Через два дня после событий в «Сосновом коттедже»

Их звали детектив Коул и детектив Фримонт, хотя их с полным основанием можно было бы назвать Хорошим копом и Плохим копом. У каждого была своя роль, и играли они отлично. Хорошим был Коул. Молодой – скорее всего, не больше тридцати. Куинси понравились его доброжелательные глаза и теплая улыбка, то и дело расплывавшаяся под усиками, которые он отрастил, пытаясь выглядеть старше. Когда он закинул ногу на ногу, Куинси увидела зеленые носки в тон галстуку. Милый штрих.

Фримонт был угрюм. Маленький, кряжистый, лысый и с челюстью бульдога, немного отвисавшей, когда он начинал говорить:

– Во всей этой истории нас кое-что смущает.

– Скорее даже не смущает, а вызывает вопросы, – добавил Коул.

Фримонт бросил на него сердитый взгляд.

– По ряду моментов концы с концами не сходятся, мисс Карпентер.

Они явились к Куинси в больницу, поскольку она была еще слишком слаба, чтобы вставать с постели. Ее привели в сидячее положение, подложив несколько подушек ей под спину. В локтевом сгибе торчал катетер, чьи беспрестанные покалывания не давали ей сосредоточиться на словах детектива.

– Концы с концами? – переспросила она.

– У нас есть несколько вопросов, – сказал Коул.

– Довольно много, – добавил Фримонт.

– Но я уже рассказала все, что знала.

Ее допрашивали днем раньше, когда Куинси была так одурманена горем и лекарствами, что с трудом понимала, что говорит. Но суть она передала. В этом она была уверена.

И все же теперь Фримонт сидел здесь и смотрел на нее своими утомленными, налитыми кровью глазами. Его костюм с обтрепавшимися манжетами знавал времена и получше. На лацкане призраком былых ланчей красовалось желтое пятно высохшей горчицы.

– Но ведь это далеко не все, – возразил он.

– Я всего и не помню.

– Мы надеемся, вам удастся вспомнить дополнительные подробности, – сказал Коул, – может, попытаетесь? Ради меня? Я был бы вам очень благодарен.

Куинси откинулась на подушки, закрыла глаза и напрягла память, пытаясь припомнить что-нибудь еще из событий той ночи. Но видела лишь черный, бурлящий хаос.

Что было до: Жанель выбегает из зарослей. Сверкает лезвие ножа.

Что было после: она бежит через лес, когда на горизонте уже видится подмога, ее с силой бьет толстая ветка.

Все, случившееся в промежутке, куда-то исчезло.

И все-таки она пыталась. Закрыв глаза и сжав руки в кулаки, пробивалась через хаос, ныряла в поисках хоть каких-нибудь деталей. Но нашла только какие-то обрывки. Видения крови. Ножа. Его лица. Они не добавляли ничего по существу. Отдельные кусочки паззла, не позволявшие составить представление об общей картине.

– Нет, не могу, – произнесла наконец Куинси и открыла глаза, стесняясь готовых вот-вот брызнуть слез, – мне жаль, но я правда не могу.

Детектив Коул похлопал ее по плечу; его ладонь оказалась поразительно мягкой. Он был даже красивее того полицейского, который ее спас. Того голубоглазого, который вчера примчался в палату, после того как она стала кричать, что хочет его видеть.

– Я понимаю, – сказал Коул.

– А я нет! – сказал Фримонт и подался вперед на складном стуле, который скрипнул под его весом. – Вы действительно забыли о том, что случилось той ночью? Или просто хотите забыть?

– Даже если это так, вас прекрасно можно понять, – торопливо добавил Коул. – Вам пришлось пережить страшные страдания.

– Но мы должны знать, что там произошло, – гнул свое Фримонт, – а то получается какая-то бессмыслица.

Мысли Куинси стали путаться. Исподволь подступала головная боль, легкая и пульсирующая, затмевая сердитое жжение катетера.

– Бессмыслица? – спросила она.

– Погибло много людей, – продолжал Фримонт, – все, кроме вас.

– Потому что тот коп Его застрелил! – к тому моменту она уже решила, что никогда не буду называть Его имени. – Я уверена, Он бы и меня убил, если бы тот полицейский…

– Лейтенант Купер, – подсказал Коул.

– Да-да. – Куинси сомневалась, что уже слышала это имя. Оно показалось ей совершенно незнакомым. – Лейтенант Купер. Вы расспрашивали его о случившемся?

– Да, – ответил Фримонт.

– И что он вам сказал?

– Что ему поручили прочесать окрестные леса в поисках пропавшего пациента психиатрической больницы Блэкторн.

Куинси затаила дыхание, в ужасе ожидая, что он вот-вот произнесет имя этого пациента. Когда этого не произошло, по всему ее телу прокатилась теплая волна облегчения.

– Выполняя этот приказ, лейтенант Купер услышал со стороны коттеджа крик. Направившись туда через лес, он обнаружил вас.

Куинси представила себе эту картину, которая сразу наложилась на образ сидевших перед ней детективов. Удивление Купера, когда он увидел полоску белой ткани возле ее колен и понял, что платье пропитано кровью. Ее неуверенные шаги, булькающие в ее горле слова, которые и сейчас без конца звучали в затуманенном лекарствами мозгу:

«Они все мертвы. Они все мертвы. И Он где-то здесь».

Она крепко держится за него, прижимаясь всем телом, размазывая кровь – свою кровь, кровь Жанель, кровь их всех – по его форме. В этот момент они услышали какой-то шум. В нескольких метрах слева затрещали ветки.

Он.

Продирается сквозь кустарник, размахивая руками и вихляясь на тощих ногах. Куп вытащил «Глок». Прицелился. Выстрелил.

Чтобы сбить Его, понадобилось три выстрела. Два в грудь – и он замахал руками еще больше, как только что брошенная кукловодом марионетка. И все же он продолжал идти вперед. Дужка очков съехала с уха, теперь они косо протягивались на лице, и только одно стекло увеличивало один глаз, когда Куп всадил Ему третью пулю в лоб.

– А перед этим? – спросил Фримонт. – Что было перед этим?

Головная боль нарастала, заполняя черепную коробку, будто шарик, готовый вот-вот лопнуть.

– Я правда, честно не могу вспомнить.

– А надо, – настойчиво заявил Фримонт, раздражаясь, что она не в состоянии сделать того, что не в ее власти.

– Но почему?

– Потому что кое-где концы с концами не сходятся.

Головная боль становилась все сильнее и сильнее. Куинси закрыла глаза и поморщилась.

– Что именно?

– Если вкратце, – ответил Фримонт, – то мы не можем понять, почему вы выжили, в то время как все остальные умерли.

И только в этот момент Куинси наконец услышала пробивавшееся в тоне детектива обвинение, подозрительно проглядывавшее за его словами.

– Вы можете сказать почему? – спросил он.

Тогда в голове Куинси будто что-то щелкнуло. В груди завибрировала ярость, тут же сменившаяся волной нервного возбуждения. Мяч в черепной коробке лопнул, выпустив на волю слова, которые она даже не собиралась произносить. И о которых пожалела сразу же, как только они сорвались с языка.

– Может, потому, – сказала она холодным, как сталь, голосом, – что я оказалась сильнее их.

Детектив Эрнандес принадлежит к категории женщин, которыми ты не можешь не восхищаться, пусть даже и немного завидуя. В ней все гармонично – от бордовой блузки под черным блейзером до безупречно скроенных брюк и ботильонов на едва заметном каблуке. Темно-каштановые волосы забраны назад, открывая идеальные очертания ее лица. Она пожимает мне руку одновременно крепко и дружелюбно. Она особенно следит за тем, чтобы не обращать никакого внимания на сбитые костяшки моих пальцев.

Я размеренно дышу. Стараюсь сохранять спокойствие. В точности как велела Сэм, когда подняла меня с пола на кухне.

– Буду рада помочь, – говорю я.

Эрнандес улыбается. Ее улыбка совсем не кажется натянутой.

– Замечательно!

Мы сидим в полицейском участке Центрального парка. В том самом, из которого вместе с Джеффом несколько дней назад вызволяли Сэм, хотя сейчас мне кажется, что с тех пор прошло много лет. Детектив ведет меня по тем же лестницам, по которым мне уже доводилось подниматься в ту далекую недавнюю ночь. Потом мы подходим к ее столу, аккуратному и чистому, на котором стоит лишь фотография в рамочке – двое ребятишек и мужчина с могучей грудью, судя по всему, ее муж.

А еще там сумочка.

Она лежит в самом центре стола, та самая, которую мы с Сэм оставили в парке. Ее присутствие меня совсем не удивляет. Мы подозревали, что меня вызвали именно из-за нее, поэтому по дороге в участок придумывали убедительное объяснение того, каким образом она – а вместе с ней и мы – могла прошлой ночью оказаться в парке. И все же мое тело цепенеет при виде нее.

От внимания Эрнандес это не ускользает.

– Узнаете? – спрашивает она.

Прежде чем ответить, мне приходится откашляться, чтобы выдавить слова, застрявшие там, будто случайно проглоченная куриная кость.

– Узнаю. Мы потеряли ее в парке минувшей ночью.

Едва вымолвив эти слова, я тут же хочу втянуть их обратно в рот, будто змеиный язык.

– Мы? – спрашивает Эрнандес. – Вы и Тина Стоун?

Я делаю глубокий вдох. Она, конечно же, знает и о Сэм, и о том, как ее теперь зовут. Она действительна такая умная, какой кажется. Осознав это со всей ясностью, я чувствую себя слабой. Изможденной. Когда она садится за стол, я опускаюсь на стул напротив.

– На самом деле ее зовут Саманта Бойд, – кротко отвечаю я, нервничая, что ее поправляю, – но поменяла имя на Тина Стоун.

– После событий в мотеле «Найтлайт Инн»?

Я делаю еще один глубокий вдох. Детектив Эрнандес определенно хорошо подготовилась.

– Да, – говорю я, – ей довелось через многое пройти. Как и мне, хотя я уверена, что вы и так обо всем знаете.

– Да, то, что случилось, чудовищно. С вами обеими. Мир сошел с ума.

– Это точно.

Эрнандес опять улыбается, на этот раз сочувственно, потом открывает туго набитую сумочку и извлекает из нее несколько книг в мягких обложках.

– Мы нашли ее сегодня рано утром, – говорит детектив, выкладывая их стопкой на столе, – одна из книг надписана именем мисс Стоун. Быстрый поиск по нашей базе данных показал, что ее задержали несколько дней назад, ночью. Кажется, за нападение на полицейского и сопротивление при задержании.

Я еще раз откашливаюсь и говорю:

– Это было недоразумение. Насколько я знаю, все обвинения были с нее сняты.

– Совершенно верно, – отвечает Эрнандес, разглядывая обложку одной из книг: женщина-робот на фоне лилового звездного неба, – если я правильно понимаю, той ночью отсюда ее забрали вы, так?

– Да, я и мой бойфренд, Джефферсон Ричардс. Он работает в Управлении государственной юридической защиты.

Это имя явно ей знакомо. Она опять улыбается мне, но на этот раз с мучительным напряжением.

– У него сейчас весьма непростое дело, так ведь?

Я нервно сглатываю, испытывая облегчение от того, что не позвонила Джеффу и не попросила пойти его со мной в участок. Мне, конечно же, очень хотелось, но Сэм меня отговорила. Сказала, если взять с собой адвоката, пусть даже и бойфренда, это тут же вызовет подозрения. А теперь еще выясняется, что ему вдобавок пришлось бы встретиться лицом к лицу с детективом, которая далеко не в восторге от того, что он защищает человека, обвиняемого в убийстве ее коллеги-полицейского.

– Он не очень посвящает меня в свои дела, – говорю я.

Эрнандес кивает головой и возвращается к исходной теме нашего разговора.

– Поскольку координат мисс Стоун у нас нет, я посчитала целесообразным поговорить с вами и спросить, не известно ли вам ее местонахождение. Возможно, она сейчас проживает у вас?

Я могла бы солгать, но в этом нет никакого смысла. У меня такое чувство, что детектив и так знает ответ.

– Да, проживает, – отвечаю я.

– А где она сейчас?

– Ждет меня на улице.

По крайней мере, я на это надеюсь. Когда мы выходили из квартиры, Сэм казалась совершенно спокойной, но, я подозреваю, она старалась ради меня. Теперь, оставшись одна, она, наверное, ходит туда-сюда перед входом в участок и курит третью сигарету кряду, то и дело бросая взгляды на стеклянный фасад. Мне приходит в голову мысль, что, пока я здесь, Сэм могла без труда уехать и опять исчезнуть. И, если честно, мне совсем не кажется, что это было бы так уж плохо.

– Мне, похоже, сегодня везет, – говорит детектив Эрнандес, – как вы думаете, она согласится подняться к нам и ответить на несколько вопросов?

– Разумеется, – это слово звучит пронзительно, словно визг, – думаю, да.

Детектив тянется к телефону, нажимает несколько кнопок и сообщает дежурному сержанту, что Сэм находится рядом на улице.

– Приведите ее сюда и попросите подождать у моего кабинета, – говорит она.

– У Сэм неприятности? – спрашиваю я.

– Ну что вы. Просто ночью в парке произошел инцидент. Жестоко избили мужчину.

Я держу руки на коленях, прикрыв уродливо ободранную правую ладонью чуть менее ободранной левой.

– Это ужасно.

– Этим утром его нашел человек, совершавший в парке пробежку, – продолжает Эрнандес, – он лежал без сознания. Сплошное кровавое месиво. Один лишь Бог знает, что случилось бы, если бы его обнаружили позднее.

– Это ужасно, – повторяю я.

– И поскольку неподалеку от места преступления была найдена сумочка мисс Стоун, я хотела бы поинтересоваться, не заметила ли она ночью чего-либо подозрительного. Или вы, ведь, насколько я понимаю, вы там тоже были.

– Была, – подтверждаю я.

– В котором часу?

– Около часа, может, чуть позже.

Эрнандес откидывается на стуле и задумчиво соединяет перед собой кончики пальцев с безупречно наманикюренными ногтями.

– Для прогулок по парку несколько поздновато, вы не находите?

– Вообще-то да, – отвечаю я, – но перед этим мы немного выпили. Такой мини-девичник. А поскольку я живу недалеко от парка, мы решили, что быстрее доберемся до дома пешком, чем на такси.

Это алиби мы с Сэм сочинили по пути сюда. Я боялась, что у меня не получится его рассказать, но ложь льется с моих губ без малейших колебаний и настолько легко, что я сама себе удивляюсь.

– И тогда мисс Стоун…

– Бойд, – поправляю ее я, – на самом деле ее зовут Саманта Бойд.

– И именно в этот момент мисс Бойд потеряла свою сумочку?

– На самом деле ее выхватили.

Эрнандес поднимает идеально очерченную бровь.

– Выхватили?

– Мы задержались у парковой скамьи, чтобы Сэм покурила.

Маленький камешек правды в бушующем потоке лжи.

– Пока мы стояли, мимо нас пробежал какой-то парень, выхватил сумочку и скрылся из виду. О краже сумочки заявлять не стали, потому как ничего ценного в ней, как видите, нет.

– А зачем она вообще ее с собой взяла?

– Видите ли, Сэм немного повернута на собственной безопасности, – продолжаю лгать я, – но ее вряд ли можно в этом винить после всего, случившегося с ней. Всего, случившегося с нами. Она говорит, что таскает эту сумочку в целях защиты.

Детектив Эрнандес с понимающим видом кивает.

– Такой отвлекающий маневр?

Я киваю.

– Именно. Грабителя привлекут вещи покрупнее, такие, как эта сумочка, в то время как что-то действительно ценное, к примеру, кошелек, он оставит без внимания.

Эрнандес разглядывает меня, сидя по ту сторону стола, обдумывает полученную информацию и отнюдь не торопится отвечать. Со стороны кажется, будто она считает секунды, ожидая, когда пауза станет достаточно неловкой.

– Вы хорошо разглядели человека, укравшего у вас сумочку? – наконец спрашивает она.

– Не особенно.

– Ну хоть что-то вам в нем запомнилось?

– Было темно, – говорю я, – он был одет в черное. Кажется, в пуховик. Не знаю точно. Все произошло так быстро…

Я откидываюсь на стуле, с облегчением и – признаюсь – с гордостью. Мне удалось без заминок изложить ей ложное алиби. Оно звучало так убедительно, что я и сама почти в него поверила. Но в этот момент Эрнандес тянется к ящичку стола, открывает его, достает фотографию, кладет на стол и подталкивает ногтем ко мне.

– Это может быть он?

Передо мной размытая фотография молодого оборванца. Дикий взгляд. Татуировка на шее. Тонкая и сухая кожа наркомана. Того самого, которому я сломала нос. От его вида мое сердце мгновенно замирает.

– Да, – отвечаю я, опять нервно сглатывая, – он.

– Это его нашли утром забитым до полусмерти, – говорит Эрнандес, хотя я это знаю и без нее. – Его зовут Рикардо Руис. Сокращенно Роки. Бездомный. Наркоман. Обычная грустная история. Наши ребята, патрулирующие парк, его хорошо знают. Они говорят, что он не из тех, кто станет нарываться на неприятности. Его интересуют только две вещи – где переночевать и где достать очередную дозу.

Я не отрываю взгляд от снимка. Теперь, когда я знаю как его зовут и кто он такой, мое сердце разрывается в груди от чувства вины и угрызений совести. Я не вспоминаю о страхе, охватившем меня в парке. Я не вспоминаю о выпавшем у него из кармана ноже, который подобрала Сэм. Все мысли сосредоточены только на одном: я его покалечила. Очень сильно. Так сильно, что он может никогда от этого не оправиться.

– Какой ужас, – с трудом выдавливаю я, – с ним все будет в порядке?

– Врачи говорят, еще рано делать прогнозы. Но его кто-то здорово отделал. Вы с мисс Бойд ночью ничего подозрительного не видели? Может, кто-то убегал? Или вел себя как-то сомнительно?

– Когда мы лишились сумочки, мы постарались уйти как можно скорее. Ничего такого не видели.

Я пожимаю плечами и, чтобы дополнить впечатление, хмурюсь, давая понять, что очень хочу помочь.

– Мне очень жаль, что я ничего больше не могу сказать.

– А когда я спрошу об этом мисс Стоун – простите, мисс Бойд – она подтвердит ваши слова?

– Конечно, – отвечаю я.

Во всяком случае, я на это надеюсь, хотя после минувшей ночи больше не уверена, что мы с Сэм выступаем на одной стороне.

– Я так понимаю, вы с ней близкие друзья, – говорит Эрнандес. – Вы пережили похожи трагедии. Как вас называют в газетах?

– Последние Девушки.

Я говорю это со злостью, со всем возможным презрением. Чтобы детектив Эрнандес знала: я не отношу себя к их числу. Что это осталось позади, хотя теперь мне и самой в это не очень верится.

– Да, именно. – Детектив улавливает гневные нотки в моем голосе и недовольно морщит нос. – Похоже, вам не по душе это прозвище.

– Терпеть его не могу, – говорю я, – хотя это все же лучше, чем именоваться жертвой.

– И как же вы хотели бы именоваться?

– Выжившие.

Эрнандес опять откидывается на стуле, явно впечатленная.

– Так вы с мисс Бойд друзья или нет?

– Да, – отвечаю я, – хорошо, когда рядом есть человек, близкий тебе по духу.

– Прекрасно вас понимаю. – Ее голос звучит искренне. Но вот в лице заметна толика напряжения.

– И вы говорите, она живет у вас?

– Да, на несколько дней.

– Стало быть, ее прежние столкновения с законом вас ничуть не беспокоят?

– Прежние столкновения с законом? – повторяю я, в который раз судорожно сглатывая. – Вы имеете в виду то, что случилось ночью несколько дней назад?

– Видимо, мисс Бойд не сочла нужным поставить вас об этом в известность, – говорит Эрнандес, сверяясь со своими записями. – Я тут навела о ней некоторые справки. Ничего особенно серьезного. Началось всего лет пять назад. Помимо задержания за нападение на полицейского за два дня до злополучного случая с Роки, четыре года назад она была арестована в Нью-Гемпшире за драку в пьяном виде, потом два года спустя по аналогичному обвинению в штате Мэн. Кроме того, она не заплатила штраф за превышение скорости в штате Индиана месяц назад.

Мир вокруг меня замирает. Резко, с визгом тормозит, заставляя все вокруг дернуться. Руки соскальзывают с коленей и хватаются за сиденье стула, будто я могу с него упасть.

Сэм была в Индиане.

Месяц назад.

Я натужно улыбаюсь, давая понять, что я вовсе не поражена, что все эти факты о Сэм мне хорошо известны. В действительности же в голове проносятся воспоминания, будто мелькающие страницы фотоальбома. Каждое воспоминание как фотография. Яркая. Живая. Наполненная деталями.

Я вижу письмо Лайзы в своем телефоне, сияющем во тьме льдисто-голубым светом.

Я вижу Джону Томпсона, с искаженным лицом хватающего меня за руку.

Я слышу низкий, озабоченный голос Купа.

Я вижу, как Сэм в парке прикрывает своей курткой мою окровавленную одежду, тащит меня к воде и смывает кровь с моих рук. Так ловко и решительно. Вижу, как она сгребает эту одежду в охапку, будто это для нее самое обычное дело.

Я вижу, как она ругается, продираясь сквозь толпу журналистов на улице, совсем не опасаясь камер и не выказывая удивления, когда Джона говорит, что Лайзу убили. Ее лицо в свете фотовспышек становится совсем белым, приобретая тот же оттенок, что труп на столе в морге. Оно ничего не выражает. Ни печали, ни изумления.

Ничего.

– Мисс Карпентер?

В круговерти воспоминаний голос детектива едва слышен.

– С вами все в порядке?

– Да, все хорошо, – отвечаю я, – мне все это давно известно. Сэм никогда мне не лгала.

Это правда. По крайней мере, не говорила ничего такого, что можно с уверенностью назвать ложью. Но правды тоже не говорила. С момента своего приезда она об очень многом умалчивала.

Я не знаю, где она была.

Я не знаю, с кем она была.

Но самое главное, я не имею понятия, какие ужасные вещи она совершила.

В парк всем своим могучим напором вернулся холод, обдав ознобом точно так же, как обдает вода, когда впервые ныряешь в бассейн. В воздухе витает дух перемен, ощущение утекающего сквозь пальцы времени. Осень вступила в свои права.

Из-за погоды все передвигаются с какой-то маниакальной энергией – бегуны, велосипедисты и няньки, толкающие перед собой нелепого вида детские коляски. Все будто бы от чего-то убегают, хотя и в разные стороны. Муравьи, вынужденные спасаться от ноги, готовой вот-вот раздавить их жилище.

Тем не менее, я, стоя перед стеклянной стеной участка, воплощаю собой неподвижность. Сэм в кабинете у детектива Эрнандес, рассказывает, будем надеяться, ту же историю, которую поведала я. И хотя внешне складывается впечатление, что это состояние полного покоя меня вполне устраивает, на самом деле мне хочется только одного – бежать. Не то чтобы домой, просто подальше отсюда. Хочется добежать до моста Джорджа Вашингтона, а потом помчаться дальше. Через Нью-Джерси. Через Пенсильванию и Огайо. Раствориться в центральной части страны.

Только так мне удастся отмежеваться от реальности и позабыть о том, что я натворила в парке. Отмежеваться от коротких, обескураживающих вспышек воспоминаний о «Сосновом коттедже», которые и сейчас липнут ко мне, будто пропитанная потом рубашка. Но в первую очередь от Сэм. Как же мне не хочется здесь находиться, когда она выйдет из участка. Я боюсь того, что увижу, будто один-единственный взгляд позволит определить ее вину, яркую и сверкающую, как ее красная губная помада.

Но я продолжаю стоять, хотя ноги дрожат от едва сдерживаемой энергии. Мне так отчаянно хочется принять таблетку «Ксанакса», что на языке даже ощущается вкус виноградной газировки.

Я не ухожу только потому, что могу ошибаться в отношении Сэм.

Я очень хочу ошибиться.

Значит, она ездила в Индиану, когда еще была жива Лайза. Скорее всего, их дороги никогда не пересекались. В конце концов, Индиана большой штат, и там полно городов помимо Манси. Она вовсе не обязательно должна была встречаться там с Лайзой. И определенно это не повод подозревать, что Сэм ее убила. Мое поспешное умозаключение больше говорит обо мне, чем о ней.

По крайней мере, именно в этом я стараюсь себя убедить, стоя на пронизывающем холоде, который сводит судорогой ноги, и пытаясь представить, что в этот момент говорит Сэм в здании за моей спиной. Она там уже двадцать минут, намного дольше, чем я. Тревога толкает меня локтем в бока, будоража, раздражая и еще больше усиливая желание бежать.

Я выхватываю из кармана телефон и провожу по дисплею подушечкой большого пальца, намереваясь позвонить Купу и сознаться во всех грехах, путь даже он меня за это возненавидит. Если не считать бегства, это единственный логичный выход. Вслух признать свои ошибки, а там будь что будет.

Но в этот самый момент из стеклянной двери участка выходит Сэм, улыбаясь, как ребенок, которому только что удалось вывернуться. От ухмылки на ее губах мое сердце молнией простреливает страх. Боюсь, она рассказала правду о событиях прошлой ночи. Но что еще хуже, теперь, скорее всего, догадывается о моих подозрениях, инстинктивно чувствуя, что происходит в моей голове. Она уже сейчас по выражению моего лица понимает – что-то не так. Ее улыбка меркнет. Сэм слегка наклоняет голову и окидывает меня оценивающим взглядом.

– Расслабься, детка, – говорит она, – я строго придерживалась сценария.

С ней сумочка. Свисает с предплечья, лицемерно придавая своей владелице грациозный вид. Сэм пытается отдать ее мне, но я отступаю на шаг назад. Не хочу иметь с этой штукой ничего общего. Равно как и с Сэм. По пути обратно я держусь от нее на расстоянии вытянутой руки. Даже идти с ней рядом для меня мучение. Тело до сих пор порывается бежать.

– Эй! – восклицает она, видя, что я стараюсь не подходить к ней близко. – Не надо больше так напрягаться. Я сообщила детективу Сучандрес ровно то, о чем мы с тобой договорились. Мини-девичник. Пошли через парк. Чувак украл сумочку.

– У него есть имя, – говорю я, – Рикардо Руис.

Сэм искоса смотрит на меня.

– О, так ты теперь всех называешь по имени?

– Мне кажется, это моя обязанность.

Я чувствую необходимость повторять ее каждый день, как «Отче наш», во искупление своих грехов. Я бы так и сделала, если бы это хоть как-то могло помочь.

– Так, дай-ка разобраться, – произносит Сэм, – его имя называть нормально, но мне при этом нельзя…

– Прекрати.

Это слово напоминает удар кнутом, жгучий и острый.

Сэм качает головой.

– Блин, ты реально на нервах.

Имею право. По моей милости человек в коме. Лайзу убили. А Сэм – возможно? вероятно? – была там.

– Где ты была перед тем, как приехать в Нью-Йорк? – спрашиваю я. – Только не говори «то тут, то там», мне нужна конкретика.

Сэм несколько мгновений молчит. Вполне достаточно для того, чтобы в моей голове возник вопрос: а не перебирает ли она сейчас все варианты лжи, хранящиеся у нее в мозгу, чтобы остановиться на самом оптимальном? Наконец она говорит:

– В штате Мэн.

– Где именно?

– Бангор. Теперь довольна?

Нет. Это название мне ни о чем не говорит.

Мы шагаем дальше, направляясь на юг и все больше углубляясь в парк. По обеим сторонам дорожки тянутся ряды дубов, их листья едва держатся на ветках. С них уже стали опадать желуди, образуя вокруг стволов широкие, непокорные круги. Несколько падают, когда мы проходим мимо. Соприкасаясь с землей, каждый из них издает негромкий шлепок.

– Долго? – спрашиваю я Сэм.

– Не знаю. Сколько-то лет.

– А еще куда-нибудь в это время ездила?

Сэм поднимает руки, покачивает сумочкой и надменно говорит:

– Да так, ничего особенного. Летом все больше в Хэмптонс, зимой на Ривьеру. Монако в это время года просто великолепен.

– Сэм, я не шучу.

– Я тоже. Меня не на шутку бесят все эти твои вопросики.

Мне хочется ее с силой встряхнуть, чтобы правда отделилась от нее и шлепнулась на землю, как желуди вокруг нес. Чтобы она рассказала мне все. Но я просто утишаю давно бушующую во мне бурю и говорю:

– Просто хочу убедиться, что у нас друг от друга нет секретов.

– Я никогда не лгала тебе, Куинси. Ни разу.

– Но и всей правды тоже не рассказывала, – отвечаю я, – мне попросту необходимо ее знать.

– Ты в самом деле хочешь услышать правду?

Сэм кивает на лежащую перед нами дорожку, и я вдруг понимаю, как далеко мы зашли. Она использовала дистанцию между нами и незаметно привела нас к месту, которое мы прошлой ночью так поспешно покинули.

Полицейские ушли, прихватив с собой трепетавшую на ветру желтую оградительную ленту. Единственным свидетельством их былого присутствия остается только широкая полоса примятой травы. Наверняка утоптанная полицейскими, искавшими улики. Я вглядываюсь в землю, пытаясь отыскать отпечатки ботильонов детектива Эрнандес.

Путь к тому месту, где нашли Роки Руиса, преграждает батарея свечей в высоких стеклянных стаканчиках с изображением Девы Марии. Такие за доллар можно купить в любой лавочке. Рядом сидит дешевый плюшевый медвежонок с сердечком в руках, наспех нацарапанный плакат, гласящий «Правосудие для Роки» и наполненный гелием воздушный шарик, удерживаемый привязанным к нему пластмассовым грузиком.

– Вот она, правда, – произносит Сэм, – это все сделала ты, детка, а я тебя прикрыла. Мне ничего не стоило рассказать обо всем детективу, но я не стала этого делать. Вот и вся правда, которую тебе надо знать.

Она больше ничего не говорит. Впрочем, и не надо. Я понимаю все предельно четко и ясно.

Сэм отправляется дальше, забирая все дальше к югу и направляясь Бог знает куда. Я остаюсь на месте – мне не позволяют сдвинуться изнеможение, страх и чувство вины. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мне удалось проспать всю ночь до утра. До появления Сэм – это все, что можно сказать. Ее появление разбило мой сон на бессмысленные осколки. И непохоже, чтобы в ближайшее время что-то изменилось. Впереди меня ждут долгие недели бессонницы, а ночи будут прерываться кошмарами о Сэм, о Роки Руисе и Лайзе с окровавленными запястьями, которую кто-то держит, не давая вырваться.

– Ты идешь? – спрашивает Сэм.

Я качаю головой.

– Ну, как знаешь.

– Куда ты?

– Да так… – отвечает Сэм, источая сарказм. – Вечером меня не жди, ложись спать.

Она удаляется, лишь один раз оглянувшись. И хотя к этому моменту она отошла не очень далеко, разглядеть выражение ее лица невозможно. Тучи, принесшие с собой холод, затмили солнце, сияние которого тут же погасло, спрятав ее черты в складках света и тени.