Глава 7. Чудовище

Осановец, родной поселок, остался далеко позади. Шельбово, Пиногор, Владычино, Скомово проскакивали мимо, давая знать о себе лишь силуэтами скособоченных домов, когда Отец направлял луч фонаря в их сторону. Несмотря на жуткую усталость, Прохоровы упрямо шагали сквозь тьму, боясь опоздать и не найти потом детей. Чувство злости подстегивало, побуждало к немедленной расправе над похитителями, но где их найти? Оставалось уповать, что негодяи – не каннибалы и детей не тронут. А если они будут жить, то и месть в конце концов обрушится на головы уродов. Отец найдет гадов и воплотит свои жуткие угрозы в действительность. Алекса в этом не сомневалась. То, с каким упорством он топал по заснеженной дороге, ни разу не передохнув, говорило о невыразимой скорби и злости, каких девочка еще не видела у отца.

Дочь сама не могла поверить в случившееся: слезы то и дело струились из глаз, но темнота скрывала их от отца, который несколько раз оборачивался, проверяя, не исчезла ли Александра. Она – единственная, кто остался рядом с ним. И девочка не могла представить, каково ему сейчас. Но все его движения выдавали эмоции – скорбь, злость, гнев и, ко всему прочему, – отчаяние. Он мог только следовать за похитителями, что и делал, а других вариантов не было. Месть, которой требовала его натура, не могла свершиться сию же минуту. И это его бесило! Она видела, как дрожал свет фонарика, который частенько в немой ярости сжимала рука отца.

Бушующие чувства толкали его вперед, следом за странной техникой, что оставляла прямые следы, словно по дороге проползли две гигантских гусеницы, таща на себе огромную повозку на колесах, – следы слишком широкие и сдвоенные, что указывало на немаленький размер.

Но усталость брала свое. Алекса ощущала, как наливаются тяжестью ноги. Измученное после охоты тело сопротивлялось и не хотело двигаться. Мягкое ложе откладывалось на неопределенный срок, и Саша понимала это, но пятнадцать километров, что они уже прошли по темной, заснеженной дороге, только добавили усталости. Мышцы ныли, а глаза начали закрываться. И Саша стала отставать, но отец почувствовал неладное, остановился, развернулся и посветил в лицо.

– Дочь, ты как? – обеспокоенно спросил он. Кажется, до него начало доходить, что бросаться на ночь глядя в погоню было не лучшей мыслью, но то состояние, в котором он пребывал после смерти жен, управляло мужчиной сильнее разума.

– Нормально, пап! – Александра замотала головой, прогоняя надоедливый сон и пытаясь изгнать усталость из тела, – она не хотела быть обузой отцу. Совсем-совсем не хотела, но что поделаешь с измученным организмом? – Я иду… сейчас догоню!

– Так не пойдет! – заявил мужчина. Он дождался дочери и добавил: – Нам надо отдохнуть. Тут через пару километров Юрково, дойдем и привал до утра сделаем. Чуть-чуть потерпишь?

– Я постараюсь, – кивнула Алекса, с трудом разлепляя веки.

– Хорошо, Саш, только скажи, если вдруг не сможешь идти.

И вновь – тяжкие, монотонные шаги. Свет фонарика впереди, неестественное отстраненное состояние, словно выплеснутые эмоции забрали все чувства, опустошили девочку.

В памяти почему-то возник момент, когда Александра впервые увидела цветы. Случилось это пять лет назад, Отец только начал брать дочь на охоту. Он, как всегда, оставил ее ожидать в укромном месте, вблизи низины, поросшей кривыми кустами ивняка, а сам ушел выслеживать бобров.

Девочка от любопытства и нетерпения не могла найти себе места, ходила вокруг рюкзака с патронами и припасами, оглядывалась и всматривалась в окружающее поле, в кустарник. И тут ее привлек необычный, яркий свет, мелькнувший меж ветвей. В низине, заросшей скрюченным ивняком, что-то интересное пряталось от внешнего серого мира.

Маленькая девочка с расширившимися от восторга глазами, как загипнотизированная, пошла вперед, не осознавая, что это может быть опасно. Куда там! Саша шла, раздвигая руками кусты, обходила наиболее толстые ветви, перепрыгивала, как одержимая, загнутые кверху кривые корни, но не отступала и совершенно не боялась.

По мере приближения розовый свет становился все ярче, раздавался вширь, и когда девочка вышла на маленькую поляну, то затрепетала при виде неземной красоты. Большие розовые цветы, сияющие изнутри мягким светом и раскачивающиеся от легкого ветерка, заполонили полянку. Полупрозрачные флуоресцентные бутоны оказались наполнены жизнью: девочка отчетливо видела, как по прожилкам течет жидкость.

Александра принюхалась: цветы источали терпкий сладкий запах, отчего голова стала легкой, невесомой, а глаза сами собой начали закрываться. Ровное, безмятежное покачивание из стороны в сторону приковывало взгляд, а божественный аромат заставил рот наполниться слюной. Еще чуть-чуть – и девочку сморил сон, столь крепкий, что она не почувствовала, как отец, испугавшись до безумия, нашел ее и утащил, сонную, подальше от губительного аромата страшных цветов. Как он потом рассказывал, если бы вовремя не перевернул Сашу, заставив излиться образовавшуюся слюну, то, возможно, не успел бы спасти девочку. Потом отец с канистрой солярки ходил туда, и девочка больше никогда не видела такой красоты, но никогда уже и не хотела. Теперь с красотой у нее ассоциировалась лишь смерть. И ничего больше.

Александра поймала себя на том, что монотонно и неосознанно переставляет ноги, которые и не подчиняются ей вовсе: девочку мотало туда-сюда, и никакого желания идти не было совершенно. А качающийся впереди из стороны в сторону свет, как маятник, маячил перед глазами и странно воздействовал на Сашу. Веки тяжелели, и глаза закрывались. Наконец, наступил момент, когда Алекса просто рухнула на колени, еле успев упереться в асфальт, местами покрытый снегом, руками. Лишь боль в коленях и руках заставила девочку вновь открыть глаза. Она поняла, что чуть не заснула на ходу, а отец уже обеспокоенно присел рядом.

– Ты как? Тебе плохо? – он придерживал ее за плечо.

– Я лишь чуть не заснула, папа. Не понимаю… как это произошло. Я не хотела.

– Ничего страшного, давай, я помогу, – Михаил поднял девочку и закинул ее руку себе на плечо. – Тут сто метров осталось. Давай, чуть-чуть еще. Дойдем и поспим немного. У меня тоже ноги ломит. А завтра поутру продолжим преследование. Уж больно они транспорт узнаваемый выбрали, на гусеничном ходу. Бульдозер – как бельмо на глазу: его траки бросаются в глаза, тем более, снег кончился, а дорога, испорченная его гусеницами, приведет нас к ним, куда бы они ни отправились.

Все это он говорил, пока они шли до ближайшего дома. Юрково появилось так же внезапно, как и остальные деревни. В какой-то момент свет фонаря выхватил из тьмы забор, за которым сиротливо притулилась деревянная изба с заколоченными досками окнами. Дверь оказалась не закрытой: то ли жившие здесь когда-то хозяева ушли, забрав все пожитки, то ли никого не боялись. Или… вариантов было много, но ни один из приходящих на ум не нравился Прохорову. Но отсутствие следов на занесенных снегом ступеньках говорило о заброшенности дома.

Михаил с дочерью вошли. Здесь, у печи, мужчина оставил Сашку на лавочке, а сам осмотрел дом. Небольшая кухня, покрытая толстым слоем пыли мебель и посуда. Застывшие во времени, будто из прошлой жизни, шкафы, занавески, скатерть. Если не считать пыли, везде порядок, словно жильцы приготовились, а потом спокойно сгинули.

В зале – то же самое. Шифоньер, две аккуратно заправленные кровати, стол с четырьмя стульями, тумба с телевизором, стекло которого из-за пыли не могло уже отражать, и огромный ковер во всю стену, давно потерявший цвет.

Создавалось впечатление, что хозяева проснулись как-то утром, прибрались и ушли, не заперев дверь. Отчаянием веяло от этой чистой, если не считать слоя пыли, и уютной обстановки. И тоска тронула душу, заставив заворочаться старые воспоминания о другой жизни, будто двадцать лет после катастрофы чего-то не хватало. Вот такой уютной комнаты, где все убрано, расставлено по местам. Так и захотелось прилечь на одну из чистых кроватей и укрыться чистым же одеялом.

Михаил, не обращая внимания на взвившуюся пыль, смахнул с кроватей покрывала и пошел за дочерью. Александра сидела, прислонившись к печке. Даже рюкзака не сняла, а уже тихо посапывала, видя, наверное, какой-нибудь яркий сон. Михаил аккуратно стащил с плеч девочки лямки рюкзака и, оставив его на лавочке, приподнял дочку и отвел на одну из кроватей. Уложил и накрыл одеялом, а потом вернулся и закрыл дверь на щеколду – раньше они в каждом частном доме имелись. Затем мужчина позволил и себе расслабиться. Скинул рюкзак и улегся на вторую кровать.

Но сон не шел. В голове тяжело ворочались мысли, а грудь разрывало от чувств.

Женщин, с которыми его на двадцать лет связала судьба, больше нет. И никогда уже не будет. Нина – набожная, угрюмая, но умная, Наталья – боевая, прямая, но справедливая, и Лида – шумная хохотушка-болтушка, озорная и светлая душа их семьи. Как теперь без них? Чем теперь заполнить ту пустоту, что образовалась, когда он увидел их бездыханные тела? И что теперь делать? Он сам сжег дом, а если найдет детей? Где с ними жить? Хотя не это главное. Пустых домов теперь в России на одного человека – полмиллиона. Так что выбирай – не хочу. Проблема в другом. Проблема – успеть найти детей живыми. Вот это беспокоило больше всего. Зачем кому-то понадобились чужие дети? На этот вопрос было много ответов, и большинство – настолько плохие, что Михаил отбросил эти мысли прочь. Найдет – посмотрит, а сейчас нечего гадать – только кликать беду. Не помогут ужасные мысли в поисках детей. Надо успокоиться и сосредоточиться. И выспаться, завтра обещал выдаться тяжелый день.

Наконец усталость взяла свое, и Прохоров погрузился в тревожный сон.

И снилась ему старушка. Добрая и улыбчивая, но с неимоверной грустью в глазах. Она тихо перемещалась по дому и стирала со всех поверхностей пыль. Надолго задержалась у шкафа со стеклянными дверками, всматриваясь в фотографию мужчины. Тяжко вздыхала, крестилась, а потом держалась за грудь, будто ее что-то сдавливало.

Наконец, она сменила на кроватях белье, переоделась сама, повязала на голову платок и пошла на кухню, где открыла люк в подпол и спустилась вниз. Сверху Михаилу оказалась видна часть бугра насыпанной земли. Чьей-то могилки. А бабушка аккуратно закрыла за собой крышку подпола, и мужчина вдруг осознал, что она опустилась на землю рядышком с могилкой, обняла ее и вскоре испустила дух, оставив землю, да и дом любому пришедшему. Авось да поможет кому. После Прохорову еще долго снились жены, но не мертвые, а живые. Ведь сознание жаждало увидеть их вновь, а подсознание лишь согласно потакало…

Александра тревожно вздрогнула и открыла глаза. Но не смогла пошевелиться. Неведомая сила удерживала ее на мягкой койке. Конечности стали настолько тяжелыми, что девочка не могла их поднять. Стало страшно. Где она? Одними глазами Алекса постаралась оглядеться, но увидела немного. Верх какого-то шкафа, беленые доски потолка и тусклый свет дня, еле пробивающийся сквозь заколоченные окна. В свете лучей, что пробивались через щели в досках, клубилась пыль.

Девочка с трудом вспомнила, как отец вчера затащил ее в какую-то избу у дороги. Как они долго шли и очень устали… а еще… что их дом с матерями и Алешкой теперь превратился в пепелище – огромную, исковерканную огнем могилу, которая, если не разрушится сразу, то печальным уродливым скелетом обгоревших головешек будет напоминать случайным путникам о бренности бытия.

Надо идти! Где-то похитители увозят братьев и сестер, а отец… почему он еще спит? Саша попыталась подняться, но вновь не смогла. Та же неведомая сила продолжала держать девочку. Что происходит?

И тут Александра краем глаза уловила движение: кто-то в комнате был. Она попробовала заговорить, но не смогла раскрыть рта. Создалось ощущение, что она еще спит. Но холод вдруг распространился на все члены, и озноб пробил девочку. Легкая полупрозрачная фигура прошла рядом, что-то взяла на столе и заглянула в шкаф. Алекса вздрогнула бы, если бы могла. Потом фигура исчезла ненадолго и тут же появилась вновь, присела на край кровати Саши и склонилась над девочкой. Александра всмотрелась: круглое личико, сморщенная кожа, добрые глаза, заглядывающие прямо в душу, белые-белые волосы, собранные в пучок сзади. И сквозь эту бабушку пробиваются лучи света с улицы, словно она – нереальная и несуществующая. Старушка заговорила – мягко, еле слышно, слегка покачивая головой:

– Осторожнее у падающей церкви, милая. Там змей одноглавый живет, он страстный охранник тех мест. Держи дробовик наготове, а глаза нараспашку, иначе пропадете. Потом старушки – им один яркий миг остался до вечности, не трогайте их. Откроют тайну одну они. А в середине пути спасите двух странных детей. Они в западне, чудаку, приютившему их, не верьте! Если ослушаетесь, случится страшное! Не найдете детей никогда, сами сгинете. А после, у чистого озера, на гребне холма случится бой великий. Отец погибнет – не верь! Верь в чудеса и исцеление. И главное, не забудь напомнить тем странным детям, что они странные! Пусть поверят в это и примут, иначе все тщетно… – призрачная старушка чуть помолчала и добавила:

– Помни об этом, милая, и многих бед удастся избежать. А теперь просыпайся, – с этими словами женщина ткнула пальцем девочке в лоб, легко и мягко, но по телу Саши словно пробежала искра, и Прохорова подскочила на кровати, широко распахивая глаза и часто-часто дыша.

Сон отпустил ее, сквозь заколоченные досками ставни пробивался свет, и девочка не могла поверить, что старушка ей приснилась, так правдоподобно выглядела во сне обстановка дома. Тот же стол, тот же шкаф, одна створка которого оказалась стеклянной, а на полочке стояла старая фотография в деревянной рамке. Саша спрыгнула с кровати и вгляделась в лицо. Та самая бабушка! Она – никаких сомнений!

Пораженная до глубины души, девочка медленно отошла обратно и присела на краешке кровати, понимая, что если тотчас не сядет, то, возможно, упадет, – так сильно задрожали коленки. На лбу выступил пот, и стало очень жарко. Слова, прозвучавшие во сне, громом стучали в голове, отпечатываясь в сознании навсегда:

Что они значат, для Саши оставалось загадкой, но теперь она не смогла бы их забыть. Настолько случившееся оказалось необычным, что ни объяснить, ни отвергнуть сон пятнадцатилетний подросток не мог. Это как цветы в детстве, которые только одним своим появлением вызывали в душе трепет и благоговение.

И вдруг девочка заплакала. Тихо и часто затряслись плечи, медленно опустилась на грудь голова, и с длинных девичьих ресниц закапали слезы: Саша не могла понять, почему ей приснилась какая-то странная старуха вместо семьи. В первую же ночь после катастрофы, когда перед глазами еще стоят образы мертвых матерей и жалкого братца, снится совершенно другое. Как такое возможно? Горе вновь рухнуло на плечи Александры. А пропавшие братья и сестры? Почему не снились они? А пришла лишь старушка, которую девочка никогда не знала, и рассказала невнятную сказку, и даже не сказку, а какой-то бред…

– Дочь, ты чего? – голос проснувшегося отца напомнил Саше, что она не одна. И что они полночи куда-то шли, проламывая стену мрака фонариком, а тьма сопротивлялась, рвалась навстречу и так сильно «толкалась», что Александра рухнула от нечеловеческой усталости. Значит, он проснулся. Неужели из-за ее тихих, совершенно не слышимых всхлипываний?

– Ничего, отец, ничего! – она попыталась незаметно вытереть слезы рукавом, но не смогла скрыть это движение от Михаила.

– Первый шаг в неизвестность, Алекса, всегда самый трудный, – сказал мужчина, вставая с кровати. – Дальше будет проще.

– Я не из-за неизвестности, – возразила дочь. – А из-за мам и Алешки. Неизвестность меня не пугает.

Отец нахмурился, потер затекшую во время сна шею, взъерошил волосы.

– Правильно, – вдруг согласился он. – Не стоит бояться того, чего нет. А вот того, что есть… Ну, тех уродов, что захватили твоих братьев и сестер, – стоит. За детей стоит бояться – они сейчас совершенно беззащитны перед бандитами, и им намного страшнее, чем нам. Но мы спасем их, дочь, спасем! По крайней мере, попытаемся… – отец хотел добавить что-то еще, но дочь нахмурилась и повернулась к нему. По чумазому лицу вниз бежали потеки уже высохших и размазанных слез.

– Нет, пап! – твердо сказала дочь. – Мы обязательно спасем их!

– Мне бы твою уверенность, – хмыкнул Михаил, вставая, но Алекса качала головой и твердила:

– Ты не веришь? Пап! Ты не веришь?

– Да как тут можно быть в чем-то уверенным? – мужчина вдруг ощутил раздражение и заговорил быстро, словно чеканя, как мячик, фразы. – Как можно быть уверенным, что мы их обязательно спасем? Как? Я могу точно сказать, что догоню и отомщу, но надежда, что они живы, тает с каждой минутой. Почему? – Михаил повернулся к дочери и развел руками. – Да потому что! Я был уверен, уходя вчера на охоту, что дома все будет в порядке? Был! И что? Жены мертвы, дети – похищены. Зачем? Для чего? Я не знаю! Но жизнь из спокойной превратилась в непредсказуемую! Настолько, что я могу быть уверен лишь в себе. Да – дойду, чего бы мне это ни стоило, да – отомщу и все припомню уродам, да – если придется, оплачу тела детей, но в том, что они будут живы, – не уверен. Мир еще двадцать лет назад слетел с катушек! Двадцать лет назад, только представь! И за это время безумие лишь развивалось, усугублялось, и неизвестно, насколько оно разрослось! А что, если на земле больше не осталось нормальных? Что, если все окунулись в бездну разрастающейся паранойи, где благополучно и растворились?

– Но Потемкин? Он же был совсем нормальным, – попыталась протестовать дочь, но отец отмахнулся.

– Мы этого не знаем наверняка. Чтобы избежать смерти, многие способны притворяться и изображать нормальных.

– Отец! – воскликнула вдруг Алекса. – Да что ты такое говоришь? Что тебя укусило? Потемкин – нормальный! Я это в его глазах видела! Да! Видела! Они были полны любви к семье.

– Погибшей…

– Да! Погибшей! Но любовь никуда не исчезла и меньше от потери не стала! Надо не быть уверенным! Надо верить! И тогда мы не просто найдем их, но и спасем!

– Хорошо! – Михаил на мгновение замер, обдумывая что-то. – Будем верить. Знаешь, ты права. Я просто поддался слабости, я… я… возможно, я просто хотел, чтобы ярость полностью овладела мной – так легче мстить. Но ты права. Во имя наших близких надо верить.

– Да, пап, – Александра улыбнулась. Ей тоже очень хотелось верить, что братья и сестры живы, и они преследуют бандитов не просто так. Да и странный сон лишь подогревал эти чувства, предрекая их спасение.

– Ладно, дочь, – Михаил, наконец, улыбнулся. – Только нам надо спешить. Ты хорошо отдохнула за ночь?

– Да, – кивнула Саша, ощущая небывалый подъем сил после сна.

– Отлично! Только давай договоримся? Ты не плачешь, а я – верю…

– Да ты издеваешься! – воскликнула дочь и кинула в отца подушкой.

– Еще бы, – согласился тот, поймав подушку.

– Хорошо, – сдалась дочь.

– Тогда не будем медлить. Нам надо обязательно разыскать своих, – он вспомнил сон, но не стал открывать подпол, чтобы проверить – а была ли старушка? Почему-то Михаил ощутил уверенность, что старушка была.

Снаружи заметно потеплело. Снег, выпавший за ночь, таял и превращался в холодную жижу, местами освобождая дорожное покрытие. На асфальте теперь отчетливей обозначились следы бульдозера: металлические траки вгрызались в полотно дороги, выковыривая из него куски, а иногда и целые пласты там, где дорога была рассечена трещинами, словно шрамами, от пробурившей ее снизу травы. Следы явственно указывали, что похитители детей прошли здесь, и что отследить их будет несложно. Вот только управиться надо до настоящих холодов, когда снег перестанет таять через каждый день, а ляжет на долгую зиму. Тогда-то Михаилу с дочерью придется нелегко – не так-то просто будет отыскать следы бульдозера.

Юрково тоже «отряхивалось» от первого снега, скидывая его с деревьев и полусгнивших крыш с легким звуком, что, словно капель, лился теперь отовсюду. «Шлеп», – слышалось из-под дерева. «Шлеп, шлеп, шлеп…» – доносилось с другой стороны, где снег соскальзывал с крыши. Чуть темно-серые ветки, протыкая светло-серое небо скрюченными сучками, тянулись вверх. Набухшие от влаги, потемневшие и облупившиеся доски изб скрипели от натуги, словно боялись разбухнуть еще сильней и отвалиться от фасада. Дома показались из-за кустов справа, где склон холма уходил вниз, словно опасливо поглядывая на незнакомых путешественников. Слева же на холме, в двадцати метрах от дороги…

Александра резко застыла, будто увиденное ее ошарашило. Так пешеход внезапно останавливается, когда путь преграждает доселе невидимая паутина, в центре которой поджидает добычу паук. Или же когда человек видит перед собой нечто неприятное и страшное. Тело отказывается слушаться, и по членам пробегают мурашки.

– Что, дочь? Опять приступ? Ну… как ночью? – отец с тревогой остановился и подошел к Алексе. Но девочка смотрела мимо, за спину Прохорову. Он нехотя обернулся, будто та придумывала опасность, которой на самом деле не было.

– Это же обычная старая церковь, – Михаил раздосадованно взмахнул руками. – Она тут и до войны стояла, и уже тогда пустующая и разрушенная была. Церковь Михаила Архангела, если не ошибаюсь. Ее до войны так и не успели отреставрировать. А после уж некому стало. Но… Теперь ее что-то совсем перекосило…

Световой барабан с огромным куполом накренился – вот-вот рухнет или просто развалится по кирпичикам. Красная кирпичная кладка «поехала» под ним. Пустые оконные проемы трапезной чернели, пялясь на Михаила.

– Падающая церковь! – воскликнула Александра. – Отец! Нам надо быстрее уходить отсюда!

– Что? – не понял тот. – Почему?

– Осторожнее у падающей церкви… Там змей одноглавый живет, он страстный охранник тех мест… – прошептала девочка и вдруг подняла руку, указывая на что-то пальцем. Ее глаза выражали неподдельный испуг.

По спине Прохорова поползли волны страха – столько невыразимого, животного ужаса слышалось в голосе дочери. И уже оборачиваясь, Михаил понял, что увидит нечто не только странное, но и страшное. Такое, чего не видел еще никогда в жизни.

Его ожидания оправдались с избытком. Исполинская тварь, что выползала из главного входа в церковь, была настолько огромна, что своим чешуйчатым черным боком, тускло переливающимся, снесла несущую колонну и часть стены. Световой барабан с куполом, потеряв опору, заходил ходуном, расшатываясь все сильнее и теряя красные кирпичи, которые с грохотом прыгали по фасаду и валились на талую землю. В конце концов купол рухнул, засыпав красными обломками страшную тварь. Никогда доселе Михаилу не доводилось видеть столь огромную змею. Его ноги просто прилипли к асфальту, на котором стояли.

– Это же уж, мать его! Обыкновенный уж! – завопил не своим голосом мужчина. – Ты видела желтые пятна на голове? Ты видела?

– Я не знаю, что видела, – тихо пробормотала дочь, судорожно сжимая в руках охотничье ружье. Было заметно, как тряслись ее руки.

– Это уж… – все повторял мужчина, как заведенный. – Это обыкнове… Да какой, на хрен, обыкновенный?! Это самый исполинский исполин из всех чудовищ, которых я встречал на здешней земле. Это долбаный чудовищный уж! Нет, Саш, ты понимаешь?!

– Па! – одернула его Александра. – Мне нравится, что ты так впечатлился от этого монстра, но, может, лучше свалим отсюда?! Пока…

А меж тем куча кирпича зашевелилась, люди в страхе отпрянули. Они не ожидали, что столь огромная махина купола просто не сможет раздавить чудовище.

– Беги! – просипел отец. – Сашка, беги! Вниз по склону. Там, где-нибудь за деревней, встретимся.

– Но… – хотела возразить дочь, но тут куча «взорвалась» обломками камня. Разъяренное чудовище освободило голову из завала и ощерило пасть, зашипев. Острые зубы размером с кинжалы заскрипели о чешуйчатый подбородок, сдвоенный язык выскочил и тут же исчез в широкой пасти. Ярко-желтый глаз с вертикальным зрачком освободился от прозрачной пленки и уставился на людей.

– Беги! Не спрашивай! – заорал, уже не стесняясь, Михаил, а когда Александра ломанулась вниз по склону через хлесткие ветки ивняка, добавил вдогонку: – Меня не жди! Нам надо разделиться, тогда кто-нибудь выживет!

Последние слова донеслись до Алексы смутным ревом. Ветки хлестали по щекам, терзали вязаные перчатки, продирались сквозь шерсть и царапали кожу. Девочка два раза упала, поскользнувшись на влажной земле и скрытых под мокрым снегом корнях. Ноги отозвались болью из-за вчерашнего марш-броска. Земля хлестнула по лицу мокрым снегом, когда Саша не удержалась на ногах. Но девочка рванулась вверх, перепрыгнула последние ветки и побежала к ряду похожих друг на друга изб. Меж местами повалившимися полусгнившими заборами, укрывавшими покинутые строения, находились широкие сквозные прогоны, ведущие на другую улицу. И Александра со всех ног бросилась туда, стараясь перегнать смерть, скользившую за ней.

Позади трещали сучья ивняка, видно, отец побежал напролом сквозь кустарник, чтобы хоть как-то задержать змею, отвлечь на себя. А гадкое шипение уже настигало мужчину, расползаясь меж деревьев, словно целая стая змей сейчас охотилась за ним.

Когда голова твари показалась из кучи кирпича, больше всего Михаил испугался за дочку. Он проорал ей приказ бежать, а сам что есть мочи бросился следом, но потом свернул, начав продираться сквозь густые ветки кустарника. Расчет был прост: так он становится более уязвимой, а значит – легкой добычей. Огромный змей свернет за мужчиной и попробует преследовать его, но ивняк будет так же мешать и монстру из-за его размеров.

Так и случилось. Прохоров продирался сквозь густой кустарник, а позади, шипя и пытаясь огибать кусты, догоняла змея. Ей так же, как и человеку, мешали жесткие ветки. Огромное тело для змеи оказалось минусом в этом густом природном заборе. Но и минус гигант научился использовать.

Змея тянулась вверх, а потом наваливалась на сучки – и те с треском лопались. И чудовище медленно, но верно продвигалось вперед, туда, где человек выпутывался из назойливых прутьев. А Михаил уже сбросил рюкзак: он цеплялся сильнее всего и мешал продвижению. Прохоров оставил лишь автомат и уже давно дослал патрон, но стрелять на бегу через кустарник смысла не было. Надо было дождаться подходящего момента.

Ивняк заканчивался. Мужчина уже с нетерпением ждал, когда эта пытка прутьями прекратится и он выскочит, наконец, на ровную местность и припустит, что есть мочи, подальше от чудовища. Другой вопрос: сможет ли он ускользнуть от гада? Но его решением лучше заняться потом, когда препятствие из спутанных веток останется позади.

Шипение раздалось ближе. Наверное, монстру надоело играть в догонялки, и Михаил почувствовал сильный толчок – змея сделала отчаянный бросок на жертву, сминая и кромсая сучья ивняка, как бритва срезает щетину. Голова монстра пронеслась в каком-то метре от Прохорова, отклоненная теми же прутьями. Мужчину хлестнуло по спине, и он от неожиданности и силы удара полетел вперед, тоже ломая своим телом ветки. И… наконец, выскочил из кустов и покатился по скользкому мокрому склону, пытаясь одновременно подняться.

Змей рассвирепел. Огромное черное тело задергалось от ярости, ломая и расшвыривая ветки кустарника. Когда уж продолжил охоту, от ивняка остались лишь короткие пеньки, торчащие из черно-бурого грязного месива. Даже сброшенный Михаилом рюкзак куда-то отлетел из-за неистовой энергии разъяренного змея. И чудовище очень энергично поползло следом за Прохоровым, уже почти добежавшим до одного из прогонов меж заборами.

Мужчина оглянулся очень вовремя, чтобы увидеть, как голова всего за мгновение переместилась на пятнадцать метров вперед и чуть не ткнула его острым, как сабля, клыком. В невероятном прыжке, какие иногда совершает человек на грани смерти или при слишком серьезной опасности, Михаил успел сменить направление. Но это лишь на долю секунды отсрочило его гибель. Тварь тут же подобралась и вновь сделала смертельный бросок, широко раскрыв пасть, выставив вперед нижние, короткие клыки, а верхние держа наготове, чтобы накрыть добычу довершающим смертельным ударом сверху. Тело змеи слегка скользнуло по мокрой траве, скрытой таявшим снегом. Рывок получился неуклюжим, что и спасло Прохорову жизнь.

Мужчина почувствовал в левом плече невыносимую боль. Михаила подняла в воздух неведомая сила, и челюсть сомкнулась на его руке, так и не задев ее верхними клыками – голова змеи ушла с траектории влево, и змей зацепил Прохорова лишь одним нижним клыком. Тем не менее, мужчину зацепило и со страшной силой бросило вперед, вслед голове твари.

Теперь он был нанизан на клык змеи, словно какая-то лягушка. Только вот Михаил не был лягушкой. Хоть автомат и выпал из рук, но зато остался нож. Широкое лезвие с зазубринами на тыльной стороне, канавка для стока крови и удобная рукоятка – из руки не выпадет, главное – лишь превозмочь дичайшую боль и не провалиться в обморок от шока. Но люди способны на невозможное в кризисных ситуациях.

Голова змея пролетела по инерции дальше, волоча за собой Михаила. Забор, встреченный по пути, разлетелся в щепки, и уж чуть не врезался в дом, вовремя затормозив. А Прохоров, не теряя времени, начал быстро тыкать наобум ножом в ужасающую морду. Часть ударов пропала зря – лезвие просто соскальзывало с твердых бронированных пластин, покрывавших тело. Но часть попала меж ними, и змей замотал головой, пытаясь скинуть добычу с клыка, раззявив пасть, чтобы не мешали верхние клыки. И Прохоров стал вонзать нож в доступную теперь змеиную глотку. Чудовище разразилось серией шипящих звуков, в которых различалась боль. Но Михаил совершенно отчетливо понимал, что это ничем хорошим не закончится. В голове уже появился вакуум, который высосал все мысли, кроме одной.

И в этот миг перед мордой чудовища материализовалась Александра. Выпрыгнула откуда-то из-за угла, подняла вверх охотничье ружье и выстрелила прямо в раззявленную змеиную пасть, чуть выше горла. Туда, где, по предположению девочки, находился мозг. И она не ошиблась. Тварь забилась в конвульсиях, задрала голову и уронила ее вниз, навсегда затихнув.

Последним, что запомнил Михаил, прежде чем потерять сознание, была Александра, метнувшаяся к нему. На ее лице отразился весь ужас происходящего и страх за отца. А потом тьма поглотила мужчину.