Что-то между ними произошло, какое-то бессловесное объяснение, при котором я присутствовал в качестве непосвященного. От всего этого у меня вдруг заныла и задергалась рана на плече, да, нужно было перевязать еще вчера…

Зойку я нашел возле штабного фургона. Еще стояли по обочинам военные грузовики, а с десяток гардемаринов толпились, не соблюдая ни строя, ни воинской дисциплины, у откидного трапа, ведущего в наш фургон, и я уже понял, кого там увижу. Впрочем, в количестве я ошибся: не только Зойка сидела там, но и очнувшаяся от тяжкого забытья Мумине, а также крепенькая такая девушка с темной короткой стрижкой и в боевом переднике – Матильда. Ими тремя и восхищаются гардемарины.

С трудом проложив себе путь, я сказал Зойке: «Пойдем, перевяжешь,» – и, не дожидаясь ответа, вошел в фургон. Здесь было темно. Гудел кондиционер. На рундуках лежали, укрывшись с головой, двое – из тех, кто участвовал в штурме. Я тихо вытащил из-под стола санитарный ящик, достал зеленый перевязочный пакет и йод. Попытался стянуть рубашку. Как ни смешно, не получилось. Подошла Зойка, помогла. Потом она разрезала бинт, коротким движением отняла от раны повязку. Было очень больно. До мелькания звездочек. Она что-то делала, я не понимал. Я вернулся, только когда она стала обкручивать мне руку бинтом.

– Пойдем куда-нибудь, – сказал я. – Надо поговорить.

– Да подожди…

– Пойдем.

Я уже не мог выносить запах собственной старой крови.

Гардемарины пропустили нас беззвучно. Должно быть, подумали, что я один из раненых при штурме школы. Хотя… в определенной мере так и есть. Мы отошли к тому месту, где был школьный забор.

– Зойка, – сказал я. – Это все фигня, ты же понимаешь.

Она кивнула.

– Выходи за меня замуж.

– Сейчас?

– Сегодня.

– А…

– Этой ночью начнется конец света.

– Понятно…

– Не веришь?

– Верю. Вот в это – верю вполне.

– Так ты согласна?

– Ну… если ты меня берешь…

– Согласна?

– Да… Да, Мишка. Я… да. Я согласна. Но как же?..

– Найдем. Придумаем. Уговорим.

Мадам Дальон отозвалась не сразу.

– Мама? У тебя все хорошо? Ничего не случилось? А почему трубку не берешь? А-а. Нет, я в полном порядке. Слушай, у меня для тебя новость. Я выхожу замуж. За Мишку, конечно. Да. Нет, еще не решили, но я позвоню, так что будь готова. Как – когда? Сегодня, конечно. Ближе к вечеру. Пока! – Зойка сложила телефон и пожала плечами: – Вот и все. А казалось – так страшно…

И мы пошли обратно. Отец и дед (ничуть не старше, оно и понятно) так и сидят за военно-полевым дастарханом. Дед ест хлеб: макает кусочки в сметану и отправляет в рот.

– Родичи, – сказал я. – Только что мадемуазель Дальон приняла мое предложение руки и сердца. Мы приглашаем вас на свадьбу, которая состоится сегодня – еще не знаем где. Если вам это не поперек души – благословите нас… – я опускаюсь на колени, и Зойка опускается рядом, и я чувствую, что она меня поддерживает. – Вы сочиняли нас, – я посмотрел на деда, – и теперь уже не переделать, поэтому… – но нить рассуждений, казавшаяся длинной, вдруг зацепилась и порвалась без каких-то сожалений с моей стороны.

Дед встал. Перевязанная его рука тряслась. И отец встал. Он был выше деда на полголовы и вдвое шире в плечах, но тот брал осанкой. Они переглянулись, и ясно было, что оба растеряны донельзя. Они просто не знали, что надлежит делать в таких случаях.

– Будьте счастливы, – сказал наконец отец. – Благословляю…

– Благословляю, – прошептал дед. Вдруг он повернулся и выставил в небеса фигу. – Вы поняли? Вы поняли, падлы?! Не вышло по-вашему!.. – и закашлялся, затрясся, отец приобнял его за плечо, и стало ясно, что дед плачет.

Зойка, хоть ничего и не знала еще – не знала даже, что это за родич у меня внезапно отыскался, – вдруг тоже шмыгнула. И я понял, что зареву сейчас сам, вот возьму и зареву, хоть это и стыдно, и просто нельзя…

Сзади подъехала и остановилась машина. Хлопнула сдвоенно дверь. Я оглянулся. Это было нормальное городское такси, и из него бешено вырывались, зацепившись чем-то за что-то внутри, Вероника и Сонечка: одна справа, вторая слева. Они были сейчас невероятно похожи.

Отец уже присел на корточки рядом с ними, твердой решительной рукой устраняя препятствия, мешающие ему воссоединиться с семьей. Таксист попытался было возражать, но для смирения нрава ему хватило одного взгляда на оппонента.

– Игорь! – кричала Вероника. – Ты же жив! С тобой же все в порядке! Ты – жив!

– Ну да! – кричал отец в ответ. – Что, что случилось? Как ты здесь оказалась? Почему – обе?!

– Моя провинность, – сказал дед. – Пойду объясню…

Такси, вывалив на траву маленький чемодан, уехало, забросав нас камешками с обочины.

– Простите, – сказал дед. – Это я звонил. И телеграмму посылал тоже я.

Все развернулись в его сторону.

– З-зачем?.. – Вероника задохнулась.

– Иначе вас могли бы не посадить на самолет. Наверное, томский аэропорт переполнен?

Она нахмурилась. Посмотрела на Сонечку. Та пожала плечами. Такой мелочи они не помнили.

– Да… кажется…

– Еще раз простите, что заставил вас так переживать, – сказал дед. – Но в нынешних обстоятельствах нам всем лучше быть вместе.

– Я… да… а вы кто? – Веронка интенсивно смотрела на него, пытаясь узнать. – Я же вас где-то видела…

– Это ты меня видела, – сказал отец. – Еще до того, как я морду разбил. Познакомься: мой отец. Зден Рышардович.

– Вероника… можно Вера. Ой, как вы молодо выглядите…