Глава 4. PR и синалоанские безумцы: почему картели социально ответственны

В столице пораженного нарковойной мексиканского штата Синалоа — Кулиакане — царит праздничная атмосфера. Мужчины, женщины и дети высыпали на улицы, гудящие пением, звуками труб и тромбонов. Это был февраль 2014 года, и совсем недавно по стране разнеслась радостная новость, которую никто уже и не надеялся услышать: после многих лет преследования властям удалось посадить за решетку Хоакина Гусмана, главаря синалоанского картеля и одного из самых опасных преступников в мире. Более известный как Эль Чапо (Коротышка), за долгое время своего правления он отдал тысячи смертных приговоров не только в Синалоа, но и за его пределами. Не раз он ускользал от преследования в самый последний момент перед появлением спецназа для его перехвата. Но, в конце концов, удача ему изменила. После головокружительной погони по канализации в Кулиакане, куда вел потайной ход из ванной комнаты в его доме, Эль Чапо попытался скрыться в дешевом отеле на прибрежном курорте Масатлан, где его и поймали. Преступник был отправлен в Мехико, где телекамеры транслировали новость миллионам пораженных мексиканцев.

Реакция населения в его родном штате последовала незамедлительно. Через пару дней улицы были засыпаны листовками с призывом отметить столь выдающееся событие. Синалоанцы с готовностью вышли на торжественный марш. Однако, присмотревшись повнимательнее к его участникам, вы заметили бы кое-что необычное. Старые то или молодые, женщины или мужчины, одиночки или целые семьи — многие носили футболки и размахивали плакатами с весьма неожиданными призывами. «Эль Чапо любят больше, чем многих политиков», — кричали транспаранты. «Синалоа принадлежит тебе, Коротышка», — написано на футболках. На некоторых красовалась цифра «701» — номер Эль Чапо в рейтинге миллиардеров «Forbes». «Я хочу от тебя детей», — красуется надпись на обтягивающем топе одной девушки. Толпа высыпала не для того, чтобы осудить опасного наркоторговца, но чтобы поддержать его. Процессия медленно шла по городу, скандируя «Que vive el Chapo!», а полиция, у которой, похоже, были другие важные дела, даже не пыталась им помешать.

С руками по локоть в крови, Коротышка Гусман должен быть самым ненавистным человеком во всей Мексике. Но в некоторых регионах страны, где его тлетворное влияние особенно сильно, общественное мнение претерпело причудливые метаморфозы. Хотя некоторые марширующие и пострадали от действий Эль Чапо, многие другие были готовы петь ему дифирамбы. Опрос общественного мнения по всей Мексике, проведенный газетой «Reforma», показал, что только 53 % респондентов одобряют арест наркобарона, тогда как 28 % были решительно против. О мексиканских наркоторговцах слагают «наркокорридос» — задорные баллады для тромбона и аккордеона, в которых рассказывается о ловкости и смекалке преступников, обводящих полицию вокруг пальца. Местный трубадур в ковбойской шляпе Хосе Эулохио Эрнандес, известный публике как «Синалоанский Кольт», тоже сочинил песню в честь Коротышки Гусмана:

Впрочем, заключение «низкорослого гиганта» оказалось не слишком долгим: в июле 2015-го, немногим более года спустя, власти Мексики сообщили, что Гусман снова ускользнул. Взбешенные, они опубликовали записи с камер видеонаблюдения, на которых видно, как заключенный поворачивает за угол, скрываясь в личной уборной, и больше не возвращается. Позже тюремщики обнаружили дыру в душевой, которая вела в толково вырытый туннель длиной с милю, оборудованный простенькой системой вентиляции и мотоциклом на рельсах, с помощью которого с путей убирали землю и прочий мусор. Коротышка сбежал на свободу именно по этому туннелю, по пути разбивая лампочки освещения. Уже через несколько часов после новости об этом дерзком побеге на «YouTube» стали появляться первые «нарко-корридос». Вот еще одна песня, которую сочинил Лупильо Ривера:

Коротышка — это не единственный популярный бандит. У наркоторговли есть одно интересное свойство: верхушка индустрии, как правило, обладает куда более хорошей репутацией, чем большинство преступников и, конечно же, политиков (Конгресс США удавился бы за рейтинги, как у Эль Чапо). Наркоторговцы даже задают моду на сезон. Когда был арестован мясистый приспешник главаря картеля Эдгар Вальдес Вильяреаль, которого за светлые волосы прозвали «Барби», в магазинах тут же появились такие же, как у него, ярко-зеленые поло от «Ralph Lauren». Это неудивительно, ведь многие молодые люди хотели быть похожими на своего кумира.

Нечто похожее происходит и в развитых странах, где романтический образ преступников часто перекрывает все их злодеяния. Например, Джонни Депп как-то сыграл роль приятного колумбийского капо в фильме «Кокаин», рассказывающем о становлении медельинского картеля Пабло Эскобара. Сын Эскобара, Хуан Пабло, в свое время написал книгу, в которой он рассказывал, что криминальная карьера отца началась еще со школьной скамьи, когда тот продавал фальшивые дипломы своим друзьям по колледжу. Говард Маркс, осужденный британский наркоторговец, тоже выпустил автобиографию, озаглавив ее «г-н Крутой» (один из его псевдонимов), и неплохо заработал на интервью, в которых описывал свою криминальную карьеру как занятное приключение.

И все же в картелях нет ничего романтического. Под руководством Коротышки Гусмана синалоанская мафия жестоко убивала и калечила каждого, кто стоял на их пути. Жертв пытали, сжигали заживо, прилюдно вешали — и все это далеко не во имя правого дела, а ради денег. Такие люди, как «г-н крутой» Говард Маркс, может быть, и не убили никого лично, но именно на их деньги казни и совершались. Этот бизнес такой же мерзкий, как и они сами. Тем не менее, отношение к главарям наркоиндустрии далеко от отвращения, ведь они считаются почти порядочными людьми не только на родине, но и за рубежом. Подобная трансформация общественного мнения — восприятие грязных, жестоких бандитов как романтических героев — по праву считается самой сложной проблемой пиара (PR) в деловом мире. Как же картелям это удалось?

«ГРАЖДАНЕ, — гласит сообщение, написанное заглавными буквами, — настоящим я заявляю, что никогда не приказывал убить ребенка или женщину. Я не смотрю сквозь пальцы на вымогательства и похищения. Ответственность за разруху в штате несут члены «Линии». Наши правила просты: никаких детей, женщин, невинных; никакого вымогательства и похищений. «Линия» же убивает ради дани всего в 1000 песо [около 70 долл.]».

Это послание в черных и красных тонах, качественно распечатанное на большом белом транспаранте, появилось рано утром на одном из пешеходных мостов в самом загруженном районе Сьюдад-Хуареса. Дело было в 2010 году, когда война между синалоанцами под предводительством Эль Чапо и альянсом хуаресского картеля с отделом заказных убийств «Ла Линеа» только начинала разгораться. Сообщение, подписанное самим Коротышкой, было лишь одним из множества «наркомантас» — буквально, наркоплакатами — развешанных по всему городу. Чем больше было насилия, тем сильнее картель нажимал на рекламу.

Можно подумать, что маркетинг находится на последнем месте в списке дел наркокартеля. И хотя репутация рекламного отдела в обычной компании не намного лучше, чем у рядовых дилеров («это законная ложь», как рекламный бизнес называет Г. Уэллс; «это громыхание палкой внутри помойного ведра», — считает Дж. Оруэлл), от мафии, в общем-то, не ждут особой заинтересованности в коммуникационной политике. А на самом деле картели очень серьезно относятся к маркетингу и, в особенности, к PR и рекламе. В сущности, общественная поддержка — это единственный способ для преступников вроде Гусмана оставаться на плаву, не будучи выданным полиции первым же прохожим. Именно по этой причине на вооружении у них есть целый арсенал тщательно продуманных методов по улучшению своего имиджа.

Результаты дерзкой рекламной кампании видны по всему северу Мексики. Обычно она проводится следующим образом: на шоссейных мостах развешиваются бумажные или пластиковые транспаранты, а затем информация сообщается местным фоторепортерам, чтобы они успели все запечатлеть до прибытия полиции. Иногда плакаты делают по старинке из старых простыней; иной раз их разрабатывают и производят мастера графического дизайна. Реклама служит разным целям. На границе с Техасом, в Нуэво-Ларедо, «Лос-Сетас» однажды провели громкую кампанию по найму, выпустив баннеры следующего содержания: «Если ты действующий или бывший военный, «Лос-Сетас» приглашет тебя на работу. С нас — высокая зарплата, качественное питание и бонусы для семьи. Ты не пожалуешься на плохое отношение или голод — мы предложим нечто лучшее, чем мачуанский суп [лапша быстрого приготовления]». Чаще попадается агрессивная, обличающая реклама с угрозами в адрес враждебных группировок (в случае чего к сообщению прилагается висельник), или же сообщения с попытками убедить местных жителей в том, что картель на их стороне: «Хоть мы и продаем наркотики, но далеки от вымогательства у простых граждан».

Подобные примитивные формы наружной рекламы очень эффективны, так как демонстрируют местным, что у данной группировки достаточно власти в конкретном районе (включая власть над полицией), чтобы развесить транспарант в общественном месте. В то же время сила их психологического воздействия весьма сомнительна. На сегодня реклама претерпевает некое подобие кризиса по всему миру как в легальной, так и теневой экономике. Несколько десятков лет назад люди, быть может, и доверяли этой «законной лжи», вывешенной на Мэдисон-авеню или напечатанной в любимой газете. Сейчас же из-за настоящего рекламного потопа в интернете и традиционных СМИ привлечь потребителей становится все сложнее. Особого же скепсиса удостаивается коммерческая реклама, подготовленная теми же самыми людьми, которые стараются продать свой товар. Сложно представить, что кого-то может зацепить, например, реклама о безвредности курения, которая была популярна в 1950-х. А заявления Коротышки или «Лос-Сетас» о том, что они честные и порядочные работодатели, звучат столь же нелепо.

Вот почему специалисты по маркетингу, равно как и картели, теперь придерживаются иного подхода. Еще десять лет тому назад гуру брендинга Эл и Лаура Райс говорили, что традиционная реклама себя изжила, а повлиять на восприятие потребителей теперь гораздо проще с помощью ее младшего брата — пиара. Чуть позже общественные СМИ сделали возможным почти мгновенное распространение PR-акции в сети через каналы «перехвата новостей», как это называет Дэвид Меерман Скотт. В отличие от рекламы, PR использует не оплаченное эфирное время или место в газете, а сконцентрирован на куда более ценных редакторских колонках и телевизионных новостях. Интересная статья привлечет куда больше внимания, чем та же реклама на следующей странице. По оценкам «PR Daily», американского торгового издания, редакторская колонка стóит в три раза дороже, чем обычное рекламное пространство. Но компании буквально дерутся за нее, упрашивая журналистов упомянуть об их клиентах в своей статье. Например, в Англии специалистов по пиару (численность которых превышает 47 800 чел.) даже больше, чем собственно журналистов (45 000 чел.).

Продажа редакторского пространства интересна и самим печатным изданиям, которые все сильнее скатываются в убытки. Низкооплачиваемые репортеры выражают еще бóльшую готовность писать подобные статьи, а компании-заказчики приветствуют их с распростертыми объятиями и не скупятся на дары. Новостные газеты все больше склоняются в сторону т. н. «естественной рекламы», то есть информации о спонсорах, представляющей собой нечто среднее между типичной статьей и коммерческой рекламой. Такой контент, который на первый взгляд напоминает обыкновенную художественную зарисовку или новостную сводку, на самом деле мог пройти через отдел маркетинга. Именно благодаря ему компании осуществляют скрытую рекламу в редакторских колонках. Многие журналисты недовольны тем фактом, что реклама начинает смешиваться с новостями. Но маркетологи готовы платить в разы больше за столь мощный инструмент воздействия на потребителей. Пусть потенциальные клиенты и не доверяют громким слоганам, но если газета или даже телеканал повторяет его своими словами, то это уже что-то значит. Точно такое же поведение стало характерным и для наркокартелей, которые в последние годы усиливают свое давление на СМИ, причем далеко не мирным путем.

И вот, одним майским утром я оказался на севере Мексики, изо всех сил давя на педаль газа, мчась через пустыню в лучах рассветного солнца. Мое удостоверение журналиста спрятано глубоко в чемодане под завалом из старых носков. Воздух пока не успел прогреться, и настоящий зной еще не наступил. Я встал довольно рано, чем немало удивил работников отеля, которые едва успели снять покрывала с расставленных в лобби клеток с канарейками. Позавтракав, я отправился по сороковому шоссе на восток от Монтеррея — крупного развитого города неподалеку от границы с США. Картели уже начали собирать средства для следующей войны за территорию, и похищения простых граждан, которые хотя бы отдаленно напоминают члена противной стороны, стали обычным делом, сулящим неплохой заработок. Один мой состоятельный друг, с которым мы встретились в отеле, обычно предпочитает разъезжать на новеньком сверкающем «Рейндж Ровере», но в тот раз он приехал на старой потрепанной колымаге. «Не стоит привлекать к себе лишнего внимания», — объяснил он.

Проблема насилия в Монтеррее, как и в других северомексиканских городах, освещается довольно широко. Газеты пестрят сводками об очередных перестрелках и убийствах. И все же из разговоров с местными бизнесменами, большинство из которых перевезло свои семьи в более спокойные США, я узнал, что в городке неподалеку происходят куда более странные вещи. В ста пятидесяти милях на восток лежит город, в котором вообще не принято как-то касаться темы нарковойн. Рейноса, раскинувшаяся по другую сторону границы от техасского Мак-Аллена, во многом похожа на других своих пограничных сверстников, с ее фабриками-макиладора, дешевыми клиниками и захудалым районом красных фонарей, который называется «мужским городком». Равно как и другие похожие места, Рейноса является крупным хабом для наркоторговли. Но одна черта отличает ее от остальных — отсюда поступает совсем мало информации об убийствах. По каким-то непонятным причинам ее не упоминают в новостях о нарковойнах ни по ТВ, ни в газетах. О трупах нигде не найти ни одной статьи, не говоря уже о фотографиях. Политики не затрагивают этой темы. Рейноса как будто отрезана от остальной территории страны. Я решился туда съездить и все разузнать.

Ранним утром на дороге нет ни души, и я мчусь по сороковому шоссе в сторону таинственного города. Вообще эту дорогу стараются избегать, потому что на трассе между Монтерреем и Рейносой происходит особенно много убийств из-за противостояния картелей «Гольфо» и «Лос-Сетас», которые раньше были союзниками, а теперь воюют за власть над северо-востоком. На полпути к цели я проезжаю мимо ресторана «Лос Аихадос» («Дети господа»), где всего пару месяцев тому назад, как раз перед Пасхой, произошла двухчасовая перестрелка между пятьюдесятью военными и сорока мафиози. В результате сражения стены ресторана оказались испещрены пулевыми отверстиями и теперь больше напоминают узорчатое кружево.

Регулярные запугивания журналистов в Рейносе обеспечили картелям полный контроль над местными СМИ. Как я узнал, за последние два месяца здесь был убит один журналист, а еще пятеро бесследно исчезли. Двоих репортеров из Мехико похитили и жестоко избили. Неизвестный прямым текстом посоветовал американскому журналисту, который собирал материал для своей статьи, убираться прочь, что тот вскоре и сделал.

Припарковавшись, я направился в «Паласио Мунисипаль», или здание городского совета, стараясь идти настолько непринужденно, насколько это вообще было возможно. Моему спокойствию не способствовал и тот факт, что человек из Совета, с которым у нас назначена встреча, был вынужден перенести ее из-за недавней новости об убийстве своего коллеги. Никто толком не знал, почему днем ранее был убит рядовой сотрудник городского собрания. Он стоял на светофоре в своем автомобиле в пяти кварталах от «Паласио», и вдруг появилась неизвестная машина, из которой его расстреляли. В местных СМИ об убийстве не было ни слова, а когда я позже приехал на место преступления, то не обнаружил там и следа. Похоже, что с уборкой трупов местные власти справляются куда лучше, чем с вывозом мусора.

Никто об этом и не напишет. Все дело в том, что местный картель настрого запретил журналистам даже намекать на события, имеющие отношение к нарковойне. За отсутствием каких бы то ни было сведений в СМИ, информацию жители города получают из официальных публикаций властей в «Twitter», чтобы хоть как-то избежать боевых действий. Со своего компьютера Альфредо (назовем его так в целях анонимности) ведет страничку «@GobiernoReynosa», на которой содержатся жалкие крохи жизненно важной для общественной безопасности информации. Например, «ПОВЫШЕННАЯ УГРОЗА. Несколько районов заблокированы. Сохраняйте бдительность и не выходите из дома без крайней необходимости», или «РЕЖИМ ПОВЫШЕННОЙ УГРОЗЫ НА МОНТЕРРЕЙСКОМ ШОССЕ СНЯТ. На кольцевой дороге затор. Проявите терпение». Страничка обновляется каждый час с 6 утра до 11 вечера, или даже чаще, если события развиваются особенно активно. «Газеты, ТВ и радио молчат вот уже два года», — говорит Альфредо, идею о новостях в интернете которому подсказала его подкованная в социальных сетях дочь. Ни один журналист в Рейносе не захочет подписаться под статьей о преступлении. Иногда СМИ в других городах дают даже более актуальную информацию, чем местные. «В Монтеррее печатают наши новости, а мы — монтеррейские», — сказал Альфредо.

Мексиканские картели тратят немало времени и денег на то, чтобы заполучить контроль над СМИ. Он обеспечивается традиционным способом «плата о пломо» — «серебро или свинец», то есть взятка или расправа, к чему преступники регулярно обращаются при взаимодействии с другими сферами общественной жизни. Журналистов постоянно запугивают и, если это не сработало, убивают, чтобы преподать урок остальным. Вот один пример из десятка подобных случаев, произошедших за последнее время. На теле репортера Хосе Владимира Антуны, специализирующегося на криминальных новостях, была найдена записка следующего содержания: «Это случилось со мной из-за того, что я обратился к военным и написал то, чего не следовало писать. Тщательно редактируйте текст прежде, чем опубликовать его». Антуна вел собственное расследование убийства коллеги по изданию и вышел на коррупционную схему между местной полицией и ОПГ.

Чем сильнее разгоралась война, тем больше давления оказывалось на журналистов. За десять относительно спокойных лет с 1994 года в Мексике было убито всего тринадцать репортеров. В период 2004-2014 годов эта цифра выросла до шестидесяти. Расследование проводится настолько плохо, что не всегда корректно устанавливается даже мотив преступлений (некоторые жертвы погибли в перестрелке, а не являлись непосредственной целью). Не похоже, однако, что репортеры умирали случайно. Согласно комитету по защите журналистов, американской неправительственной организации, 8 из 10 убийств были тщательно спланированы. И все же такая тактика картелей работала лишь до определенного момента. В самом кровавом 2010 году пять мексиканских газет, пренебрегая риском для своих журналистов, заявили о том, что более не намерены молчать о преступлениях наркокартелей. А иногда преступникам удавалось даже создавать свой собственный медиа-контент. Похитив четырех сотрудников телеканала «Миленио», картель под страхом их казни вынудил его руководство сфабриковать новостной выпуск о том, что враждебная банда сотрудничает с коррумпированной полицией. «Миленио» нехотя повиновался (хотя тот выпуск был показан лишь на местном телевидении и не транслировался по всей стране).

Целями картелей являются две социальные группы. Во-первых, это широкая общественность. Если людей можно убедить в том, что банда Коротышки Гусмана на самом деле не занимается вымогательством и не убивает детей, то люди вряд ли будут докладывать полиции о синалоанцах и, вместо этого, будут сообщать об их несомненно более опасных противниках. Точно таким же образом картели настраивают массы против коррумпированных стражей порядка, закрывая для них канал общественной информации.

Во-вторых, это правительство. Как только до властей доходят сведения об очередной вспышке насилия, ее незамедлительно гасят с помощью отряда тяжеловооруженной полиции или военных. А присутствие такого рода сил правоохранительных органов значительно ухудшает деловую среду для картелей. Вот почему так важно не допустить появления сообщений в СМИ: если информация об очередной бойне не просочится в медийные каналы, то и войска не будут направлены на разрешение конфликта. И тогда бизнес может функционировать в обычном режиме. Иногда после перестрелок картели даже забирают с собой тела. Мертвым, конечно, следует воздать последние почести, но куда важнее скрыть улики, минимизируя риск появления вооруженных сил. Трупы сбрасывают в колодцы, старые шахты или могилы далеко в пустыне. Местных жителей подобные войны часто сбивают с толку: сначала на улицах стреляют, воют сирены, летают вертолеты, а на следующий день всего этого как будто и не было — и ни слова в газете.

Почему же тогда так часто с особой жестокостью совершаются показательные казни? Все они предназначаются для широкой общественности, ведь ко всему прочему материалы активно распространяют в сети интернет по аналогу с такими террористическими организациями, как ИГИЛ. В Хуаресе один патологоанатом рассказал мне, что опаснее всего выходить на улицу в районе 5:45 вечера, потому что именно в это время совершается большинство убийств, чтобы они попали в шестичасовые новости. Иногда это делается и для того, чтобы создать напряженность на территории противника. Если в общественном месте будет обнаружена гора трупов, власти тут же разместят в том районе усиленную охрану, из-за чего бизнес встанет как минимум на несколько недель. Именно поэтому картели нередко «подогревают почву» — «калентар ла пласа» — как это называется у профессионалов. Для этого привлекают и СМИ, которым приказано во всех красках описать происшествие.

При всем этом журналисты находятся меж двух огней: одна банда заставляет молчать, тогда как для другой нужно издать очередную статью. В 2010 году мир облетела редакторская колонка, напечатанная на первой странице «EI Diario de Juarez». Журналисты обращались к самой мафии после убийства двух коллег. Заголовок статьи гласил: «Чего вы от нас хотите?» А сама заметка была примерно следующего содержания: «Господа из разнообразных организаций, которые сражаются за власть над Хуаресом… мы не умеем читать мысли, мы всего лишь средство коммуникации. Поэтому как работники в сфере информации, мы бы хотели, чтобы вы, в конце концов, объяснили нам, что же вы хотите или не хотите видеть в нашем издании, чтобы мы знали, как поступить. Сейчас вы фактически являетесь властями этого города, потому что законные ее представители не смогли ничего поделать, чтобы предотвратить смерти наших коллег».

Железная хватка картелей распространяется и на интернет. Как и обычные компании, ОПГ тоже стремятся формировать свой имидж в сети. Владелец странички «@GobiernoReynosa» на «Twitter» не особо растекался мыслью по древу о том, что же скрывается за сообщениями о «повышенной угрозе». Но вот некоторые неопытные журналисты, скрываясь за анонимностью в интернете, позволяют себе вдаваться в такие подробности, которых не допускает ни одна газета. Такие сайты, как «El blog del Narco», приобрели широкую известность благодаря материалам, которых не найти в печатном виде (в том числе фото и видео, которые слишком жестоки даже для мексиканских СМИ). Ряд репортеров даже признается, что отправляет свои заметки таким блогерам, потому что публиковать их под своим именем было бы слишком рискованно. Подобные утечки представляют серьезную опасность и для самих картелей, ведь они теряют возможность контролировать новостные потоки.

Уже существуют первые свидетельства того, что аналогичная тактика запугиваний и казни применяется к интернет-журналистам. Первые убийства за публикации в социальных сетях произошли еще в 2011 году. Тогда было обнаружено два трупа, свисающих с моста в приграничном городе Нуэво-Ларедо, что на северо-востоке Мексики. Сообщение гласило: «Такая же судьба ждет каждого, кто распространяет слухи в интернете». Вскоре после этого мафия нашла и казнила еще одну известную девушку-блогера, чье тело было найдено прямо за клавиатурой.

Ради молчания СМИ картели готовы платить немалые деньги даже молодым журналистам. Например, в 2013 году по всему штату Тамаулипас, в котором как раз и находится Рейноса, картели распространили листовки, сулившие 600 000 песо (40 000 долл.) за информацию о личностях владельцев анонимного новостного веб-сайта «Valor por Tamaulipas» («Храбрый Тамаулипас»). Спустя год была взломана страничка в «Twitter» одного из авторов статей под псевдонимом «Фелина» («женщина-кошка»). Хакеры от ее имени опубликовали следующее сообщение: «Дорогие друзья и близкие! Мое настоящее имя — Мария дель Росарио Фуэнтес Рубио, я доктор, и моя жизнь подошла к концу». Через некоторое время был опубликован последний твит, к которому прилагалось фото мертвой женщины: «Закрывайте свои странички, не подставляйте свою семью как я, прошу всех простить меня». На удивление, несмотря на всю опасность, «Valor por Tamaulipas» и несколько похожих сайтов по-прежнему работают. И тем не менее, агрессивные PR-акции не раз защищали картели и их сообщников от разоблачения, которого они заслуживают.

Мафия старается сформировать позитивный имидж и на долгосрочную перспективу, вкладываясь в таинственную корпоративную социальную ответственность. CSR (КСО), как этот феномен принято называть у менеджеров, нередко считается лишь причудой современного бизнеса. Но в его основе лежит долгая история. Еще в XVIII веке общественность бойкотировала компании, которые занимались работорговлей, заставляя тех становиться ответственными и придерживаться более гуманного подхода в управлении человеческими ресурсам (не стоит и говорить, что некоторые требования и вовсе выходили за рамки приличий). И вот спустя каких-то сто лет, викторианские фабриканты строят для своих служащих «стандартное жилье», чтобы обеспечить им комфортное и безопасное существование. Неподалеку от места моего рождения, на севере Англии, располагается городок Солтэйр, который в свое время построил шерстяной магнат Сэр Тайтус Солт, столь сильно веривший в сдержанность, что здесь не было ни одного питейного заведения (правда, его принципы были недавно нарушены новеньким баром под названием «Не рассказывайте Тайтусу»). Компании придерживаются принципов КСО не столько по причине праведного рвения, сколько в силу личных интересов. Именно из-за этого свойства к такому корпоративному поведению нередко относятся скептически. Может быть, отсутствие пабов в Солтэйре и внесло свой вклад в местное здравоохранение, но ведь и рабочие стали куда более пунктуальными.

Бум Корпоративной Социальной Ответственности пришелся на 1990-е, когда ее принципы стали частью стратегии чуть ли не каждой компании. Большинство крупных фирм сегодня отдают немало времени и денег на то, чтобы продемонстрировать свой вклад в становление мирового сообщества, устойчивый рост, концепцию тройного критерия и другие не менее серьезно звучащие направления, которые столь же сложно понять. Хотя и не всегда ясно, что же стоит за конкретной идеей, ее осуществление явно обойдется в копеечку: в 2014 году, несмотря на неблагоприятную экономическую конъюнктуру, 128 из 500 крупнейших американских компаний по рейтингу «Fortune Global 500» нашли возможность израсходовать почти 12 млрд долл. на различные инициативы КСО.

Не все компании согласны с тем, что делать добро выгодно. Многие акционеры задаются вопросом о том, насколько инвестиции корпоративных филантропов на такие нужды, как защита окружающей среды, борьба с голодом и спасение китов, действительно увеличивают стоимость капитала компании. Исследование, проведенное специалистами из колледжа бизнеса Типпи при Университете Айовы, показало, что в периоды спада деловой активности более стабильными оставались именно те компании, которые придерживаются принципов КСО. Это неудивительно, ведь их клиенты куда более лояльны и значительно реже отказываются от услуг, даже когда нужно затянуть пояса. Существует также и другое мнение относительно причинно-следственных связей в данном отношении: стабильные и успешные компании располагают большим объемом свободных средств, которые и можно направить на второстепенные проекты.

В последнее время специалисты по менеджменту уже не верят в КСО, как раньше. Ее сторонники сбиты с толку тем, что отсутствие в планах устойчивого развития, корпоративного участия и пр. особо не навредило даже наиболее крупным компаниям. Например, ирландская компания-авиаперевозчик «Ryanair» смогла завоевать европейский рынок даже несмотря на свою лень и беспечность. В отличие от других авиакомпаний, которые предлагают своим пассажирам снизить уровень негативного воздействия на окружающую среду, купив «разрешение на выхлопные газы» («carbon credits»), у «Ryanair» нет времени на экологию. «Нам нравится действовать на нервы этим чудакам. Лучшее, что можно сделать для защитников природы, это пристрелить их», — сказал как-то Майкл О’Лири, задиристый глава компании. А вот Карлос Слим стал одним из самых богатых людей мира благодаря тому, что обдирал как липку своих лицензиатов в сфере телекоммуникаций и меньше других миллиардеров тратил на благотворительность.

Несмотря на то что в некоторых отраслях законного бизнеса КСО уже не столь популярна, в теневой экономике она по-прежнему на подъеме. Некоторые зажиточные преступники заработали славу пафосных филантропов. Коротышка Гусман, этот любитель отужинать в самых роскошных ресторанах Синалоа, имел привычку оставлять на чай тысячи долларов. В Медельине Пабло Эскобар раздавал детям подарки на Рождество, строил роллердромы и даже жилье для неимущих. «Ла фамилиа Мичоакана» выдавала местным предпринимателям льготные займы и неформальные услуги по «разрешению споров» (в эффективности которых никто даже не сомневался). Многие наркобароны инвестировали в строительство церквей. У мексиканцев это называется «narcolimosnas» — буквально, наркопожертвования. На небольшой часовне в штате Идальго прибита латунная табличка с Псалмами, на которой написано: «Построено на средства Эриберто Ласкано Ласкано». Ласкано, известный также как «Палач», был главарем группировки «Лос-Сетас» и любил проводить свой досуг, скармливая жертв домашним львам и тиграм (кончил он довольно банально — в 2012 году его застрелил спецназ).

Священнослужители, похоже, даже рады получать пожертвования от таких прихожан. В 2005 году Рамон Годинес Флорес, уже пожилой епископ штата Агуаскалиентес, в своем интервью отметил: «Разве он [Иисус] не получил дары [от Марии Магдалены], когда она окропила его ноги дорогими духами. Иисус не спросил ее, где она купила духи. Для него не имело значения, как она заработала деньги. Он просто принял подарок». «А если окажется, что деньги заработаны нечестным путем?» — удивился журналист. Отец Годинес успокоил его: «Это не проблема. Деньги можно очистить благими намерениями. Не нужно сжигать их просто потому, что они заработаны дурными делами. Их нужно преобразовать. Деньги могут измениться, равно как и человек может освободить свою душу от скверны». Некоторых наркобаронов благодаря филантропии чуть ли не причисляли к лику святых. После того, как полиция ликвидировала другого лидера «Семьи» — Насарио Морено Гонсалеса — по всему Мичоакану стали появляться алтари, на которых можно было помянуть усопшего. Святость закрепилась за ним окончательно, когда в 2014 году «восставшего» вновь застрелили служащие правопорядка. Власти признали, что в прошлый раз Гонсалес убит не был; но в этот раз стреляли наверняка.

Наркоторговцы получают прямую выгоду от использования КСО: может и не вполне ясно, как «General Motors» выигрывает от пожертвований Детройтскому оперному театру, польза для преступных группировок от поддержания образа социально-ответственной компании очевидна. На примере империи Карлоса Слима, «Ryanair», да и множества других, мы выяснили, что бизнес может уверенно развиваться даже не будучи слишком популярным. Однако в криминальном мире свобода действий предпринимателей напрямую зависит от того, какую поддержку им оказывают местные жители. Если синалоанский картель прекратит свое существование, то ежемесячных пенсий, которые он, вероятно, выплачивает пожилому населению сьерры, просто не станет. Я не хочу сказать, что картели благотворно влияют на развитие страны. Коррупция, насилие и террор, которые они привели за собой, откинули Мексику на долгие годы назад и отказали ей в таких объемах зарубежных инвестиций, которые даже не сопоставимы с прибылями от наркоторговли. И, тем не менее, чем больше людей, которые вместе с картелем могут потерять свой достаток, тем меньше шансов уничтожить такую группировку.

Вот почему наркобаронам достаточно использовать лишь два примитивных метода КСО: раздавать деньги бедным и строить часовни со своими именами на них. Но на вооружении у картелей есть еще одна не менее выгодная форма проявления социальной ответственности. Специалисты из Гарвардской школы бизнеса Тарун Кханна и Кришна Палепу провели всесторонний анализ феномена «институциональных дыр». Во множестве развивающихся стран наблюдается нехватка объектов базовой инфраструктуры, которые в развитых государствах принимаются за должное: качественные дороги, надежное законодательство, хорошие школы, бесплатная медицина и так далее. Для того, чтобы произвести хорошее впечатление и сгладить реакцию общества, крупные компании иногда берут на себя часть тех функций, которые по каким-либо причинам не выполняет государство.

Чтобы разобраться в том, как же преступникам удалось добиться общественного признания или, во всяком случае, осторожного, но благосклонного отношения, я посетил пожилую женщину, которую назову Розой. Она встретила меня в просторной и современной квартире в Ла Кондеса — зажиточном районе Мехико, где породистые собаки носят дизайнерскую одежду. Выйдя из лифта и попав в шикарную столовую, я почувствовал аппетитный запах домашней кухни. Роза, эта упитанная семидесятилетняя старушка ростом не выше полутора метров, как раз пекла блинчики с черникой, целую тарелку которых мне тут же и вручили. Фешенебельные апартаменты принадлежат не ей. Собственник — мексиканский бизнес-консультант, с которым я знаком по работе. А Роза — «мучача» — старомодное слово, которое обозначает молодую или взрослую женщину, занимающуюся уборкой, готовкой, словом — работающую по дому. Коллега пригласил меня в гости, потому что считает, что у Розы есть для меня кое-что интересное. Оказывается, что в перерывах между протиркой полов и выпечкой она готовит убийство.

Роза живет в бедном районе штата Мехико. Огромный пригород, кольцом сжимающий столицу страны, приютил 17 млн человек. Жизнь в «баррио» никогда не была простой, а в последнее время — и того хуже. Всему виной волна преступности, прокатившаяся по кварталу мимо безнадежной полиции. Три месяца назад, шестнадцатилетняя внучка Розы вместе с мужем застали двух грабителей у себя дома. Преступники скрылись, но потом вернулись и избили древком топора мужчину, заставив того молчать. «Он все еще ходит вот так», — показывает Роза неловкие движения его раздробленных рук. Похожий случай произошел недавно с одиноким стариком. Соседи пришли на помощь, и на этот раз грабителей должны были осудить. Но они каким-то образом избежали наказания — с помощью взятки или запугивания — Роза точно не знает. Зато она знает, что злой и потрясенный старик умер спустя несколько месяцев из-за сердечного приступа. Несколько лет назад те же самые бандиты напали на куриную ферму и убили двух человек ради пары тысяч долларов. «Они врываются к нам домой, берут, что хотят, пугают нас, — говорит Роза, стуча крохотным кулачком по столу. — Вещей у нас и без того мало. Они крадут телевизоры, колонки, овец, скот, одежду, даже провода. Полиция бездействует. Честно говоря, я им не доверяю, — жалуется Роза. — Если власти ничего не делают, что же остается нам? Так жить больше нельзя. Мы устали жить в страхе, что однажды к нам вломятся и убьют нас». И вот недавно произошло событие, которое подсказало ей решение проблемы. Она возвращалась домой на автобусе, когда на него напали на пустынном участке дороги. В этот раз, правда, пассажиры дали отпор — добрую взбучку, или «golpiza», как это называла Роза. «Потом, правда, подоспела патрульная машина, и мы не успели с ними покончить», — говорит моя собеседница с досадой.

Этот случай дал Розе и ее соседям хорошую идею. Сейчас они копят деньги на то, чтобы нанять кого-то, кто поможет избавиться от ненавистных грабителей раз и навсегда. По ее словам, суть в том, чтобы дать им «гольписа». И это все? «Ну… — Роза подыскивает правильные слова для своего предприятия, — допустим, наш специалист перестарается. Ну так и что?» Было решено искать человека в близлежащем городе Пачука. На примете у нее есть бывший военнослужащий, при оружии, который и раньше выполнял подобные заказы. «Есть люди, которые посвятили себя такой работе. Они продают месть», — на этих словах глаза Розы округлились.

Салфетка покрылась темно-синими разводами от черничных блинов, которые, на удивление, оказались не такими уж сытными. Извинившись за спешку, я направился к себе домой. Теперь меня волновали и те мысли, которые занимают голову моей домработницы в свободное время. История Розы хоть и ужасна, но таких примеров целое множество. Если органы правопорядка не справляются со своей работой, люди будут искать нестандартные и, порой, незаконные способы решить свои проблемы. А если народ берет власть в свои руки — то это первый признак краха государственности. Например, в слабых, исполненных хаоса странах Центральной Америки местные газеты пестрят сводками о том, как местные жители показательно избивают насильников и воров, а иногда учиняют расправы и того хуже. Даже в развитых государствах ОПГ нередко предоставляют зловещие «общественные услуги», которые не оказывает законная власть. В Северной Ирландии республиканская армия (IRA) простреливала колени за торговлю наркотиками или более тяжкие преступления. Здесь соблюдается тот же принцип, как и в случае с историей Розы: криминальная организация заполняет «институциональные дыры», что и позволяет с помощью столь неадекватной «общественной работы» добиваться уважения определенных социальных групп (что, ко всему прочему, гармонично дополняется их основным бизнес-направлением, то есть свершением правосудия над зарвавшимися бандами).

Многие ОПГ не чураются таких «услуг». Пабло Эскобар, например, основал специальную команду для самой грязной работы, которую назвал «Muerte a Secuestradores» («Смерть похитителям») в жалкой попытке убедить мирных граждан, что их целью являются только враги. Синалоанский картель тоже сформировал аналогичную группу киллеров «Matazetas» («Убийцы Лос-Сетас»), которые выложили в сеть несколько видеообращений: «Наша единственная цель — это картель «Лос-Сетас»». По заявлениям людей в масках, группа работала «исключительно во благо простых мексиканцев».

Ну и какую же выгоду для общества принесли эти акты корпоративной социальной ответственности? Американский экономист Хертель Гроссман смоделировал предоставляемые мафией общественные услуги и пришел к интересному выводу. Оказывается, что конкуренция в данной сфере между криминалитетом и властями улучшает качество обслуживания населения по сравнению с ситуацией государственной монополии. В модели Гроссмана вымогательство и услуги мафии во многом оказались схожи с налогами, формирующими основу государственных расходов. Чем выше налоговая ставка, тем более склонно будет население и бизнес уходить на теневой рынок. Перед картелями стоит такая же дилемма: чем больше денег вымогать и чем меньше защиты давать взамен, тем скорее местные обратятся к властям. Исследователь считает, что подобная форма конкуренции даже полезна, ведь государство не станет без причины повышать налоги и не расходовать их на благо общества. Гроссман пишет: «В соответствии с проведенным анализом, существование мафии вредит исключительно верхней социальной прослойке и политической элите, главным источником дохода которой и является политическая рента» (со свойственной ученому невозмутимостью признавая, что «деятельность криминальных группировок иногда может негативно сказываться на развитии социума»).

Но это же абсурд. Ни одно общество еще не выиграло от наличия какой бы то ни было ОПГ под боком. Изредка, конечно, мафия может предоставлять услуги, полезные отдельным лицам. Классическим примером уловки на вооружении у организованной преступности является сговор фирм-конкурентов о фиксации уровня цен. Одно из первых исследований этого феномена было проведено еще в 1876 году итальянским политиком и экономистом Леопольдо Франчетти, который приехал на Сицилию для изучения местных «Политических и Административных Особенностей». Любителей сериала «Клан Сопрано» наверняка обрадует новость о том, что первая аналитика по итальянской мафии касалась в основном еды. Франчетти изучил два профессиональных союза мельников, образованных неподалеку от столицы острова — Палермо. В условиях рыночной конкуренции мельники соревновались друг с другом в качестве и цене своей муки. Покупатели предпочитали приобретать товар дешевле и лучшего качества. Однако мельники вскоре осознали, что есть более удобный способ управлять своим делом. Вместо конкуренции они перешли к альянсу. Последовательно снижая уровень производства, был создан искусственный дефицит, что и позволило им поднять цены гораздо выше нормального уровня. Иными словами, мельники вступили в картельный сговор. В целом план был почти идеальный, за исключением того, что на практике оказалось очень сложно проконтролировать фактическое снижение выпуска муки и повышение цен. В таких условиях очень соблазнительно было бы произвести чуть больше, продать немного дешевле и тем самым захватить весь рынок. А судебным путем закрепить сделку было нельзя — фиксация цен незаконна. Поэтому мельники обратились к «могущественным мафиози», чтобы обеспечить выполнение соглашения. Все были довольны: мельники зарабатывали больше, делая меньше, а мафия имела с этого свою долю. Страдал только несчастный покупатель, который был вынужден покупать дорогую и некачественную муку, и давиться невкусными спагетти.

Такого рода услуги с тех пор и предоставляют почти все ОПГ, ведь они являются единственными правоприменителями в тех сферах бизнеса, которые по своей природе не могут обратиться в суд, а именно наркоторговля, ценовые сговоры и пр. В статье, уже ставшей современной классикой, Диего Гамбетта и Питер Рейтер на базе исследования Франчетти приводят массу примеров того, как мафия в Италии и США занимается подобного рода делами. В Палермо и Неаполе можно часто встретить мальчишек, моющих лобовые стекла автомобилей на светофорах. Кажущийся хаотичным, на самом деле это хорошо организованный мафиозный бизнес. В Риме же, напротив, он развивается стихийно. И вот сколь разная ситуация складывается в этих городах. Если в Палермо и Неаполе мафия закрепляла территорию за конкретными исполнителями, то в Риме мойщики вынуждены буквально драться за самые прибыльные перекрестки. Вскоре пришлось вмешаться даже полиции, а работать в этой сфере стало и вовсе невозможно. В тех же местах, где бизнес находится под контролем мафии, подобного кризиса не произошло.

В Нью-Йорке криминалитет прибрал к рукам вывоз мусора. Не похоже, чтобы такое дело было прибыльным, а звучит оно едва ли так же круто, как наркоторговля, не правда ли? Но зафиксировав цены на уборку, операторы по работе с отходами смогли бы многократно увеличить свою выручку. Проблема была та же самая, что и у мельников на Сицилии XVIII века: сделка будет нарушена, если хотя бы одна компания изменит свои контрактные условия. Вот почему ради сохранения своих барышей мусорщики и пригласили мафиози. Гамбетта и Рейтер также отмечают, что, взяв банду в долю, компании в качестве бонуса закрыли рынок для новых конкурентов. Вся эта схема всплыла на поверхность в 1972 году, когда в качестве приманки Бруклинская прокуратура основала фирму по сбору отходов в рамках проведения секретной операции по изучению мафиозных группировок. Преступники допустили промах, тут же уничтожив грузовики новоиспеченного конкурента.

Для бизнесменов, желающих заработать немного больше и не чурающихся нечестной борьбы, ОПГ предлагают весьма удобные правоприменительные услуги. Доподлинно известно, что они запрашивают вполне разумные суммы за свои труды. По словам свидетелей, в Нью-Йорке мафия готова поддержать ценовой сговор всего за 2 % от его выручки; в Сицилии строительный бизнес платит 5 % (из которых мафия оставляет себе 3 %, а еще 2 % идут на взятки властям). Если компания может значительно задрать цены, вступив в картельное соглашение, то подобные сопутствующие расходы действительно стоят своих денег. А практика показывает, что она может. В 1980-х годах специалисты корпорации «RAND» провели исследование, в котором обнаружили, что жители района Лонг-Айленд стали платить за вывоз мусора на 15 % больше, чем при свободной конкуренции, а коммерческие клиенты — на все 50 %. Эти соглашения были настолько крепки, что некоторые мусорные компании даже могли продавать и покупать «контракты», чтобы становиться эксклюзивным поставщиком услуг в каком-либо районе, что опять же обеспечивалось силами мафии. Гамбетта и Рейтер пишут: «Подавление конкуренции — это голубая мечта каждого настоящего предпринимателя. Мафия есть один из немногих неправительственных институтов, который помогает ее осуществить». Будучи гарантом коррупционных сделок между компаниями, ОПГ приобретают известность в деловых кругах, еще сильнее внедряясь в гражданское общество. Это, в свою очередь, непосредственно влияет на возможность мафии продолжать свой бизнес.

Мир должен бы содрогаться в отвращении к той жестокости, что проявляют картели. Большинство так и делает. Но именно благодаря приемам, позаимствованным у обычных компаний, преступники заручились поддержкой общества в нескольких ключевых областях и, тем самым, значительно снизили риски быть пойманными полицией. Показная благотворительность и религиозные пожертвования несколько выправили имидж беспринципных бандитов. А в тех областях общественной жизни, где государство не в состоянии справляться с возложенными на него задачами, мафия становится даже рациональной заменой законным властям, предоставляя столь важные для социума услуги. Становясь гарантом незаконных сделок, ей также удалось закрепиться и в деловом сообществе. А посредством рекламных кампаний, медийных интернет-каналов и запугиваний журналистов вся их деятельность представляется в наилучшем свете.

Есть ли способы остановить пиар-машину картелей? Власти могут подорвать такую «благотворительность», единственно наращивая собственные усилия в предоставлении самых основных общественных услуг. Если бы полиция и суды в преступном пригороде Мехико качественно выполняли свою работу, семидесятилетняя кровожадная домработница Роза не нуждалась бы в поиске киллера для осуществления своей мести. Если бы власти Медельина раскошелились чуть больше на парки, бассейны и разнообразные кружки для детей, то колумбийцев не впечатлили бы так сильно роллердромы Пабло Эскорбара. Если бы мексиканское правительство позаботилось о пенсиях для стариков, то последние бы не забирали подачки из рук наемников Коротышки Гусмана. И, конечно, если бы местные банки не задирали так высоко проценты по кредитам (а они выдают в два раза меньше займов, чем их коллеги в Бразилии, и на две трети меньше, чем в Чили), домашние хозяйства и предприниматели не стали бы брать в долг у банд. Говоря об отсутствии власти в каком-либо районе, который тут же спешат захватить картели, специалисты обычно имеют в виду территорию, куда было направлено недостаточно полиции или военных. В действительности же такие районы столкнулись с куда более сложной проблемой: здесь жизненно важные общественные услуги, такие как строительство мест отдыха, микрокредитование и вывоз мусора, едва ли вообще предоставляются. Короче говоря, чем внимательнее государство относится к нуждам своих граждан, тем меньше возможностей будет у картелей козырнуть своей мнимой «социальной ответственностью».

Ну а что насчет участия мафии в качестве гаранта незаконных сделок? В отличие от других услуг, этим государство заняться не может, поскольку ценовые сговоры и продажа тендеров, очевидно, незаконны. И все же на примере Сицилии и Нью-Йорка мы убедились в том, что влияние мафии в этих сферах уже не так сильно. С одной стороны, это произошло благодаря бдительным правоохранительным органам. В сговор нью-йоркских мусорщиков вмешалась антимонопольная комиссия, которой удалось почти полностью очистить эту отрасль от мафии (и хотя в городе ее не осталось, на окраине Нью-Йорка она по-прежнему продолжает вести свой бизнес). С другой стороны, существует феномен глобализации. На местном рынке обеспечивать картельный сговор довольно просто. Но вот прогнать крупные компании из других регионов или даже из прочих стран будет нелегкой задачей. По мере замены малого бизнеса гигантскими ТНК, «правоприменение» в ценовых сговорах становится все сложнее.

Если же нужно спутать карты мафиозной PR-акции, то этого можно достичь двумя способами. Во-первых, властям следует иметь в виду тактику «калентар ла пласа» — создания искусственной напряженности на территории враждующей группировки. Если где-то обнаруживается сообщение с угрозой или даже гора трупов, то естественной реакцией правоохранительных органов будет усилить свое присутствие в этом районе, чтобы обеспечить безопасность граждан. Это вполне логично, но именно этого картели и добиваются. В таком случае следует направить подкрепление и на территорию другой банды. Таким образом, «подогревая почву» врагов, картель бьет и по своим позициям, ведь дополнительные силы полиции тут же появятся у него под окнами.

Во-вторых, хорошим ответом на зловещие PR-кампании будет улучшение защиты журналистов. Конечно, сказать проще, чем сделать. Один из бывших секретарей Фелипе Кальдерона, президента Мексики в 2006-2012 годах, горько усмехнулся, когда услышал мое предложение. «Что прикажете нам делать? Дать каждому журналисту на севере страны по телохранителю?» — спросил он. Конечно же нет, но вот качественное расследование не оставит безнаказанным никого, кто покушается на жизнь репортеров. А ведь именно это преступление сегодня карается реже всего. Кроме того, можно приравнять срок за убийство журналистов к покушению на полицейского, тем самым продемонстрировав их важность для общества. В единстве — сила: в качестве крайней меры СМИ могли бы договориться о выпуске новостей одинакового содержания по наиболее деликатным темам. Именно так колумбийские газеты и поступали в 1990-х годах. Тем не менее, по ряду причин это не слишком удачная тактика: исчезает конкуренция, ошибки правятся реже, а также появляется опасная тенденция формирования «официальной» версии событий. И все же это лучше, чем полное молчание, которое наблюдается в горячих точках картельных разборок.

Наконец, правительствам развитых стран стоит прикладывать больше усилий к информированию покупателей наркотиков о том, на что идут их деньги. Исторически сложилось, что все образовательные фильмы на тему наркотиков заостряли внимание исключительно на вреде здоровью. И даже спустя несколько десятилетий подобной пропаганды не особо заметно, чтобы она кого-то останавливала. Это и неудивительно, ведь шансы умереть от передозировки не так уж и велики. Правда в том, что, приобретая наркотики, вы убиваете не себя, а кого-то еще. К примеру, единственными производителями и экспортерами кокаина являются наркокартели, в бизнес-модель которых неизменно входят пытки и убийства («Честная торговля кокаином», которая так активно стала рекламироваться в интернете в последнее время, это не более, чем фикция). Стоит вам купить дозу кокаина в Европе или США, и вы можете считать, что лично замучили до смерти какого-нибудь бедолагу в Рейносе. Люди должны это понимать. Тот факт, что ежегодно миллионы человек добровольно и без задней мысли становятся спонсорами чудовищных страданий, является признанием успеха картелей в формировании своего позитивного имиджа.