Глава 17
— Все, как вы приказывали, мой государь! — патетично воскликнул Фредерик Рюйш. — Теперь мы сможем бороться с варварством и суевериями сообща. И я уверен, в скором будущем русский народ станет просвещенным и восславит своего повелителя, который титаническим трудом вырвал его из лап дикости!
Нидерландский ученый и анатом не только продал свою коллекцию редкостей в Кабинет натуралий, который приказал создать император Петр, но и лично сопроводил экспонаты в русскую столицу.
Теперь он соловьем разливался перед императором, императрицей и всем двором, надеясь, видимо, на то, что ему и предложат место смотрителя музея. Или еще что-нибудь такое же хлебное и не обременительное.
— Помните, ваше величество, как вы любили наблюдать за моими опытами и вскрытиями в бытность вашего путешествия в Европу. Я распорядился отгородить специальный кабинет, чтобы молодому императору никто не мешал. И наши совместные обеды, и наши разговоры, что необходимо сделать в вашей державе, чтобы вырвать ее из лап невежества!
И Фредерик Рюйш победно оглядел придворных, словно предлагая восхититься его предусмотрительностью и умом. Даже высокий белоснежный парик вздыбился от восторга, намекая на то, что лишь его хозяин может помочь просветить этих русских дикарей.
Генерал-губернатор Меншиков наблюдал за «долгожданным гостем», старательно улыбаясь и изо всех сил изображая приветливость.
Господина нидерландского ученого из Петербурга надо было убирать. Его анатомическая коллекция — неприятность, конечно, знатная, но Прохор обещал, что защиту поставят хорошую. Он заключил договор с какой-то старухой — на вид настоящая Баба-Яга — и они отправились зачаровывать стекло. Кроме того, в дверцах шкафа заложили черный как тьма гематит — камень, способный не выпустить Иное, вобрав силу в себя.
— Но всего этого будет достаточно, — сказал Прохор, как обычно, прямо глядя в глаза Меншикову, — если свежих опытов не будет. И заклинаний на крови умирающих младенцев.
Да… Может, профессор Рюйх и прав — русские — варвары. Но, по крайней мере, без крайней необходимости покойников не беспокоят. И уж тем более, на потеху любопытствующим не выставляют.
По крайней мере, до этого дня не выставляли…
— Его величество распорядился предоставить вам дом. Когда вы решите, что вам понадобиться для ваших опытов, сообщите мне — все вам будет предоставлено, — Генерал-губернатор Меншиков был сама любезность. А что делать, прямо Петру Алексеевичу уже все говорил — и про то, что коллекцию натуралий в Петербург ввозить не за чем. И про то, что создатель этой самой коллекции чернокнижия не чурается. А что вышло — позорище только… От него потом месяц все шарахались — кто за блажного считал, кто его опале радовался.
Только Петр Алексеевич порычал-погневался… да и оставил Меншикова на прежнем посту. Велел только не перечить — особенно прилюдно. А еще безопасность столицы обеспечить, чтоб таких смертоубийств, какие получились после захвата мужиками русалки, больше не было.
Вот и получилось так, что Генерал-губернатор всячески улыбался роже этой напыщенной, нидерландской. И даже злости в Меншикове не было… Было какое-то запределье. Конечно, Европе было, чем гордиться… Но ведь и Россия уже не та, что прежде. А все на нас глядят, как на каких-то убогих. А сами бы попробовали в условиях войны со Швецией и глухого внутреннего сопротивления создать новую армию. Новый флот. Петербург. Торговлю.
Конечно, их заносило — и Петра. И его сподвижников. Но ведь трудились. И когда корабли перли лесами в Балтийское море, наравне с мужиками каторжными свои плечи подставляли.
И как-то такая снисходительная брезгливость, какую нынче продемонстрировал профессор Рюйш, стала уже раздражать. А то никто не знает, чего ты, голубчик, к нам, в варварскую Россию, заявился. И про нужду в деньгах великую мы слыхом не слыхивали. И про проблемы с инквизицией, что заинтересовалась вдруг, отчего у тебя покойники нетленные обитаются и каким образом ты этого добиваешься. Вот ты и понесся в Россию, чтобы не объясняться со святым братством, какими достижениями науки ты этого добился.
…Глухой ночью они с Петром Алексеевичем возвратились во дворец Генерал-губернатора — светские мероприятия светскими мероприятиями, а проводить ревизию на Адмиралтейских верфях надо. Иначе никаких кораблей не будет — пришлось задержаться да объяснить, что государственное разворовывать, безусловно, дело хорошее, однако корабли должны быть поставлены казне в срок.
Только улеглись — раздался леденящий душу вопль.
— Рюйш? — спросил недовольно царь, поднимаясь, чтобы узнать, что так напугало гостя. — Твои проделки?
— Петр Алексеевич! — укоризненно поглядел на него Меншиков.
— Ладно… Остыл я от тех увлечений, не до них сейчас. Но ты хоть подумал, как о нас в Европе подумают? Позор один.
Выглядел профессор бледно и без пышного парика как-то убого.
— Что случилось? — спросил у него Меншиков.
— Это были призраки… стал умываться — они трогали меня за лицо. И смеялись.
— Не привычны вы к русским угощениям, — поморщился царь.
Он искренне не верил во всякие суеверия: приведения, домовых, русалок и подобную дребедень. И еще более не любил людей, которые их видели и в них верили.
— Петр Алексеевич, не сердись на гостя, — покачал головой Меншиков. — Ты вспомни, сколько мы водочки укушали за ужином. Мы-то с тобой привычные, а вот гость наш европейский… Вот ему всякая чертовщина и мерещиться.
— Точно, — и царь вышел, не прощаясь.
Еще пару дней гость молчал и терпел. Зная, как резвится нечисть, которую попросили жждгае помочь, Меншиков даже зауважал профессора за упрямство и незаурядное мужество.
Потом Рюйш попросил аудиенции у Генерал-губернатора.
— Видимо мне здесь не рады, — сразу перешел он к делу.
— Отчего же? — улыбнулся Меншиков. — Разве не все ваши пожелания исполнены?
— Все, — был вынужден ответить профессор.
— Тогда я не понимаю, — с особенным удовольствием выговорил Александр Данилович.
— Что за призраков вы на меня натравили?
— Господин профессор! Как вам не совестно. Вас пригласили в нашу страну для того, чтобы помочь нам искоренить суеверия, молодежь в науку загнать — хоть силой. А вы… Вы очень разочаровали Петра Алексеевича. Он хотел видеть в вас сподвижника.
— Видимо мне придется уехать, — осторожно сказал все-таки умный профессор анатомии.
— А это как вы договоритесь с его величеством. В конце концов, вы прибыли по его приглашению.
Рюйш злобно блеснул глазами, но ничего не ответил — только молча склонился в поклоне.
Потом, уже на пороге кабинета, обернулся и тихо спросил:
— Почему?
Меншиков счел за благо этот вопрос не услышать. Откровенным он уже был с Петром Алексеевичем — пока хватит. Сказали обеспечивать безопасность столицы — будем обеспечивать.
19:47 Восьмая линия Васильевского острова. Все еще кафе «Парковка»
Опять звонил телефон. Старцев поискал его возле себя — не нашел. Буркнув под нос что-то про ересь, он пошел уже проверенным путем — склонился вниз — порыться в куче одежды, что привычно лежала под диваном.
— Егор Иванович! — голос у Анфисы Витольдовны был сух и отрывист — значит, она не на шутку распереживалась. — Людей не могут вывести из музея. Все столпились в одном зале и не шевелятся. Нам позвонили только что — мы с Михаилом Ефремовичем выезжаем в Кунсткамеру.
— В само здание не входите, — хрипло проговорил Старцев — странно, такое ощущение, что ему в горло стекла толченого насыпали. — Я оттуда еле ноги унес. Ставьте защиту. И главное, никого больше туда не пускайте. Ваша задача не выпустить оттуда то, что так набрало силы.
— Как вы?
— Живой.
Тут Старцев огляделся окрест себя — и понял, что лежит голый у Ирмы на диване. В ее кабинете. Сама хозяйка старательно что-то печатает в ноутбуке — и на него так же старательно не смотрит.
— Ох, ты… — вспомнил в подробностях методы своего спасения Старцев. — Меня Ирма спасла…
— Спасибо ей, — тоном свекрови, вынужденной хвалить нелюбимую невестку, отозвалась Анфиса Витольдовна. — И еще… С завтрашнего дня у нас в Особом отделе работает комиссия.
— Какая еще комиссия? — удивился Старцев.
Такого за годы работы он припомнить не мог. Начальство, чиновники, Администрация города… Все требовали результата — точнее, покоя на улицах города. А как работал отдел, чем они занимались… Вот этого все как бы и не знали. И более того, активно не хотели знать.
— Ладно, встретимся, поговорим, — и на этом он нажал на кнопку отбоя.
Внимательно посмотрел на Ирму. Беспорядка в ее одежде не наблюдалось.
— Выходит, ты меня спасла… — задумчиво протянул Старцев.
— Всегда, пожалуйста, — не отрывая взгляда от монитора, ответила ведьма.
Егор поднялся, оделся.
— Что со мной было?
— Ты почти исчез в Ином мире. Даже не исчез… Растворился. И на этот раз просто зовом и глинтвейном вытащить тебя не получилось.
— Понятно… А как вытаскивать тех, кто в музее?
— Без понятия, — безучастно ответила Ирма. Будоражившая Старцева хрипотца ее голоса куда-то делась, он был каким-то бесцветным, усталым и безжизненным.
— Ты мне поможешь спасти людей?
— Весь ваш Особый отдел мне и так за три капли драконьей крови триста тысяч должно. А как за тех, кто в музее, расплачиваться будете?
— А я? — в глазах мужчины застыл лед. — За мое спасение… Что я тебе должен?
— Будем считать, что это бонус, — отозвалась Ирма, не поднимая головы от ноутбука. — К стоимости драконьей крови.
— Бонус, значит…
— Именно. Только больше не лезь… куда не надо. Счет я выставлю.
— Вот и договорились.
Старцев тихонько вышел из кабинета, словно его тут никогда и не было.
Когда Фенек зашла к Ирме, ведьма стояла у окна, обхватив себя руками и уставившись в никуда.
— Что случилось? У Егора Ивановича такое лицо было… Он ушел…
— Он всегда будет уходить… Или к русалкам, или к жене. Или просто…спасать этот мир.
— Вы поэтому расстались?
— Девочка моя, да мы никогда и вместе-то не были. Так… случаем. Прости, — Ирма опять обернулась к окну. — Я бы хотела побыть одна.
Фенек тихонько вышла из кабинета Ирмы. Дошла до помещения бара, где Борька изнывал от неизвестности и беспокойства.
— Что? — спросил Борька.
— По-моему, они с ума посходили… — расстроено протянула Фенек. — это все твой начальник. Ирма такой никогда не была. Всегда сдержанная, вежливая… А сейчас.
И девчонка всхлипнула.
— Ничего подобного, — бросился защищать своего начальника молодой человек. — Егор Иванович — нормальный мужик. Это ваша… Крутит.
— Не смей! — сверкнула девушка глазами.
Звякнул колокольчик на двери. Вошла какая-то парочка. Судя по тому, с каким любопытством, смешанным с недоверием, они осмотрели помещение, люди зашли сюда случайно.
— Я могу вам помочь? — подошла к ним Фенек.
— Странное место… — протянул молодой человек.
— А мне тут нравится, — улыбнулась девушка.
— А еще у нас лучший грушевый пирог в городе. И отличный кофе.
— Давайте! — откликнулась девушка.
— Я не хочу грушевый пирог, — протянул молодой человек.
— Присаживайтесь, — улыбнулась им Фенек. — Я сейчас подам меню.
Когда молодые люди ушли, Фенек подошла к Борьке и, глядя ему прямо в глаза, проговорила:
— Ни при каких обстоятельствах не смей нападать на Ирму. Я ей обязана всем.
— Аналогично, — отозвался Борька. — То же самое я могу сказать про Егора Ивановича.
— Мир? — протянула ему руку Фенек.
— Мир! — легко согласился Борька.
В этот момент в зал вбежала Ирма.
Не обращая внимания на молодых людей, пролетела через помещение бара и выскочила на улицу. Колокольчик жалобно всплакнул напоследок, будто сочувствовал хозяйке.
— Ирма! — крикнула вслед Фенек.
Но ее не услышали. Взревел мотор. Истерично взвизгнув, машина сорвалась с места. И ведьма куда-то унеслась.
— Да что ж такое! — у Фенека от такого пренебрежения на глазах блеснули слезы.
— Ну, что ты… — неуклюже стал ее утешать Борька. — Перестань.
— Все сошли с ума… — всхлипнула девушка.
— Да я сам вчера сошел с ума — но я же не плачу…
Девушка улыбнулась — так забавно это прозвучало.
— Слушай… — у Борьки возникла совершенно замечательная идея. — А может, у вас в баре есть что-нибудь… успокаивающее?
— Это же тебе не аптека, — фыркнула Фенек. — Что тут может быть, кроме алкоголя?
— Так может… По столовой ложке? В лекарственных целях?!
