LXXV
Туннель постепенно сужался. Чем дальше они углублялись в катакомбы, тем суше и теплее становился воздух. Иоганн задумался, как долго сюда не ступала нога человека, и в этот миг стены расступились.
Пол выложенного кирпичом склепа был покрыт плесенью. Посреди зала лежали сваленные в кучу тела. Руки и ноги переплетались, словно мертвых побросали сюда в спешке. Скелеты не рассы́пались, плотно обтянутые высохшей кожей. У многих не было волос, ногти посинели. Рядом были сложены ветхие гробы. Некоторые оказались раздавлены, из них торчали кости и обрывки материи.
Следующий проход оказался слишком узким, и пришлось расчищать его от сваленных трупов и обломков.
В дрожащих отсветах лампы им то и дело попадались летучие мыши, висящие под сводами; бесчисленные трупы скалились на них из темноты. Далее потянулись новые склепы, в которых тела были свалены так же беспорядочно, как и в первом.
Наконец они оказались в вытянутом зале, стены которого были до самого потолка выложены человеческими костями.
Пруссак покачал головой.
– Удивительно, с какой заботой опекают нас эти святоши…
Иоганн поднял голову. Под сводами забрезжил слабый свет.
– Свет попадает через решетку в соборе Святого Стефана, – пояснил Пруссак. – Идем дальше.
Они поднялись по каменным ступеням, потом по деревянной лестнице и уперлись в узкую дверь. Пруссак ударил по ней плечом и вышиб, сорвав с петель.
Стая напуганных голубей вспорхнула к затянутому тучами небу. Они оказались во дворе, окруженном ветхой оградой. Пруссак быстро огляделся.
– Сюда!
Он побежал через покосившиеся ворота, у которых стояла телега со сломанной осью. Лист поспешил следом.
За воротами раскинулось кладбище, опоясавшее громадное сооружение – собор Святого Стефана.
Пруссак наклонился, упершись в колени, и перевел дух.
– Что теперь?
Иоганн огляделся, мысли еще путались в голове.
– Теперь разыщем их.
– И откуда начнем?
* * *
Мартина Никхорна била крупная дрожь. В комнате стояла мертвая тишина.
Служитель взял кузнечные клещи и приложил обвиняемому к груди. Тот в ужасе уставился на палача.
– Сейчас они холодные, но я раскалю их и начну кусками срывать с тебя мясо.
Никхорн заметался, охваченный животным страхом.
– А потом сделаю так…
Осторожно, даже с некоторой нежностью, палач прикусил клещами его сосок. Старик закричал.
– Нет, прошу вас… я признаюсь, во всем признаюсь!
Отец Бернард поднялся с довольным видом.
– В чем ты признаешься?
– Во всем, что захотите!
– Мы хотим слышать конкретные признания!
Никхорн озирался в панике. Он не знал, что ему говорить.
– Так ты признаешь, – помог ему Бернард, – что служишь дьяволу…
– Да, я служу дьяволу! Он мой господин и хозяин! – завыл Никхорн.
– И ты признаешь, что намеренно заразился болезнью, дабы осквернить ею добрых христиан и приобщить их к учению Люцифера?
– Да, – ответил Никхорн, – и это правда. Это я всех заразил, всех до единого! – и заплакал.
– Ну? – Бернард повернулся к Элизабет и Йозефе. – Вам есть что сказать мне?
Девушка напряглась до предела, казалось, еще немного, и ее разорвет. Ее прошиб пот, и в то же время по спине бежали мурашки. Она смотрела на обрюзгшее лицо доминиканца, видела пустоту в его глазах. Ею овладело ощущение неминуемой гибели, словно она оказалась перед чудовищем, готовым проглотить ее.
– Повторяю вам, мы сами не знаем, где они. – Голос у Йозефы дрожал, от страха или от злости – она и сама не знала.
Фон Пранк наклонился к Бернарду и что-то шепнул ему на ухо. Доминиканец усмехнулся и кивнул.
– Отвяжите обвиняемого, – распорядился он, – и бросьте в яму до окончания процесса.
Бернард поднялся, подошел к яме и оглядел жавшихся там людей, словно выбирал поросенка на рынке. Потом по лицу его скользнула улыбка. Он погладил вспотевший подбородок и показал на маленькую девочку.
Викторию Анабель фон Бинден.
– Ее, – сказал он удовлетворенно.
Граф загородил собой дочь, в глазах его читалась решимость. Двое солдат сразу направили на него алебарды.
– Отойди, или мы проткнем тебя и сами вытащим девчонку, – прорычал один из них.
Граф словно и не слышал его, еще крепче прижав к себе дочь. Второй солдат приставил острие алебарды к его груди и надавил. По рубашке расползлось красное пятно. Граф вскрикнул и машинально выпустил девочку. Солдат придавил его алебардой к земле.
Все происходило как в кошмарном сне, от которого невозможно было пробудиться.
– Не трогайте девочку, мы ничего не знаем! – закричала Элизабет. – Это правда!
Фон Пранк взглянул на нее со скучающим видом. Бернард покачал головой.
– Что ж, весьма прискорбно. Для малютки.
Он кивнул солдату, и тот знаком велел девочке лезть в корзину.
Виктория посмотрела на отца, который корчился от боли, прижатый алебардой. Потом подняла глаза на солдата и медленно влезла в корзину.
