Нелегко заснуть на ковчеге, где целых полгода стоит полярная ночь. Однако сейчас у Офелии, лежавшей без сна на узкой гостиничной кровати, были другие причины для бессонницы. Она слышала море, слышала ветер, а иногда и уханье совы или попискивание леммингов, как будто все силы природы сошлись воедино здесь, у нее в номере. Вдобавок девушке было трудно дышать из-за сильного насморка. Она слишком долго ходила босиком, и вот результат – сильная простуда.

Все то время, что Офелия маялась бессонницей, перед ней всплывало в темноте лицо, перечеркнутое крестом. «Ни вы, ни я никогда не узнаем ее», – сказал Торн, когда она пыталась расспросить его о матери. Теперь ей стал понятен ужасный смысл этих слов. Мать Торна подверглась Аннигиляции, и татуировка в виде креста была знаком страшной отверженности, который не могли скрыть ни макияж, ни иллюзия.

«Как у всех Летописцев, власть ее клана заключалась в памяти, – объяснила Беренильда Офелии в парке санатория. – А лишившись этой власти, она утратила и память. Но не стоит так уж ее жалеть, милое дитя, – на ее совести не одна смерть».

Однако девушка не могла себе представить, что столь безобидное создание, заключенное в вечном настоящем, без прошлого и будущего, когда-то было таким грозным. Беренильда рассказала Офелии, что пятнадцать лет назад мать Торна в своем падении увлекла за собой весь клан Летописцев. Главная миссия членов клана заключалась в сохранении и передаче потомкам коллективной памяти общества, как это делала на Аниме семья Офелии. В результате долгого судебного процесса было доказано, что Летописцы использовали свои свойства, чтобы исказить прошлое и приписать себе высшие его достижения, принадлежавшие другим.

Суд мог бы ограничиться формальным порицанием, если бы мать Торна не уличили в тяжком проступке: воспользовавшись своим положением фаворитки, она подделала записи в блокноте Духа Семьи. В результате на всех придворных градом посыпались самые страшные кары, а Фарук перестал доверять собственным потомкам. Дело могло зайти слишком далеко, поэтому мать Торна обвинили в государственном преступлении, и суд приговорил ее к Аннигиляции.

«Лично я никогда не прощу ей того, что она навредила Торну, – призналась Беренильда с плохо скрываемой ненавистью. – Соблазнив моего брата и родив от него ребенка, она хотела тем самым возвысить свой собственный клан, передать Летописцам силу наших охотников. Но, заметив, что ее сын слаб и тщедушен, бросила его на произвол судьбы».

Офелия подумала: интересно, есть ли в ее будущей семье хоть один человек, которого она могла бы представить своим родственникам, не боясь привести их в ужас? Поразмыслив еще, она спросила себя: в какой мере действия Настоятельниц на Аниме схожи с манипуляциями памятью, в которых обвиняли Летописцев?

В ночной тишине раздавалось тиканье часов Торна, и скоро вместо лица, перечеркнутого крестом, Офелии стали мерещиться песочные часы, в которых час за часом неумолимо сыпался вниз песок.

Часы ее жизни. С датой 1 августа в конце.

Девушка решилась сжечь анонимное письмо после долгих бесплодных попыток раскрыть его тайну: видимо, автор был прекрасно осведомлен о ее возможностях чтицы и не оставил никаких отпечатков на бумаге. Офелия ничего не могла противопоставить его ультиматуму. Если она разорвет помолвку, ей придется взять на себя все последствия этого решения, и на сей раз она уже не сможет надеяться на благосклонность Фарука. Если же не откажется от брака, то ее, вполне возможно, постигнет та же участь, что начальника полиции и шеф-редактора «Nibelungen». Трудно было назвать это выбором. Для принятия решения девушке оставалось всего сорок восемь часов. Сорок восемь песчинок в часах ее жизни.

Офелия зарылась лицом в подушку. Почему кто-то так боится этого брака? Почему Торн не дает о себе знать? Почему именитые гости посла пропали без вести? Почему Арчибальд вдруг стал опасаться иллюзий? И почему…

– Почему ты совсем не занимаешься мной?

Офелия рывком села на кровати, нацепила очки и увидела Гектора, который укоризненно смотрел на нее в полумраке комнаты. На нем была его любимая пижама, голубая с белым воротничком, – она росла вместе со своим хозяином. В отличие от Офелии, Гектор всегда выглядел ухоженным: его ботинки шнуровались сами собой, прорехи в одежде затягивались самостоятельно, а из карманов, битком набитых всякими дурацкими мелочами, никогда ничего не торчало. Ему беспрекословно подчинялись все предметы его гардероба… и любые двери любого отеля, даже запертые на ключ.

– Ты ходила с сестрами в бассейн, ты гуляла с мадам Беренильдой. А почему не со мной?

– Я тебя внимательно слушаю, – ответила Офелия, демонстративно глядя на часы Торна. – Какое предложение господин Почемучка намерен сделать мне в пять часов двенадцать минут утра?

– Смотри, что я нашел вчера вечером на доске объявлений отеля.

И Гектор развернул перед сестрой большую смятую афишу:

Офелию захлестнули воспоминания. «Караван Карнавала» был бродячим цирком, перелетавшим с ковчега на ковчег; в нем работали артисты со всего света. Когда он в последний раз посетил Аниму, Офелия была маленькой школьницей, но это ослепительное зрелище навсегда запечатлелось в ее памяти.

– Я еще не родился, когда вы видели это представление, – объявил Гектор с таким упреком, словно он был жертвой вопиющей несправедливости. – Так почему бы тебе не повести меня туда?

Офелия нерешительно помолчала и вдруг поняла, что ей хочется не только повести в цирк брата – ей хочется пойти туда самой.

– Ладно, договорились! – обещала она. – Только ты и я, больше никого.

«Караван Карнавала» расположился рядом с городом Асгард, в устье соседнего фьорда. От Опалового побережья туда можно было доплыть на пароходике за каких-нибудь полчаса. В первый момент эта эскапада – поход в цирк с младшим братом – показалась девушке весьма заманчивой. Но теперь, когда Офелия бегала от павильона к павильону в поисках Гектора, она уже начала жалеть, что не взяла в качестве охраны всех знакомых взрослых. Этот мальчишка ускользал от нее, как угорь! Он ухитрялся пробраться в гондолу ясновидящей с Серениссимы, исчезал в фотоателье алхимиков с Пломбора, прятался под пианино дуэта Фараонов-джазменов и взмывал к небу в кресле психокинезиста с Циклопа. «Караван» демонстрировал широкую гамму семейных свойств жителей всех ковчегов, и Гектор с ненасытным любопытством засыпáл вопросами всех, кто готов был ему отвечать.

Когда Офелия проходила мимо шатра некромантии, ее кто-то окликнул. Обернувшись, она с облегчением узнала Ренара.

– Ну, как дела? – бодро спросил он. – Я гляжу, вы тоже решили повеселиться?

Сам он в это время болтал с дрессировщицей, стоявшей у клетки с химерами.

– Мне не до веселья, – ответила девушка. – Я не способна уследить за собственным братом… Он опять потерялся! А Беренильда еще воображает, что из меня получится хорошая крестная мать.

– Ну-ну, не переживайте, – успокоил ее Ренар с широкой улыбкой. – Кстати, вон он, ваш братишка, около колосса с Титана.

И он указал на эстраду, где низенький тщедушный человечек поднимал огромный зеркальный шкаф одной рукой, легко, как пушинку. Гектор и вправду стоял среди зрителей, восхищенно аплодируя вместе со всеми.

Вообще, посетителей было немного. Вокруг павильонов и повозок толпились в основном пестро разодетые актеры в сверкающих масках.

– А вы пользуетесь успехом, – сказала Офелия Ренару.

Девушка приметила красноречивый взгляд, устремленный на него хорошенькой дрессировщицей.

– Ну, ясное дело, малыш, а ты что думал? – усмехнулся Ренар. – Я знаю только одну красотку, которая до сих пор не поняла, чего я стόю. Сколько уж лет я за ней ухлестываю, за этой упрямицей! Ну да ничего, когда-нибудь и она сдастся.

Офелия уныло посмотрела на бледный солнечный диск, едва просвечивающий сквозь облачную завесу. С тех пор как Ренар покинул Лунный Свет, он писал Гаэль письмо за письмом, но ни разу не получил ответа.

– Да, мне тоже ее не хватает, – призналась она.

Девушка не решилась добавить, что стала тревожиться за Гаэль с тех пор, как Арчибальд затеял свое расследование. Исчезновения гостей в Лунном Свете могли в конечном счете заставить его начать проверку персонала. А вдруг он обнаружит, что женщина-механик, помощница Матушки Хильдегард, имеет все основания ненавидеть аристократов и, более того, наделена властью, способной лишить их могущества?! Ее, конечно, тут же сочтут виновницей обоих исчезновений. Офелии очень хотелось поделиться своими опасениями с Ренаром, но она обещала Гаэль никому не выдавать ее тайну.

– За вами следит какая-то Отверженная, – сообщил ей Ренар, не переставая широко улыбаться. – Вон та женщина в красном манто, что стоит перед ширмами Зефиров, – продолжал он с нарочито беспечным видом. – Она давно уже ходит за вами по пятам.

– Значит, я не ошиблась, – ответила Офелия, боясь обернуться. – А почему вы думаете, что это Отверженная?

– Она не прячется, но стоит обратить на нее внимание, как тут же исчезает. Если это не Невидимка, то я не Ренар.

– Она может становиться невидимой?

– Нет, это иллюзия невидимости. Нам просто кажется, будто ее нет.

Офелия кивнула. Она уже давно поняла, что на Полюсе проявление волшебных свойств порой подобно радиоволне, идущей от передатчика к приемнику и не изменяющей материальные объекты.

– Надеюсь, эта Невидимка будет соблюдать должную дистанцию.

– Пусть только попробует к вам подступиться, – буркнул Ренар. – Я, может, и бесправный, но не бессильный.

У Офелии снова потекло из носа, она вынула платок и, уткнувшись в него, бросила быстрый взгляд на ширмы. Но увидела только девочку в платьице с блестками, которая кидала кусочки сахара в какой-то маленький вихрь. Если это и была Невидимка, значит, она блестяще владела своим искусством.

– Вообще-то Отверженные не имеют доступа в город, – сказала Офелия. – Тем не менее я видела мать Торна в санатории, да и эту даму в красном встречаю на каждом шагу.

Ренар привычным жестом схватил за шкирку Балду, который медленно слезал по его штанине, и водворил на место – в мягкое гнездышко своей шевелюры.

– Я, конечно, не очень-то в этом разбираюсь, но с тех пор, как мы прибыли на Опаловое побережье, замечаю кое-какие странности. Возьмем, к примеру, местного сапожника. Я зашел к нему всего лишь поставить набойку, а в результате не успел опомниться, как купил две пары новых башмаков. Слушайте дальше: сел я перекинуться в картишки со здешними ребятами, и один из них усыпил меня аккурат в тот момент, когда я выиграл и потребовал у него денежки. А он как уставится на меня, этот парень, да еще с такой странной улыбочкой, и я – хоп! – уронил голову на стол и вырубился. Да что там, я мог бы вам порассказать еще столько диковинных историй…

Офелии хотелось бы его послушать, но тут она обнаружила, что ее младший брат снова испарился.

Она огляделась и увидела перед соседним павильоном… не одного, а двух Гекторов, которые с удивленными улыбками разглядывали друг друга.

Они повернулись к Офелии одновременно, потом вдруг у правого Гектора отросла пышная темная шевелюра, он вырос на несколько сантиметров и стал точной копией Офелии. Девушка сразу поняла, что это проделки Тысячеликого – лучшего из всех мастеров Метаморфозы.

– Это у него самый шикарный номер! – радостно объявил Гектор. – Он может скопировать любого, кого хочешь. Слушай, а почему у тебя такой вид?

– Потому что я устала за тобой бегать, – упрекнула его Офелия. – Нам пора садиться на обратный пароход, так что не уходи далеко.

В детстве ей уже довелось наблюдать метаморфозы Тысячеликого. И сейчас это снова было потрясающе – увидеть собственного двойника!

Внезапно ее ослепила фотовспышка. Офелия оглянулась: рядом стоял Гектор с громоздким аппаратом в руках.

– Где ты его взял? – сердито спросила девушка, оттаскивая брата от павильона Тысячеликого и почти ничего не видя перед собой.

– У алхимика с Пломбора, в обмен на один из моих волчков с вечным движением. Этот аппарат умеет печатать фотографии – вот, смотри! – Гектор предъявил сестре снимок, который шумно выплюнула черная коробка, и поморщился. – Ну почему у меня никогда не получается, как надо?!

И в самом деле: вместо двух Офелий на снимке было четыре, две на лицевой стороне, две на обратной.

– Это из-за помех, – объяснила девушка. – Телеграфист в нашем отеле сказал мне, что разразилась магнитная буря или что-то в этом роде.

Офелия взглянула в небо, чтобы проверить, действительно ли им что-то угрожает. И ей показалось, что на нее нашло помрачение, когда вместо туч она увидела над собой суровое лицо Торна.