Легкие разрывались, но я держал дыхание, сопротивлялся судьбе до последнего. Сначала я понимал, что делаю и зачем, затем остался голый инстинкт – выжить любой ценой, не открывать глаз, чтобы не обжечь их, не вдыхать ядовитый воздух.

Вроде, кто-то что-то говорил, я не слышал из-за контузии. Чьи-то руки касались головы, но я не раскрывал глаза…

И вдруг понял, что дышу. Передо мной – стекло противогаза. Меня по-прежнему прижимает к полу плита, но противогаз мой цел, а я жив. Легкие дерет – все-таки вдохнул немного хлора, глаза слезятся. Черт побери! Что за чудо? Я брежу? Это предсмертные видения?

В роли ангелов – переступившие порог Алеша и Полковник. В зеленых вытянутых противогазах, с черными стеклами они больше напоминают демонов. Алеша склонился надо мной, и в стекле я увидел свое отражение.

Второй нагнулся над…

Химик лежал рядом, его лицо заливала кровь, рядом валялся разорванный противогаз. Он спас меня?! Химик?!

– Вынесите его наверх! – заорал я, хотя понимал, что бессмысленно, он смертельно отравлен, но все равно в груди не сердце билось – надежда на чудо. Пока шевелятся его ребра, пока он дышит, чудо возможно. Я забился под плитой, ощущая себя зверем в силках, но не сдвинул ее ни на миллиметр.

– Скорее! Он еще жив!

Но Полковник не спешил выполнять приказ, пока Химик бился в агонии, они с Алешей склонились надо мной и сдвинули бетонную плиту. Я оттолкнул их и похромал к Химику, хрипя и кашляя. Пока дошел, было поздно, Химик не дышал, лишь мелко подрагивал, но я все равно поднял его, вынес в коридор, где моя нога подломилась, и я чуть не упал.

Полковник шел следом, Алеша выцеливал предполагаемого противника. На полу возле лестницы валялось одно тело, второе распростерлось у последней двери. Вспомнилась просьба Химика уничтожить артефакт. Я оставил Химика. Чтобы его смерть не была напрасной, решил поискать среди трупов Иггельда. Приковылял к телу у лестницы, стянул противогаз.

Это был мужик с квадратной челюстью, с шеи на скулу поднималась татуировка. Точно не Иггельд…

Затрещала рация. Звуки доносились будто бы издалека.

– Мы отходим, – прозвучал искаженный помехами голос. – Их слишком много, черт вас подери! Живы только я и Пуля, и если я доберусь до тебя, Химик…

– Химик мертв, – прохрипел я, Ганн продолжил:

– Всех вас выпотрошу к чертям!..

Я отключился. Стянул противогаз со второго мертвого – рыжий бородач. Снова не Иггельд. Ничего, я тебя достану. Не спрячешься. И уж тебя точно выпотрошу, а если сам не смогу, отдам Ганну…

Наверху грохнул взрыв. Интересно, если завалить Иггельда, чью волю выполняют нападающие, они остановятся? Или остановятся, если сломать артефакт?

– Что дальше? – спросил Алеша. – Наверху всех перебили. Остались мы втроем, сколько врагов, неизвестно.

– Надо найти Иггельда, – ответил я, поморщился, ступая на ушибленную ногу. – И прикончить. Иначе нас шапками забросают.

С каждой минутой она болела все сильнее, но осматривать ее не было времени. Я поднял инфравизор, надел его, осмотрелся и заметил мерцающий красным силуэт в помещении, где, по словам Химика, содержались мутанты.

Там не было толстых бетонных стен. Зато всех, кто держал оборону в коридоре, ведущем к выходу, я не видел и не мог даже предположить, сколько их. Почему-то казалось, что этот одинокий силуэт и есть Иггельд. Он отправил своих людей на смерть, а сам спрятался, рассчитывая, что его если и найдут, то в последнюю очередь.

Жестом я подозвал Полковника и Алешу, указал на покореженную дверь и прошептал:

– Один прячется там.

И снова наверху грохнуло – вздрогнула земля, и с потолка, посеченного осколками, посыпалась бетонная крошка. Из рации прокричал Вуд:

– Пригоршня? Броневик подбили, он дымит, я долго не смогу их сдерживать, они заходят с черного входа!

Алеша закатил глаза и произнес емкое слово, характеризующее нашу операцию как завершившуюся неудачно.

– Отступаем! – нарочито громко крикнул я, приложил палец к губам, жестом велел Алеше и Полковнику держать оборону, а сам отправился в помещение, где жили мутанты, и оказался в гостиной в стиле ретро, увешанной фотографиями. На детали я внимания не обращал. Враг прятался в двадцати метрах от входа, гостиная – метров десять, значит, он в другой комнате.

Я зарядил подствольник, чтобы действовать наверняка. Если меня взрывом зацепит, не беда. Зато враг будет убит, и мы покончим с этим. Жаль, не успел сказать Полковнику, как передать Лесе весть о моей смерти. Уже поздно…

В коридоре застрочил автомат, резкий звук отдался в голове болью. Я сел на корточки, но из-за противогаза не смог разглядеть соседнюю комнату в замочную скважину. Придется рисковать. Я еще раз глянул в тепловизор: враг стоял ровно напротив входа. Интересно, он прячется где-то или ждет с автоматом наизготовку?

Я толкнул деревянную дверь, она распахнулась тихонько, не скрипнула, взору открылся шкаф напротив двери. Предположительно там и спрятался Иггельд. Недолго думая, я шмальнул в него из подствольника, а сам рыбкой прыгнул как можно дальше, зажал уши. В этот раз меня вырубило взрывной волной.

В себя я пришел в звенящей тишине. Открыл один глаз и сквозь стекло противогаза увидел вытянувшееся лицо Полковника. Он исчез из поля зрения, и на его месте появился Алеша, радостно воскликнул сквозь резину противогаза:

– Живой!

Звуки будто застревали в вате, еле понял, что он сказал. Я привстал и увидел в стороне труп Иггельда. От тела мало что осталось, но я почему-то сразу понял, что это именно он.

Тем временем Алеша поднес к моим глазам руку, сжимающую пульсирующее сердце. Первая мысль была дурацкой: «Неужели он вырвал сердце Иггельда»?

Нет, это проклятый артефакт! Я замычал, кое-как поднялся, попытался схватить арт, но промазал, получилось со второго раза. Он был теплым, живым, из него в меня перетекала сила. Отступала тревога, прекращалась боль. Тысячи голосов обещали сделать мир-для-меня, мир под меня. Осталось только принять артефакт, оживить его…

Ненадолго я поддался. До чего же приятно сжимать в кулаке власть над миром! Не горстка прогнивших политиков – я могу сделать мир лучше! Все в моих руках, это будет совершенный мир без алчности, предательства и безвинно убитых. Голова закружилась от предвкушения. Ощущение, как когда взбираешься на вершину горы и смотришь на нитки дорог, крошечные поселки, где копошатся люди, рядом с тобой только ветер и птицы.

Я поднялся, заставил себя разжать пальцы, они послушались не с первого раза. Артефакт упал на пол, теперь это было не сердце, а пульсирующий камень. Мир враз осиротел, ледяной ветер пронзил насквозь, жизнь потеряла смысл…

Подняв здоровую ногу, я ударил артефакт, высекая из него искры, принялся топтать его. Он ронял куски, шипел, как живое существо. Когда он раскололся на две части, к делу подключился Алеша. Мы не успокоились, пока не растерли его в песок.

Остро захотелось застрелиться. Теперь понятно, что заставило Иггельда положить голову, лишь бы снова подержать в руках абсолютную власть, ощутить себя богом. Я тоже был богом, а теперь – снова пыль, обычный смертный.

Может, я дурак? Другой бы воспользовался ситуацией… и потерял себя, как наркоман.

Втроем мы стояли над раздробленным артефактом, пустота отступала, волнами накатывала тишина. Никто не стрелял, взрывы наверху уже не бахали. Кто-то подвывал неподалеку. Вроде топали, переговаривались, кашляли.

Вдвоем с Алешей мы взяли Химика за руки и понесли по узкому белому коридору запасного выхода на поверхность – не мог я его просто бросить после всего случившегося. В коридоре корчились, задыхались вооруженные люди, закрывая лица, бежали к выходу. Мы подождали, когда они выберутся, и продолжили путь. Никто не пытался нас остановить или пристрелить, к нам потеряли интерес.

Ближе к выходу коридор был завален трупами, он шел под уклоном наверх, и кровь текла к нам. Здесь взорвали гранату, на стенах – кровь и ошметки плоти. Стены разворотило, как из живота – кишки, выпирала влажная глина. Под противогазами не понять, где среди мертвых люди Ганна, а где защитники Института. Сначала мы переступали через тела, потом пришлось ползти по ним, волоча за собой Химика.

Когда наконец выбрались, я стянул противогаз, упал на колени и закашлялся. Поляну заволокло черным дымом. Когда Химик переодевал на мне противогаз, я немного хлебнул хлора и обжег легкие, глаза тоже слезились. Казалось, меня вывернет наизнанку. Но нет, кашель прошел, осталось ощущение, что легкие раздирают кошки. Не вставая, я огляделся. То тут, то там дымили воронки взрывов. Недалеко от входа распростерлось огромное тело предположительно Ганна, снимать противогаз и смотреть я не стал.

По поляне бродили сталкеры. Они напоминали шатунов, ходили, покачиваясь, оглядывались, переговаривались, они точно не понимали, что здесь делают и как сюда попали. В десяти метрах от входа, уткнувшись вертолетным носом в землю, догорал Малыш, от него тянулся едкий дым.

– Есть кто живой? – прохрипел я в рацию.

– Пуля, – отозвалась снайперша.

– Вуд, – проговорил толстяк, вылезая из обгоревшего малинника, приковылял к нам. – Жив, но потрепан.

С сожалением он посмотрел на Химика, наклонился, чтобы проверить пульс. В фильмах в такие моменты обнаруживается, что герой на самом деле жив. Вера в чудо проснулась, заворочалась в груди, желая раздвинуть ребра и вылезти, посмотреть…

Вуд выпрямился, покачал головой. Алеша похлопал меня по спине.

– Неужели справились? – шепнул на самое ухо Полковник.

– Типа того, – я похромал к Малышу по развороченной земле мимо пары ничего не понимающих сталкеров.

Один из них, молодой веснушчатый мальчишка, обратился к нам:

– Может, хоть вы знаете, что за нафиг?

Полковник снизошел до объяснений:

– Вами управляли и всех хотели убить. Теперь вы свободны.

У мальчишки вытянулось лицо.

Я сел на землю и сжал виски. Можно выдыхать, но почему-то не выдыхалось, будто бы когтистая лапа сжала гортань – ни вздохнуть, ни охнуть. Как в детстве, когда больно, обидно, но…

Прощай, Химик! Ты умер геройски. Обязательно похороню тебя в Зоне.