Глава 7
Окаянные дни
Противником «Орлицы» в Рижском заливе и в восточных районах Балтики было германское авиатранспортное судно Glinder. Немецкие гидропланы вели, как и русские, авиаразведку, поддерживали огнем свои корабли, проводили корректировку артогня своих боевых кораблей.
На следующий день после выхода в море авиатранспорта «Орлица» попал в плен экипаж лейтенанта Зверева. Его гидросамолет вылетел на разведку в район Виндавы, был обстрелян зенитками с германских кораблей, мотор получил повреждения, и пилоту удалось посадить его на воду. К сожалению, на виду германских кораблей. Летающую лодку обстреляли из орудий. Пилот и летнаб попытались исправить мотор, однако к ним на полном ходу направился катер с одного из немецких миноносцев. Чтобы гидросамолет не достался врагу, офицеры прострелили из личного оружия бензобак и, когда бензина натекло в фюзеляж, подожгли его. Сами бросились в воду. Немцы утонуть не дали, взяли обоих в плен. На авиатранспортах для таких целей, для «вылавливания» членов экипажей, были катера. Кстати, немцы поступили как рыцари, на следующий день к «Орлице» полетел истребитель, с него на палубу сбросили вымпел, где сообщалось о пленении экипажа. Происшествие произвело на пилотов и летнабов тягостное впечатление. Командование пилотами принял лейтенант И. С. Красевский. Вот где пригодился пятый гидросамолет, до сих пор находившийся в трюме транспорта. Его достали, собрали, поставили в ангар на место уничтоженного. И экипаж для него был, из Баку, где год назад заработала школа военных пилотов, прислали пополнение. Налета у них было мало, опыта боевых действий не было, но где взять пилотов опытных, когда идет война и потери почти каждый день.
Двенадцатого сентября гидросамолеты с «Орлицы» корректировали огонь орудий главного калибра линкора «Слава» по немецким позициям около Риги. В воздухе, барражируя над укреплениями немцев, сразу два гидросамолета. Пока один наблюдает и по рации передает коррективы, второй самолет оберегает первый. Немцы сразу поняли, зачем и почему над ними кругами летают русские аэропланы. С ближайшего аэродрома были подняты истребители.
Андрей нес службу охранения, приближающиеся самолеты врага видел. Сразу три колесных Фоккера. У немцев на авиатранспорте Glinder были Фоккеры на поплавках. Они уступали в скорости и маневренности колесным из-за повышенного аэродинамического сопротивления и увеличенного веса. Андрей развернулся к неприятелю.
Видимо, немцы полагали, что расправятся с летающими лодками русских быстро. Андрей похлопал ладонью в перчатке по борту фюзеляжа – знак для мичмана. Василий пушку уже давно зарядил, сейчас приник к прицелу. Пушка мощнее пулемета, стоявшего на Фоккере, так еще и дальнобойнее, все же преимущество. Выстрел! От отдачи корпус лодки тряхнуло. Довольно быстро еще выстрел. Первый снаряд цели не достиг, зато второй угодил в крыло Фоккера и оторвал его. Беспорядочно кувыркаясь, самолет стал падать. Два других истребителя Германии в бой вступить не решились, сделали разворот и ушли. Однако действия гидросамолетов немцев изрядно разозлили. И они решили покончить с «Орлицей». Линкор стрельбу закончил. Сверху были видны огромные воронки на немецких позициях. Гидросамолеты развернулись к авиатранспорту. Андрей снизился, пролетел над крейсером, покачал крыльями в приветствии.
До «Орлицы» лету четверть часа. Еще за несколько миль увидели несколько самолетов в воздухе, которые атаковали судно. Спутать «Орлицу» с другим кораблем невозможно. Низкий силуэт, посредине корпуса единственная дымовая труба, на носу и корме ангары для гидросамолетов.
Андрей дал газу. «Орлица» маневрировала, не давая немцам прицельно сбросить бомбы. Разрывы авиабомб были видны то слева от корпуса, то справа, то за кормой. Немцы увлеклись атаками, и приближение двух гидропланов не заметили. Мичман выстрелил из пушки, промахнулся. Из первого гидроплана стал стрелять длинными очередями пулемет. У немцев шесть гидропланов, преимущество над нашими подавляющее, но боя не приняли, ушли сразу, как по команде. Сейчас бы за ними, проследить, где авиатранспорт немецкий, да навести наши корабли, а нельзя, бензин на исходе. Еще бы минут десять, и он закончился. Если бы немцы продолжили атаки, скверная сложилась бы ситуация. Заглохнет мотор, посадить гидроплан на воду вполне возможно, а маневрировать уже не получится. И превратится аэроплан в легкую мишень. На «Орлице» восемь пушек, по четыре на борт, но они для боя морского, для зенитного огня не приспособлены. Единственная защита от неприятельских самолетов – два пулемета Максим на тумбах.
Приводнились, механики подняли самолеты на палубу, в ангары. Андрей удивлен был увиденным. Тенты ангаров изрешечены пулями, как и дымогарная труба. Многие иллюминаторы разбиты, надстройки транспорта в пулевых отверстиях. Но это железо, а были еще убитые и раненые.
Убитых похоронили по старому флотскому обычаю – зашили в брезент, в ноги груз и после чтения молитвы в воду. На транспорте холодильников для сохранения тел погибших нет. Вернуться же в порт без приказа командующего Балтийским флотом адмирала Н. Эссена нельзя. Каждому кораблю, подлодке, транспорту есть свое предназначение, позиция. Это только непосвященному кажется – море бескрайнее, какие могут быть районы? А они есть.
Через несколько дней Андрей вылетел на разведку. Сам Дудоров давал задание:
– Пройди поближе к немцам, но в бой не ввязывайся. Надо выяснить, где германские крейсеры. Летнаб пусть радиограмму отобьет.
– Так точно!
– С богом!
Радиостанции на аэропланах были искровые, то есть передача сообщения только азбукой Морзе, точки и тире, голосового сообщения еще не было. Летнабы, как почти все моряки, азбукой Морзе владели. У летнаба, впрочем, как и у пилота, топографические карты. При разведке без них никак. Вот только точно указать координаты сложно. Летнабов штурманскому делу не обучали, да и как пользоваться секстаном в самолетной кабине, в условиях болтанки? Последние десять дней солнце облаками затянуто, средина сентября.
Все же облет совершили. Мало того, обнаружили идущий на всех парах отряд немецких новейших эсминцев, спешащих к Финскому заливу. Летнаб пересчитал, да и Андрей тоже. Одиннадцать штук! В первых числах сентября немецкая разведка донесла, что под Ригой готовится наступление русских, а подкрепления будут отправлены морем, на транспортах, из Ревеля в Ригу. Про наступление оказалось правдой, а про транспорты – ложь, командование не рискнуло из-за немецких подлодок, боялись неоправданных потерь. В Финский залив поспешил отряд эсминцев под командой капитана фон Ветинга. Все эсминцы новейшей постройки, со сходом с верфей в 1914–1916 годах. Обладая скоростью хода в 34 узла, могли уйти от преследования русских крейсеров, превосходящих «немцев» по артиллерийскому вооружению. Пожалуй, равным «немцам» мог считаться только русский эсминец типа «Новик».
В ночь с 10 на 11 ноября десятая флотилия фон Ветинга вышла из Либавы, ходом в 21 узел в кильватерном строю (друг за другом) направились в Финский залив. Дистанция между кораблями два кабельтовых (около четырехсот метров). Флотилия растянулась почти на две мили. В это время на переходе засек ее по многочисленным дымам Андрей с летнабом, передали радиограмму на «Орлицу», с нее донесение полетело в штаб Морфлота, изрядно всполошив командование. О существовании минных полей, поставленных русскими, немцы знали, но точными картами не располагали. В 20:35 подорвался на мине первый эсминец V-75. У немцев буква указывала верфь постройки, а цифра – порядковый номер. Так, S Шихау, V – верфь Вулкан в Штетнине, G – Киль. V-75 шел предпоследним в строю. К нему на помощь поспешили G-89 и S-57. Под поврежденным V-75 рванула вторая мина, ускорив гибель судна. Успевший подойти близко S-57 от взрыва мины лишился хода, стал дрейфовать и нарвался на мину. Повреждения получил большие, стал быстро тонуть. Моряков с обоих кораблей стал спасать G-89. Спасательные работы затруднялись темнотой. На G-89 оказались сразу моряки трех экипажей, и командир эсминца доложил Ветингу, что возвращается в Либаву. Немцам чудом удалось пройти севернее острова Даго, лишь немного «зацепив» минное поле. Днем, в условиях хорошей видимости, порыскали по заливу, русских транспортов не обнаружили. Ветинг решил обстрелять из пушек Балтийский порт, как называлась тогда Палдиски, где, по данным немецкой разведки, располагалась база русских подводных лодок. Разведка ошиблась, в Балт-порте военных кораблей не было. Выпустив 162 снаряда, разрушив 21 дом и убив 10 мирных жителей, отряд Ветинга развернулся. Командир, памятуя о русском минном поле, решил взять севернее две мили от прежнего маршрута, а получилось – в самый центр минного поля. Первым в 3:36 подорвался V-72, его команду успел снять V-77. Почти сразу подорвался и пошел на дно V-90. А в 4:00 подорвался S-58. Фон Ветинг сильно пожалел, что пошел без сопровождения тральщика. Но у тральщика ход вдвое меньше, чем у эсминца, он бы сдерживал весь отряд. Известно же, что скорость конвоя равна скорости самого тихоходного судна. В 5:59 подорвался и затонул S-59, а через девять миль еще и V-76. Седьмой новейший боевой корабль за неполные двое суток! Это была катастрофа! Немцы потеряли 18 человек погибшими и утонувшими и имели 20 моряков ранеными. Еще бы! Наши миноносцы и подводные заградители только за лето 1916 года успели поставить 4342 мины. Занятно, что неудачника Ветинга с должности не сняли, поскольку потери личного состава невелики, а вот флотские начальники своих постов лишились.
На следующий день после того, как обнаружил корабли противника, Андрей снова получил задание на вылет. Что предпринимали флотские начальники против отряда эсминцев, Андрей не знал, как и того, что корабли неприятеля зашли на минное поле. Отряд он довольно быстро обнаружил, пересчитал. Нескольких судов не хватало. Поскольку поблизости и русских кораблей не видно, которые могли потопить эсминцы, решил обследовать акваторию. Куда-то же они делись? Летал по расширяющейся спирали, а кораблей-то нет. Об увиденном доложил на «Орлицу», через короткое время получил задание обследовать район моря севернее островов Ногрунд и Рооге. Галсами влево-вправо, добросовестно осмотрел. На одном из участков мичман из передней кабины обернулся, показал рукой вниз. Андрей перегнулся через борт, всмотрелся. Кораблей нет, но что-то плавает. Сбавил обороты мотору, снизился почти до бреющего. На воде спасательные круги, матросские сундучки, еще какие-то деревянные детали. Очень похоже, что в этом месте затонул корабль.
Предполагаемое место отметил карандашом на карте. Дальнейший поиск ничего не дал, Андрей уже поглядывал на часы – пора возвращаться к «Орлице». Курс 310 и по газам. Вдали уже показался дым «Орлицы», как двигатель чихнул раз, другой и остановился. Кончился бензин. Никаких приборов, показывающих уровень топлива в баке, не было. И время полета зависело от интенсивности работы мотора. На средних и малых оборотах смело можно рассчитывать на 3 часа 45 минут, а коли на максимальных летать, то на четвертую часть меньше выйдет.
Летнаб к Андрею повернулся, тот показал рукой – отбей радиограмму. До «Орлицы» еще верных двенадцать-пятнадцать миль, столько не дотянуть. Чем выше передающая станция, тем более длинная дистанция связи. На «Орлице» радиограмму приняли, пообещали выслать катер. Андрей тянул сколько мог, но высота терялась с каждой секундой. Плавно приводнился, во все стороны брызги холодной и соленой воды. Пробежав немного по воде, гидроплан остановился, осел. Потрескивая, остывал мотор.
– Все, Василий! Отдыхаем!
По воде зыбь идет, гидроплан раскачивается, то на один поплавок навалится, то на другой. Вдруг по корпусу лодки с правого борта тупой удар. Андрей повернул голову – труп в немецкой морской форме. Коли ко дну не пошел, значит, свежий. Получил ранение или захлебнулся несколько часов назад. На войне к мертвым телам привыкаешь быстро, чувство страха, неприятного притупляется. Бескозырки на моряке нет, но на правой половине матросской робы нашивка с немецкими словами. Немецкого Андрей не знал. А знающему язык человеку нашивка подсказать что-то сможет – название корабля, фамилию. Хотя зачем русским знать фамилию мертвого немца?
– Василий, у тебя нож есть?
– Нет. А зачем тебе?
– Да мертвяк рядом с аэропланом плавает, хочу нашивку срезать, на «Орлице» покажу, может, кто-нибудь прочитать сможет.
Мичман и Андрей одновременно за борт летающей лодки наклонились и оцепенели от страха. Сбоку от мертвеца, на глубине всего метр-полтора видна морская мина. С виду – как большой шар, во все стороны рогульки-взрыватели торчат. Задень взрыватель, и последует взрыв. Мины имели солидный запас взрывчатки – 200–400 кг, в зависимости от модели, и проделывали в бронированном корпусе корабля дыру в несколько метров размером. От мины вниз шел минреп, тонкий и прочный трос к донному якорю. Без якоря мины не ставились, иначе видны на поверхности моря будут, к тому же без якоря мину ветром и волнами по всей Балтике носить будет и подорваться может и свой корабль. При постановке мин применяют определенные схемы, на картах боевых кораблей отмечаются границы минных полей. Конечно, бывают случаи, когда во время шторма мину срывает с якоря, и она носится по воле ветра и волн, пока какой-то корабль не наткнется на притаившуюся смерть.
У гидросамолета осадка невелика, до мины не достает, но при условии, что волнения моря нет. Тем не менее мичман ловко выбрался из кабины на фюзеляж, с него взобрался на верхнее крыло и присвистнул:
– Командир! Счастлив твой ангел! Мы приводнились на минное поле.
Андрей за голову схватился. Скоро подойдет катер, у него осадка не такая, как у эсминца, но в море случайности исключить невозможно.
– Василий! На рацию, передай, что мы на минном поле. Пусть не катер высылают, а шлюпку.
У шлюпки осадка маленькая, кроме того, нет выступающего вниз винта, да и деревянная она, в отличие от катера. Мины могут иметь не только контактный взрыватель в рогульках, но и магнитный. Правда, для этого требовалась большая магнитная масса – подводная лодка, корабль. Во время Второй мировой войны появятся мины и с акустическим взрывателем, реагирующим на звук винтов корабля, проплывающего поблизости.
Мичман связался с «Орлицей», постучал на ключе, поднялся с растерянным видом.
– Катер уже вышел к нам, связи с ним у транспорта нет.
Голосом предупредить можно, когда катер совсем близко будет. Можно зажать в руках какие-либо предметы и семафорить. Но Андрей морского семафора не знал.
– Василий, ты семафорить умеешь?
– Командир, спроси чего полегче. Я не на сигнальщика учился.
Была на флоте такая военная специальность. Сигналы подавать флажками, а в темное время суток или на большом расстоянии – прожектором.
Через полчаса показался катер с «Орлицы». Андрей сорвал с головы шлем, стал им размахивать. Но катер хода не сбавлял, шел на всех парах. У Андрея все сжалось внутри, ожидал с секунды на секунду взрыва. Катер подрулил, сбросил ход, прошел немного по инерции. На нос его вылез моряк.
– Эй, на аппарате! Примите конец!
Концом на флоте называли веревку. Ее следовало привязать за рым на носу гидроплана.
– Ты в воду посмотри! – закричал Василий. – Что-нибудь увидишь?
Матрос присмотрелся, потом кинулся в рубку, к рулевому. Потом оба выбрались, начали в воду смотреть. Андрей крикнул:
– Весла есть?
– Обязательно!
– На них выбираться надо. Вам еще повезло, что ни одну мину не задели.
Мины ставились в определенном порядке, но с дистанцией между ними, с расчетом на крупный корабль. И длина минрепа тоже не с потолка бралась, а с расчетом на осадку крупного судна, обычно два-четыре метра. Чем ближе мина к поверхности моря, тем меньшего водоизмещения судно взорвется. Мины близко друг к другу ставить нельзя во избежание детонации, иначе все минное поле разом взорвется. Это никому не нужно.
В общем, буксировочный конец привязали, оба матроса взяли по веслу, стали грести. Медленно, очень медленно катер с гидросамолетом на буксире пошел на север. Андрей и Василий смотрели в воду. И только когда мины не стали видны, закричали:
– Суши весла! Заводи шарманку, мин не наблюдаем.
К «Орлице» уже шли под мотором, но большую скорость не развивали. Очень вовремя вернулись. Пока подняли гидроплан на борт, опустилась темнота. А потом пошли штормы, для Балтики в это время года обычная погода. О полетах и думать было нельзя. Гидроплан взлетать и садиться мог при волне не более полуметра. Чувствовалось приближение зимы. Дудоров получил приказ по флоту – идти на стоянку и ремонт в Гельсингфорс. В кают-компании среди офицеров только и разговоров, что о стоянке. Кто-то хотел в отпуск пойти, давно с семьей не виделся, другие, кто помоложе, желали общения с дамами.
Корабль к причалу встал, а потом новости посыпались одна за другой. Дудоров 30 ноября 1916 года был назначен начальником Воздушной дивизии Балтийского моря. Образовывалось две бригады, а над ними – Дудоров. Провожали Бориса Петровича с сожалением. Командир он толковый, за дело радеет. А такое не всегда бывает. Иной раз на повышение идут по знакомству, по выслуге лет, а не за способности и достоинства. Б. П. Дудоров передал командование «Орлицей» капитану второго ранга С. Ф. Тыртову.
От близкого географически Петрограда в Гельсингфорс приходили известия тревожные. То митинги, то стачки, а потом начались голодные бунты, подстрекаемые агитаторами разных партий. Для них чем хуже ситуация в стране, тем лучше. Хоть бы сообразили – нельзя устраивать волнения в воюющей стране, это как раскачивать лодку в шторм, рискуя перевернуть. События нарастали как снежный ком. В столице 21 февраля начались хлебные бунты, а 23-го забастовки рабочих, 26 февраля – беспорядки, которые полиция не могла усмирить и восстановить порядок. Но худшее еще было впереди, когда 27 февраля к народным волнениям присоединились сначала запасной батальон Волынского, а за ним Литовского, Преображенского, Семеновского, Измайловского полков, автобронедивизион. Почти сразу были заняты Кронверкский арсенал, Главпочтамт, Главный арсенал, вокзалы, мосты. Стихийно это произойти не могло, были кукловоды, дергавшие за ниточки и оставшиеся в тени.
Временный комитет 28 февраля объявил, что берет власть в свои руки, а уже 1 марта взбунтовался Кронштадт, начались волнения в Москве. Общественность стала требовать отречения царя. Генерал Алексеев запросил командующих фронтами, и все высказались за отречение. Армия, на которую надеялся царь, подвела. Солдаты братались, массово покидали позиции, дезертировали. Генералы пресечь беспорядки были не в состоянии, наивно полагали, что, если будет править другой царь, пожестче характером, все наладится. Сами виноваты были. При появлении в войсках агитаторов надо было их арестовывать и передавать в руки военно-полевых судов, ведь действовали они именно на пользу и в интересах Германии.
Германия, резонно рассудив, что война на два фронта победы не принесет, а истощит скудные резервы, решила вывести Россию из игры. Подкупали всех, кого могли, и партии тоже. Большевики наживку заглотнули. Скорее всего, осознавали, что делали, но очень хотелось власти. А Германия, потратив не так много денег, вывела Россию из войны, получила земли и деньги золотом, обернув затраты на подкуп многократно.
Николай II отрекся от престола 2 марта 1917 года в 15 часов в пользу царевича Алексея.
Временное правительство тут же объявило амнистию политзаключенным и отменило смертную казнь.
Офицеры в Гельсингфорсе узнали об отречении царя по радиограмме. Один из мичманов в кают-компании сказал:
– Радист пьян, что ли?
Однако многие офицеры отнеслись к радиограмме всерьез. Сама обстановка в обществе, в городах была такая, что поверить могли скорее в плохое, чем хорошее. На следующий день все разносчики газет в городе кричали:
«Император отрекся от престола! В России безвластие!»
Весь тираж газет раскупился моментально. Даже офицеры с кораблей, получившие радиограмму, хотели прочитать статьи, текст отречения. Многие были в смятении. Не часто на Руси от власти отрекаются цари или императоры. Наоборот, за трон, за власть идет борьба не на жизнь, а на смерть. Стоит вспомнить обстоятельства прихода к власти любого царя или императора.
Кое-кто из офицеров поговаривал о прошении об отставке. Все офицеры при получении первого чина после училища приносили присягу императору, а теперь его нет. И куда двинется страна? Другие успокаивали:
– Не надо торопиться, смута ненадолго. Страна не может без монарха. Безвременье скоро кончится, надо перетерпеть. А пока служить, как и раньше.
А только служить не получалось. Авиатранспорт привели в порядок, судно забункеровали бензином и маслом для самолетов, углем для котлов парохода, ну и всем необходимым с баталерских складов – провизией, водой, обмундированием, а из арсеналов – патронами и снарядами. В марте «Орлица» покинула порт, направилась к театру военных действий, к берегам Курляндии. То ли капитан новый ошибку допустил или неудачное стечение обстоятельств, а только вечером в первых числах апреля судно навалилось на камни в районе банки Нюгрунд. Были распороты листы обшивки по подводной части борта на протяжении восемнадцати метров. На судне тревога, аврал, в трюмы стала поступать вода. Мотопомпы с трудом успевали откачивать ее. Завели один брезентовый пластырь, второй. Поступление воды уменьшилось. «Орлица» своим ходом добралась до Гельсингфорса, где встала на ремонт в Сандвикской верфи. Еще год назад на ремонт ушел бы месяц-полтора, учитывая большой объем потребных работ. Но не сейчас. То нужного металла не было, то рабочие бастовали, то ходили на митинги слушать горлопанов. А если не работать, военное ведомство, как заказчик, платить не будет. И снова забастовки по поводу невыплаты жалования. А таких судов на верфях не одно и не два. И только через год «Орлица» вышла из верфи. А уже снова революция прошла, на этот раз Октябрьская, когда к власти большевики пришли.
Активные боевые действия со стороны русской армии прекратились. Касательно авиации – как морской, так и армейской – полеты прекратились. Немцев старались без нужды не раздражать, не провоцировать, а они без боя занимали один населенный пункт за другим.
На «Орлице» получили приказ идти в Кронштадт. В мае 1918 года судно вместе с гидросамолетами сдано по акту на хранение в порту Кронштадта, а команда распущена. А 27 июля 1918 года по решению большевистских властей судно разоружено, передано в наркомат водного транспорта. Дальнейшая судьба его печальна. Судно отправили на Дальний Восток, где оно какое-то время работало как грузопассажирское, потом учебное, а в 1964 году списали на металлолом.
Все основные бурные события в столице прошли мимо экипажа «Орлицы», они в это время были на ремонте в Гельсингфорсе. Но слухи доходили один страшнее другого. На улицах распоясались уголовники, резали и убивали людей. Матросы и солдаты образовали революционные комитеты, с офицеров срывали погоны, били, а то и расстреливали. Без повода, по подозрению в контрреволюции, за то, что руки белые и «ахвицер!».
Правда, большевики быстро спохватились. Уже 18 марта 1918 года распустили Красную гвардию, фактически неуправляемую толпу анархистов, не признающих никакую власть, но прикрывающуюся лозунгами большевиков. Новую Красную Армию было поручено создать Льву Троцкому. Организатор и оратор он был неплохой и с задачей справился неожиданно быстро. К концу Гражданской войны в рядах РККА было пять с половиной миллионов штыков, а во всех белых армиях шестьсот пятьдесят тысяч, а общее число «зеленых», повстанцев и националистов всех мастей немного недотягивало до девятисот тысяч. Добровольческая армия на 65 % состояла из офицеров всех родов войск, на 1 % из солдат-фронтовиков, остальные юнкера, гимназисты, вольноопределяющиеся.
Так что до мая 1918 года моряки и авиаторы оставались на судне, а как «Орлица» пришла в Кронштадт, командир транспорта С. Ф. Тыртов экипаж распустил, согласно приказу по флоту. Да, собственно, уже и флота не было. Корабли на стоянках, боеприпасов нет, не забункерованы, к боевым действиям не готовы. Экипаж, в том числе и Андрей, получил последнее жалование, еще царскими деньгами, стремительно обесценивающимися. Не зря Андрей все деньги переводил в золото, но после декабря 1917 года сделать это не удавалось. Золото из банков исчезло, впрочем, как и часть банков. Владельцы либо сбежали за границу, либо новой властью расстреляны.
Андрей все скромные пожитки уложил в сидор. Он удобнее, чем чемодан, обе руки свободны. Получалось, главная тяжесть – золото, завернутое в несколько тряпиц, и пачки пистолетных патронов к Кольту. Сейчас такие не найти, оружейные магазины разграблены, торговля встала.
Офицеры были в растерянности. Новой власти они оказались не нужны, а ничего другого, как воевать, они не умели. У большей части офицеров семьи, и надо думать, как кормить их дальше. Андрей даже порадовался, что не обзавелся женой, детьми. Впрочем, не собирался, поскольку знал, какие перипетии предстоят империи. Он иногда задумывался: повезло ему попасть в другое время, век назад или нет? Даже мрачные мысли иной раз посещали: а не погиб ли он в автокатастрофе? А сейчас проживает здесь и не он вовсе, а другой человек, в тело которого переселилась его душа. Ведь был же настоящий поручик от артиллерии? Место которого он занял. Ведь внешность один в один и фамилия с именем и отчеством, даже военная специальность одинакова.
В Кронштадте офицеры и многие нижние чины посетили Морской собор. Каждый молился о своем. Кто-то о себе просьбы к Господу возносил, другие о стране, чтобы побыстрее смута прошла. При императоре жизнь спокойная была, понятная. Пришли большевики, все с ног на голову поставили. Столыпин хотел всех граждан сделать равными в достатке, а большевики умных, образованных и богатых уничтожали, хотели граждан видеть равными в бедности и необразованности. Желания пещерные, толкающие страну на век-другой назад. По всей стране были созданы комбеды (сокращенно от комитета бедноты), ревкомы (революционные комитеты), где бал правили самые горластые, необразованные, зато с классовым пролетарским чутьем, завышенным самомнением.
У Андрея была некоторая фора по сравнению с сослуживцами. Во-первых, он знал, пусть и не в деталях, ход истории, а это позволяло соломки подстелить в виде личного золотого запаса на худой случай, и случай этот наступил. Триста двадцать золотых червонцев царских успел прикупить начиная с 1914 года. По этим временам валюта устойчивая, с таким запасом можно выехать во Францию или Британию, открыть свое дело, жить припеваючи, почитывая по утрам за завтраком газеты с новостями про Совдепию. Однако не таков менталитет русского человека. Конечно, люди дальновидные успели из империи уехать, например, – Игорь Сикорский. И знания и мозги смог выгодно продать чужой стране и даже преуспеть. Но космополитов хватало во все времена, к тому же человеку свойственно стремиться жить лучше. А творческим людям нужна еще свобода творчества – конструкторам, ученым, художникам, поэтам. Что можно создать, если в квартире холодно, есть нечего, а с наступлением темноты по подъездам ходят полупьяные матросы из ЧК, арестовывают людей, а назад они не возвращаются? И совсем занятно, когда в квартиры арестованных вселяются люди из разных комитетов. Удобно, сразу и квартира, и мебель. Да и не холодно, если буржуйку поставить, а топить можно хозяйскими книгами, вон их сколько на полках в библиотеках, только пыль собирать. Уж лучше поставить слоников, изъятых в доме купца Свешникова.
Но Андрей уезжать не собирался. Уж коли попал в этот временной промежуток, надо пройти его с честью, как подобает русскому офицеру. Неважно, император на троне или президент, а страна-то Россия, которой присягал.
Вместе с офицерами катером из Кронштадта в Петроград добрались. И сразу же, в порту, увидели злобные взгляды матросов и цивильных. За воротами порта к ним мужчина подошел, явно из бывших чиновников, любили они бакенбарды носить. Почти у каждого сословия своя растительность на лице. У чиновников бакенбарды, у офицеров – усы, у священников и крестьян – окладистые, широкие, «лопатой», бороды. «Бывший» оглянулся, понизив голос сказал:
– Думаю, господа офицеры давно в столице не были. Снимите погоны, ордена не выставляйте. Солдаты и матросы бесчинствуют, стрельнуть могут.
Кто-то из офицеров возмутился:
– Не чернь на меня погоны возложила, не им снимать!
Другие стали снимать, дело нехитрое. Сняв, прятали бережно во внутренний карман, с надеждой – пригодятся. Андрей снял. Зачем чернь дразнить? Офицеры – элита любой армии, без них армия – вооруженный сброд, который не сможет ни оборону, ни наступление организовать. В любом деле мастер, профессионал нужен. Вон сколько бойцов зазря положили в Великую Отечественную в 1941–1942 годах, когда командовали командиры типа Буденного да Ворошилова. Как были в царской армии фельдфебелями, так на этом уровне остались. Офицера за месяц и за год не выучить, а еще и опыт боевых действий нужен. Тогда он батальоны и полки водить способен, и задачи выполнять с наименьшими потерями.
Город неприятно удивил. На улицах грязно, пролеток не видно, да и людей мало. Столица раньше многолюдной была. В январе 1914 года в Санкт-Петербурге проживало 2 млн 400 тысяч жителей, 1 января 1919 года 1 млн 300 тысяч, а в январе 1920 года всего 800 тысяч. Причин было несколько. Часть мужчин была призвана в армию, и не все с фронта вернулись. А еще с началом голода многие семьи уехали в провинцию, где корни семейные остались, чтобы выжить. Да еще разгул бандитизма, бесчинства революционных матросов и солдат. Голод сильно город подкосил. Уже с мая 1918 года в Петрограде ввели хлебный паек. Столица по тем временам город огромный, снабжался провизией с хлебных районов империи. А сейчас самые плодородные районы под немцем, в стране осталось только десять процентов хлебных земель. Да и их обрабатывать некому. Часть мужиков в солдатах, другая революцию вершит в разного рода комитетах. А пахать и сеять некому стало. Мало того, подвоз провизии в город стал возможен только по железной дороге, а треть паровозов на путях отстоя стоят в ожидании ремонта. Мало того, исправные паровозы топить нечем, большинство угольных шахт на Украине осталось. Есть шахты в Тульской губернии, но уголь тот скверного качества, низкой теплопроводности. Кочегару надо почти без перерыва уголь в топку кидать, а все равно давление пара низкое.
Андрей решил день-два в Петрограде провести, посмотреть, что в столице творится, да податься в Москву, а оттуда на юг, на Дон. Туда уже ехали офицеры. Там Каледин, там Врангель, Деникин. Не знал еще Андрей, что верховный атаман Дона А. Каледин покончил с собой из-за того, что не смог поднять на борьбу с большевиками казачество. Казачество издавна хлебопашествовало и несло службу по охране границ. Поверили большевикам – землицу дадут, в белое движение не пошли. А когда большевики под корень вырубать казачество начали, прозрели, ан поздно. Всем бы гуртом навалиться надо было, офицерству, казачеству. Выжидали, в итоге получили по два метра на могилу, да и то не все, других в оврагах массово расстреливали.
Не мудрствуя лукаво, пешком по Невскому дошел до Знаменской площади, ныне площади Восстания, что на пересечении Лиговского и Невского проспектов. Там Николаевский вокзал, ныне Московский. А рядом гостиница и не одна. А место переночевать нашел с трудом. В двух шагах от вокзала в здании гостиницы появился ГОП, государственное общество призрения. Здесь селили беспризорников, уголовный элемент в надежде перевоспитать заблудших. Днем они спали в чистых постелях, ели в бесплатной столовой, а вечером выходили на промысел – воровали, грабили, убивали. Отсюда и выражение пошло – гопник, взять на гоп-стоп. В отличие от чиновников, офицеров, купцов – политических врагов, отребье считалось политически, классово близким. Пролетариат, только оступившийся, а внутри – свой. Руки-то вон, грязные, не белые, как у барчуков. А руки были не только грязные у уголовников, а зачастую по локоть в крови.
Почти все гостиницы приспособлены под нужды разных комитетов, подкомитетов. Удивительно быстро большевистская власть обросла многочисленным аппаратом. На ночлег устроился в комнате на четыре места, солдатский сидор под подушку положил, уж больно постояльцы не внушали доверия. А спозаранку на Николаевский вокзал, на поезд. И здесь сильно удивился. Регулярного движения поездов не было. На вопрос дежурному – когда будет поезд – получил ответ:
– А кто его знает.
На вокзале народу полно – с баулами, чемоданами и узлами. В здании холодно, накурено, воздух спертый. Андрей спросил мужчину:
– Давно поезда ждете?
– Сутки, сударь.
Пассажирский поезд, похоже, не вариант. Надо попробовать уехать грузовым. Прямо по рельсам пошел до первой станции, рассудив, что грузовые поезда ходить должны. В столицу должны доставлять продовольствие, топливо – дрова, уголь. Обратно составы должны идти пустые, поскольку все производство стоит и вывозить нечего. Первая станция оказалась не так далеко. Пыхтела паром «кукушка» впереди товарного состава. А только Андрей был не один такой умный. Теплушки были набиты людьми. Несколько человек из тех, что посмелее, сидели на крыше. И Андрей по железным ступенькам на торце вагона забрался на крышу теплушки. Ехать вполне можно, ветер только будет и угольная пыль из паровозной трубы, но это пережить можно. Состав вскоре дернулся, загремел вагонной сцепкой. Состав невелик, но и паровоз маломощный, когда разогнался, скорость километров тридцать, по ощущениям, конечно. Но все лучше, чем пешком. Андрей поинтересовался у мужика на крыше, по виду – бывшего приказчика из магазина:
– Не подскажете, куда поезд идет?
– Да мне все равно, лишь бы из Петрограда уехать. Видел на днях, как лошадь пала, так на нее накинулись, как воронье. Куски отрезали, и меньше чем через час один скелет остался.
Состав прошел не более полусотни километров, паровоз остановился у водоразборной колонки. Бригада паровозная набрала воды, состав двинулся дальше. До вечера если и проехали километров двести, так это хорошо. Ночевал Андрей на маленьком вокзале. Народу с поезда набилось много, даже сесть в углу на пол удалось не сразу. Зато ветер не дует и не так холодно, как на улице. Все же места здесь сырые, болотистые, влажность высокая. Хотелось есть, но решил выждать до утра. Буфет на вокзале не работал, а где искать ночью столовую? Да и есть ли она?
События нарастали стремительно, и не о всех Андрей знал, поскольку газеты выходили нерегулярно, а других источников информации не было.
18 января 1918 года в Брест-Литовске генерал Гофман объявит ультиматум России, по которому она должна отдать западные территории.
31 января 1918 года на III Всероссийском съезде рабочих, солдатских и крестьянских депутатов провозглашена РСФСР.
2 февраля принят Декрет СНК (Совет народных депутатов) об отделении церкви от государства.
В феврале Добровольческая армия терпит неудачи на Дону, ими потерян Ростов и казачья станица Новочеркасск. Начинается «Ледяной поход» на Кубань.
3 марта в Брест-Литовске подписан мирный договор между Советской Россией, Германией, Австро-Венгрией и Турцией.
9 марта в Мурманске высадились английские войска.
А 11 марта большевистское правительство, опасаясь генерала Юденича, подступившего к Петрограду, переезжает в Москву, и 12 марта Москва объявлена столицей.
5 апреля японцы, а за ними американцы, англичане и французы высаживаются во Владивостоке.
11 и 12 апреля силами ЧК проводится карательная операция против недавних союзников большевиков, причем в обеих столицах. Анархисты частично разгромлены, но дадут ответ, так же как и эсеры, только немного позже.
13 апреля разрывом снаряда под Екатеринодаром (ныне Краснодар) убит генерал Л. Корнилов, во главе Добровольческой армии становится А. Деникин.
Утром на станции ни одного поезда. Есть хотелось сильно, фактически двое суток во рту ни крошки. Черт с ним, с поездом, даже если придет. Он встал и отправился в поселок. Малая Вишера – рабочий населенный пункт. Должна же здесь быть пекарня, другие точки, где производят съестное. Пекарню нашел по запаху. У голодного человека чутье на съестное обостряется, как у бродячего пса. А пройти на территорию невозможно, у входа на территорию два солдата. На правой стороне шинели красный бант, в руках винтовки с примкнутыми штыками.
Подождал поодаль, пока из пекарни подвода не выехала, на ней фанерный короб, и вроде как из короба парок идет едва заметный, как от горячего хлеба. Андрей за телегой пошел, а как свернула она в переулок, нагнал, с облучком телеги поравнялся.
– Деда, не продашь ли хлеба?
– Да что ты, они же расписаны в документах! Ежели продам, меня под суд отдадут, этот – революционный.
Андрей шаг замедлил. Не отнимать же силой хлеб. И до Москвы добираться еще неизвестно сколько. Сутки бы он еще продержался. Но доберется ли он за такое время? Да и как встретит его новая старая столица? Телега остановилась, дед махнул рукой, подзывая:
– Ты не «ахвицер» будешь?
– А хоть бы и так!
– Деньга есть?
– Имеется.
Дед осмотрелся по сторонам. По причине раннего и промозглого утра на улицах пустынно.
– Коли брюхо подвело, дам адресок тебе. Но о том – никому. Дойдешь до конца переулка и налево повернешь. Третий дом с угла. Хозяйке скажешь – Терентий послал.
– Спасибо.
Телега поехала. Андрей постоял немного. Как в сказке. Налево пойдешь – коня потеряешь, направо… Людям верить до конца нельзя. Достал Кольт из кармана шинели, загнал патрон в патронник, придерживая курок большим пальцем, нажал спуск. Жалко, что у хорошего в целом пистолета нет самовзвода. Вернул пистолет в карман. Кобуру, как ни жалко было, оставил на транспорте. Из желтой свиной кожи уж очень приметна, к тому же велика. А ему сейчас на себя внимание обращать меньше всего хочется.
– Доброе утро, хозяюшка. От деда Терентия я.
– Проходите.
Хозяйка пропустила в дом, довольно крепкий. Первый этаж из камня, второй из бревен.
– Что желаете?
– Покушать. А если с собой в дорогу что-нибудь найдется, вовсе хорошо будет.
– Если деньги есть, найдется все, даже выпить.
– С этим обойдется.
Руки вымыл под рукомойником, за стол уселся. Шинель на вешалке, успел пистолет в правый карман брюк сунуть, а в левом – портмоне. Хозяйка на стол тарелку борща поставила, пару крупных ломтей пшеничного хлеба. Андрей попробовал – вкусно. Быстро съел. На второе вареная картошка с небольшим кольцом домашней колбасы. Он такую ел лет десять назад. А под занавес настоящий чай. Цвет, запах – как до войны. Еще бы пирожков или пирожных. Но все равно удовольствие получил. По телу кровь быстрее заструилась, в животе тепло. Еще бы в теплой и мягкой постели минуточек шестьсот вздремнуть. Стряхнул с себя оцепенение.
– Сколько я должен?
– Пятьдесят рублей.
Даже с учетом инфляции сумма очень велика. Но за харчи, да еще вкусные, да когда живот к спине прилип, надо платить. Он достал из портмоне полтинник, отдал хозяйке.
– Мне бы еще что-нибудь с собой в дорогу.
– Могу хлеб предложить и соленое сало.
– Сгодится.
Деревенский круглый каравай ржаного хлеба и килограмм соленого сала обошлись еще в полсотни. Андрей уложил приобретение в вещмешок. Хозяйка платежеспособному гостю рада.
– Может, девочку?
– Не надо.
– Будет нужда – всегда рады.
Приспосабливаются люди. Кому война, а кому мать родна. Шел к вокзалу и прикидывал. Еще год назад за эти деньги в хорошем интересном ресторане вечер можно было посидеть, с мясными блюдами, шустовским коньяком, даже с бутербродами с икрой. А ныне – один раз пообедать без изысков.
Около полудня на станции остановили состав. Кабы не бункеровка паровоза, наверняка прошел бы мимо. В вагоны пытались сесть, но это было невозможно. Теплушки полны тех, кто успел сесть раньше. Андрею снова посчастливилось занять место на крыше. Некомфортно, поскольку дует, а еще опасно. Путевой ход давно никто не ремонтировал, и временами вагоны раскачивало, с крыши запросто можно было свалиться. С четырех метров высоты на шпалы – мало не покажется.
С задержками, пересадками, за десять дней Андрей добрался до Москвы. Народу здесь на улицах и площадях поболее, чем в Питере. Но если в Петрограде разрушенных домов или зданий нет, то в Москве видны следы прошедших боев. Еще бы! В октябре 1917 года самые настоящие бои развернулись на Остоженке и Пречистенке, Знаменке и Охотном Ряду, на Арбате и Страстном бульваре, Скобелевской площади, в Замоскворечье и Лефортове. Под руководством Фрунзе красногвардейцы штурмовали Кремль. Невзирая на историческую и прочие ценности зданий Кремля и драгоценности в сокровищницах, красные вели артиллерийский огонь. Михаил Покровский, будущий председатель Моссовета, высказался за решительные действия против Кремлевского гарнизона, которым руководил полковник Константин Рябцев. В итоге Кремль взяли. В 1919 году белые расстреляли Рябцева за капитуляцию и сдачу Кремля, а Покровского погребли в 1932 году у Кремлевской стены, за Мавзолеем Ленина. Были сильные повреждения Успенского, Благовещенского, Николо-Гостунского соборов, собора двенадцати апостолов, колокольни Ивана Великого, Патриаршей ризницы, некоторых башен. Например, Беклемишевская стояла без вершины, сбитой снарядом, у Спасской повреждены ворота и остановились часы, поврежденные снарядом. У Никольской башни повреждены проездные ворота и стены. Монахов и царских чиновников выгнали, некоторые монастыри на территории Кремля взорвали, зато въехали большевики. И обустроили там не только служебные помещения, но и жили там семьями.
Со стороны Красной гвардии во время боев погибли 240 человек, установить личности удалось только у 57, юнкеров, офицеров и верных царю солдат оказалось в два раза больше – пятьсот.
В Москве Андрей пробыл две недели, разыскивая однополчан по гатчинской авиашколе или по осовецкой авиароте. В свое время обменялись адресами, а получилось, востребованы оказались. Из общественного транспорта в столице только трамваи, да и то ходят нерегулярно. По этим адресам из записной книжки и поехал. Да неудачно получилось. То в квартире вместо знакомого пилота уже новые жильцы из пролетариев, то никто не открывает, и на двери слой пыли и паутина, явно жильцы давно не появлялись, да и появлялись ли. В один из таких неудачных дней Андрея окликнули по фамилии. Удивился он, остановился, обернулся. К нему подходит молодой мужчина, и вроде лицо знакомое. Но на голове картуз, куртка потертая, порыжелые от времени сапоги. Мужчина наклонился к уху.
– Простите, господин поручик, что не по званию окликнул, ныне это опасно.
Как только мужчина заговорил, Андрей по голосу его вспомнил. Служили вместе в Осовце, но он в кавалерии, а встречались в офицерском собрании. Как же его фамилия? Напрягся, а вспомнить не мог, сколько лет уже прошло, да не простых, насыщенных не самыми радостными событиями. Мужчина понял.
– Ротмистр Гаврилов! – напомнил он.
– Да, теперь вспомнил. Осовец, офицерское собрание.
– Ради бога, тише! А то услышат. Отойдем в сторонку. Как вы?
– Недавно приехал в столицу. Я последние два года на авиатранспорте служил, на Балтике. Ныне ни армия, ни флот не востребованы. Хотел по сослуживцам пройтись, да нет никого.
Гаврилов оглянулся по сторонам.
– Позвольте вопрос?
– Валяйте.
– Как вы относитесь к большевикам?
– А как я могу относиться к людям, разрушившим страну и подписавшим позорный мир с немцами?
– Я так и думал. Не хотите отправиться на юг и с оружием в руках наводить порядок?
– Вы Дон имеете в виду?
– А то! Конечно!
– У вас есть что-то конкретное?
– Иначе бы не спрашивал. Идемте со мной.
Идти пришлось долго, с полчаса. Да по каким-то запутанным старым московским переулкам, узким и кривым.
– Пришли. Только не удивляйтесь. Она вам поможет. И еще – я надеюсь на вашу порядочность. Никому ни полслова, ни при каких обстоятельствах.
– Ротмистр! – укорил его Андрей.
– Она святая! И попрошу не улыбаться. Не хочу, чтобы кто-то ее предал и Марию мучили большевики.
Мария Антоновна Нестерович была среди военных, воевавших на фронте, личностью известной, уважаемой, легендарной даже. Была сестрой милосердия в годы войны, а в 1915 году организовала благотворительную организацию «Союз бежавших из плена солдат и офицеров». Собирая по крохам деньги, на них лечила раненых, заказывала протезы, устраивала в дома призрения, инвалидские. Причем к солдатам относилась не менее заботливо, чем к офицерам. В 1917-й осенью помогала раненым юнкерам в Москве, осенью 1918 года выехала в Новочеркасск, вела переговоры с новым атаманом Донского войска П. Красновым и командующим Добровольческой армией генералом А. Деникиным. В ноябре 1918 года возвратилась в Москву. В мае 1919 года вышла замуж за бывшего ротмистра, военного летчика Берга и стала Нестерович-Берг. Она активно помогала офицерам и солдатам, не признавшим советскую власть, уехать на Дон. Снабжала документами своей благотворительной организации, помогала деньгами, давала адреса в городах, куда надо явиться. А уж сколько жизней спасла! На всем протяжении железной дороги от Москвы и до Ростова на каждой станции были революционные комитеты. Солдаты из комитетов ходили по вагонам поездов, снимали под угрозой применения оружия бывших офицеров. Узнать их во многих случаях просто – шинель офицерская, хоть и погоны спороты, выправка, опрятный вид. На станциях офицеров судили ревкомы и расстреливали, причем аргументов не требовалось.
– Покажи руки! Белые? Стало быть, ахвицер. К стенке!
Усилиями Марии Антоновны на станциях Грязь, Воронеж, Лиски на вокзалах дежурили солдаты из «Союза бежавших из плена». Они отбивали арестованных офицеров у ревкомов под угрозой применения оружия, ибо сами спасены были стараниями Нестерович. Всего удалось переправить из Москвы на Дон 2627 офицеров и юнкеров. Солдат, тоже ехавших на Дон, не считали, им добраться было проще, их не трогали, вроде же свои, из пролетариев, не буржуи, не белая кость.
Нестерович была арестована ЧК, сумела выйти из застенков и в 1920 году эмигрировала в Польшу. В 1930 году переехала во Францию, в Париж, и на следующий год умерла.
Об этой женщине Андрей не знал ничего. Его представили Марии. Она осмотрела благосклонно.
– Значит, на Дон хотите?
– Мне что Дон, что Кубань, что Крым. Хочу остановить большевиков.
– Похвально. А почему на вас черная шинель?
– На флоте служил, в морской авиации.
На Андрея выправили справку, что он находился в германском плену и ныне возвращается домой.
– Деньги надобны, чтобы с голоду не умереть? – спросила Мария Антоновна. Много дать не могу, но на хлеб хватит.
– У меня есть.
– И еще. Купите на рынке цивильную одежду. От вас за версту офицером несет. Не брейтесь, руки запачкайте, под ногтями грязь должна быть. И про слова благородные забудьте, матерком отвечайте на вопросы, тогда у вас есть шанс пробраться на Дон. Да хранит вас Господь!
Андрей перекрестился на иконы в углу. Женщина сильно рисковала своей жизнью. Но ни один из тех, кому она помогла, не сдал ее в ЧК.
