Ксения Собчак. Недосягаемая

Говорят, во времена бурной молодости Михаил Жванецкий и Иосиф Кобзон чего-то там не поделили. И вот в одном из интервью журналист спрашивает у Михаила Михайловича: «Скажите, а как вы относитесь к Кобзону?» — «Что значит — как отношусь? Очень хорошо отношусь, с благодарностью. Как еще можно относиться к человеку, который тебе жизнь спас?» «В смысле?» — недоумевает журналист. «В прямом», — отвечает Жванецкий и продолжает то ли в шутку, то ли всерьез: «Был один раз со мной такой случай. Иду я как-то поздно ночью к себе домой, подхожу к своему подъезду, а тут вдруг останавливается передо мной длинная тонированная машина, из нее выскакивают человек пять бугаев и начинают меня зверски избивать. И вот бьют они меня страшным боем до полусмерти, лежу я в крови, чувствую — уже сознание теряю, и тут сквозь мутную пелену боли вижу, как из задней двери лимузина выходит Иосиф Давыдович Кобзон и говорит браткам громким голосом: «Хватит». Как же я теперь могу к нему относиться? Я ж говорю, он мне жизнь спас!»

К чему я все это, может возникнуть в твоей пытливой голове вопрос, дорогой читатель. Ответ прост — к своему первому несостоявшемуся сексуальному опыту.

Молодость у меня была бурная, протестная. Папа ласково называл меня в шутку «моя домашняя Чечня». Родители были вечно заняты — и вся моя энергия юношества уходила на то, чтобы найти более изысканный способ удрать от бесконечных теток, нянек и охранников туда, в такую манящую взрослую жизнь. Надо сказать, что образ бунюэлевской дневной красавицы в адаптированной к детству версии мне вполне удавался: днем — французский, балетные классы, уроки игры на фортепиано и Эрмитаж, а вечером — ярко-рыжий парик, кольцо в ноздре, гриндерсы, трупная помада и рейв. Никто бы не узнал в нагловатой, дико накрашенной молодой женщине, с вызовом смотрящей на жизнь и на мужчин фирменным отработанным взглядом «ах, сколько пройдено дорог, ах, сколько сделано ошибок», скромную девочку четырнадцати лет, осваивающую трудности plus-que-parfait в тиши своей розовой спаленки с плюшевой обезьянкой Кики и куклой Августиной. Но это была я, по-настоящему трудный подросток, мечтающий о свободной и раздольной жизни и получающий невероятное удовольствие от ощущения себя гораздо старше и круче. Вокруг куча гопников и прошмандовок — но лучшей подругой все-таки становится такая же жертва домашнего воспитания Лина, с которой вместе так весело прогуливать уроки и искать приключения.

И вот «час икс». Родители в Германии с официальным визитом, а мы с Линой, обе в маминых шубах, встречаемся с двумя молодыми людьми смурной и поэтому такой притягательной наружности в клубе с говорящим названием «Джой». Они угощают нас коктейлем. Вкрадчиво спрашивают, сколько нам лет и чем занимаемся. Мы отчаянно врем, что нам восемнадцать, что работаем продавщицами в бутике (почему-то тогда нам это казалось невероятно прикольным, и если работать, то обязательно в бутике, хоть и продавщицей).

О ребятах мы узнали немного. Серега и Леха. Двадцать четыре и двадцать восемь. «По жизни не работаем, но на жизнь не жалуемся». Кожаные куртки с прорезиненными манжетами. Пейджеры и одна мобила на двоих. Предлагают поехать в другое место. Время — восемь вечера. У нас есть еще час, чтобы родители не заметили пропажи. «Поехали», — сплевывая жвачку, томно говорю я ярко-малиновыми губами. И мы едем. Двадцать минут, тридцать, начинается загородная трасса. «Ребята, а куда это мы?» — веселым голосом спрашиваю я с заднего сиденья двухдверного «Шевроле-Такси». «Ребята» делают музыку громче. Символически на всю машину звучит «Girl youll be a woman soon» из только что вышедшего тарантиновского «Криминального чтива». С нами больше никто не разговаривает, не отвечает на наши робкие попытки обратить на себя внимание подергиванием кожаных курточек наших героев с заднего ряда, не реагирует на вопросы. Мы просто едем. Под оглушительную музыку. В зимний лес.

Ребята привезли нас на коктейль в главную гостиницу для быстрого секса в лесах Финского залива под названием «Ретур». На первом этаже бар, на втором номера. Поняв, что запахло жареным, мы сразу превратились в маленьких перепуганных до смерти девочек и стали быстро и нервно что-то лепетать про то, что нам домой надо, родители ждут и вообще, мол, нельзя нам в зимний лес с посторонними мужчинами. На это нам ответили быстро и четко, как на «стрелке», и, в общем-то, вполне логично: «Значит так, вы коктейли с нами пили? Пили. Поехать дальше согласились? Согласились. Чего вы нам теперь мозг еб… те? Мы на вас время, деньги и бензин уже нормально потратили, катнуться вхолостую назад прикола нет. Так что либо водки для храбрости и по-хорошему в номера, либо водки выпьем мы, а вы пойдете с нами. Но уже не по-хорошему». Тут мы поняли, что единственный выход — это признаться, что «сварщики мы не настоящие».

Диалог, увы, не сложился.

— Мальчики, отпустите нас, мы вам наврали, нам по четырнадцать лет, за нас дадут лет больше, чем мы весим.

— Хорош гнать, вы себя в зеркало видели, малолетки хреновы, да вам когда четырнадцать было, я еще не родился!

Зеркал в баре «Ретур» не было, видимо, чтобы посетители не пугались сами себя, но как наши грим-парик-мех смотрелись вместе, мы примерно представляли.

— Мальчики, ну правда, отпустите, нам четырнадцать, мы девственницы и просто крутых изображали, извините…

— Серег, ты слышал? Я ща умру. Целки, бл…, алтайские. Да на вас пробу ставить негде.

Четыре испуганных детских глаза смотрели из-под густо размалеванных век на этих удивительных существ, которые говорили на каком-то своем, но явно очень агрессивном языке. И я поняла, что пора доставать из рукава мой главный козырь, пока нас за шкирку норковых шуб не потащили наверх.

— Ребят, — говорю как есть, — я дочка мэра. И если через час меня не будет дома, меня хватятся и будут искать, перекроют трассы, подумают, что меня в заложники взяли, найдут — и головы вам точно поотрывают. Отпустите нас. Пожа-а-а-луйста…

И тут у Сереги оказался джокер. Схватив меня за грудки, он, зло глядя в глаза, сказал: «Слышь, ты, овца, харэ разводить, мы ж не лохи. Дочка Собчака давно уже в Лондоне учится, с сыном моего кореша в одном классе, между прочим. Так что пей водку и заткнись».

Ничего не оставалось, как весело заказать водки и, уже глядя покорными глазами, попроситься в туалет «привести себя в порядок». В залог оставлены мамины шубы и сумки.

А дальше — маленькое окошечко в туалете, стук перепуганного сердца, одна нога на батарею, вторая в лаз, рука подруги и мягкий плюх в снег. Холод, пронзительный холод, в лесу в одних платьицах… наши глаза, внимательно следящие из-за сосны за проезжающим туда-сюда по дороге красным «Шевроле-Такси». Почти замороженные девочки, перегораживающие дорогу грузовику, и добродушный дальнобойщик, давший нам свой пуховик один на двоих, чтобы согрелись. И блокпост ГАИ и первый голос из рации: «Нашли? Ну, слава богу».

«Окно в ночной Петербург» из квартиры Боярских было после этого для меня закрыто, я отправилась под домашний арест, а спустя месяц узнала от мамы, что оба наших ухажера были найдены через пейджер, который остался в моей сумке в «Ретуре». Оказалось, что парни наши были по-настоящему брутальны: один сидел за изнасилование, а «мой» Серега за грабеж. Как говорится, отделались легким испугом…

Прошло четырнадцать лет. Монако. Конец августа, я с подругой после томного шопинга забегаю выпить мой любимый «Беллини» в отель «Де Пари». Поблескивая бриллиантами и перебирая покупки, мы весело и беззаботно болтаем, как можно болтать только в Монако и только в конце лета, когда зима, корпоративы и бесконечные съемки еще далеко. И вдруг я вижу, как к моему столику уверенной походкой, улыбаясь во весь рот, идет какой-то большой человек. Я еще не понимаю и со своей близорукостью даже не вижу, кто это, но уже все внутри меня напрягается, какие-то невидимые пружины, как у животного при ощущении надвигающейся опасности. «Привет, Ксюх, узнала?» — спросил этот большой человек. Это был Серега. Причем я не столько узнала, сколько просто мгновенно почувствовала, что это он. Чтобы уже наверняка я вспомнила, он, так же широко и дружелюбно улыбаясь, продолжил: «Джип красный «Шевроле», Питер, гостиница «Ретур». Ну-ну, что же ты, — добавил он почти укоризненно, — вспоминай!» «Помню», — только и сумела я вымолвить.

А дальше начался какой-то невероятный, космический сюрреализм. Он сразу, обрадовавшись, как щеночек молоку, присел, не дожидаясь приглашения, стал весело болтать про погоду. На вопрос моей ничего не подозревающей подруги: «Кем вы работаете?» — он по-прежнему отвечал, что он по жизни отдыхает… те же черные джинсы, только ремень «Версаче» поменялся на «Гермес»… Даже футляр от мобильника «Верту» все там же, сбоку висит, родной.

Улыбчивый, дружелюбный браток из девяностых. Шанс выжить у него был один против ста. Но нет, его не пристрелили в разборках, не посадили еще раз за грабеж, более того, ему удалось не мимикрировать под добропорядочного бизнесмена. Он остался нетронутым цивилизацией, девственно чистым образом настоящего «быка», былинным героем сериала «Бригада». Сам факт присутствия этого создания в Монако в отеле «Де Пари» был сравним разве что с путешествием Кинг-Конга по Нью-Йорку. А его светская беседа с нами, дружеское ржание, приглашение «поехать оттопыриться в «Джиммиз» заставляли меня задуматься о том, что, может быть, я придумала себе всю эту историю из детства. Что если я сейчас скажу этому жизнерадостному Шреку о том, что он меня чуть не изнасиловал, то он сделает удивленное лицо и даже не поймет, о чем это я. И я, абсолютно ошарашенная происходящим, просто сидела. И молчала, подавляя в себе животное чувство страха рациональными аргументами из серии «это же Монако, милицейское государство, здесь всюду камеры» и т. д. и т. п.

Видя, что беседа не заладилась, и поняв, что на дискотеку с ним никто не пойдет, Серега нехотя встал и со словами: «Ну ладно, короче я, это, наверно, того» — засобирался уходить. И вдруг, как будто передумав, он взял меня легонько за плечо и, глядя прямо в глаза, сказал то, ради чего, вероятно, и была послана мне судьбой эта встреча: «Ну ладно, чего ты как неродная, расслабься, жизнь-то ведь я тебе не испортил».

Когда я пришла в себя, Сереги уже давно не было, а я поняла, что почти люблю Серегу. И у меня была и первая огромная любовь, и нежность первого поцелуя, и осторожность первого секса с любимым, и все-все-все, чего могло бы не быть у поломанного человека.