XCII
Фон Фрайзинг шагал рядом с больными. Слышен был только гул сапог по мостовой и звон цепей. Холодный ветер безжалостно рвал одежду на арестованных. Ими овладела странная апатия, как будто все они смирились со своей судьбой.
Солдаты гнали обреченных людей все дальше. Когда городские ворота остались позади, колонна потекла по тесным улицам Россау, и никто из жителей так и не осмелился выглянуть из окна. Наконец они свернули на узкую дорогу, ведущую в глубь леса.
Еще через некоторое время деревья расступились, стало светлее. Впереди показалось расчищенное поле, где были вырыты огромные, бездонные ямы. По краям их горели факелы.
Они пришли.
* * *
Люди стали исповедоваться фон Фрайзингу; многие просили последнего благословения. Но подходили не все – многие проклинали монаха и его Бога, который допускал нечто подобное. Иезуит понимал их, но и им давал свое благословение.
Солдаты между тем по приказу лейтенанта расположились вокруг ям.
* * *
– Святой отец? – тусклым голосом окликнул мужчина. За его спиной стояла женщина со стариком и двумя детьми; очевидно, его семья.
– Благословляю тебя… – начал фон Фрайзинг охрипшим голосом.
– Нет, святой отец, – мужчина отмахнулся, – только не в этот раз. Я хотел спросить вас.
Иезуит взглянул на него внимательнее.
– Да, сын мой?
– Вы расскажете об этом? О том, что с нами сделали?
Фон Фрайзинг покачал головой.
– Боюсь, они не захотят оставлять меня в живых. Я… – Он запнулся.
Мужчина посмотрел на него в изумлении; черные сосуды пульсировали вокруг его шеи.
– И, зная это, вы пошли за нами?
– Вы нуждались во мне. За этим я здесь, на то я и служитель Господа, – ответил монах.
– Но сегодня Господь, видно, отвернулся от нас.
– Не путайте то, чему Он учит нас, с тем, что мы делаем.
– Может, вы и правы, святой отец… – Мужчина взглянул на ямы и на солдат, потом оглянулся на свою семью. – Святой отец… вы ведь не откажете умирающему в последнем желании?
– Говори.
Мужчина наклонился к нему.
– Живите так, – прошептал он, – чтобы мы о вас помнили.
Иезуит поднял на него глаза. Слова мужчины что-то всколыхнули в нем, и чувство страха и бессилия, которое овладело им в самом начале, вдруг потеряло над ним власть.
– Как твое имя?
– Лукас Хольцнер, святой отец.
Фон Фрайзинг поднялся. Его ряса развевалась на ветру, взгляд был полон решимости.
– Лукас Хольцнер, ты и твои собратья будут помнить. Даю тебе слово, как иезуит и слуга Божий.
Мужчина улыбнулся.
– Значит, я в вас не ошибся.
Его схватили – и вместе с семьей и десятком других несчастных вытолкали к яме.
– Стрелки!
Фон Фрайзинг закрыл глаза.
– Целься!
Началось…
