Офелию так потряс его вид, что она даже не успела испугаться. Торн был неузнаваем. Кровь текла с его лба, из ноздрей, изо рта, словно бесчисленные рукава одной большой реки. Кровь пропитывала волосы, не давала разомкнуть веки, капала с кончика носа и оставляла пурпурные разводы на белой рубашке.

– Ах, это вы, – промолвил Торн, опустив пистолет. – Вам следовало меня предупредить, я уже перестал вас ждать.

Он говорил спокойно, сдержанно, не обращая внимания на свои раны, так, будто в его интендантстве никакого разгрома и в помине не было. Быстрым движением он подкинул пистолет, взял его за ствол и протянул Офелии рукояткой вперед.

– Возьмите. Нажимайте на курок лишь в случае крайней необходимости. Они наверняка больше не явятся, но осторожность не помешает.

Офелия даже не взглянула на пистолет – она смотрела только на кровь. И прилагала все силы, чтобы не выдать свой ужас.

– Кто это сделал?

– Этот вопрос меня не волнует, они уже получили по заслугам, – равнодушно ответил Торн. – Зато я был бы им очень благодарен, если бы они поаккуратнее рылись в моих ящиках. Мне теперь понадобится много часов, чтобы все разложить по местам.

Поняв, что Офелия так и не дотронется до пистолета, Торн сунул его за пояс и схватил на лету порхавший над ним лист бумаги.

– «Просьба о субсидии для улучшения внешнего вида зданий», – пробормотал он сквозь зубы. – Это пойдет в стопку под телефоном.

Офелия изумленно взирала на Торна, который перешагнул через груды бумаг и аккуратно положил лист под то, что некогда было телефонным аппаратом. Теперь она уже разглядела такие же стопки по всей комнате – прижатые корзинкой для мусора, пепельницей, ножками стула, словно белые птичьи гнезда, спасенные от ветра. И на каждой из них была кровь Торна. Офелия невольно восхитилась этой безумной страстью к порядку: он даже не подумал сначала заняться своими ранами, вызвать жандармов или чем-то заткнуть разбитое слуховое окно, а в первую очередь бросился собирать архив. Вот и сейчас он, присев на ковер, сортировал очередную кипу листов, подобранных с пола.

Офелия подвязала шарфом волосы, которые трепал ветер, и рискнула выглянуть в окно. Под ним она увидела гребень высоченной отвесной стены, основание которой терялось в тумане далеко внизу. Если налетчики разбили окно снаружи, они, наверно, были опытными скалолазами. На какой-то миг у нее возникло подозрение, что тут не обошлось без шевалье, хотя это как-то не соответствовало его манере мстить.

Офелия повернулась к гардеробной, откуда вышла, и поняла, отчего ее дверь широко распахнута: из нее тоже грубо вышвырнули всю одежду. Девушка подобрала плащ, валявшийся на полу, и кое-как заткнула им оконный проем. Ветер перестал рваться в комнату, и бумаги мягко, как осенние листья, спланировали вниз.

Стуча зубами, Офелия повернула до отказа кран чугунного радиатора и винты газовых ламп, чтобы в комнате стало теплее и светлее. Какая стужа… и это в июне!

Торн ни словом, ни взглядом не мешал ей хозяйничать. Он сидел по-турецки на ковре, продолжая собирать, изучать и классифицировать свои бумаги. Его серо-стальные глаза блестели от напряжения под корками засохшей крови на изуродованном лице. Когда он откидывал назад волосы, видно было, что они склеились, превратившись в багровые сосульки.

– Торн, – опасливо прошептала Офелия. – Не хочу вас пугать, но вы… гм… вы не очень хорошо выглядите.

– Порез на лбу, сломанный нос, пара выбитых зубов и ушибы в нескольких местах, – перечислил Торн, не отрывая глаз от документов. – Не пугайтесь из-за крови, это только моя.

– У вас есть аптечка?

– Была. Нижний ящик письменного стола.

Офелия присела и, заметив валявшуюся под столом деревянную лакированную коробку и приняв ее за аптечку, высыпала содержимое на пол. К великому ее удивлению, там оказались игральные кости – десятки игральных костей. Самая странная и самая бесполезная коллекция на свете, какую ей приходилось видеть.

Наконец она разыскала аптечку по невыносимо едкому запаху – под креслом. Но все пузырьки оказались разбитыми. Офелия перебрала осколки, надеясь найти хоть один целый пузырек – увы, такового не было, как не было ни пластыря, ни бинтов.

– Вам нужно показаться врачу, – объявила Офелия.

– Нет, – ответил Торн, – мне нужно разобраться с документами. Интендантство откроется для посетителей, как всегда, ровно в восемь утра, ни минутой позже.

Шарф Офелии зябко подрагивал на ее плечах. Она опустилась на колени рядом со сгорбившимся Торном и протянула ему пачку собранных ею листов.

– Ну, как вам угодно. А теперь расскажите все-таки, что же тут произошло.

И Торн заговорил, рассматривая при этом на свет какой-то факсимильный текст:

– Двое субъектов в масках взобрались по внешней стене и проникли в интендантство путем взлома. Они стали задавать мне вопросы, на которые я, естественно, не пожелал отвечать, а потом начали искать то, чего я им не пожелал выдать. Моим притупившимся когтям, конечно, далеко до когтей моих родичей с отцовской стороны, но в сочетании с пистолетом они оказались вполне эффективными. В результате этим господам пришлось срочно ретироваться через окно. – (В подкрепление отчета, сделанного казенным языком протокола, Торн запустил пальцы в нагрудный карман рубашки и вынул черный бархатный мешочек.) – Нос и ухо, – пояснил он, встряхнув его. – Теперь у моих обидчиков есть отличительные признаки, которые облегчат будущее расследование.

– Но чего они хотели, эти люди? – спросила Офелия, стараясь не глядеть на мешочек. – Что им было нужно?

– Конфиденциальные сведения. Дело в том, что мне поручено одно щекотливое дело, в котором замешаны важные персоны.

Офелия затаила дыхание: ей вспомнились письма с угрозами.

– Это связано с Книгой Фарука?

– Что за ерунда! – буркнул Торн. – Ничего подобного. В настоящее время я занимаюсь реабилитацией Отверженных.

Офелии вспомнились многочисленные газетные статьи, предостерегавшие население Лунного Света от происков Отверженных. Она подумала о двусмысленном положении Торна в этом деле.

– Какая же может быть реабилитация?! Беренильда мне сказала, что преступления этих кланов слишком ужасны, чтобы их когда-нибудь простили.

– Не совсем так.

Сухопарое, согнутое в три погибели тело Торна почти не двигалось, зато его длинные руки неустанно сновали туда-сюда. Он разглаживал, складывал и разравнивал бесчисленные бухгалтерские ведомости; ни один листок ни на миллиметр не высовывался из идеально ровных стопок. Офелия заметила даже, что и сами эти стопки были разложены строго симметрично, по горизонтальным и вертикальным линиям клетчатого ковра. Девушка вспомнила странную коллекцию игральных костей, найденную под столом, и озадаченно подумала: а может, ее жених слегка не в себе?

– Отверженные – прекрасные охотники, единственные, кто способен одолеть зверей нашего ковчега и защитить от них остальные кланы, – между тем рассказывал Торн. – Если бы вы побывали в нижних городах Полюса, то увидели бы этих героев с глазами бесправных рабов. Их очень боятся здесь, наверху.

Офелия потуже обхватила руками колени и уткнулась лицом в шарф. Ее внезапно пронзил холод, куда более страшный, чем тот, что царил в интендантстве. Иногда ей казалось, что она помолвлена с роботом.

– Но как же в таком случае убедить Двор дать им новый шанс?

– Прибегнув к закону, – ответил Торн, взявшись за очередную кипу бумаг. – Наша конституция предусматривает возможность замены окончательного Отвержения временным, если затронуты интересы всего общества. И я постараюсь доказать это на ближайшем съезде Семейных Штатов, который состоится первого августа. Мое досье, содержащее весомые аргументы в пользу Отверженных, надежно спрятано в сейфе. А до этого времени интендантство представит их здешнему обществу и официально возьмет под свое покровительство, как бы там ни бесились те, кто нас запугивает.

Офелии неожиданно вспомнилась фарфоровая трубка, которую она прочитала по просьбе Арчибальда. Начальник полиции убил нескольких Отверженных за браконьерство и сейчас числился пропавшим без вести. Если бы Офелия не так строго соблюдала профессиональную тайну, она охотно посвятила бы в нее Торна. Но вместо этого спросила:

– А что такое Семейные Штаты? Я никогда о них не слышала.

– Они созываются раз в пятнадцать лет. По этому случаю Фарук возглавляет Совет министров и выслушивает жалобы представителей трех Штатов – знатных особ, Отверженных и бесправных от рождения.

– Но почему именно вы должны представлять Отверженных? Вы ведь убили одного из них.

И Офелия нахмурилась, ясно вспомнив, словно это было вчера, их первый обед в замке Беренильды, когда Торн равнодушно объявил эту новость между двумя ложками супа, как будто говорил о каком-то пустяке.

– Законная самооборона, – возразил он, ничуть не смутившись. – Если кто-то из Отверженных нанимается к знатной особе для таких грязных дел, он должен понести за это наказание. Но как бы то ни было, Отверженные не имеют права появляться при Дворе, даже на съезде Семейных Штатов, – они обязаны выбрать себе представителя. И, делая ставку на меня, поступают весьма разумно.

Офелии было горько слушать его, когда он говорил с ней так – уткнувшись в свои бумаги, не удостаивая взглядом. Сейчас этот человек в грязной рубашке, с монотонным голосом и скованными жестами, действительно походил на заржавленного робота, автоматически исполнявшего положенные действия.

Однако через несколько минут Торн взглянул на свои часы, также запачканные кровью, и сказал:

– Ну, вы покончили с вопросами? Хорошо. Теперь моя очередь.

Он уложил часы в кармашек и обхватил колени руками, давая себе отдых. Его скрюченное тело замерло, точно остановленная машина; мрачное лицо в кровавых подтеках было подозрительно бесстрастным.

Но это бесстрастие оказалось лишь маской. Офелия испуганно застыла, когда Торн наконец поднял глаза и, впившись в нее ястребиным взглядом, спросил:

– Что вы делали сегодня у Арчибальда?

Его прежде безразличный голос теперь прозвучал почти угрожающе. Офелия была застигнута врасплох: их разговор принял неожиданный оборот, коснувшись ее лично. Но главное, она не понимала, каким образом Торн обо всем узнал, сидя весь день в интендантстве.

– Ах, это… Это слишком долго объяснять.

– У нас с вами была назначена встреча, – подчеркнуто медленно произнес Торн. – Так почему же вы предпочли мне Арчибальда? Вы сочли его более гостеприимным?

– Дело совсем не в этом, – пролепетала Офелия. – Просто… случилось нечто непредвиденное.

– Ну, так что же я должен сделать, чтобы вы перестали меня избегать?

Теперь стальные глаза Торна пылали, как расплавленный металл. Офелия втянула голову в плечи, стараясь поглубже спрятать лицо в шарфе, но заставляя себя не отворачиваться. Хотя Торн внушал ей сейчас легкий страх, она не хотела, чтобы он это заметил.

– У меня была непредвиденная встреча. Честно говоря, я о вас забыла.

Услышав этот ответ, Торн впился в Офелию таким пронзительным взглядом, что ей почудилось, будто она съеживается до крошечных размеров, тогда как сам он начал вырастать до потолка. Он так нахмурился, что засохшие кровавые корки на его лице местами потрескались.

– Да, я вижу, вы меня действительно не любите.

Офелию словно током ударило. Ей уже было хорошо знакомо это ощущение: оно предшествовало тому моменту, когда Дракон выпускает когти. Девушка инстинктивно закрыла лицо руками, и этот жест немедленно ослабил напряжение Торна: его бесстрастие сменилось унынием.

– Вот, значит, до чего дошло… Неужели вы до такой степени меня боитесь?

Офелия попыталась оправдаться:

– Мне сегодня и без того пришлось выдержать тяжкое испытание. А вам невредно было бы взглянуть на себя в зеркало, когда вы гневаетесь, – в таком состоянии вы выглядите таким же устрашающим, как…

– Но я никогда не причиню вам зла.

Торн прервал ее так резко, что Офелия растерялась. Впервые за долгое время она поверила в его искренность.

– Знаете, есть много способов причинить зло. Я теперь доверяю всего нескольким людям, и в настоящее время ни вы, ни Арчибальд не входите в их число.

Торн взглянул на свои большие окровавленные руки и каким-то беспомощным, неловким движением вытер их о рубашку, словно только теперь осознал, как ужасно выглядит.

– У меня много врагов, – мрачно сказал он. – Но я не хочу относить вас к их числу. Скажите же мне, что я должен сделать. Ведь вы для этого сюда пришли, не так ли? Вы хотите предложить мне сделку; я вас слушаю.

Офелия предпочла бы вести разговор где-нибудь в другом месте, а не в этой разоренной комнате и не с этим собеседником в кровоподтеках, но отступать она не хотела.

– Мне нужна работа.

– Ра-бо-та… – повторил Торн со своим жестким акцентом, выделяя каждый слог. – Но у вас она уже есть.

– Я убедилась, что не гожусь для роли вице-рассказчицы. Мое сегодняшнее выступление провалилось. Не думаю, что монсеньор Фарук захочет еще когда-нибудь меня слушать.

Если Торн и был разочарован новостью, то никак этого не выказал.

– Фарук не лишит вас своего покровительства. Вы слишком много для него значите. В конце концов он забудет о случившемся. Он всегда все забывает.

Офелия горячо надеялась, что Торн прав. От одного лишь воспоминания о гневе Духа Семьи ее пронизывала жгучая невралгическая боль.

– Я подумала и решила, что самое лучшее – открыть кабинет чтения. Там я могла бы заняться экспертизой семейных вещей, чтобы подтверждать их подлинность, или же…

– Принято, – сказал Торн, даже не дослушав.

Офелия удивленно взглянула на него: она не ожидала, что так быстро добьется согласия.

– Только попрошу вас не демонстрировать свою работу перед Фаруком, – продолжал Торн. – Не то он вздумает испробовать ваше умение на своей Книге, а его Книга – это мое дело. Что-нибудь еще?

– Я наняла себе в помощники одного человека, но у меня нет возможности платить ему. И вообще я плохо разбираюсь в денежных вопросах. Не могли бы вы оплачивать его работу, пока я не начну делать это из своих средств?

– Принято. Что-нибудь еще?

– Э-э-э… да, – пробормотала Офелия, совсем растерявшись от такой уступчивости. – Боюсь, что, прожив так долго среди иллюзий, я утратила способность отличать их от реальности. Мне хотелось бы увидеть внешний мир за пределами Небограда.

– Принято, – ответил Торн все так же решительно. – Полярная ночь на исходе, температура повышается, скоро вы сможете там прогуляться. Что-нибудь еще?

– Со дня моего прибытия на Полюс я постоянно живу под крышей вашей тетушки. Мне хотелось бы иметь собственное жилье, хотя бы скромное и где угодно.

– Принято. Что-нибудь еще?

Офелия допускала, что Торн готов пойти на некоторые уступки, но даже представить себе не могла, что он без единого возражения согласится на все ее просьбы. Видно, он и в самом деле очень хотел помириться с ней. И девушка решила ответить ему тем же. Она развязала свой шарф, протерла очки, откинула назад густые темные кудри и взглянула ему в лицо.

– Вот моя последняя просьба, самая важная из всех. Обещайте, что всегда будете честны со мной. Я знаю, что для вас я – всего лишь пара читающих рук, и не строю больше иллюзий по этому поводу, – продолжала она, теребя свои перчатки. – Я готова исполнить эту роль, но только пусть между нами будет полная ясность – уверяю вас, мы оба на этом выиграем. Я даже готова научить вас читать вещи после Церемонии передачи Дара; а вы научите меня разумно владеть когтями. И это будет нашим единственным супружеским долгом, – сказала девушка, подчеркивая каждое слово. – Теперь, когда я опять доверяю вам, постарайтесь и вы не скрывать от меня ничего, что имеет ко мне прямое отношение.

На сей раз Торн долго хмуро молчал. Тишину нарушали только завывания ветра, пытавшегося найти лазейку в скомканном плаще, которым девушка заткнула окно.

– Принято, – наконец бросил Торн.

Они долго смотрели друг на друга, чувствуя какую-то странную неловкость. Офелия ждала любого символического жеста – протянутой руки, приветливой улыбки, – но Торн застыл на месте, как мраморная глыба.

«Что ж, если мы оба так разоткровенничались, нужно воспользоваться моментом», – подумала Офелия.

– Вы надеетесь на свою память, чтобы прочесть Книгу, верно? Неужели ваша память так феноменальна?

Торн покривился при упоминании о Книге.

– Даже более чем.

– Значит ли это, что на Церемонии передачи Дара я получу и когти, и память? – настаивала Офелия.

– Все будет зависеть от вашей восприимчивости. Это не имеет ничего общего с точной наукой.

– А как обстоит дело с вашей восприимчивостью? Ведь одной только памяти мало, чтобы стать хорошим чтецом. Кроме того, – добавила девушка, вспомнив условия договора, – вы обязались освоить умение читать за три месяца. А мне понадобились на это долгие годы.

– Что ж, неудача вполне возможна, – признал Торн.

Офелия испытующе посмотрела на него. Он как будто всеми силами стремился выполнить желание Фарука, но теперь девушке казалось, что его не очень-то заботит исход этого дела…

– А что будет, если вы разочаруете монсеньора Фарука, после того как обнадежили его? Вы надеетесь, что он все-таки пожалует вам знатность?

– Конечно нет, – ответил Торн все так же равнодушно. – Но зато вы будете избавлены от неудобного мужа.

Если это была шутка, то Офелия вовсе не находила ее остроумной.

– Вы не должны так легкомысленно относиться к этому чтению. Другие, в отличие от вас, принимают его всерьез, и в первую очередь сам Фарук. Я тут получила одно странное письмо… ну, неважно… Похоже, что Книга и тайны, в ней заключенные, кому-то очень мешают. И мешают даже больше, чем ваши Отверженные, – добавила девушка, указав на пол, усыпанный осколками стекла.

Торн тяжело вздохнул; из-за сломанных рёбер этот звук напоминал сиплый свисток чайника.

– Перестаньте вы поминать эту Книгу по любому поводу. И вообще, – сказал он, подобрав с пола очередную партию листков, – извините за бесцеремонность, но вы уже достаточно поговорили о себе. С вашего разрешения, я хотел бы продолжить разборку.

– Сегодня я встретила шевалье. Он мне во всем признался.

Прежде у Офелии не было случая поговорить с Торном о гибели его родственников. Она знала только, что его сводный брат и сводная сестра жестоко обходились с ним в детстве и что они почти не разговаривали с ним, став взрослыми. Но тут Офелию ждал сюрприз: услышав ее, Торн сжался всем телом.

– При свидетелях? – коротко спросил он.

– Нет. Честно говоря, мне кажется, он слегка поврежден в уме.

И вдруг Офелию пронзила догадка: кто же другой, если не сумасшедший, мог прислать ей угрожающее письмо, заключив его словами «Богу неугодно ваше пребывание здесь»?!

– А потом у меня была очень интересная беседа с бароном Мельхиором, – продолжала она. – Он сказал, что Миражи боятся шевалье не меньше, чем мы. И еще он попросил кое-что передать вам.

– Что именно?

– Господин барон посоветовал вам обследовать имение его кузена Арнольда… нет, Харольда. И сказал, что это вам поможет при переписи домашних животных. Вы понимаете, что он имел в виду?

– Приму к сведению, – бросил Торн, перебирая обрывки какого-то каталога.

Офелия нахмурилась. И это все? Немного же для человека, который только что обещал ничего не скрывать от нее. Офелия с трудом поднялась с пола и отряхнула платье закоченевшей от холода рукой. Она совсем обессилела.

– Пойду спать. Не забудьте о своих обещаниях.

– Не забуду. Я никогда и ничего не забываю.

Торн произнес это своим «официальным» тоном, чопорно выпрямившись, словно давал ей понять, что тема личной жизни исчерпана. Офелия подумала: господи, и вот с этим автоматом я буду через два месяца связана на всю оставшуюся жизнь!

«Если мы вообще до этого доживем», – сказала она себе, окинув взглядом разгромленную комнату интендантства. И, не удержавшись, посоветовала Торну:

– Вам следовало бы смыть кровь и застеклить окно перед тем, как принимать посетителей. Не стоит давать людям лишний повод плохо о вас думать.

Не отрываясь от своего каталога, Торн вынул из кармана часы, но не стал смотреть на циферблат, а только яростно сжал их в кулаке.

– Вы хотели, чтобы я был честен с вами? Так вот знайте, что вы для меня – не просто пара рук. И мне в высшей степени наплевать, что обо мне думают другие, если вы плохо обо мне думаете! Вы вернете мне эти часы, когда я исполню все свои обещания, – рявкнул он, протягивая часы Офелии и не глядя на ее изумленное лицо. – Мой вам совет на будущее: если когда-нибудь усомнитесь во мне, прочтите их.

И бросил вместо прощания:

– Я скоро позвоню вам по поводу кабинета чтения.

Офелия пролетела сквозь зеркало и очутилась у себя в спальне, в удушливо-жарком воздухе Гинекея. Она взглянула на часы Торна, стучавшие мерно, как механическое сердце, и поняла, что этой ночью ей снова не удастся заснуть.