Глава шестнадцатая
Ряжской я позвонил, пока у подъезда такси ждал, на этот раз совершенно не задумываясь о том, сколько сейчас времени. Ну вот такая у нас с ней жизнь – ни минуты покоя.
– Саша, еще немного, и муж подумает, что ты и в самом деле мой любовник, – сонно сообщила мне Ольга Михайловна. – Причем сгорающий от страсти пылкой к моему финансовому положению.
– А почему не непосредственно к вам? – заинтересовался я.
– Потому что ты юн и свеж, а я увядаю, как хризантема осенью, – немного кокетливо сообщила мне Ряжская. – Да, если он так подумает, нам с тобой непременно переспать надо будет. Ну чтобы те претензии, которые он мне выскажет, не на пустом месте основывались. Обидно скандалить без причины. Опять же – когда есть что скрывать, женщина всегда особенно убедительна. Ладно, что тебе от меня на этот раз нужно?
– И приплыла к нему рыбка, и сказала… – еле удерживаясь от смеха, произнес я. – Извините, Ольга Михайловна.
– Тогда уж фея-крестная, – предложила женщина. – Саш, говори, да я спать пойду. Мне вставать через четыре с копейками часа, имей совесть. Хотя – о чем я? Ты же в банке работаешь, откуда у тебя совесть?
– Побольше, чем у некоторых, – немного обиделся я за профессию. – Мы, между прочим, несчастные люди. Мы всегда всем должны. Центральному банку, клиентам, учредителям. А нам – никто!
– Сейчас трубку повешу, – пригрозила Ряжская.
– Вам скоро может Петр Вагнер позвонить, – поняв, что она не шутит, быстро протараторил я. – Попытается узнать, где я в данный момент нахожусь и как меня найти. Еще адрес спросит. Хотя, думаю, он к тому времени его и так знать будет. Так вы скажите правду, что ничего не знаете, а если он на вас бочку начнет катить, так пошлите его куда подальше.
– Какая прелесть! – из голоса Ольги Михайловны исчезли последние сонливые нотки. – Он мне будет объяснять, куда кого посылать. Ты шустрый малый, Александр Смолин.
– Какой есть, – независимо ответил я.
– А что, у Петра будет веский повод меня разбудить?
– Более чем, – злорадно хихикнул я. – Задыхающийся, хрипящий и пену изо рта пускающий. И еще – крашеный.
– Ты с ума сошел? – Ряжская, судя по голосу, даже с кровати встала. – Ты что, Яну… Того?
– Конечно, нет, – фыркнул я. – Так, попугаю немного. Для порядка. Ну а что мне делать, если не понимают люди слова «нет»? Раз сказал, два сказал, куда уж больше. Ольга Михална, ну реально достали. Трудиться не дают, отвлекают постоянно, я на рабочем месте не бываю регулярно. А у нас в банке гайки закручивать начали, проверяют КПД каждого сотрудника. Вы же небось в курсе?
Что интересно – она даже не удивилась тому, КАК именно я ее приятельницу пугаю. Словно это самое обычное дело, когда человек задыхается и пену изо рта пускает по чьему-то желанию.
– В курсе, в курсе, – тем временем вещала Ряжская. – Ладно, завтра, пожалуй, подъеду к тебе, пообщаемся. А Петру найду что сказать. Да, надеюсь, дома тебя не будет? Мало ли что он выкинет в запале.
– Само собой, не будет, – заверил я ее. – И у родителей тоже. Кстати, если ему придет в голову идея потревожить моих стариков, то скажите, чтобы он ее сразу в сторону отмел. Я ведь и рассердиться могу.
– Ты страшный человек, Смолин, – вздохнула Ряжская. – Боюсь представить тебя в гневе. Ведь засмеюсь, весь дом перебужу. Ты такое больше никому не говори, не позорься. «Рассердиться». Придумал же…
Ну да, и правда смешно прозвучало. Для того, кто мару в глаза не видел. Да и ночь только началась, посмотрим, что она завтра скажет.
– А где ты будешь-то? – тем временем поинтересовалась Ольга Михайловна. – На вокзал ночевать поедешь или что повеселее придумал?
– В каком-то смысле, на вокзал, – подумав, ответил я. – В определенном. Спокойной ночи, Ольга Михайловна.
– Стой-стой, – остановила меня женщина. – А что, Яна правда крашеная?
– Как есть, – заверил ее я. – А по жизни – седая.
– Так и знала, – порадовалась моя собеседница. – А она-то разливалась соловьем: «Да я не крашусь, это мой цвет». Ха!
– У меня тоже есть вопрос, – помахав рукой таксисту, подкатившему к подъезду, произнес я. – А вы насчет переспать всерьез или так, шутки ради? Нет, просто интересно.
– В самом деле – спокойной ночи, – расхохотавшись, сказала Ряжская и повесила трубку.
– И вам тоже, – ответил я в тишину, а после отключил телефон. Совсем.
А накой он мне нужен до утра?
Так и не понял – всерьез она говорила или нет? А что, я бы не отказался. Ряжская хоть и в годах, но женщина сильно интересная. Причем мужа ее я особо не боюсь. По ходу, ему пофигу все кроме бизнеса, я таких много видел.
Шучу, конечно. Ну ее нафиг. От такой связи проблем потом будет больше, чем пользы. Да и не по Сеньке шапка, скажем прямо. Я для нее как был никем, так никем и останусь. А если бы не нынешние расклады, то Ряжская на меня даже смотреть бы не стала, не то что разговаривать.
Но в целом, нынешняя ночь удалась! И госпоже Вагнер козью рожу состроил, и новый заговор опробовал, и на кладбище сейчас наведаюсь. Отдельную радость доставило мне созерцание выпученных глаз таксиста, который высадил меня у кладбищенских ворот. Он думал, что я шучу, назвав конечную точку, и крайне удивился, поняв, что это не так. А после очень быстро дал по газам и скрылся во мраке ночи. Как видно, даже в его беспокойной перевозочной жизни не часто встречались люди, отправляющиеся в такое время на погост. Да еще и в деловых костюмах, виднеющихся из-под плаща.
И это ведь я еще с собой мяса сырого или фарша не захватил. Оно же пахучее, не унюхать в машине его невозможно. Представляете, что бы он обо мне подумал в этом случае?
А вообще, не знаю, чего люди так этого места боятся, особенно в ночное время. Да что люди? Я себя недавнего не понимаю. Тоже ведь так думал. А тут – хорошо. Тихо, спокойно, ветра нет, дышится легко. И порядок вокруг наведен получше, чем в иных спальных районах. Чистота, ни бумажки на дорожках не валяется. Ну а дырка в заборе, через которую я проник на территорию, так она не от бесхозяйственности. Это черный ход, известный только своим.
Причем легкость я ощущал не только душевную, но и, если можно так сказать, физическую. Ощущения были такие, будто мне снова тринадцать лет и под силу все, даже подпрыгнуть и взлететь. Словно полжизни с плеч сбросил, честное слово.
Впрочем, кое-что здесь изменилось. Бесплотных теней, в которых раньше здесь недостатка не имелось, стало куда меньше. Так, мелькнет то там, то здесь синеватый силуэт – и снова вокруг пустота. Как видно, это сезонное явление. Может, они как медведи на зимовку в могилы уходят, до весны.
И я угадал. Так оно и было на самом деле. С той, правда, разницей, что Хозяин Кладбища сам распределял, кому зимой отдыхать, а кому – нет.
Он, как всегда, восседал на своей черной плите, творя суд и расправу. Впрочем, про расправу – это я загнул для красного словца.
– Ты, ты и ты, – длиннющий палец с мертвенно-черным ногтем тыкал в покорно склонивших головы призраков. – Нечего вам под снегом делать, вы все лето пробездельничали. Приглядите за крайними аллеями южного конца. Чтобы снег был убран с дорожек, ветки тоже. Знаю я этих лоботрясов-уборщиков, они лишний раз лопатой не махнут. Если что – пуганете как следует, с завываниями, согласно традиции.
– Хорошо, хозяин, – послушно прошелестели души умерших. – Исполним.
– Так, теперь ты, – капюшон умруна повернулся к высоченному призраку в долгополом камзоле. – Тебя ставлю старшим над всем южным крылом территории. В последний раз тебе доверие оказываю, так что смотри у меня! Узнаю, что и в эту зиму ты в склепе своем торчал, вместо того чтобы за порядком следить – отправлю на сотню лет в катакомбы, червей пасти.
Катакомбы? Что за катакомбы такие?
– Ведьмак, – заметил меня умрун. – А ты здесь как? Я уж думал, что до весны тебя не увижу.
– Да вот, соскучился, заглянул, – поклонился Хозяину Кладбища я.
Поклон – он спину не ломит.
– Врешь, – немедленно вывел меня на чистую воду тот. – Опять чего-то тебе нужно от меня. Все вы, люди, одинаковы.
– Да я вроде уже и не совсем человек, – задумчиво произнес я. – Особенно если учесть тот факт, что мне здесь лучше, чем среди живых.
– Так переселяйся к нам, – весело предложил повелитель мертвых. – У меня склепов много, занимай любой.
Он явно был в отличном расположении духа. Просто на редкость.
– Замерзну зимой, – отказался я. – Надо быть реалистом.
– Это тебя кромка так к себе тянет, – посерьезнел умрун. – Граница между миром живых и мертвых. До той поры, пока ты хоть раз ее не пересечешь, быть тебе не полноправным Ходящим близ Смерти, а так, поводырем умерших. Только вот не спрашивай меня о том, как это сделать, я не знаю. Такие вещи из уст в уста всегда передавались, от наставника к ученику. Как говаривали в давние времена, когда я еще обитал на одном парижском кладбище – цеховые тайны.
– Вы бывали в Париже? – изумился я. – Вот тебе и раз. А сюда как попали?
– Значит, надо так было, – ушел от ответа умрун. – Не суй свой нос куда не следует.
Офигеть. У них, оказывается, тоже есть ротация. И самая фишка будет, если его сюда за провинность сослали какую-то, с понижением в должности. Может, он квартальный план по душам не выполнил? Или, к примеру, развалил работу на вверенном ему объекте? Хотя нет, последнее это вряд ли. Думаю, и в те давние времена, когда в городе Париже еще существовали цеховые отношения, он был целеустремленным работником, направленным на результат.
Правда есть одна неясность. Вроде бы Хозяином на кладбище становится первый там похороненный мертвец мужеска пола. Значит, неверной была та информация?
Что же до кромки и перехода через нее – а я ведь буквально недавно нечто подобное от Ровнина слышал. Когда мы в ресторане сидели.
– Ты имей в виду, тебе чем дальше, тем хуже будет, – тем временем продолжал радовать меня умрун. – Не физически, нет. Умереть ты не умрешь и с ума не сойдешь, но тоска будет тягучая. Душа твоя на части рваться станет, потому что принадлежит она теперь обоим мирам, но во второй тебе никак не попасть. Это как умирать от жажды, получить бокал воды, отпить из него половину, а вот вторую – нет. Причем остаток влаги ты все время видеть будешь, а дотянуться до него не сможешь. Коряво объяснил, но, думаю, ты меня понял.
– Предельно, – почесал в затылке я. – Гармония с миром, значит, у меня утеряна. То-то я гадаю, чего в последнее время мне так пасмурно бывает. А оно вот чего! И сразу вопрос, если можно?
Хозяин величественно кивнул.
– Кроме ведьмаков никто не знает, как мне за кромку попасть? Мир Ночи велик, кто еще в курсе быть может?
– Ведьмы из природных родов знают, полагаю, – охотно ответил мне повелитель мертвых. – Может, кто из волкодлаков про то ведает, из старых, матерых, потомки тех, что из Зеваннова чрева произошли на свет. Живы они еще, это мне точно известно. С полсотни лет назад в гости один такой захаживал, сибирской стаи вожак, вещицу кое-какую выпрашивал, да так и не выпросил. Кто еще? Ну боги старые, вестимо, про это все знали, но до них теперь не достучишься.
Мир – кольцо. Вот еще одно подтверждение древней теории.
– А! – Хозяин Кладбища выставил указательный палец вверх. – Колдуны Кащеева семени наверняка знают. Вот только тот, который нам с тобой теперь знакомцем приходится, вряд ли станет откровенничать, после того что было. Так, может, и договорились бы, а теперь точно нет.
– Это да, – признал я. – Какой там, после той стычки…
Да и с ведьмами вряд ли чего получится. Шиш они со мной вообще хоть какой-то информацией делиться станут. Ну или цену такую заломят, что себе дороже выйдет такую сделку заключать. Лучше сразу в омут пойти и утопиться. Кстати!
– А русалки? – спросил я у умруна. – Они что?
– Ты еще леших поспрашивай про это, или анчуток, – ехидно посоветовал мне Хозяин Кладбища. – Русалки! Да им про такое откуда ведать? Они лево и право путают, девки неразумные. Нет, ведьмак, о подобном у кого попало не вызнаешь. Это тебе не мертвую воду раздобыть или на поле «залом» распутать так, чтобы и у самого руки не отсохли, и рожь не сгнила на корню. Тут сложнее.
Это да. Куда ни кинь, всюду клин.
– Если не секрет – чего вы мне про это раньше не сказали? – спросил я у Хозяина. – Ну, про то, что меня за кромку тянуть будет?
– А зачем? – безразлично ответил вопросом на вопрос повелитель мертвых. – Это твои напасти, не мои. Сегодня вот к слову пришлось, а тогда – нет.
Вот такая вот у него позиция, выходит. Интересно, а что еще у него к слову не пришлось? Наверняка есть такие темы, о которых я пока понятия не имею, но непременно с ними столкнусь в будущем, ближайшем или не очень.
– Ну ты пока подумай, а я своими делами займусь, – бросил мне умрун. – Зима близко, ведьмак. Совсем близко. Ранняя она в этот год будет, и долгая. Думаю, что деньков через пять первая пороша и ляжет. А стало быть, мне надо ко сну отходить, до будущей весны.
– А кто же тут зимой за старшего? – изумился я. – Людей же хоронят независимо от сезона. Кто-то должен души сортировать.
– До тепла эти души подождут, – заявил умрун. – Ничего с ними не сделается. И спешить им некуда. Границы кладбища запечатаны, самых буйных вон мои доверенные слуги усмирят, а ты сам привыкай свои проблемы решать. Я тебе свою голову приставить не могу. То есть – могу, разумеется, но делать этого не стану.
– И не надо, – одобрил его решение я. – Хотя мне вас, если честно, все равно будет не хватать. Не как подсказчика, но как доброго приятеля.
– Какой я тебе приятель, ведьмак? – понизив голос, поинтересовался у меня Хозяин Кладбища. – Запомни – в нашем мире нет приятелей и друзей. Совсем. Есть временные союзы, заключенные сделки, договора, которым тысячелетия и которые нельзя нарушать. А дружба… О чем ты? У нас всё разное – судьба, интересы и предназначение. Я уж молчу вот об этом!
Он поддернул рукав балахона, а после чиркнул ногтем указательного пальца правой руки по запястью обнажившейся левой. Хорошо так чиркнул, у меня бы кровь фонтанчиком брызнула.
Но то у меня. Здесь же на землю упало несколько капель черной тягучей жидкости, которая, как видно, плескалась в его венах вместо крови. Более всего она напоминала мазут. Да еще и вспыхнула секундой позже, причем синим пламенем.
– Усвой уже, ведьмак, – Хозяин Кладбища встал с могильной плиты и вытянулся во весь свой богатырский рост. – Ты один, как и любой из нас. Ты всегда будешь сам по себе, сколько бы людей или нелюдей тебя ни окружало. Ты должен быть готов к этому одиночеству. И еще ты должен быть готов убивать. Без раздумий и сожалений, забыв о всех тех слабостях, что присущи большинству представителей рода человеческого. Если же нет, если ты не хочешь этого понять и не желаешь учиться сказанному, то будущей весной мы можем и не увидеться. Я полагал, ты все усвоил за лето, но, как видно, ошибся.
Один-то один, но тогда чего ты так за меня переживаешь, что уму-разуму учишь? Хотя, возможно, в этом есть некий смысл, который пока от меня скрыт. Может, я лишь часть в каком-то его замысле.
А может, все еще проще. Может, он меня кредитует, чтобы потом предъявить счет с процентами.
Умрун тем временем снова опустился на черную плиту, служащую ему троном, и начал отдавать приказы своим подданным, будто меня здесь и вовсе нет.
Я понял, что сейчас лучше промолчать и уйти в тень, что исправно выполнил, устроившись на удобной кованой лавочке работы начала прошлого века, стоящей близ массивного склепа, расположенного недалеко от лобного места.
Стало быть – кромка. Мне надо попасть туда, чтобы обрести гармонию с самим собой. А все мои нечастые приступы хандры и раздражительности – не следствие осеннего сплина, а симптомы подступающей специфической ведьмачьей хвори.
В плюсы можно занести то, что данное заболевание совершенно не смертельно и не чревато какими-то последствиями. По сути, это даже не болезнь, а душевное недомогание, которое, кстати, лечится работой. Скука – хворь лентяев. Когда ты балду гоняешь целый день, то и без всякой кромки на стену раньше или позже полезешь от безделья. А если крутишься как белка в колесе, то тосковать некогда. Как верно было замечено классиками фантастики – в жизни есть смысл, когда времени ни на что не хватает.
Но дорожку на ту сторону бытия искать все равно надо. Не сейчас, так потом оно мне понадобится, спинным мозгом чую. Как минимум, это роскошное убежище, в которое никому кроме меня хода нет. Жизнь, она по-всякому повернуться может. И я сейчас не про угрозу, исходящую от колдуна, которая дамокловым мечом незримо все равно висит над моей головой. Есть власти, которым я, вроде, пока не нужен, но это в любой момент может измениться. Есть Вагнеры и Ряжская, которые с меня не слезут, пока не получат все, что хотят. Есть 15-К, который непредсказуем совершенно. Ну и мало ли что может случиться в ближайшем будущем? А если мне и в самом деле придется убивать? Ну – вдруг? Не дай бог, конечно, но просто так это существо ничего не советует.
Так что лазейка необходима. Как говорит Косачов: «Все они работают в пределах правового поля, но «окошечко» на границе каждый имеет». «Они» – имеются в виду ВИП-клиенты, те, что при больших деньгах.
Вот и мне «окошечко» нужно. Не небольшой лесок, где меня, если что, на пару дней Лесной Хозяин спрячет, а такое, чтобы вообще никто и никогда меня не нашел.
Ну разве что Мезенцева, эта пространство и время пробьет, чтобы в очередной раз сообщить мне, какой я идиот и как ей безразличен.
Одна беда – как? Как подобрать ключик? Точнее – где его найти?
Волкодлаков у меня знакомых нет, я их даже не видел ни разу, с ведьмами все ясно, отдельские тоже не помощники, потому как не знают ничего. И кто остается?
Ну да. Морана. Владелица эксклюзивного кресла-трона и полупризрачного терема, в котором лежит такая полезная для меня книга.
Стоп. Вопрос, которым стоило бы задаться с самого начала – а как бы я ту книгу в свой мир забрать смог? Из сна, как известно, одна только Нэнси Томпсон шляпу Фредди Крюгера притащила, да и то дело происходило в кино.
То есть, Морана мне, тупорезу, фактически сразу дала понять, что к ней, на берег реки Смородины, можно пожаловать в гости наяву, только я этого намека не распознал.
И вот тут опять возникает очередной вопрос – а стоит ли овчинка выделки? Ну да, появится у меня лазейка в никуда, но какой ценой? Может, в ведьмином чеке сумма за знания поменьше будет?
И еще – не окажется ли так, что там мне будет находиться опаснее, чем здесь. Я к Моране во плоти приду, а она возьмет да горло мне ножичком и перехватит, а после моей горячей крови напьется. Чтобы, значит, угасшие силы взбодрить. Или чего похлеще выкинет.
Черт, но как же мне не хватает знаний! Ужасно не хватает. Правда, что ли, в архив отдела 15-К пойти покопаться? Позвонить Ровнину, привести аргументы на предмет «мир, дружба, жвачка, твоя-моя друзья навсегда».
И снова – стоп. Отдел. А ведь есть еще кое-кто, кого можно опросить на предмет технологии процесса перехода живого человека за кромку. Родька и Афоня. Как-никак – слуги ведьмаков. Они за свою долгую жизнь много чего могли видеть и слышать. Родька, тот вряд ли знает что-то полезное, он в слугах хоть и давно ходит, но не настолько, чтобы помнить последнего из Ходящих близ Смерти в нашем роде. Просто тот проживал аж в пятнадцатом веке.
Тут я ухмыльнулся. «Нашем роде». Вот и до этого дошло.
Так вот – спросить я его спрошу, но результат, скорее всего, не воспоследует.
А вот Афоня – этот может что-то знать, хотя бы в общих чертах. И, даже, возможно, рассказать.
Вообще-то слуги ведьмаков существа скрытные, но чувство благодарности им знакомо, это я уже понял. И еще – хозяина-ведьмака у него сейчас нет, а это здорово упрощает дело. Зона его ответственности здорово снизилась.
Вот только как мне с ним поговорить? Разве что вызнать у Нифонтова точный адрес их конторы, а после напроситься повидать своего «крестника»? Или просто честно все Николаю рассказать. Ну почти всё. Не вникая особо в детали. Что здесь, в конце концов, такого? Я познаю мир, в котором мне жить, и эта часть ведьмачьего существования более чем для меня важна. К тому же Ровнин сам про это мне рассказал, мог я заинтересоваться всерьез этой темой? Запросто мог.
А Морана… Надо бы и с ней парой слов перекинуться, вот только неизвестно, когда она мне снова приснится. Это не я решаю, а она.
Хотя, возможно, это не она мне снится, а я ей. Тут наверняка не скажешь. Вот все-таки сколько же еще непознанного на Земле осталось. Нам говорят – все уже познано, тайны наличествуют только в авторских программах на «Рен-ТВ» и «ТВ-3», да и то сомнительные. Как же, всё. Одно познанное существует где-то там, на грани сумасшествия и воображения, второе вон последние указания теням прошлого отдает.
Я поежился – становилось все прохладнее, как и положено на излете осенней ночи. Утро было все ближе, хоть вокруг и стояла все та же мгла. Но где-то в кроне уже почти совсем лишившейся листвы березы пискнула одна птаха, с другого дерева ее поддержала другая. Птиц не обманешь, они подход рассвета чуют безошибочно.
– Что, ведьмак, озяб? – обратился ко мне умрун, который, наконец, закончил раздавать указания и распоряжения обитателям кладбища. Тех, кстати, вокруг нас и не осталось почти, разошлись они кто куда. Кто по своим могилам, кто осматривать фронт работ.
– Есть маленько, – похлопал себя руками по плечам я. – Чайку бы горячего.
– Прости, не припас, – не без ехидства произнес Хозяин. – Нету у меня тут чайной. Разве что «Поминальная трапеза» у главного входа, так она еще закрыта.
– А жаль, – вздохнул я.
– Кому как. Мне вот все равно. Я ни тепла, ни холода не ощущаю, а пища моя – она не такая, как у вас, людей.
Ага, знаю я твою пищу. Мы она и есть. Помню, как ты душу моего врага-ведьмака сожрал, как же. Хотя, по правде, мне его ни капли жалко и не было. Туда ему и дорога.
– А пришел ты вовремя, – Хозяин поманил меня рукой, предлагая подойти поближе. – Денька на три задержись – и все, не застал бы ты меня. Я не лесовик, который как барсук первого снега ждет и только потом в свою нору лезет. Не люблю смотреть на то, как мир закрывает глаза и засыпает под снегом. Лучше раньше уйти на отдых, когда вокруг еще есть жизнь.
– Странное размышление, – потер подбородок я. – Владыка Смерти любуется жизнью.
– Думай, что говоришь! – громыхнул голос умруна. – Я не владыка Смерти, я пастырь мертвых. Смерть – моя госпожа, а я ее верный и преданный слуга. И ты, кстати, тоже, только еще этого не понял. Что до жизни… Без нее не было бы меня. Рассвет сменяет ночь, зима – лето. А жизнь – смерть. Одно без другого существовать не может.
– Оговорился, – даже перепугался я, потому как в голосе Хозяина уловил прямую и явную угрозу для себя. – Ляпнул не подумавши.
– Ляпнул, – на тон ниже проворчал умрун. – За такие промашки в старые времена тебя бы по Покону заживо под землю загнали лет на сто. Или двести.
– Вопрос можно? – решил я от греха перевести тему в другую плоскость. Нет, мне была крайне интересна его фраза о том, кому я на самом деле служу, но развитие этого направления разговора было крайне небезопасно. Кто знает, что ему в голову придет?
Хозяин кладбища величественно махнул рукой, давая мне понять, что, мол, спрашивай.
– Вот вы про старых богов упомянули, – вкрадчиво проговорил я. – Это ведь те, которые Велес, Морана, Перун?
– Они, – подтвердил умрун.
– Скажите, а мои… э-э-э-э… собратья им служили? – перешел я к главной теме. – Просто я слышал, что такое случалось. Ну от того парня, Николая.
– Судного дьяка? – уточнил умрун. – Ты ему особо не верь. Во всех смыслах. Что для него, что для тех, кто до него был, главное одно – свою работу выполнить. А ты, я, да и другие дети Ночи – мы для них никто. Или враги. Третьего не дано. Если надо будет, он тебя пережует и выплюнет.
– Это я давно понял. Но так оно теперь везде в мире заведено, так что удивительного ничего нет. Скажу честно – и я не лучше. И все мои знакомые тоже.
– Что за времена? – вздохнул Хозяин. – Нет, и раньше всякого хватало, но сердечности в человечишках поболе было. А теперь… Так о чем ты меня спросил?
– Боги, – быстро проговорил я. – Ведьмаки им в самом деле служили?
– Не особо, – качнулся капюшон умруна в отрицающем жесте. – Ведьмаки вообще служить кому-либо не стремились. Они же сами по себе были. Происхождение у них такое. Как бы тебе понятнее объяснить… Лесовики – порождение Велеса. Ведьм змеюка Пераскея сотворила, когда им дала черные веды прочитать, а после ее смерти они к сынам Чернобоговым прибились, потому как те Даждьбога, змеиного убивца, терпеть не могли. За Пераскею мстили, значит. Ведуны да знахари Числобогу поклонялись, тот им знания даровал и в ремесле помогал. Ну и так далее. А ведьмаки – они сами по себе появились. Точнее – первый ведьмак, тот, что Олегом звался, сам себе путь проторил, а уж после остальным его показал. Вот и выходит, что не было у них смысла кому-то на верность присягать, потому что долгов за ними не водилось.
– Ну не только же за долги служат? – пробормотал я.
– Верно, – признал Хозяин. – Не только. Еще за страх, совесть или мзду какую. Но прежним ведьмакам страх был неведом, как и совесть. Что до мзды… Раньше злато ценилось, но куда менее нынешнего. Сыт, здоров, одет, обут? И хорошо. А казна – она сегодня есть, завтра нет. Копили людишки деньгу, конечно, копили, как без того. Но не все. И главнее всего остального она тоже не была.
– Святые времена, – только и сказал я.
– Вот-вот, – подтвердил умрун. – Ну а если они и шли на службу, так только тогда, когда выхода не оставалось, так мне говорили. Один из ваших, я знаю, присягнул на верность Триглаву, чтобы город какой-то от степного войска спасти. Тот, после принятия клятвы, на находников ордынских мигом мор напустил, и они все под стенами городскими за пару дней и перемерли.
– Чем вообще может служба эта ведьмаку навредить? – задал я очередной вопрос, ожидая реакции вроде: «А тебе зачем это надо?»
– Душу он может свою сгубить, – и не подумал так поступать умрун. – Руки в крови попачкать здорово. Ну и свободы у него не будет, что самое главное. Любому человеку в подневолье худо, а тому, кто был рожден вольным – вдвойне.
И все? Свобода. Да я ее в жизни не видел, этой свободы. Разве что только в последние месяцы. Это только на словах у нас есть какие-то мифические «свободы», а на деле – фигушки. Мы все узники законов, порядков, традиций, уставов, положений, указаний, нормативных актов, циркуляров от самого своего рождения и до смерти. Правда, мы настолько привыкаем к этому с детства, что по сути и не ощущаем степени собственной несвободы, считая такое положение вещей совершенно нормальным. Жизнь современного человека – это узкая тропинка, по которой можно идти только медленно и только прямо, потому что по сторонам от нее исходит зловонными пузырями погибельная трясина, которая как раз и есть та самая мифическая свобода. Шаг влево, шаг вправо – и все, ты пропал. Либо в тюрьме, либо в наркотическом угаре, либо еще в какой-то немыслимой круговерти. Любое отклонение от общепринятых правил и устоев ведет или на дно, или в неведомые дали, откуда нет возврата. Так уж устроен современный мир.
– Впрочем, я слышал, что не сильно-то боги к себе ведьмаков и заманивали, – продолжал вещать умрун. – Характер у вашего брата поганый, и принципов много. Куда проще посговорчивей слуг найти, благо тогда в них недостатка не было. А если не найти, так сотворить. Боги ведь, чего им?
Значит, от безысходности на меня Морана клюнула. Я ведь так с самого начала и думал, да Ровнин меня смутил.
Как все непросто. А самое сложное – принимать решения. Раньше было проще, раньше был тот, кто за меня это делал. Мама, папа, жена, председатель правления, начальник отдела. Их, если что, можно было и в неудаче обвинить. А сейчас кого?
Собственно, дальше умрун еще много чего про богов рассказывал. Это было интересно и познавательно, я все внимательно выслушал, но каких-либо полезных данных именно по интересующему меня вопросу он больше не дал.
Хотя – все пригодится. И эти байки из склепа тоже.
На рассвете мы с ним распрощались до весны, на прощание он еще раз посоветовал мне изживать из себя человеческие замашки, а после показал мавзолей, в котором собирался провести время до весны. Я подумал, что он мне скажет что-то вроде: «Если очень припечет – приходи и буди», но нет. Наоборот, мне было рекомендовано до первой листвы туда даже нос не совать, а то худо будет. Войти я в этот мавзолей войду, а вот выйти уже не получится. Очень он, Хозяин Кладбища, со сна всегда злой и голодный. И не разбирает особо, кого именно к нему в неурочный час занесло.
Позавтракал я в том самом кафе, где когда-то побывал с Нифонтовым, и к зданию банка подходил хоть и немного сонный, но сытый и благодушный.
Возможно, этот настрой сохранился бы у меня на весь день, если бы прямо у входа меня не схватили за плечи два крепких парня в деловых недешевых костюмах. Весьма невежливо, я бы сказал, схватили.
