При копировании ссылка на автора и сообщество - обязательна. 

Я с детства любил читать. Неважно что, главное читать. Журналы, газеты, книги, справочники по радиоделу, которые стопками лежали в комнате отца, или многотомные энциклопедии. Моя страсть к чтению была всепоглощающей.

Читать я научился еще в пять лет и постоянно таскал в детский садик книги из дома. Даже воспитатели звали меня «маленьким Буратино». Только деревянный болван сразу же продал свою азбуку, а я внимательно изучил. И каково было мое удивление, когда я понял, что из букв можно собирать целые слова, а из слов собирать предложения, которые несут в себе смысл. Первой книгой, которую я прочел, была энциклопедия мифов и легенд. Я запоем читал истории про храброго и наивного, как деревенский дурачок, Геракла. Следил за приключениями скандинавских богов во время их путешествия в Ётунхейм или же с головой погружался в мир китайских мифов. Страшных, жестоких, но безмерно увлекательных. Тогда, для пятилетнего мальчика эти истории были сродни новой серии Игры Престолов. Но я, на удивление, здраво понимал смысл, заложенный в мифы. Отсюда пошло мое увлечение фэнтези и фантастикой. То, что задавали по литературе, я прочитывал быстро и старался не вникать в хитросплетения судеб героев Льва Толстого или Федора Достоевского. С куда большим жаром я проглатывал целые фэнтези эпопеи, от Властелина Колец до саги о Фафхрде и Сером Мышелове. А затем интересы изменились. Предмет «История» стал для меня настоящим открытием, и это увлечение пережило даже сложный переходный возраст, когда все мальчики думают о том, как присунуть милой девочке из параллельного класса.

Окончив школу, я твердо решил, кем хочу стать. Меня манила судьба Индианы Джонса и Генриха Шлимана. Я мечтал искать сокровища ацтеков и собирать генеалогические древа средневековых императоров. Я решил стать историком, но о своей первой любви – литературе, я не забыл, продолжая читать в любую свободную минуту. И, отчасти, из-за любви к чтению меня вызвали к декану факультета, где я учился. Прогулы, оказывается, тоже замечают, а потом нещадно насилуют мозг за каждый случай, имевший место быть. И сейчас я, скромный студент третьего курса исторического факультета, сижу в приемной и жду, когда меня вызовут на ковер, где декан разорвет на тысячу кусочков мою испуганную жопку.

— Кляйн, уснул что ли? – резкий голос секретаря оторвал меня от раздумий.

— А? – растерянно спросил я, тряхнув головой и выкидывая оттуда все неподобающие мысли.

— Конфетку на, — съязвила толстая женщина с ярко-красными губами. Она преувеличенно громко стучала пальцами по клавиатуре и всем своим видом давала понять, как сильно меня презирает. Впрочем, на ее мнение мне было глубоко плевать.

— Смешно, — кисло улыбнулся я, вставая с потрепанного стула в приемной и направляясь к тяжелой двери, ведущей в кабинет декана. Приоткрыв дверь, я робко кашлянул. – Петр Моисеевич, разрешите войти?

— Входи, Тимофей. Сейчас я тобой займусь.

Кабинет декана был вполне милым местом, особенно для такого любителя истории, как я. На полках стояли раритетные книги в тяжелых переплетах, скифское холодное оружие, подаренное декану одним из богатеньких студентов, а также большое количество свитков из различных эпох. За большим столом, из мореного дуба, восседал глава нашего факультета. Петр Моисеевич Айнгольц.

Сам декан, худенький старичок, обладал, тем не менее, очень грозным басом и мог усмирить даже самого ретивого бузотера. Он смерил меня большими водянистыми глазами и жестом приказал сесть на ближайший стул.

— Тимофей. Двенадцать прогулов без уважительной причины, — резко произнес он, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. – Что ты мне скажешь на это? Я запросто могу тебя исключить, если бы не одно «Но». Ты поразительно толковый студент, только очень безответственный. Благодаря твоим знаниям наш факультет занимает призовые места на всех олимпиадах, что благотворно сказывается на финансовой составляющей. Не смей улыбаться, черт тебя возьми! И что это за странная майка на тебе?

— Петр Моисеевич, а вы знаете, что славяне вкладывали в эту фразу сакральный смысл? Они искренне желали тому, к кому была обращена эта фраза, немедленного свидания с одним из дьявольских созданий. А майка с обложкой группы Blind Guardian. Хорошая команда. Душевная, — лукаво улыбнулся я, крутя в руках карандаш, предусмотрительно взятый со стола декана. Тот поперхнулся от моих слов, но затем рассмеялся.

— Говорю же, талантливый. Но если не перестанешь вести себя, как дуралей, прогуливающий занятия, то я тебе гарантирую встречу с одним из таких чертей.

— Простите.

— Что это значит? Ты просишь прощения за то, что прогуливал? Или за то, что язвишь направо и налево? Или тебе просто нравится это слово? – ехидно спросил Петр Моисеевич, подходя к полкам с оружием и вынимая из ножен один из скифских кинжалов в относительно хорошем состоянии. – Знаешь, что это такое?

— Да. Церемониальный скифский клинок. Использовался при обрядах, — кивнул я.

— Верно. А еще этим клинком зарезали одного вождя и изменили ход истории. Понимаешь, к чему я клоню, Тимофей? – блеснул глазами старичок.

— Ага. Вы меня прирежете, если я не перестану прогуливать.

— Почти угадал. Аналогом такого кинжала могу выступить я, просто отчислив тебя из университета.

— Понимаю, — хмыкнул я. Декан был прав и он будет прав, если выгонит меня. Прогулы – дело серьезное. Даже для толковых студентов редко делаются поблажки.

— Почему ты пропускал занятия?

— Работал, — честно ответил я на вопрос. – Вы же в курсе моей ситуации. Хозяйка выгнала из старой квартиры, а найти новую та еще задачка. Но ее я с грехом пополам решил. Осталось наскрести денег на страховой депозит.

— Миром правят жмоты и потреблядство, — ругнулся декан, но я пропустил это мимо ушей. Мы привыкли к тому, как общался со своими студентами Петр Моисеевич и не обращали внимания на вспышки ярости, связанные с финансовыми вопросами. – Теперь нашел?

— Почти, — я припомнил, как провалялся три дня, читая новую книгу от Джорджа Мартина. – Депозит почти собран, но мне надо на следующий месяц денег сразу заработать.

— Хм, — задумался старичок, гуляя по своему кабинету. Изредка он принимался беседовать сам с собой, а затем гневно швырял один из учебников оземь, когда мысль расходилась с реальностью. Наконец, когда у меня стала кружиться голова от его хождения, он радостно вскрикнул, воздев руки к потолку. – Я смогу тебе помочь.

— И как же? – недоверчиво спросил я.

— В библиотеке открыта вакансия помощника библиотекаря. Деньги, конечно, небольшие, но зато ты сможешь отработать свои прогулы на каникулах, — улыбаясь, ответил декан.

— А если…

— Никаких «если», Тимофей. Или помогаешь в библиотеке, или пакуй чемоданы и на вольные хлеба, — я пожал плечами. По крайней мере, можно будет отоспаться после ночных смен на вокзале и сохранить за собой место.

— Ладно. Согласен.

— Вот и замечательно, гражданин Кляйн. После занятий ступайте на новое место и найдите там Евгению Альбертовну. Она вам расскажет про обязанности, — я, было, поднялся, но Петр Моисеевич сурово вздохнул. – И не пытайся меня обмануть, Тимофей. Если я узнаю, что ты пропустил хотя бы один день, то можешь смело прощаться с родными стенами и со своими шикарными волосами. Отрежу, видит Бог. Все. Иди отсюда. И передай Елизавете Сергеевне, чтобы сделала мне чай. Черный, с лимоном.

— Так точно, — выдохнул я. Час от часу не легче.

Выйдя из кабинета и передав слова декана секретарю, я отправился на третий этаж, где вовсю шла лекция по философии. Впрочем, у меня была железная отмазка в виде того, что со мной проводилась воспитательная беседа. Так и вышло. Преподаватель, конечно, поджал губы, но милостиво разрешил мне сесть на свое место. С Петром Моисеевичем старались не пререкаться даже самые авторитетные педагоги. Юркнув за парту, я облегченно вздохнул и откинулся на скрипящем стуле. Пользуясь моментом, пока преподаватель ничего не видит, ко мне сразу же подсел мой однокурсник, Ванька.

— Сильно досталось от иудея? – зашептал он, пожав мою руку. Я помотал головой. – Выгоняет тебя?

— Нет. Отработки на каникулах назначил, — также шепотом ответил я, доставая тетрадь и ручку. – Давай на перекуре поболтаем. Какая тема?

— Ницше с его «Заратустрой».

— Фу. Это же изнасилование мозга в грубой форме. За что так с нами?

— А я о чем? – усмехнулся Ваня и перебежал за свою парту, оставив меня в одиночестве корпеть над конспектом о ненавистном Фридрихе Вильгельме.

Когда пары благополучно закончились и все студенты выбежали на воздух, дабы затянуться горьким дымом от разнокалиберных сигарет, я дождался Ваньку, который что-то спрашивал у преподавателя, а затем, вместе с ним, двинулся на улицу.

— Пидерсия, мужик, — сокрушенно вздохнул друг, выпуская аккуратные колечки. В жарком июньском воздухе не было и намека на ветерок, благодаря чему, Ваня мог себя почувствовать Гендальфом Серым, развлекающим целый табун гномов перед походом к Одинокой горе.

— Вот, вот. Теперь мне месяц каникул торчать здесь в библиотеке, — кисло ответил я. – Не подумай, я люблю читать. Но предпочитаю делать это в теплой кроватке дома, чем в пыльной библиотеке под надзором Гиены Альбертовны. Сегодня вообще с братом двоюродным планировал предаться почитанию Диониса в компании его друзей. Он меня давно уже зазывает.

— Да ладно. Время быстро пройдет, а может тебе понравится. Соблазнишь нашу Евгешу на пыльных фолиантах по химии и биологии. И понесет она, и родит тебе сына. Ай! – я извернулся и от души залепил другу подзатыльник. – Злой ты, Тимка. Даром, что Кляйн.

— Иди ты, — отмахнулся я. – Ладно, пора мне. Пока Моисеевич весь ВУЗ на уши не поднял в поисках моей душонки.

— Чеши, коротышка, — благодушно разрешил Ваня и побежал к девчатам, которые ждали его возле троллейбусной остановки. Я тоскливо проследил за ним и, поправив рюкзак, пошел обратно, пока декан действительно не начал искать нерадивого студента.

Библиотека была очень таинственным местом. Здесь, в окружении пыльных томов и забытых изданий, царствовала Евгения Альбертовна, которую большая часть учащихся и преподавателей звали Гиеной. И было за что.

Евгения Альбертовна была старой девой в самом расцвете своих сил. Она безответно любила только две вещи. Собственную кошку Асю и книги, которыми заведовала. Горе тому студенту, кто умудрялся надорвать страницу выданной ему книги или же подвергал членовредительству обложки. Гиена плевалась ядом и устраивала несчастному настоящий Ад и Израиль, пока голова провинившегося не пухла от обилия гневных эпитетов библиотекаря. Даже я, со всей любовью к книгам, старался не беспокоить владыку пыльных фолиантов и скрижалей знаний без подходящей на то причины. Но сейчас за меня все решил Петр Моисеевич, наказав отрабатывать прогулы.

Войдя в библиотеку, я направился к одинокому столу у самого входа. Это был личный трон Гиены, за которым сейчас никого не было. От скуки, я принялся рисовать шариковой ручкой, обмотанной крепкой цепью, на клочке бумаги, пока рядом со мной не раздался визгливый голос.

— Чего надо? Положи ручку и не трогай ничего, — да, это была Гиена собственной персоной. Тощая, как жердь, с черными глазами-бусинками и острым носом, что делал ее похожей на злую ведьму, которых пачками сжигали в Средневековье во славу церкви. Она поправила шерстяной жилет и надменно сжала губки, благодаря чему эти самые губки пропали вовсе.

— Здравствуйте, Гие… эм, Евгения Альбертовна, — улыбнулся я, стараясь пробудить в жестокой женщине хоть какую-нибудь искру тепла и участия. Взгляд библиотекарши похолодел на несколько градусов ниже нуля. – Петр Моисеевич велел мне помогать вам…

— Знаю, — жестко ответила она. – Он уже звонил и уточнял, приходил ли некий Тимофей Кляйн. Еврей?

— Немецкие корни, Евгения Альбертовна, — поправил я, чем не заработал себе лишних баллов.

— Плевать. Дело поставим следующим образом. Ты не попадаешься мне на глаза и разбираешь книгохранилище. Сортируешь найденные книги по полкам и вносишь данные в компьютер. Надеюсь, он еще работает, иначе придется записывать в журнал. Руками.

— Хорошо, — вздохнул я, скидывая сумку. – Какой у меня график?

— День работаешь, день отдыхаешь. С восьми до пяти. И так в течение месяца, Найн.

— Кляйн. Ясно, Евгения Альбертовна. Можно приступать?

— Вперед и с песней, — визгливо ответила библиотекарша. – Пошли. Покажу, что надо делать.

Через один неполный час я проклял это место, Гиену и Петра Моисеевича. А также свою собственную безответственность, приведшую к возникновению этой патовой ситуации. Главной проблемой была пыль, которая толстым слоем покрывала книги, стеллажи и старенький компьютер, стоящий возле единственного маленького окошка в углу. Поначалу системный блок пискнул, тускло сверкнул лампочками на корпусе и умолк. Не помогли даже целительные пинки по коробке, пока я не разобрал престарелую модель и не ужаснулся от того, что увидел. Радиатор охлаждения, вентиляторы, оперативная память – все это было в слое бурой кудрявой пыли, которая отчаянно цеплялась мохнатыми конечностями за внутренности системного блока. Я слезно выпросил у Евгении Альбертовны час отгула и бегом помчался в ближайший компьютерный магазин, где купил несколько баллонов со сжатым воздухом, чистящие салфетки и термопасту для процессора. Затем еще один час я убил на то, чтобы запустить допотопный агрегат, работавший на Windows 95 «Глюк Edition». Дальше было куда веселее. Я заварил себе чай и погрузился в изучение стеллажей, на которых стояли книги, не видавшие света уже несколько десятком лет.

Удивленно покачивая головой, я доставал с полок раритетные издания Библий, сборники сказок на старославянском, мне даже попались средневековые талмуды, которые писались от руки. Признаюсь, сдержать желание и не сунуть себе что-нибудь в сумку, мне помог тот факт, что даже в этом пыльном хранилище были камеры. Я не ведал, работают они или просто стоят для красоты и призрачного спокойствия Гиены Альбертовны, но проверять это не хотел. Зато получил возможность подержать в руках то, чей возраст исчислялся веками и к чему, возможно, прикасались ученые мужи древности. А спустя еще пару часов я понял, что это место не такое уж и плохое, да и библиотекарша сменила гнев на милость и даже пригласила меня откушать тортик, купленный ей в ближайшем магазинчике.

— Хорошо работаешь, Тима, — улыбнулась Евгения Альбертовна, на которую произвело впечатление то, как я ловко починил компьютер. Я скромно умолчал, что за время починки оного компьютера вдохнул столько пыли, сколько вдыхает среднестатистический узник, содержащийся в темнице Ричарда Львиное Сердце, и сколько сжег нервных клеток, цитируя сержанта Хартмана из нежно любимого мной фильма «Цельнометаллическая оболочка». Еще один плюсик в карму я заработал тогда, когда сказал, что мне нравится творчество Led Zeppelin. Оказалось, что Евгения Альбертовна очень котирует эту группу, а от вида Роберта Планта у нее натурально «брюки увлажняются».

— Спасибо, — кивнул я, беря с блюда еще один кусочек торта. Вся возня с книгами здорово меня утомила и благодаря этому проснулся звериный аппетит. – Евгения Альбертовна, а почему вы решили только сейчас разобрать это хранилище? Я нашел там такие книги, за которые Петр Моисеевич продаст душу, почки и свой мозг.

— Приказ пришел, — хмыкнула женщина, шумно делая глоток чая. – Разобрать не использующуюся секцию и привести все в божеский вид.

— А книги, которые там хранятся? С ними что?

— Отправятся в областную библиотеку, скорее всего. Часть оставит университет, да и профессоры что-нибудь себе умыкнут.

— А, ну не так все страшно. Я уж подумал, что они их выбросят, — я осекся, заметив, с каким ужасом на меня смотрит Евгения Альбертовна. Сам виноват, что затронул больную тему.

— Тимофей. Не шути так, — отдышавшись, ответила библиотекарша.

— Я сам переживаю. С книгами нужно человечно обходиться и беречь каждый экземпляр.

— Да. Возьми еще тортик. До завтра пропадет.

— Спасибо. Я лучше позже доем. Уже живот полный, а мне еще работать. Вы не против, если я быстро на перекур сбегаю? – я изобразил самое умильное выражение из всех, которыми владел. Но в этом не было нужды. Евгения Альбертовна благодушно махнула рукой и выдала тираду, от которой я впал в кататонический ступор.

— Можешь не отпрашиваться. Ты хороший мальчик и глупостей не наделаешь. Да и книги любишь, как я. Кури, когда тебе захочется, — улыбнулась она. А я, решив не испытывать судьбу, бросился к выходу из библиотеки. Мозг отчаянно скучал по свежей дозе никотина.

Вернувшись, я не застал Евгению Альбертовну на месте. Только записку, где указывалось, что хозяйка библиотеки отбыла на совещание к ректору. Мне дозволялось доесть торт, выпить чай и внести в компьютер еще добрую сотню книг. Вздохнув, я аккуратно почесал голову, стараясь не задеть резинку, стягивающую волосы, и отправился в хранилище.

Работа продвигалась довольно быстро, и я даже вошел во вкус. Знай себе, рассматривай книги и быстро заполняй таблицу, где необходимо указывать название, автора, год выпуска и тематику найденного фолианта. Но тут в моих руках очутилась довольно объемная книга в черной обложке, по краям которой шли таинственные символы и знаки. Некоторые из них были мне знакомы, ибо в бытность увлечения мертвыми языками, я выучил латынь и немного понимал древнеарамейский.

В центре обложки шла длинная надпись на латыни, обводя по кругу причудливую пентаграмму, в углах которой тоже стояли буквы. Книга была очень старой, и я аккуратно раскрыл ее, стараясь не повредить страницы. Кто знает, в каком она состоянии, а за поврежденную реликвию мне мгновенно снимут скальп и Евгения Альбертовна, и вся научная часть города.

— «Qui scrutatur — invenies porta», — шепотом прочел я, водя пальцем по выпуклым буквам. – Ищущий найдет врата. Странно. Так. «Qui vult intrare ad eos». Тот, кто хочет – войдет в них. Более странно. Так, а это что?

На обратной стороне тоже была пентаграмма и две строки на латыни. Я напряг память, пытаясь вспомнить значения забытых слов.

— «Clavem ad alios mundos. Ключ к иным мирам. Aperite portas». Откроет врата. Что это значит? – сухой воздух в помещении загустел, а затем по моим ногам пробежал легкий сквознячок, вызвав крупные мурашки. Я облизнул пересохшие губы и, нахмурив брови, повторил всю фразу. – «Qui scrutatur — invenies porta. Qui vult intrare ad eos. Clavem ad alios mundos. Aperite portas». Видимо, очередной средневековый гримуар. Так и запишем.

Я погрузился в компьютер, внося информацию, и автоматически взял из стопки следующую книгу. Ей оказалась потрепанная книжка, на которой было написано затейливой вязью всего одно слово. «Сказки». Но с книгой было что-то не то. Я помотал головой, когда увидел, что обложка расплывается у меня в руках, а вместо нее возникает глубокая темнота, изредка сверкающая тысячами неизвестных науке звезд. Эта темнота манила к себе, тянулась холодными щупальцами, а в мыслях чей-то бас повторял те слова, что я прочитал несколькими минутами ранее.

— Aperite portas, — ухнул далекий голос, и мое сознание погрузилось во тьму.