочу, — покачал головой мальчик.

— Ну, вот и хорошо, — кивнул Грузенберг, — я думаю, что если вы с Фрэнки друзья, то обязательно с ним скоро увидитесь. Но не сейчас. Им тоже тяжело и они оплакивают смерть папы Фрэнки.

— Да, — согласился мальчик, — мне тоже надо прийти в себя.

— Ну, тогда мы всё решили, — ответил Грузенберг, — отдыхай, хорошо выспись, а вечером я заеду за тобой и поедем знакомиться с теми, кто принимает тебя в свою семью. Тебе как раз принесут новый костюм… — он помолчал, — они очень хорошие люди и я знаю их очень давно. Я думаю, что мальчику, который любит читать книжки и не любит драться, в этой семье очень понравится. Поверь мне. Я тоже осиротел в твоём возрасте. На моих глазах убили всех моих родных. В нашем местечке после погрома осталось много сирот. У многих из них, потерявших семьи, судьбы сложились куда трагичнее.

Гарольд помолчал, вздохнул и посмотрел на Грузенберга.

— Спасибо Вам большое. Если бы не Вы, то я не знаю, что было бы со мной.

— Ерунда, — махнул рукой Грузенберг, — может ты что-то забыл? У вас был багаж? Вы везли что-нибудь с собой?

— Да, конечно! — вдруг вспомнил Гарольд, — папа отправил сюда наши вещи, но на другом пароходе. Они уже наверное тут!

— Значит, заберём обязательно, — пообещал ему Грузенберг, — что-то ещё?

Гарольд подумал.

— У мамы Фрэнки остался маленький чемоданчик моего папы. Его отдал ей тот русский, который представил меня капитану Смиту своим племянником и познакомил с миссис Браун из Первого класса. Его можно забрать?

— Конечно, я заберу его и сразу же привезу тебе, — ответил Грузенберг, — а ты не знаешь что в нём?

— Нет, — снова покачал головой мальчик, — но точно не деньги. Наверно, я думаю, там дневники моего папы. Я очень хотел бы их вернуть. Это ведь память про него?

— Несомненно, — согласился с ним Грузенберг, — их надо вернуть! Грузенберг снова наклонился к Гарольду.

— Ну, а что ты скажешь, если мы тебе сменим фамилию?

— Если это нужно, — грустно ответил Гарольд, — а это обязательно?

Он в недоумении посмотрел на Грузенберга.

— Если это хотят люди, согласные меня принять, то я сделаю, как они хотят.

— Не думаю, что она тебе не понравится, — сказал Грузенберг, — во всяком случае, свою родную фамилию ты не забудешь и будешь помнить, и тебя никто не заставляет от неё отказываться. Но есть кое-какие нюансы, которые я тебе не могу сказать.

— Почему? — удивился мальчик.

— Ты просто этого не поймёшь, — сказал Грузенберг, — и дело не в том, что я что-то скрываю, или не хочу говорить. Пройдёт совсем немного времени и я расскажу тебе всё, что тебя интересует по твоему делу. Но сейчас, девятилетнему мальчику, будет трудно объяснить то, что порой не понимают даже некоторые взрослые люди.

— Да, — вздохнул Гарольд, — тут я согласен с Вами. Я ещё много не понимаю и хочу разобраться во всём.

— Гарри, — сказал Грузенберг, — я досконально изучил всё, что с тобой связано. И я уже встретился с другом твоего папы, который живёт в США. Ты знаешь, кто такой доктор Тесла?

— Я слышал эту фамилию, — кивнул Гарольд, — один раз. Это было, когда папа читал письмо от дяди Томаса, в котором он нас пригласил к себе. Он написал, что купил для нас дом! — возмущённо сказал Гарольд, — и ещё фотограф, мистер Броксли из Фулема, тоже про него что-то говорил.

— Не обижайся на своего дядю, — махнул рукой Грузенберг и улыбнулся мальчику, — его можно понять, прости его. Ты ведь знаешь, какие мысли тогда были в его голове? Он искал вас среди живых и надеялся до последнего, что хоть кто-то из вас, но выжил! А когда нашёл, он просто не поверил в свершившееся чудо… Мне очень жаль и я соболезную твоей и его, утрате. Пожалей и ты его?… Твои папа, мама, братья и сёстры, — продолжил Грузенберг, — всегда будут рядом с тобой. Я знаю, что такое иметь большую и дружную семью и потерять её в одночасье. Но тебе надо жить дальше, учиться и обойти лишние проблемы и трудности, которые могли прийти за вами следом из Англии. Сейчас ты должен принять самое важное решение в своей жизни. Оно определит твою судьбу дальше. Если мы попытаемся подать документы на твоё усыновление и сохранить твоё настоящее имя и фамилию, то нехорошие люди могут попытаться тебя найти, и тогда я не знаю, что может случиться.

— Нехорошие люди? — испугался мальчик.

— Именно, — кивнул Грузенберг, — твой папа погиб, скорее всего, не просто так. И он вряд ли дожил до гибели «Титаника» в ту ночь.

Гарольд опустил глаза.

— Я согласен… Если это нужно, то я готов взять другую фамилию.

Он посмотрел на Грузенберга.

— Я не буду создавать проблем тем людям… Честное слово…

Мальчик встал и подошёл ближе.

— А как теперь меня будут звать?

— Виктор фон Готт, — ответил Грузенберг…

У Гарольда перехватило дыхание.

— Этого не может быть… — проговорил он, — но кто же тогда был тот русский, так похожий на меня..?