Дионисийские празднества устраивались в Сэндоне, Мифорде, на перекрестках дорог под Уитмором, а в Нантвиче Тристрама встретил уже налет утонченности – ярмарка. Тристрам с интересом посмотрел, как оживленно переходят из рук в руки монеты у шатров (тир, игра в мяч, испытание силы, бросание монетки в счастливый квадрат): похоже, люди снова работали и зарабатывали. Еду (среди кебабов и сосисок он заметил мелких птичек на вертелах) не раздавали даром, а продавали. Зазывалы приглашали похотливых мужчин заплатить шестипенсовик, чтобы посмотреть на Лолу и Карменситу в их сенсационном номере с семью вуалями. Казалось, что по меньшей мере в одном городе новизна бесплатной плоти начала тускнеть.

Зато, пусть в самой примитивной своей форме, возродилось искусство. Как давно в Англии не видели настоящей пьесы с живыми актерами? Поколениями люди лежали на спине в темноте спален, вперившись в водянисто-голубые квадраты на потолке: механические истории про хороших людей, у которых нет детей, и про плохих, у которых дети имеются, про влюбленных геев, про героев в духе Оригена, которые кастрировали себя ради глобальной стабильности. Здесь, в Нантвиче, зрители выстраивались в очередь возле большого шатра, чтобы посмотреть комедию «Злополучный отец». Удрученно покачав головой, что монет осталось так мало, Тристрам отсчитал плату за вход: полтора септа. Ноги у него устали, а так будет где дать им отдых.

Такова, думал он, стиснутый на скамье, была, вероятно, первая греческая комедия. На скрипучих подмостках, освещенных двумя мигающими прожекторами, рассказчик с большим накладным фаллосом излагает и грубо комментирует простенькую историю распутства. Лысый муж-импотент (импотенция представлена обвислым гульфиком) с ветреной взбалмошной женой, регулярно беременеющей от похотливых любовников, – и в результате дом полон ребятишек. Бедняга, поносимый и осыпаемый насмешками, наконец взрывается и подстерегает пару таких обидчиков на улице, но получает за свои труды по макушке. Но – узрите! – о чудо! Удар по голове сказывается на всей нервной системе: гульфик набухает и поднимается, муж больше не импотент. Коварно притворяясь, будто остался прежним, он легко проникает в дома тех любовников своей жены, где есть женщины, и укладывает их в кровать, пока глава дома на работе. Взрывы громкого смеха. Наконец, он прогоняет собственную жену и превращает свой дом в сераль. Пьеса завершается скабрезной песней и танцем.

«Что ж, – подумал Тристрам, выходя в сумерках из шатра, – скоро мужчины станут одеваться козлами и появится первая неотрагедия. Наверное, через год-два у нас будут мистерии».

Возле одной палатки с дымящейся едой щуплый человечек продавал одиночные листы-кварто, и торговля у него шла бойко.

– «Эхо Нантвича»! – выкрикивал он. – Всего один шестипенсовик!

Многие стояли рядом и читали, открыв рот. Тристрам, чуть дрожа, потратил одну из последних монет и унес свой листок в угол – так же украдкой, как несколькими днями раньше, унес подальше свою первую тарелку мяса. Листок – газета! – был почти таким же архаичным, как и комедия. Расплывчатый шрифт шел по обеим сторонам, под заголовком «Х ННТВЧ» значилось: «Издается Мин. инф. Микроволновая передача принята в 13:25. Дж. Хоутри, издатель». Частное предприятие – начало Авфазы.

Тристрам проглотил новости не жуя. Его величество предложил мистеру Окхэму сформировать правительство, имена членов кабинета министров будут оглашены завтра. Чрезвычайное военное положение будет введено по всей стране. Скорейшее установление центрального контроля над региональными (неправительственными) военными формированиями. Региональным командирам предписано явиться для получения приказов в штаб-квартиры провинций, адреса приведены ниже. Ожидается, что работа регулярных коммуникационных и информационных служб возобновится в течение сорока восьми часов. Предписано всем в течение двадцати четырех часов вернуться к работе, тяжкие наказания (не прописано какие) за отказ.

Вернуться к работе, да? Подняв взгляд от газеты, Тристрам задумался. Мужчины и женщины вокруг читали, шевеля губами, или проглядывали сообщения, недоуменно разинув рот. Никто не бросал вверх шапки и «ура» не кричал в честь новостей о водворении стабильности. Вернуться к работе? Официально он, наверное, все еще безработный – заключение в тюрьму автоматически лишало государственного служащего места. Он пойдет дальше, на Государственную ферму СВ-313. Ведь нет сомнений, что самое главное – это жена и дети? (Дети? Один из них мертв.) И вообще официально он никакой информации не получал.

Сегодня он постарается достичь Честера. Купив себе на дорогу большую сардельку за шестипенсовик, он, неторопливо жуя, отправился по дороге в Манчестер. Шагающие ноги вытащили из памяти гномический катрен, написанный каким-то забытым поэтом: