Не будь витрина так густо испещрена мерзкими иллюзиями, Офелия давно заметила бы, как изменилась атмосфера снаружи. Ее кабинет разместили в самом дальнем конце заброшенной галереи Парадиза, и, чтобы попасть сюда, нужно было пройти чуть ли не километр мимо бесчисленных салонов с коврами, чайными столиками и колоннами. Поэтому Офелия чуть в обморок не упала, увидев за дверью весь Двор. Толпа была так велика, а галерея такая узкая, что некоторые аристократы вскарабкались на балконы, вооружившись театральными биноклями, чтобы не упустить ни одной подробности предстоящего знаменательного события. Но больше всего Офелию потрясло не их количество, а гробовая тишина. Ни одно выступление вице-рассказчицы не удостаивалось такого напряженного внимания.

– Какое замечательное семейное сбовище! – умилился Лазарус, надевая свой белый цилиндр (похоже, он счел все это местной традицией). – Уолтев, сфотогвафивуй эту сцену для моей фототеки.

Механический лакей вынул фотоаппарат. Вспышка, облако дыма – и он запечатлел для истории свои ботинки.

А Офелия тем временем спрашивала себя, уж не разбила ли она голову при неудачном спуске с лесенки: ее очки непрестанно меняли цвет от светлого к темному и наоборот. Девушка сняла их, но тут же убедилась, что это свихнулись не очки, а все окружающее. Солнце, прежде сиявшее круглые сутки, теперь мигало над стеклянным потолком нервно, как плохо привинченная лампочка. И эти неполадки выдавали подлинный облик дворца. Между вспышками света Офелия успела разглядеть серый бетонный потолок на месте хрустального купола и кирпичную стену там, где прежде за широкими окнами искрилось море. Парадиз, лишенный грима иллюзий, выглядел грязным сараем.

Между двумя солнечными вспышками девушка вдруг заметила Фарука. Так вот кто стал причиной неполадок со светом! Этот гигант, которого она прежде всегда видела вялым, полусонным, зевающим, теперь высился в центре галереи, как величественный монумент. Его осанка была царственной, красота – божественной, белизна – ослепительной, а выражение лица – ледяным. Он выглядел истинным олицетворением Полюса.

Офелию охватила дрожь, когда она услышала его громовой голос:

– Наконец-то я вас нашел.

Но в этот момент Торн довольно бесцеремонно вышел вперед и поклонился Фаруку, ухитрившись как бы невзначай оттеснить Офелию к себе за спину.

– Монсеньор, меня только что проинформировали о прискорбных событиях в Лунном Свете, – объявил он самым что ни на есть официальным тоном. – Позвольте представить вам мой доклад.

Офелия изумленно уставилась на черную спину его мундира. Откуда у Торна столько самоуверенности, и как он посмел отвлечь от нее внимание Фарука?! Впрочем, гипнотические волны, исходившие от правителя, были такими мощными, что ей и поодаль от него было трудно дышать.

– Кто вы? – медленно спросил Фарук.

– Ваш интендант.

– Я здесь не для этого.

– Прошлой ночью исчез шеф-редактор газеты «Nibelungen» господин Чернов, – продолжал Торн с бесстрастием пишущей машинки. – Быть может, это ложная тревога, но мы все-таки должны начать расследование…

– Я здесь не для этого.

– …и если факт исчезновения подтвердится, я намерен усилить охрану на всех этажах Небо…

Длинное тело Торна внезапно пошатнулось, словно он потерял равновесие от удара в лицо. Сила, исходившая от Фарука, была настолько грозной, что у Офелии зазвенело в ушах и она на миг перестала слышать аплодисменты придворных на балконах и испуганный возглас Беренильды. Но зато явственно увидела, как из носа Торна брызнула кровь.

– Я здесь не для этого, – повторил Фарук. – Я хочу говорить с ней.

Если бы Офелия не чувствовала, что оцепенела с головы до ног, то не задумываясь нырнула бы в первое попавшееся зеркало. Она не поверила своим глазам, когда Торн поднял золотой эполет, отцепившийся от его кителя, вынул носовой платок и утер кровь так невозмутимо, словно у него был простой насморк.

– Я наслышан о прискорбном сценическом провале моей невесты и без отлагательства займусь поисками другой работы для нее. Прошу у вас еще немного времени.

Его формулировка, конечно, грешила бестактностью, но Офелии стало бы спокойнее, если бы Фарук с ней согласился. Однако вместо этого он медленно обогнул Торна и направился прямо к девушке. Тишина вокруг них стала такой глубокой, что Офелия услышала, как хрустнули ее шейные позвонки, когда она подняла голову и взглянула в прекрасное мраморное лицо. От Фарука веяло полярным холодом, пронзившим ее до мозга костей.

– Как вы посмели? – спросил он сквозь зубы. – По какому праву вы предоставляете свои руки кому-то другому, а не мне?

Офелия и хотела бы оправдаться, но сила, излучаемая Фаруком, беспощадно подавляла ее волю. Она утратила способность думать, говорить, двигаться. Ее тело и душа неразделимо смерзлись в одну сплошную глыбу льда.

– Вы сочли себя выше меня? Вы приняли меня за свою игрушку?

Офелия не раз испытывала страх. В детстве ей случилось подавиться персиковой косточкой, получить ожог от удара током, включая электрическую лампу, раздробить пальцы упавшей оконной рамой, а уж с прибытием на Полюс девушка и вовсе потеряла счет несчастным случаям. Однако все, что она доселе пережила, не шло ни в какое сравнение с ужасом, охватившим ее в этот миг. Во взгляде Фарука не было никакого гнева, никакого презрения, вообще ничего, что можно было бы назвать чувством.

В глубине его взгляда была пустыня.

И Офелия ощутила, как эта бескрайняя пустыня засасывает ее. В мгновение ока она измерила пропасть, разделявшую их судьбы, – удел бессмертного, осужденного на вечную жизнь, и удел человеческого существа, осужденного на смерть.

Фарук сунул руку за пазуху своей необъятной мантии и вынул Книгу.

– Вы вознамерились открыть собственный кабинет чтения? Прекрасно, я буду вашим первым клиентом.

– Это противоречит нашему договору.

Офелия едва расслышала напряженный голос Торна. Она еще чувствовала себя в плену ледяной пустыни Фарука, и все, что не относилось к его взгляду, казалось ей далеким и нереальным.

– Возьмите Книгу.

– Она не готова ее читать. Вернее, я не готов ее читать, – глухо возразил Торн. – Проверьте запись в вашем блокноте.

– Я тоже не думаю, что это разумно, монсеньор, – вмешалась Беренильда, стараясь унять дрожь в голосе. – Наша дорогая малютка не способна быть вашей чтицей. Зато мой племянник очень скоро сможет это сделать.

– И вообще, кабинет моей племянницы еще не открылся, там у нас ремонт, – вставила тетушка Розелина, даже сейчас не утратившая своей врожденной практичности.

Фарук как будто не слышал обеих женщин. Офелии очень хотелось обернуться к ним, ободрить хотя бы улыбкой, сказать, что все будет хорошо, что это просто обычная экспертиза и, если она ей не удастся, ничего страшного, – она принесет извинения заказчику, как подобает любому честному профессионалу.

Но она ничего не могла сделать.

Фарук наводил на нее ужас. Она осмелилась публично возразить ему, и сейчас он публично заставит ее заплатить за это.

– Так вы согласны заняться моей Книгой, да или нет? – спросил он, пронзая ее взглядом.

– Нет.

Офелия с трудом вымолвила это слово хриплым голосом, которого сама же устыдилась. Ледяная волна мгновенно схлынула, точно море при отливе, и Фарук снова сунул Книгу за пазуху. Девушка едва устояла на ногах, когда он простер к ней свою гигантскую руку и сжал ее голову железными пальцами, словно орлиными когтями.

– Я вас напугал? Прошу прощения.

Изумленные шепотки, словно дым от порохового взрыва, разлетелись по всей галерее, но вряд ли кто-нибудь из присутствующих был в этот миг потрясен больше самой Офелии. Ее шатало из стороны в сторону, и она думала только об одном: как устоять на ногах и не рухнуть под тяжелой дланью властителя.

– Похоже, вы мне напомнили кого-то, – задумчиво объяснил Фарук. – Но нет, вы не та, о ком я думал.

Офелия не могла определить, что звучало в его голосе – разочарование или облегчение.

– Я освобождаю вас от должности вице-рассказчицы. Вы слишком нервируете меня.

Если бы Офелию не душили слезы, она бы расхохоталась от всей души.

– Я? Это я вас нервирую? – услышала она собственный сдавленный голос. – Неужели вы не понимаете, чтό я сейчас ощущаю в вашем присутствии?!

– Посмотрите на меня.

Огромная рука снялась с ее головы, скользнула под подбородок и властно приподняла его. Лицо Фарука по-прежнему было подобно прекрасной застывшей маске, но теперь в его глазах блеснуло что-то человеческое. Магнетическая сила ослабла, и Офелия снова начала воспринимать окружающий мир. Солнце перестало судорожно мигать, стеклянный потолок опять засиял небесной лазурью. Дневной свет играл на биноклях придворных, отбрасывал ажурные тени пальм на дамские платья и подчеркивал как бледность Беренильды, так и красные пятна на щеках тетушки Розелины. Но куда бы Офелия ни посмотрела, она видела только смятение и затаенный страх. Девушка думала, что самым подавленным из всех будет Торн, и не поверила своим очкам, когда он изогнулся и начал пристегивать к плечу эполет, так старательно, словно симметрия мундира была наиглавнейшей проблемой его жизни.

– Даже теперь, – прошептал Фарук, крепче сжимая подбородок девушки, – даже теперь вы мне напоминаете…

– Кого же? – удивленно вымолвила Офелия.

– Не знаю, – смущенно признался он. – Может быть, Артемиду. Но я принял решение: вы больше не будете рассказывать мне сказки.

– Однако это было залогом вашего покровительства, – жалобно напомнила девушка. – Наш договор…

– Не смейте больше надоедать мне этим договором! Я вовсе не собираюсь расставаться с вами. Просто найду вам лучшее применение, вот и все. При случае я подумаю о вас.

С этим небрежным обещанием Фарук отпустил ее подбородок и медленно зашагал прочь. Застыв на месте, Офелия долго, бесконечно долго провожала его глазами, пока он не вышел из галереи, увлекая за собой всех придворных. Лазарус бросился их догонять, окликая на бегу своего Уолтера; механический лакей покорно следовал за хозяином.

Офелия, потрясенная всем случившимся, вздрогнула, когда Торн объявил:

– Вы сегодня же покинете Небоград.