Глава 30

Первый урок прошел спокойно. В классе оказалось довольно много детей, но Оля безошибочно выделила лидера – Сашку. Парень выглядел странно – часть лица будто бы не двигалась и говорил он с заметным шипением. И не улыбался. Совсем. Но и это не лишало его привлекательности. Скорее наоборот. А еще Сашка был безусловным школьным авторитетом. К каждому его слову прислушивались.

Рядом с ним постоянно крутилась симпатичная девочка с длинными волосами – Вероника. Его девушка, которую он время от времени одаривал вниманием. С Олей Сашка пока не разговаривал, просто присматривался, но она чувствовала смутную угрозу, исходящую от него. Неужели история с Тимуром повторится? Ей стало плохо от одной мысли.

Мама разрешила надеть Оле коричневое платье и накинуть легкое пальто. В первый день девочка распустила волосы, и ей самой понравилось собственное отражение в зеркале.

Вместе с мамой они пришли в школу, принесли ксерокопию свидетельства о рождении секретарю директора (сама Мария Семеновна отсутствовала по причине болезни). Учитель биологии – Антонина Петровна – не показалась Вере знакомой. Тучная, фигуристая дама под сорок, одетая в немного старомодный костюм – юбка-карандаш ниже колен и приталенный пиджак из черной синтетики, отороченный неким подобием атласа. Под ним белая блузка, поверх которой красовалась мощная золотая цепочка. Туфли на практичном низком каблуке. Короткая стрижка, невнятного цвета глаза и отчетливые признаки увядания на еще не старом лице.

Во время короткого разговора Антонина Петровна постоянно отводила глаза и комкала в руках носовой платочек. Вначале Вера насторожилась, но потом списала все на неловкость перед «городской». Поцеловав дочь в макушку и пожелав ей хорошего дня, она отправилась домой – работы с садом было непочатый край, вчера удалось расчистить лишь один угол. Вера планировала посвятить весь день растениям.

Еще до начала первого урока к Оле подошли познакомиться одноклассницы – Катя и Ира. Задали ни к чему не обязывающие вопросы. Оля отвечала сдержанно и вела себя как молодая кошка, которую привели в незнакомый дом – ко всему присматривалась и принюхивалась. Но девочки ей понравились, и она понадеялась, что у нее появится шанс на настоящую дружбу.

Вторым уроком была биология. Олю немного расстроил вид самого кабинета – одинокое пособие на стене было посвящено циклу превращения гусеницы в бабочку. Побитый жизнью и поколениями учеников скелет притаился в углу кабинета. Ничего общего с ее старой школой, где почти на каждом уроке они проводили какие-то эксперименты, работали с микроскопами и даже ставили опыты на мышах.

Биология была любимым Олиным предметом, в котором она ощущала себя как рыба в воде. В старой школе они уже прошли анатомию и перешли к изучению генетики, которая неимоверно заинтересовала Олю. Поэтому первые же слова Антонины Петровны разочаровали девочку:

– Откройте свои учебники на странице шестьдесят четыре. Тема урока «Иммунитет». Пишем в тетради: иммунитет – это совокупность защитных механизмов, которые помогают организму бороться с разными чужеродными факторами. Есть два вида иммунитета – врожденный и адаптивный.

– А также естественный и искусственный, – прошептала Оля, не обратив внимания на то, что учитель сделала паузу.

– Что? – не поняла Антонина Петровна, не расслышав ее слова.

Оля смутилась.

– Извините.

– Нет, повтори, что ты сказала? – В голосе учительницы послышались истерические нотки. – Встань, когда с тобой разговаривают.

Весь класс замер. Сгорая от стыда, Оля встала со своего места.

– Повтори, что ты сказала? – потребовала Антонина Петровна.

– Извините, я просто подумала, точнее… обычно есть еще одна квалификация – естественный и искусственный иммунитет. То есть врожденный и тот, что мы приобретаем впоследствии вакцинации.

Антонина Петровна вцепилась в платочек, который так и продолжала держать в руках. Поджав губы и сузив глаза, она прошипела:

– Ты думаешь, что умнее преподавателя?

– Нет, что вы, – опешила Оля, – я просто автоматически…

– Что «автоматически»? Кто вообще в пятнадцать лет интересуется видами иммунитета?

Оля опустила голову и глубоко вдохнула, чтобы не разрыдаться.

– Извините, – прошептала она.

– Садись, – царственно кивнула Антонина Петровна и еле слышно добавила: – Ведьмино отродье.

Оля резко подняла голову и уставилась на преподавательницу. Глаза девочки позеленели от подступившей влаги, медное золото волос обрамляло обескровленное лицо. Учительница вздрогнула, но попыталась взять себя в руки.

– Продолжаем. – Антонина Петровна взглянула в конспект. – Выделяют центральные и периферические органы иммунной системы…

Дальше Оля не слушала, просто записывала автоматически то, что бубнила Антонина Петровна, но думала о своем. Слова учительницы не выходили из головы. Ольга готова была поклясться, что та назвала ее ведьминым отродьем, но почему? Как ей даже в голову такое пришло? Неужели позвонила в ее старую школу? Но ведь откуда учительнице знать о них? Возможно, обидные слова ей просто послышались? К концу урока Оле почти удалось убедить себя в этом.

Однако стоило прозвенеть звонку, как все ее убеждения разлетелись, словно замок из песка от удара волны. Девочки, еще недавно пытавшиеся наладить с ней контакт, схватили рюкзаки и вылетели из класса как ужаленные. За ними потянулись мальчики и Вероника, тщетно попытавшаяся увести за собой Сашку. Но тот не двинулся с места, задержал на Оле пристальный взгляд:

– О чем это биологичка?

– Не знаю, – быстро бросила Оля и схватила сумку, перекинув ее через плечо. Нет, проблема была не в школе, проблема в ней самой. Ей везде будет плохо, ее везде будут ненавидеть, потому что с ней что-то не так.

– Вы чего сюда приехали? – Сашка последовал за ней, хватая на ходу рюкзак и не обращая внимания на развязавшийся шнурок. Парень был похож на чучело, установленное по чьей-то странной прихоти посреди изысканного сада – плода кропотливого труда талантливого дизайнера. Удивительно некрасивое и асимметричное лицо, выворачивающиеся при разговоре губы, худощавое подростковое тело. И все это упаковано в продукцию лучших итальянских и американских дизайнеров.

– Надо было, – отрезала Оля. Ей хотелось, чтобы пацан оставил ее в покое. Чтобы ее вообще никто не трогал. Еще больше хотелось к маме, домой, но Ольга была уверена, что мама не обрадуется, если дочь в первый же день сбежит из школы.

– А кто твои родители? – проявил настырность Сашка, немного ускоряя шаг и перекрывая Оле пути к отступлению.

– Слушай, что ты ко мне прицепился? – Оля резко остановилась, и парень едва не налетел на нее.

– Ну не каждый день у нас «ведьмины отродья» в школе появляются, – прошепелявил Сашка.

– Заткнись, – прошептала Оля.

Значит, все-таки не почудилось. Но как они могли узнать о том, что случилось с Тимуром? Может, сюда позвонили из предыдущей школы или отсюда позвонили туда, чтобы потребовать какие-то документы? Оля почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Она покачнулась и схватилась за голову.

– Ты в порядке? – забеспокоился парень.

Оля, не отвечая, сделала шаг в сторону, проскользнула мимо Сашки в дверной проем и пустилась бежать.

– Эй, ты куда? У нас еще инглиш! – крикнул ей в спину Сашка, но Оля его уже не слышала.

Она уходит из школы, прямо сейчас.

Больше ошибок она не совершит. Никаких закрытых помещений – туалетов, кладовок, укромных местечек. Никаких игр в прятки со смертельной опасностью.

Девочка вырвалась на улицу и побежала по направлению к главной улице. Там, за домом из желтого кирпича, украшенным резными зелеными наличниками, начиналась их маленькая улочка с романтичным названием Вишневая. Оля быстро пересекла главную улицу, не встретив ни единого человека по пути, и свернула к дому. Задыхаясь, пробежала несколько сот метров, толкнула дверь забора и очутилась в саду.

– Мама!

За те несколько часов, что дочь пробыла в школе, Вере удалось завершить большой этап работы – она выкорчевала старые ягодные кусты, оставила лишь молодые побеги, подвязала их. Избавила деревья от мертвых веток, побелила стволы, старательно замазывая раны, нанесенные зайцами за те несколько лет, что за садом никто не ухаживал. Ей удалось проредить заросли и очистить для прохода тропинку, ведущую от калитки в глубь сада. Саму калитку она ошкурила и покрыла заново краской, придав ей более или менее пристойный вид.

Работая, Вера разговаривала с каждым деревом, словно со старым знакомым, с которым не виделась много лет. Отчасти это соответствовало действительности. Ведь именно деревья были ее лучшими друзьями в одиноком детстве. С ними всегда было спокойно и хорошо – они ничего не ждали, не требовали и не осуждали. Росли на радость Вере и каждую весну, лето и осень дарили ей лучшее из того, на что были способны.

Яблоня и груши разрослись вместе со старой вишней, а вот абрикос, похоже, отжил свой век. Если не зацветет, надо будет его заменить.

Солнце пригревало. Она сняла кофту, оставшись в футболке с короткими рукавами. Светлые волосы прилипли ко лбу, но Вера не замечала неудобств – ей было хорошо. Из состояния нирваны ее вырвал оклик дочери. Бросив секатор, Вера кинулась к калитке:

– Оля? Что случилось?

– Мама, меня опять назвали ведьмой! – задыхаясь, прошептала девочка. Глаза ее наполнились слезами, на бледных щеках две багряные полоски – в последний раз у дочери на щеках был такой румянец, когда она заболела пневмонией.

Вера откинула волосы со лба и наконец-то почувствовала, что вспотела.

– Ты о чем? – осторожно поинтересовалась она.

– Антонина Петровна назвала меня ведьминым отродьем. – Оля кинулась к матери, абсолютно по-детски ища в маминых руках спасение.

Вера крепко обняла дочь и поцеловала в волосы. Мысли заметались, как обрывки старой газеты, раздуваемые ветром в разные стороны, – отдельные слова, оборванные заголовки, разрозненные картинки.

– Ну-ну, тихо, успокойся, расскажи мне, что произошло. – Приобняв дочь, Вера попыталась увлечь Олю в дом, но девочка не сдвинулась с места.

– Нет, я не пойду. – Она снова стала задыхаться.

Вера отстранила дочь от себя, взяла ее лицо в руки и посмотрела в глаза.

– Вдохни, выдохни и расскажи, что случилось?

Оля глубоко вдохнула и принялась путано объяснять:

– Вначале все было нормально. Я даже познакомилась с девочками из класса, потом началась биология, и учительница стала диктовать конспект. Мы проходим иммунитет, она назвала только два его вида, и я думала, она продолжит, ну и тихо сказала, что есть еще два.

Вера с трудом подавила вздох. Это ее вина, ей следовало бы объяснить дочери разницу между лучшей городской гимназией, где учеников поощряют высказывать свое мнение, и сельской школой, где учитель царь и бог, а ученики не имеют права открывать рот, пока их об этом не попросят.

– И что? – поторопила она дочь.

– Она… она сказала, что я ведьмино отродье. – Оля наконец-то посмотрела на мать и заметила, что с той что-то произошло. Она не могла точно сказать, что именно, но мама была не такой, как всегда. На какую-то долю секунды девочке стало страшно, и Оля отшатнулась.

Вера не заметила движения дочери, погруженная в свои ощущения. Впервые за семнадцать лет она пожалела о своем решении больше никогда не применять дар. Она могла бы за пару часов свести эту Антонину Петровну в могилу за то, что та посмела так обойтись с ее дочерью. И самым страшным было то, что Вера этого хотела. Слова заговора и вся последовательность действий моментально всплыли из глубин подсознания, где были тщательно похоронены, запечатаны, законсервированы и, казалось, забыты навсегда. Но, очевидно, некоторые вещи просто прошиты в ДНК.

За несколько секунд Вера изменилась даже внешне – скулы заострились, глаза впали, стали глубокими, сменили цвет со светло-голубых на почти черные – зрачки расширились до предела, на руках проступили вены.

– Помогите, пожалуйста! Помогите! – Петр ворвался во двор, как огромный ледокол, подминая под себя обрезанные ветви и садовый инвентарь.

Увидев Веру, он на какую-то долю секунды почувствовал невероятное облегчение, почти сразу же сменившееся шоковым состоянием. Соседка вовсе не походила на ту женщину, которая вчера на крошечной кухне гостеприимно угощала его супом. Глядя ей в глаза, Петр почувствовал, как по коже пробежали мурашки, а волосы на голове встают дыбом. Он сделал шаг назад.

Вера тряхнула головой, переключая мысли с глупой учительницы на Петра.

Наваждение рассеялось. Перед ним снова стояла невысокая симпатичная блондинка, вопросительно смотревшая на него.

– Что случилось?

– У вас… у вас есть телефон? – Петр провел рукой по лицу, отгоняя страшную картину. Ему показалось, ну конечно же, показалось. Вот Вера, такая как обычно, и она поможет. Она единственная, кто способен сейчас им помочь. – Вызовите «Скорую»! Пожалуйста.

– Телефон внутри. – Вера кинулась в дом, Петр и Оля последовали за ней.

– Это Настя… Она рожает, я принимал роды, но что-то пошло не так. – Голос Петра дрогнул.

Вера быстро шагнула в сени, отметив, что дочь, забыв о собственных волнениях, последовала за ней.

Ситуацию с учительницей можно обдумать позже. Не было нужды обладать даром предвидения, чтобы понимать – в данный момент требуется спасать не Олю, а любителей жизни в природных условиях.

Вера схватила трубку стационарного телефона – до этого момента они даже не потрудились проверить, работает ли тот. К счастью, в трубку полились гудки. Вера набрала номер «Скорой» и повернулась к Петру – тот еле держался на ногах. Испарина, смертельная бледность – все симптомы человека, собственными руками сводящего в могилу любимого и не уверенного, действует ли он правильно. Вера протянула мужчине трубку, он взял ее и тут же уронил на пол – Вера успела поймать в последний момент.

– Алло? – раздался уставший голос дежурной.

– Село Александровка, улица Вишневая, дом четыре. У женщины начались роды, пожалуйста, приезжайте поскорее, – твердо продиктовала Вера.

Она бросила трубку на рычаг и, поколебавшись несколько секунд, властно скомандовала Петру:

– Пойдем. Оля, останься в доме.

– Но…

– Останься. – Вера повысила голос и позвала собаку: – Буран, охранять. – Она повернулась к дочери и немного мягче пообещала: – Я скоро буду.

Оля кивнула. Вера быстрым шагом, переходящим в бег, бросилась вон из дома. Петр едва поспевал за ней.

– Если вы будете рядом, ей это поможет… – бормотал он.

Вере хотелось ударить молодого человека. Идиот. Нашел с чем играть: беременность и роды – это не рулетка в казино! Но сейчас нельзя тратить энергию на конфликты, она потом объяснит все соседу. Да и он наверняка уже сам все понял.

Переступив порог соседского дома, Вера почувствовала ржавый запах крови. Безошибочно бросилась в ванную, распахнула дверь и остановилась на пороге. Все оказалось еще хуже, чем представлялось.

Настя лежала в ванне, наполненной до краев водой. Точнее, воды там практически не было, девушка плавала в собственной крови.

– Кипяток, чистые простыни, одеяло, большие ножницы, – властно скомандовала Вера Петру.

Приложила руку к шее девушки – пульс еле бился, Настя была без сознания. Вера, не раз ассистировавшая матери и бабке на родах, с ходу смогла поставить диагноз – полное предлежание плаценты. Хуже и быть не могло. В запасе максимум минута-две. И да, она поклялась, что больше никогда и ни при каких обстоятельствах не воспользуется даром, но сейчас смерть ощерилась ей в лицо, обезобразив фарфоровое личико Насти, высасывая ее дыхание, посеребрив ее волосы и напиваясь до краев ее кровью. Это было страшно. Никакие принципы и обещания не стоили жизни двоих людей.

Все эти размышления пронеслись где-то в глубине обостренного сознания, пока Вера продолжала отдавать четкие команды Петру:

– Постели одеяло на пол, сверху простыню и достань Настю.

– Но…

– Никаких «но», – повысила голос Вера, – делай так, как я тебе говорю.

Петр не осмелился ослушаться. Ту женщину, которую он видел в соседском саду несколько минут тому назад, ослушаться было нельзя.

Быстро раскатав одеяло и кинув на него чистую простыню, он достал жену из ванны. Вместе с водой на пол хлынули потоки крови. Фантасмагорическое зрелище. Белое тело на белых простынях в кровавых подтеках.

– Может, дождемся врачей? – робко предложил он.

– Жди, если хочешь две могилки потом в саду выкопать, – равнодушно кивнула Вера, раздвигая ноги девушки и ощупывая влагалище.

Она не ошиблась с диагнозом – полное предлежание. Плацента не дает ребенку опуститься в таз. Из-за сокращений она отслаивается все сильнее, кровотечение усиливается. Абсолютное показание к кесареву сечению. В самостоятельных родах с таким диагнозом мать и дитя всегда гибнут.

Вера положила руку на живот девушки и не ощутила движений ребенка. Поздно. Надо попытаться спасти хотя бы одну жизнь.

Вера переместила пальцы на низ живота Насти, накрыла их второй рукой, закрыла глаза и представила, как плацента поднимается.

– Я ведь уже потерял, – начал оправдываться Петр.

– Заткнись и выйди отсюда, – грубо прервала его Вера.

– Я останусь, – попытался возразить он.

Вера обернулась и, сузив глаза, посмотрела на Петра.

И снова перед ним был другой человек. Совсем другой. Страшный.

Петр молча вышел из ванной, прислонился лбом к старой стене – вся в трещинах, он так и не успел ее покрасить. Сегодня все было еще ужаснее. Намного ужаснее, чем в тот день, когда он потерял и жену, и сына из-за врачебной ошибки. «Один шанс на тысячу, что такое могло произойти», – сказали ему тогда. Но это происходило снова!

А ведь Петр поклялся больше не допустить даже одной тысячной такой возможности. Пообещал самому себе, что с Настей все будет по-другому. Он сделал все, что мог, – увез вторую жену из города, оградил от стрессов, спрятал от врачей, все же было хорошо, но…

Ему захотелось спуститься в подвал, подвесить к мощному крюку, на котором покойная тетя Маня вялила мясо, ремень, встать на табуретку, а потом толкнуть ее ногой изо всех сил, чтобы не дать самому себе ни единого шанса. Ведь сегодня он своими руками убил двоих самых родных людей.

– …как птенец легко вылупится, так и человеческое дитя без мук родится, да будет на то воля твоя и моя, – бормотала за дверью Вера.

Она полностью сконцентрировалась на тех процессах, которые происходили сейчас в организме Насти. Вот плацента поднимается, ребенок входит в родовые пути головкой вперед, вот кости таза раздвигаются, вот Настино тело толкает младенца на выход. Еще, еще. Настя по-прежнему находилась без сознания, но Вера делала за нее всю работу. Это она испытывала схватки, она тужилась, она выплевывала головку младенца на первой потуге, потом плечи на второй и на третьей. Это ее младенец выбирался из той пещеры, которая девять месяцев назад подарила ему жизнь.

– Ножницы окуни в кипяток и неси сюда! – крикнула Вера Петру.

Тот сидел на полу, обхватив голову руками. Слова Веры донеслись до него сквозь густой туман.

– Ножницы! – повысила та голос.

Петр вскочил и распахнул дверь в ванную. Запах крови ударил в нос и немедленно закружил голову. Мужчина схватился за дверной косяк. Дрожащей рукой схватил ножницы, окунул их в кастрюлю с кипятком, обжигая руку, но не замечая этого, затем протянул их Вере, которая держала окровавленного ребенка. Настя по-прежнему была без сознания.

– Перерезай пуповину, – резко скомандовала Вера.

– Я не смогу. – Петр сделал шаг назад.

– Сможешь. Только подожди, отпульсирует. – Вера снова посмотрела на Петра, и в тот же момент он осознал – ее нельзя ослушаться. Немыслимо.

Вера прижала ребенка к груди. Женщина, вся в крови и слизи, тяжело дышала. Ребенок не подавал никаких признаков жизни. Неизвестно, когда началась отслойка.

– Перерезай, – скомандовала Вера, заметив момент, когда пуповина перестала пульсировать.

Петр справился со своей задачей со второго раза. И продолжал стоять, так и держа ножницы в руке. Он посмотрел на Веру, затем на синюшное тельце в ее руках, затем снова на Веру.

– Он умер? – тихо спросил Петр.

– Она. Это девочка.

– Можно?

Вера кивнула и отдала Петру ребенка. Тот прижал крошечного человечка к себе и не заметил, как по лицу градом покатились слезы.

– Прости, прости меня, – начал шептать он, – прости.

Еще и еще раз, как безумную мантру, которая могла бы вернуть жизнь крошечному созданию, раз за разом выкрикивая:

– Прости меня, прости, прости!

Казалось, его голос заполонил собой все вокруг, пробрался внутрь головы Веры и грозил взорвать ее изнутри.

– Прекрати. Отдай ее мне, – тихо приказала она.

– Про… – Петр прервался на полуслове. Посмотрел на Веру, как волчица на легкомысленного охотника, слишком близко подобравшегося к ее волчатам.

У Веры перехватило дыхание. Если Петр еще не сошел с ума, то был близок к этому.

– Я не отдам, нет. Я уже отдал один раз. Это моя вторая жена и второй ребенок, и они опять погибли, из-за меня, – прорычал он.

Вера прикусила губу.

– Иди к своей жене, она жива, дай мне ребенка. – Она снова протянула руки. – Иди, ты нужен Насте. Спаси хотя бы ее.

Поколебавшись, Петр выполнил приказ.

Вера села на пол, прижимая к себе бездыханное тельце.

Она не должна этого делать. Это против правил. Она обрекает себя на потерю. Она… Женщина провела окровавленной рукой по лбу младенца, рисуя на нем знак смерти – два перекрещенных креста с концами, загнутыми вправо. Женское начало, запускающие негативные энергии – смерть и лишение жизни. Когда знак был нарисован, Вера перечеркнула его древом жизни. Затем крошечной ручкой, перепачканной в крови, коснулась своего лба, проделывая то же движение.

– Настя, Настенька! – Петр тем временем тряс жену за плечи. Та не реагировала.

То, что Вера решила сделать, было опасно. Смертельно опасно. Она бы ни за что не пошла на такое ради взрослого человека, но с младенцем можно было рискнуть. Когда-то ее матери это удалось.

Она прижала крохотную ручку, в которой уже не бился пульс, к своему сердцу и зашептала на ухо малышке слова заговора.

Работников «Скорой помощи», приехавшей спустя десять минут, едва не сбил с ног запах крови, витавший уже в сенях. Молодой врач, идущая впереди, заглянула в гостиную. Никого.

– Смотрите в ванной, – устало вздохнула пожилая фельдшер Валентина Кузьминична. Грузная, обрюзгшая, с седыми, неряшливо прибранными волосами, она уже считала дни до выхода на пенсию. Устала на этой чертовой работе, никаких сил не хватит.

– Только осторожно, – предупредила она врача, которая не так давно приехала в их больницу по распределению и еще не утратила детскую веру в то, что сможет спасти от верной гибели циррозных алкоголиков и бесконечно больных бабушек.

– Да что вы, Валентина… – договорить врач не успела, войдя на кухню, она толкнула дверь в ванную и пошатнулась при виде открывшейся картины.

Она ухватилась за дверной косяк, но не смогла удержаться на ногах – сползла на пол, против воли теряя связь с реальностью.

Валентина Кузьминична, заглянувшая вслед за ней в ванную, поднесла руку ко рту, а затем быстро закрестилась.

– Матерь Божья.

Три человека на полу в лужах крови. Две женщины и мужчина. Одна лежит, скрючившись, прямо у входа, прижимая что-то к груди, судорожно дышит. Мужчина замер над телом другой женщины, вздрагивает в рыданиях. Женщина, которую он подмял под себя, не подает признаков жизни.

Валентина перешагнула через ту, что лежала у входа, и отдернула занавеску ванной.

Снова поднесла руку ко рту – ванна была до краев заполнена кровью. Пожалуй, даже за свои более чем сорок лет опыта работы в «Скорой помощи» она такого не видела. Ни одна семейная ссора с поножовщиной, ни даже убийство участкового и его семьи десять лет тому назад не вызвали у нее такого ужаса.

Пожилая женщина присела над мужчиной.

– Что произошло? – властно спросила Валентина Кузьминична, беря ситуацию в свои руки.

Мужчина приподнялся, продолжая по-прежнему обнимать женщину.

– Моя жена рожала, мы хотели дома…

– Идиот, – выругалась сквозь зубы Кузьминична, отодвигая Петра, – отойди, не мешай.

Петр с трудом поднялся. Молодой доктор тем временем пришла в чувство. С трудом сдерживая рвотные позывы, она встала на четвереньки и подползла к лежащей без сознания женщине, над которой склонилась Кузьминична, инстинктивно обходя ту, что свернулась калачиком у входа.

– Что это? – Голос врача сорвался.

– Роды. – Кузьминична быстро обследовала женщину – плацента вышла, кровотечения нет.

Такого она еще не видела. Бывало, что стремительно рожающие бабы-дуры не успевали доехать до роддома и извергали младенцев прямо в машине, но никогда они не теряли столько крови. Только однажды, когда Валентина Кузьминична была совсем молоденькой, одну роженицу не успели довезти до больницы – полное предлежание. Женщина умерла вместе с ребенком. Вот тогда машину «Скорой помощи» пришлось отмывать от крови.

– Где ребенок? – Молодой врач начала потихоньку ориентироваться в пространстве.

– Моя девочка умерла, – прошептал Петр.

– Где он? – снова потребовала доктор.

– Она, – упрямо поправил Петр.

– Хорошо, она. Нам необходимо констатировать смерть. – На какой-то момент девушке стало жутко.

Она в один момент пожалела о том, что не прислушалась к своим родственникам и пожилым соседкам, в один голос твердившим о том, что распределение нужно просить подальше от этих мест. Она считала себя выше, умнее и образованнее этого. Но теперь она вдруг поняла, что имели в виду близкие.

Обезумевший взгляд мужчины не сулил ничего хорошего. Доктор вдруг вспомнила сотни глупых сериалов, которые смотрела во время учебы. Возможно, они попали в логово сатанистов, принесших страшную жертву? Или он просто маньяк, сейчас достанет мачете и порубит их всех. Наверняка он что-то сделал с ребенком. И с той женщиной, которая лежит без движения возле порога. Доктор оглянулась и посмотрела на нее. Женщина зашевелилась и с большим трудом попыталась сесть. Удалось ей это с третьей попытки. С величайшей осторожностью она прижимала что-то к груди. Доктор попыталась рассмотреть, что это. Спустя несколько мгновений она почувствовала кислый привкус во рту и молнией бросилась к унитазу. Ее затошнило и вывернуло наизнанку.

Запах крови, заполонивший все вокруг, сошедший с ума мужчина, роженица без сознания, мертвое дитя, внезапно ожившая женщина. И тишина, в которой каждый ее спазм казался шумом низвергающегося водопада. Доктор склонилась над унитазом, не в силах поднять голову.

– Она жива, – послышался вдруг напряженный, с трудом проговаривающий слова голос.

Петр обернулся к Вере первым. Он попытался что-то сказать, но не смог, только смотрел на белое лицо женщины, казавшееся полностью обескровленным. Петру померещилось, будто в светлых волосах сверкнула серебряная прядь, а на лице, еще час тому назад гладком и молодом, резко проступили морщины.

Осторожно, словно боясь поверить в происходящее, Валентина Кузминична повернула голову, в один момент забыв о роженице, лежащей без сознания, и о докторе на гране потери рассудка.

Она смотрела на женщину, сидящую напротив нее. Ее окровавленное лицо, на котором были начертаны странные знаки, ее дрожащие руки с резко обозначившимися венами, ее залитое чей-то кровью тело. Ошибки быть не могло.

– Виринея? – прошептала фельдшер. – Ты вернулась…