Глава 4
Еще в течение вчерашнего дня Омаев несколько раз оборачивался, сидя на лошади, и смотрел на юг. Он видел, что туда уходит пешая колонна. Даже в бинокль он не мог разглядеть, кто это. Немецкая пехотная часть или, может быть, и там ведут пленных красноармейцев? Нет, непонятно, далеко, думал он каждый раз и опускал бинокль. Если ничего не получится с танком, то можно будет отправиться туда, на юг, и проверить. Может, экипаж «семерки» взяли в плен и увели куда-то вместе с другими оставшимися в живых после боя на высоте? Нет, вряд ли. Никого здесь не осталось. Не могло остаться после таких обстрелов и бомбардировок. Да еще последняя атака была такая мощная, что выжить удалось бы единицам. А там на юг уходит целая колонна.
И Омаев снова сосредоточился на поисках танка. К его радости, догнать тягач с «тридцатьчетверкой» ему удалось часа через четыре. Техника тащилась по извилистым русским проселкам куда-то на северо-запад, а Руслан гнал лошадь напрямик через лес, срезая углы, разглядывая местность с возвышенностей в бинокль и стараясь не терять танк из виду. И сейчас он смотрел с опушки леса, уже находясь очень близко, настолько близко, что можно рассмотреть номер на борту – 077.
– Наша! – обрадовался Омаев и похлопал лошадь по шее. – Понимаешь, друг, это же наша «семерка»! Нашел, все-таки нашел. Теперь будем действовать, как приказал командир. Или вернуть материальную часть в строй, или уничтожить, чтобы не досталась врагу. Жаль «семерку», но Устав есть Устав. И приказ есть приказ.
Он до самого вечера ехал по опушке леса, уходя в чащу, когда на дороге появлялись немецкие машины или мотоциклисты. К вечеру Омаев попал в трудное положение. Тягач с танком на буксире и сопровождавший их грузовик пересекли оживленное шоссе и исчезли на противоположной стороне дороги. Омаев никак не мог ее пересечь. Там все время двигалась немецкая техника. Было бы проще миновать это препятствие пешком, юркнуть через полотно в кювет и раствориться в кустарнике. Но для этого пришлось бы бросить лошадь, а на ней передвигаться было удобнее и, главное, быстрее. Отказываться от лошади Омаев не хотел ни под каким видом.
Забравшись на дерево, он долго рассматривал местность, куда ушел тягач с танком. Дорога там шла в одном направлении, никаких ответвлений не было видно. Тянулась и извивалась между лесами обычная грунтовая проселочная дорога. Оставалось только надеяться, что немцы не изменят направление движения до ночи. А когда стемнеет, Омаев пересечет шоссе и догонит танк.
Ему повезло. К вечеру движение по шоссе стало заметно реже. А к наступлению сумерек прекратилось вовсе. Омаев решился и поскакал к шоссе. Посмотрев еще раз в одну и другую стороны и не увидев там движения, он ударил ее пятками и поскакал так быстро, насколько могла артиллерийская ездовая лошадь. Перескочив шоссе, Омаев поспешил по проселку вслед уходящему тягачу. Выручало то, что в сумерках можно было не прятаться и скакать прямо по дороге. Он хорошо видел следы гусениц, и это выручало. Потом стемнело совсем, но звездная ночь помогала различать путь. А ближе к утру, уже обеспокоенный тем, что он мог потерять след, Омаев, к своей радости, заметил впереди на прямом участке дороги свет фар.
На рассвете пришлось свернуть ближе к лесу и снова пробираться опушкой, чтобы не попасться случайно на глаза немцам. А тягач все тащил и тащил танк, мерно гудя двигателем и дымя двумя выхлопными трубами. Впереди показалась окраина городка. Омаев хмыкнул. Вот как немцам приспичило – даже ночью ехали. Видать, строгий у них приказ и, наверное, очень срочный. Только странно все это. Зачем так далеко тащить танк, зачем им вообще поврежденная «тридцатьчетверка»?
Приближаться к городку без разведки было опасно. Танкист повернул лошадь в лес, поднялся на крутой бугор и остановился. Отсюда, с высоты, из-за деревьев на краю леса был хороший обзор. Слева вдалеке большая река, может, даже Днепр. Впереди окраина городка и территория какого-то завода. Именно туда через ворота тягач затащил «семерку».
Омаев лег на траву, приложил к глазу половинку бинокля и стал рассматривать завод. Ясно, что до войны тут было какое-то механическое производство или ремонтная база. А вот это уже интересно! Вон виднеется ствол танковой пушки. За зданием на территории цеха стоит танк. Пушка немецкая, калибром меньше «тридцатьчетверки», примерно 37 мм или 45 мм. А вон пушка с набалдашником дульного тормоза. Эта и калибром побольше. Это наверняка «панцер-IV». Точно, ремонтная база.
Омаев повел биноклем правее и увидел сразу три танка Т-34. Ух ты! Один – как новенький, два других местами с облезлой краской, видно, что во время боя им сильно досталось.
«Так, дело тут серьезное, – думал Руслан. – Наш танк притащили на ремонтную базу, где немцы чинят и свои, и наши танки. Свои понятно зачем. А вот наши танки им какая радость чинить? Надо за этим заводиком понаблюдать. Но сначала надо поспать хоть пару часов. А то после контузии и так в голове гудит. И голодный еще. Лошадка моя попасется, и все в порядке, а мне бы мяса кусок. С лепешкой прямо из печи! Или хоть одну баночку консервов». Чеченец втянул носом воздух, пытаясь представить запах мясных русских щей или наваристого гуляша. Представить не получилось, потому что нос уловил заметный запах дегтя или чего-то подобного. Пахло со стороны склона. А раньше этого запаха не было. Свежий воздух леса, запах дубов.
Нет, он не рядом, он только пытается ко мне подобраться со спины, понял Омаев и скользнул неслышно вбок, за кусты. Двигаться в лесу Руслан умел. Да и что ему равнинный лес, если он умел неслышно подобраться даже к медведю в горах. Мягко ступая по траве с носка на пятку, передвигаясь почти «гусиным шагом», чтобы голова не возвышалась над кустами, он отошел от того места, где наблюдал за заводом, метров на двадцать. Теперь вниз и внимательно смотреть по сторонам. Опасность где-то здесь. Немцы? От немцев такого запаха Омаев не слышал. Почему деготь?
Вот он! Омаев увидел парня, лет восемнадцати, рыжего, с россыпью веснушек на лице. На нем был старый пиджак, порваный и грубо зашитый возле кармана, брюки заправлены в юфтевые сапоги. Вот откуда запах. Сапоги обильно смазаны колесным дегтем. Чтобы сберечь от влаги, чтобы дольше служили. Парень повернулся, и Омаев увидел в его руке «наган». «Только этого еще нет хватало – стрельбу поднять. Кто он такой и что ему нужно? И зачем он охотится здесь за мной?» – подумал Омаев.
Подойти неслышно к незнакомцу было просто. А запах дегтя от собственных сапог перебивал даже запах пота и машинной смазки от комбинезона танкиста. В тот момент, когда рыжий паренек вышел на опушку и увидел, что человека, за которым он следил, на месте уже нет, Омаев бросился на него, обхватив руками, подсек ноги и свалил на землю, крепко прижав горло и правую руку. Револьвер Руслан выбил сразу, чтобы тот во время борьбы случайно не выстрелил. Паренек отчаянно вырывался и хрипел, но руки у Омаева были сильные, постепенно его противник сдался.
Парень смотрел на незнакомца сначала со страхом, потом почему-то расплылся в злорадной улыбке. А тут и танкист понял, что улыбается рыжий не ему, а тому, кто стоит сейчас за спиной Руслана. Мгновенным рывком он кинулся в сторону, хватая револьвер и поворачиваясь назад. К своему огромному изумлению, Омаев увидел перед собой девушку со строгими бровями, которая занесла над ним здоровенную, не по ее силам, палку.
– Замри, – приказал Омаев, пригрозив девушке оружием, и повернулся к рыжему. – И ты лежи, не шевелись! Кто вы такие, черт бы вас побрал?
– А ты кто? – выпалила девушка. – Что тут шаришь по лесам? По-русски говоришь? Ты русский, что ли?
– Я чеченец, – вставая и отряхивая руки, сказал Омаев. – С Кавказа.
– Чеченец? – продолжая лежать и потирать шею, переспросил рыжий. – Чечено-Ингушская АССР, я знаю, где это.
– Так ты красноармеец? – дошло наконец до девушки, когда она увидела под воротником комбинезона петлицы с танковой эмблемой. – А что здесь делаешь? Без пилотки, без ремня.
Ну на врагов эта странная, даже чем-то смешная пара похожа не была. Да и какие из них враги. Хорошие русские ребята, которые приняли незнакомца за немца. Вот только в каком страшном сне им приснилось, что на немца нужно нападать? Немцы всю Европу завоевали, у них солдаты опытные, к ним так просто не подойти. Да и будет ли шататься по лесу немецкий солдат в одиночку, даже если этот лес уже в глубоком его тылу? Тыл тылом, но это оккупированная территория, а там может случиться всякое.
– Ты зачем на меня напасть хотел? – спросил Омаев, откидывая барабан и осматривая патроны. – Я что, на немца похож?
– Похож, – неожиданно согласился рыжий. – У их танкистов такие же черные комбинезоны… ну почти такие же. Их у нас в Мостоке много. Я думал, ты за Олей следишь, напасть хочешь.
– Мосток? Это город ваш так называется? – сунув «наган» в кармана комбинезона, спросил Омаев. – Это где я сейчас нахожусь?
– Так ты наш, советский, да? Танкист? – затараторила девушка, потом спохватилась, что громко говорит, и зажала рот рукой. – Ты из плена бежал? Ты герой?
– В плену я не был, мы обороняли… ну не важно. Вам этого знать не нужно. Одним словом, я в окружении оказался. А вы кто такие, почему с пистолетом ходите по лесу? Вас убить могли!
– Мы комсомольцы, товарищ красноармеец, – уверенным голосом сказал рыжий, – мы живем в этом городе и хотим сражаться с фашистами, которые нас захватили.
– Так, стоп! Жить вам два дня, и не больше, если не наберетесь ума каждому встречному рассказывать, что вы комсомольцы и что хотите бороться. Знаете, что такое дисциплина и что такое конспирация? То-то! Рот на замок, и никому. Ну а раз вы меня встретили, то отведите к своим взрослым в город. Только к тем, кто фашистов ненавидит.
– У нас все ненавидят, – гордо заявил рыжий.
– Ну ладно, не об этом нам сейчас говорить надо, – остановил его Омаев. – Днем, наверное, в город не сунешься, немцев полно. Давайте до ночи подождем, а потом вы меня в город отведете.
– Ночью еще опаснее, – хмыкнул рыжий, с тоской глядя на карман Омаева, в котором теперь лежал его револьвер. – Ночью ходить по городу нельзя. У них это называется «комендантский час». Патрули ходят, всех задерживают, кто без пропусков, многие так и не возвращаются. А могут и прямо на месте застрелить. Подумают, что ты партизан, и застрелят.
– Ладно пугать товарища красноармейца! – небрежно сказала девушка и усмехнулась. – Мы-то свой город, все дворы с детства знаем. Все щелочки и лазейки. Пройдем ночью весь город вдоль и поперек. И никто нас не заметит. Так-то! Вы есть хотите, товарищ красноармеец?
– Оля, – Омаев расплылся в широченной улыбке, – ты меня от смерти спасаешь. У вас есть еда? И не называй ты меня «товарищ красноармеец», меня Руслан зовут. А тебя как, рыжий?
– Василий, – с достоинством ответил парень.
– Как кота, – хихикнула Оля.
Несмотря на то что со своим новым знакомым ребята разговаривали уже запросто и смеялись тому, как он чуть не задушил Василия, а Оля чуть не огрела его дубиной по голове, о цели своего пребывания в лесу они говорить не стали. Видимо, намек Руслана на дисциплину и конспирацию они восприняли правильно. Еда у них была очень вкусная. Хлеб, испеченный в настоящей русской печи, правда, с отрубями. А еще у них были огурцы, помидоры, репчатый лук и козий сыр. Очень жирный и сытный. Запивать все это пришлось ключевой водой.
Руслан, чуть осоловевший от сытной еды и усталости, рискнул попросить ребят покараулить и дать ему немножко поспать. Они втроем вернулись снова на опушку леса на пригорке. Руслан улегся поудобнее на траве и мгновенно уснул. Ребята что-то тихо обсуждали, сидя неподалеку. Проснулся Омаев неожиданно от чувства тревоги. Он открыл глаза и понял, что Оли и Василия рядом нет. Сунув руку в карман, Руслан убедился, что револьвер при нем. Он поднялся и тут же увидел девушку, которая поднималась по склону к нему. Увидев, что красноармеец проснулся, она прижала палец к губам и села рядом.
– Что такое?
– Немцы. Тише. Они на подводах ехали, обоз какой-то. Остановились, колесо у телеги чинят.
– Много их?
– Человек 15–20. Там Васька сидит, наблюдает. Как уедут, он скажет, – лицо девушки неожиданно помрачнело. – Зря вы у него пистолет отняли. Он там безоружный и один.
– Глупая, что он сделает против них с одним «наганом»? – Руслан постучал себя пальцем по лбу. – Ты подумай сама. Если они его сейчас увидят, то еще ничего. Ну местный парень, ну сидит, потому что испугался. А если они у него оружие найдут, то могут на месте и убить. Понимаешь? Не надо ходить с оружием, если не собираешься стрелять.
Оля кивнула, нисколько не обидевшись. Омаев, разговаривая с этими ребятами, чувствовал себя чуть ли не убеленным сединой мудрым старцем. Хотя он и старше их был едва ли больше чем на год или два. На войне быстро взрослеют.
Они ждали около часа, прежде чем из леса послышался скрип колес и лошадиное ржание. Обоз снова потянулся по дороге. А через несколько минут пришел и бледный Василий.
Около полуночи ребята привели Руслана в город со стороны огородов на западной окраине. Ловко нагибаясь в темноте и подныривая под жерди изгородей, они провели его до первой широкой мощеной улицы. Здесь стояло большое здание с глухим деревянным забором. В ночном воздухе запахло сырой гарью.
– Это школа, – прошептал Василий, отодвигая в сторону доску на заборе, державшуюся на одном верхнем гвозде. – Она загорелась, когда нас бомбили в первый раз. Потушили кое-как, но внутри все выгорело. Немцы хотели здесь госпиталь устроить. Приехали, посмотрели и отказались.
Пробравшись школьным двором до соседней улицы, ребята нашли еще один лаз, высунули головы наружу и долго прислушивались. Дальше пробирались пыльным подвалом среди каких-то труб и баков. Потом пришлось подняться на чердак длинного двухэтажного здания и идти, пригибаясь под стропилами с засохшим голубиным пометом. Через час таких переходов и ожиданий, пока пройдет немецкий патруль, троица наконец добралась до места.
Василий с Русланом остались на улице, а Оля спустилась по ступеням к двери в полуподвальное помещение с вывеской сапожной мастерской и постучала в окно. Спустя немного времени ей ответил мужской голос. Девушка пошепталась с мужчиной, лязгнул металлический крючок, и Оля позвала всех спускаться вниз.
Они прошли через маленькую мастерскую с прилавком, потом еще через одну очень низкую дверь и попали в большую комнату, освещенную керосиновой лампой под большим абажуром. Окно в комнате было маленьким и выходило на соседнюю улицу или во двор. Большая занавеска у дальней стены, круглый стол, застеленный старой застиранной скатертью. Помещение было сильно прокуренным, но уютным. Или это Руслану так показалось после стольких странствий. Так было приятно сесть за обычный стол в обычной квартире, пусть и в подвале, лечь на обычную кровать.
Ребята странно суетились, начали разогревать чай, болтали о жизни в городе, но Омаева не покидало ощущение, что они чего-то ждут. Или кого-то. Ведь он слышал мужской голос, ведь кто-то им отпер дверь и впустил в подвал. Через несколько минут он все понял. Кто-то наблюдал за ним из-за занавески, наверное оценивал, составлял свое мнение о госте.
– Выходите, – сказал Омаев громко, – я знаю, что вы здесь. Я действительно советский танкист, могу даже документы предъявить. И оружие сдать, если у вас так принято. Мне нужна ваша помощь.
С этими словами Руслан вытащил из кармана комбинезона «наган» и положил его на стол. За занавеской откашлялись, и, отодвинув ее, к столу вышел невысокий щуплый пожилой мужчина с густыми седоватыми прокуренными усами. Он смотрел на гостя прищурившись.
– Здравствуйте, – сказал он, протянув руку танкисту. – Вы не сердитесь, что вам не бросились на шею от радости, а устроили проверку и вообще отнеслись с недоверием. Мы тут теперь живем в других условиях, другой жизнью. Вам надо бы понять, что единственная радость для людей будет победный приход Красной Армии, а не появление отдельных ее представителей, выбирающихся из окружения на восток. Люди зачастую чувствуют себя брошенными, преданными. Но вы слишком молоды, чтобы это понять.
– Да, но эта война и у меня много отобрала. И я не прячусь по подвалам. И здесь я потому, что хочу сражаться, хочу освобождения своей Родины от врага.
– Хорошо, – примирительно поднял руку старик. – Давайте попьем чайку, за чаем вы расскажите свою историю, я расскажу о себе и о нашем городе. Меня называйте Федором Акимовичем. Вы сказали, что вам нужна помощь?
Сняв комбинезон и наконец с удовольствием умывшись, Руслан сел за стол и стал рассказывать. О том, как попал на фронт, о первых боях. Ему очень хотелось рассказать об их рейде в тыл врага, но этого делать было нельзя. Секретность. А вот о том, как они обороняли высоту, давая возможность своим частям отойти на новые рубежи обороны, он рассказал подробно. И о том, как очнулся заваленный бревнами в разрушенном блиндаже. И как не нашел никого живых. И о танке, который утащили немцы, и о том, что никакой иной цели он, одинокий и обреченный, уже не видел, кроме как идти за своей «семеркой» и спасать ее. Или уничтожить. И о том, что не знает о судьбе своего экипажа, и о том, какие замечательные люди были его товарищи.
Когда он закончил свой рассказ, в комнате еще долго висела тишина. Скорбная, печальная, как на поминках.
– Ты, солдат, не бери в голову эти мысли, – наконец заговорил Федор Акимович. – Твое дело служивое. Тебе Родину защищать, а народу свои тяготы нести. Так во все времена было. А что и посердятся на тебя, так не в обиду пусть будет, а на пользу. Злее будешь, воевать лучше станешь.
– Вы учитель? – улыбнулся Руслан. – В школе работаете?
– Гляди-ка, какой сообразительный, – тихо засмеялся Федор Акимович. – Работал раньше. А теперь какие школы могут быть. Да и сгорела наша школа в начале июня еще. Так что верь мне так, как можно верить школьному учителю. А еще я, Руслан, коммунист, и это тоже накладывает на меня большие обязанности. Так зачем ты в наш городок пришел, танкист?
– У вас на окраине есть завод, ребятам я его показывал. Там немцы чинят свои танки и наши подбитые «тридцатьчетверки». Зачем, я не знаю. Туда затащили и наш танк. А мой долг члена экипажа велит выполнить предписание Устава и моего командира. Танк не должен достаться врагу. А там, на заводе, их сейчас несколько. Понимаете, у врага наше оружие, в его поганых руках. Такого быть не должно!
– Я понимаю, сынок, – кивнул задумчиво учитель. – Больше даже, чем ты думаешь, понимаю. Я ведь не сразу учителем стал, я, милок, в германскую воевал и в Гражданскую воевал. Я и в подполье работал. Вот этих вот охламонов учу-учу, а им все – как об стенку горох.
Учитель посмотрел на ребят поверх очков. Потрепал по рыжим вихрам Василия, вздохнул и пошел открывать окно.
– Значит, я так полагаю, Руслан. Что тебе надо – попасть на завод, произвести там, что называется, разведку? Хорошо, надо подумать. Если там чинят и немецкие танки, значит, привезли и механиков немецких, тех, кто знаком с этой техникой. Наших рабочих там заставляют работать насильно. Это тоже неизбежно. Попробуем связаться с рабочими завода.
Худощавому Руслану одежда Василия была немного великовата, но танкист посчитал, что в таком виде он будет меньше вызывать подозрений и бросаться в глаза. Один кирзовый сапог протерся на щиколотке, и Федор Акимович хотел дать гостю другие сапоги, из хорошей юфти, но Руслан отказался. В таком виде они с Олей, а иногда с Василием ходили в город. Ребята проводили танкиста такими путями, чтобы меньше встречаться с немецкими патрулями и вообще с немцами. Наблюдать за заводом можно было с трех точек. Со старой заброшенной вышки еще дореволюционного пожарного депо, из слухового окна трехэтажного бывшего административного здания, разбомбленного еще в июне, и с высокой опушки леса, где Руслан познакомился с Василием и Олей.
Чаще всего Руслан ходил наблюдать с Василием. Паренек много расспрашивал танкиста о войне, о немцах, о том, какие у них танки и как, наверное, страшно в бою. А еще Василий просил Руслана научить его стрелять, в чем танкист категорически ему отказал. Звуки выстрелов могут привлечь немцев, это было совсем ни к чему. Сколько еще Омаеву крутиться вокруг завода, неизвестно. Наблюдение почти ничего не давало. Ну разве что удалось установить количество немецких и советских танков на территории. И то, что отремонтированные танки никуда не уезжают. Это что-то должно было означать, но что, Омаев пока не понимал.
– Слушай, – снова стал приставать Василий, когда они с Русланом лежали на высоком косогоре на опушке леса и смотрели на завод.
– Что тебе?
– А научи меня драться, – попросил Василий.
– Ты что? – засмеялся Омаев. – То стрелять, то драться!
– Понимаешь, – хмуро сказал парень, – ты вот воевал, многое знаешь, умеешь, фашистов убивал. Убивал ведь?
– Убивал, – кивнул Омаев.
– А я, когда с Олей иду по городу среди врагов, знаешь как боюсь! Не за себя, не их боюсь. Их я ненавижу. Я боюсь за нее и боюсь, что не смогу ее защитить в случае чего. Вот и от тебя тогда хотел защитить, а ты меня, как щенка, в два счета скрутил.
– А ты не влюблен ли в Олю, а? – засмеялся Омаев. – Ну-ка, признавайся!
– Нет, – Василий отрицательно замотал головой и потупился. – Я в другую девушку… не в Олю… они эвакуировались, когда немцы к городу подошли… я не знаю куда… и где она сейчас, тоже не знаю. Но это не важно. Мы же мужчины и должны защищать женщин и стариков.
Паренек говорил это с таким жаром, с такой силой, что Омаев только одобрительно покачал головой. И с этого дня он начал понемногу учить его основным приемам, которые сам когда-то узнал от своего деда, воевавшего в Первую мировую войну в пластунах Кубанской дивизии. Василий не хныкал, терпел боль, но скоро стало понятно, что боец из него не получится. Ни скорости движений, ни силы, ни ловкости. И падал он после бросков Руслана, как мешок с картошкой. А в конце еще и порезался о старинный дедовский кинжал, который Руслан все время носил с собой в рукаве.
– А зачем ты кинжал с собой носишь? – посасывая порез на руке, спросил Василий.
– Как это зачем? – удивился Омаев. – Немцы вокруг, враги же. И как я без оружия, толк от меня какой будет?
– Ты же сам нам не велел с оружием ходить, говорил, что без оружия задержат, решат, что местный, и отпустят. А с оружием могут и на месте расстрелять как вооруженного врага.
– Ну, ты меня с собой не равняй, – усмехнулся Руслан. – Я солдат, я должен воевать, и в плен попадать мне нельзя. А тебе еще подрасти следует немного, силенок поднабраться, чтобы с врагом в схватку вступать.
Василий надулся, хотя видно было, что он и сам понимал. Танкист прав насчет его физических данных. И Омаев стал с собой брать в город Олю. Девчонка она была боевая, ловкая и дисциплинированная. Все понимала с полуслова. Она водила его к заводу разными путями, двигалась в развалинах почти бесшумно, как кошка. На разрушенное здание и пожарную башню они смогли залезть только по одному разу. Часто поблизости появлялись немецкие солдаты, и приходилось прятаться.
Оля была еще и очень наблюдательной. Она много рассказала о немцах, и Омаев составил впечатление о гарнизоне городка. Танкистов было мало, в основном это несколько экипажей, которые проверяли готовность танков. Несколько инженеров в офицерской форме. Остальные – офицеры комендатуры, рота охраны. Тыловая служба, которая занималась заготовкой продуктов для армии, саперный батальон, приводивший в порядок разбитые снарядами и бомбами автомобильные и железные дороги.
На пятый день своего пребывания в Мостоке Омаев едва не погиб. Когда они возвращались с Ольгой из города в сапожную мастерскую, пройти через школьный двор им не удалось. Немцы привезли рабочих, и те загружали из школьной котельной остатки угля в грузовую машину. Оля наморщила носик, подумала и предложила:
– Руслан, а давай сократим немножко путь. Через школу нельзя, мы обойдем по Могилевской улице, там всего квартал надо пройти, а у большого дома на углу есть проходной двор, который выводит как раз к старым домам, где мы подвалами дойдем до своих. Что такого квартал пройти открыто? Пустяки же. Там и немцев почти никогда не бывает.
– Ну, давай, – пожал плечами Омаев. – Мы с тобой не такие уж подозрительные, чтобы бросаться в глаза немцам. Мало ли таких, как мы, по городу ходит.
Они дворами вышли к Могилевской улице, после чего девушка высунула голову и осмотрелась. Немцев не было видно, прохожих мало. Да их после оккупации всегда было мало на улицах. Договорившись с Омаевым, что идти они будут по разные стороны улицы, Оля вышла из подворотни первой. Руслан выждал с минуту и вышел следом. Они шли в сторону перекрестка, где под аркой углового дома можно было уйти дворами на соседнюю улицу, в подвалы разрушенных домов, которые тянулись от центра почти на два квартала.
Дойдя до нужного дома, Омаев посмотрел на Ольгу, она еле заметно кивнула ему, и он вошел в арку. Замедлив шаг, Руслан ждал, пока девушка его догонит, но тут же услышал сначала звук мотоциклетного двигателя, а потом какой-то шум. Прижавшись к большому вязу во дворе, он ждал, выглядывая из-за ствола. Ольги не было, но с улицы слышались женские крики, потом мужские голоса, кричали, кажется, по-немецки. Рука сама нырнула назад под ремень брюк, где Руслан носил «наган». Стрелять можно только в самом крайнем случае, он это понимал, но не знал, что происходит на улице. А там была Оля, бросить ее в опасности он не мог.
Принять решение Омаев не успел, потому что под аркой застучали каблуки девичьих босоножек и во двор вбежала растрепанная Оля. Рукав платья у нее было порван, коленка грязная с яркой ссадиной. Она озиралась по сторонам, ища Омаева, но тут через арку во двор влетел немецкий мотоцикл с коляской. Треск мотоциклетного двигателя моментально заполнил колодец двора. Двое немцев с расстегнутыми воротниками мундиров и закатанными по локоть рукавами хохотали во все горло и гнались за одинокой девушкой.
Омаев понял, что они пьяны и хотят схватить Олю. Моментально кровь вскипела в жилах горца. Такой опасности подвергнуть вчерашнюю школьницу он не мог. Два похотливых самодовольных животных гнались за невинной девушкой в оккупированном городе, в котором они считали себя полными хозяевами.
Мотоцикл остановился, и немцы бросились окружать Олю, заметавшуюся между лавочками и деревьями. Она споткнулась и упала, ударившись той же коленкой. Один из немцев мгновенно оказался рядом, схватив несчастную поперек туловища, и потащил к мотоциклу. Второй немец, держа в руках автоматы, громко ржал и выкрикивал какие-то непонятные слова.
Руслан выдернул из рукава дедовский кинжал и в мгновение ока оказался за спиной солдата с автоматами. Одним движением чеченец вздернул голову жертвы вверх, и тут же острый кинжал скользнул по горлу врага.
Отшвырнув в сторону солдата, из горла которого хлестала кровь, Руслан бросился на второго врага. Немец держал девушку, чуть отклонившись назад. Горец схватил его за воротник, подставил колено под поясницу и рванул тело солдата на себя. Тот мгновенно опрокинулся на спину, теряя равновесие. Омаев подставил кинжал, и немец всем своим весом буквально насадился на острый клинок. Он захрипел, отпустил девушку и упал набок.
Омаев выдернул оружие, вытер его о полу немецкого мундира и только теперь увидел наполненные ужасом глаза Ольги. Девушка сидела, зажав рот рукой, с абсолютно белым лицом, и переводила взгляд с корчившегося немца с развороченным горлом на другого, который дергался и выгибался, лежа на спине. Омаев не попал в сердце, и враг бился в агонии.
Спрятав клинок обратно в рукав пиджака, Омаев схватил автомат, из второго выдернул рожок, сунул его за голенище сапога и потянул девушку за руку.
– Уходим, Оля, быстрее! Уходим!
Ему пришлось чуть ли не волоком тащить девушку по траве. Потом он подхватил ее на руки и понес в дальний конец двора, где за второй аркой были разрушенные дома и большие полуразбитые подвалы, в которых можно было затеряться. Оля стала вырываться, она встала на ноги, размазывая слезы по грязному лицу. Теперь на нее напала истерика. Руслан хотел ее успокоить, но за спиной раздались крики на немецком. Он обернулся и увидел офицера и трех солдат – гарнизонный патруль.
Офицер показал на молодых людей, один из солдат поднял автомат и дал короткую очередь. Омаев мгновенно присел, сбив с ног еле стоявшую Ольгу. Дернув затвор своего «шмайсера», он, не целясь, дал очередь по двору. Патруль тут же разбежался в разные стороны, укрываясь за старыми вязами.
Руслан поднялся и снова потянул за собой девушку. Теперь Оля вскочила на ноги как ужаленная, она бежала рядом, перепрыгивая через большие камни. Пули свистели над ними, несколько из них ударилось в ближайшую стену, но танкист с девушкой бежали до тех пор, пока не достигли большой ямы и не смогли спрыгнуть по куче битого кирпича вниз. Руслан снова поднял автомат и дал длинную очередь назад, чтобы отбить охоту у преследователей приближаться. Выбросив пустой рожок, он на бегу стал вставлять в автомат полный.
– Сюда, – крикнула девушка, хватая его за рукав и увлекая в темный провал подворотни.
Они скатились по рыхлой земле, сразу очутившись в мрачном подземелье, пахнувшем протухшей водой и крысами. Еще с полчаса они бежали по щиколотку в вонючей воде, крысы разбегались из-под ног. Руслан мысленно похвалил Олю, что она не боится этих грызунов.
Наконец Оля потянула его куда-то вверх, они лезли, падали, обдирая колени, по куче битого кирпича, какого-то хлама, досок, пока впереди не показалось солнце. Наверху девушка обессиленно упала, уронив голову на руки, и осталась лежать, шумно, с всхлипами дыша. Руслан опустился с ней рядом, положил автомат и, настороженно оглядываясь, стал гладить Олю по волосам:
– Все хорошо, Оля, все позади… не бойся…
– Как же я испугалась, – снова заплакала девушка, и ее плечи стали сотрясаться от беззвучных рыданий.
«Совсем ребенок, – подумал Руслан, гладя ее по голове. – Она ведь совсем еще девочка, а уже такие испытания! Ненавижу фашистов! Убивать буду! За таких вот девочек!»
Комната, в которой поселили Омаева, была едва ли не единственным целым помещением в разрушенном бомбежкой доме. Но снаружи понять, что внутри осыпавшегося дома есть относительно целое помещение, было невозможно. Да и соваться в эти руины без особой нужды никто не станет. Того и гляди рухнет стена и придавит. Но для Омаева и подпольщиков это было не столько риском, сколько гарантией, что сюда не сунутся ни немцы, ни искатели поживы.
Попасть в эту комнату можно было и через дверь, и через пролом в полу, заложенный досками. Единственные два окна снаружи завалены битым кирпичом обвалившихся верхних этажей, но на всякий случай они еще и плотно занавешены толстыми кусками старого брезента. Кровать с матрацем и подушкой, стол, ведро с водой, закрытое сверху листом фанеры, два стула. Несколько свечек, спички и простая посуда на столе – кружка, тарелка, ложка, столовый нож и кастрюля с крышкой, чтобы уберечь запасы еды от мышей и крыс.
– Вот, теперь это твое жилье, – обвел рукой комнату Федор Акимович. – До тех пор, пока тебе есть необходимость оставаться в городе. Но соваться наружу тебе пока не надо, пусть все уляжется. Шутка ли, устроил тут такую войну, немцы до сих пор успокоиться не могут. Переполошились все.
– Двое убитых, двое раненых, – раздался за спиной голос, и Омаев так резко обернулся, что в шее что-то хрустнуло.
У двери стоял крепкий мужчина в рабочей спецовке с инструментальным чемоданчиком в руке. Кепка на его голове сдвинута на лоб. Из-под козырька на Омаева смотрели внимательно, с прищуром, темные глаза. Поняв, что Федор Акимович беспокойства не испытывает, Руслан тоже успокоился и выжидающе смотрел то на незнакомца, то на учителя.
– Значит, это и есть твой танкист, Федор? – спросил незнакомец и шагнул в комнату. – Ну, давай знакомиться! Меня зовут Сергей Владимирович. Хотя правила конспирации вроде бы и запрещают такие контакты, но я решил сам с тобой познакомиться. Тебя зовут Руслан?
– Да, Руслан Омаев, – пожимая руку, ответил танкист.
– Значит, тебя интересует завод? – поставив на пол свой чемоданчик и усаживаясь на стул, поинтересовался гость.
– Подождите, – нахмурился Омаев. – Вы сначала скажите, кто вы такой, а потом уж вопросы задавайте. А то я себя чувствую как-то не очень хорошо. Я понимаю, что вы здесь в таких условиях живете, что верить никому не можете. Но раз уж пришли, раз уж видите меня с Федором Акимовичем, видите, что он мне нашел нору, в которой мне удобно прятаться, то…
– Хорошо, хорошо, танкист, – засмеялся Сергей Владимирович. – Убедил. Хоть это и не по правилам. Все, что связано с твоим появлением в городе, не по правилам. Так чего уж сейчас таиться. Оля за тебя поручилась, Василий грудь колесом выпячивал, за тебя горой стоял. Придется верить и разговаривать откровенно.
Они проговорили больше часа. Руслан понял, что все это время его изучали и к нему присматривались. Ребята, Оля и Василий, ему действительно поверили сразу, а вот взрослые сомневались еще какое-то время. И теперь на встречу пришел сам руководитель подпольной ячейки Сергей Владимирович Ростовцев. Среди подпольщиков настоящих военных не было, и опыта подпольной работы – ни у кого, кроме Федора Акимовича. И поэтому мысль о важности того, что происходит на бывшем механическом заводе, пришла в головы подпольщикам только теперь.
– Действительно, – согласился Ростовцев, – этим заводом надо заняться серьезно. А то мы все листовки сочиняем да оружие собираем по местам боев. А нам ведь людей нужно поддержать, успокоить, на борьбу поднять, веру в свою страну и советскую власть вернуть. А у нас даже радиоприемника нет, новости, сводки послушать неоткуда. Может, немцев остановили уже, может, их гонят в три шеи с нашей земли, а мы тут не знаем. Может, помочь чем нашей Красной Армии нужно.
– Тогда чего вы меня вторые сутки по подвалам прячете? – невесело усмехнулся Омаев. – Я сумею пробраться на завод. Вы мне только найдите пару гранат, бутылку с бензином я сам сделаю. Я хотя бы танк смогу уничтожить и тогда уже буду пробиваться на восток к линии фронта.
– Молодой человек, а остальные танки? – поднял брови и посмотрел с насмешкой на горячего танкиста Ростовцев. – Все гораздо серьезнее, чем попавший к врагу ваш танк. Мы имеем дело с какой-то идеей, может, провокацией, может быть, еще с чем-то. А вы у нас, хоть и радиотелеграфист-пулеметчик, но все же в танках понимаете больше всех нас вместе взятых. Кстати, и ваше знание радио нам может пригодиться. Я вообще шел сюда для того, чтобы уговорить вас остаться и сражаться против общего врага здесь, в тылу, пока не придет Красная Армия.
Омаев опустил голову, задумался. Совсем недавно он чувствовал себя взрослым и важным. Даже старый учитель Федор Акимович Белохатов прислушивался к мнению танкиста. А теперь оказалось, что его просто проверяли, присматривались и решали, как можно этого парня использовать для подполья. И планы у них серьезные. А он как мальчишка. Руслану сделалось очень стыдно и грустно. Захотелось уйти, побыть одному где-нибудь в лесу. Чтобы только небо и он.
– Вы хотя бы поможете мне узнать судьбу моих товарищей? – попросил он.
– Ты не уверен, что твой экипаж погиб?
– Нет, ни тел, ни могилы я не видел. Я выбрался из-под завала, когда бой давно кончился.
– Где это было? – спросил Федор Акимович.
– Я не знаю точно – карта была у командира. Знаю только что эта высота на карте обозначена как высота 71,8. К юго-востоку отсюда. Тягач с танком шел сюда почти весь день и всю ночь.
– Как же ты за ним угнался? – удивился Ростовцев, переглянувшись с учителем. – Бегом, что ли?
– Нет, на лошади, – грустно усмехнулся чеченец. – Лошадь брошенную нашел, артиллерийскую. На ней и ехал за ними.
– Ладно, решим и это, – уверенно заявил Ростовцев, хлопнув ладонью по крышке стола и как бы припечатав проблему. – Но пока, Руслан, отсюда ни ногой. Ребята будут тебе приносить еду. Сейчас они придут, договоритесь об условных сигналах, а мы…
Где-то совсем рядом раздались дробные шаги спешащих людей, кто-то торопливо шел, съезжая на осыпях из битого кирпича и штукатурки. Руслан насторожился, это могут быть и немцы, но подпольщики его успокоили. Пока Ростовцев и Белохатов здесь, на улице выставлены наблюдатели. О приближении немцев они бы сообщили. А раз тревоги нет, значит, это свои идут.
Через минуту в комнату вошли Ольга, Василий и еще высокий худой парень с заметными пробивающимися темными усиками над верхней губой. Сразу чувствовалось, что девушка – лидер в этой троице. Она обвела присутствующих взглядом и бойко поздоровалась:
– Здрасьте! А у нас новости есть…
– Оля, – нахмурился Белохатов, – опять в город ходила?
– Я очень осторожно, меня вот ребята охраняли. Мы только немножко.
– Охраняли, – проворчал старый учитель. – Все вместе могли попасться. Как же вам не совестно, вам ведь объяснили, о вас волнуются.
– Федор Акимович, вы же нас сами учили быть патриотами, быть смелыми, не щадить себя во имя Родины!
– Так я это вам на уроках говорил, когда взрослыми станете. – Белохатов беспомощно махнул рукой и тяжело вздохнул.
– Что за новость? – поинтересовался Ростовцев, видя, что страсти улеглись.
– В город сегодня утром привезли четверых пленных танкистов, вот! Я сама видела. Их немцы высаживали из грузовика под охраной солдат. На танкистах такие же комбинезоны, как у Руслана. Их заперли в бывшем отделении милиции. Наверное, потому что там есть камера для задержанных с решеткой.
– Четверо? – с надеждой переспросил Омаев. – Хотя что я… Мало ли танкистов…
– Вот, и это еще не все, – снова затараторила Ольга. – Давай, Сашка, говори!
Высокий парень, единственный, кто из всей троицы терпеливо стоял и ждал своей очереди говорить, откашлялся, обнаружив вдруг не по возрасту басовитый голос:
– У меня дед в Сосновке живет. А немцы всех, у кого есть лошадь и телега, заставляют два раза в неделю возить продукты в лагерь, где наших красноармейцев держат, пленных. Он рассказывал, что немцы в этом лагере из вновь прибывших выбирают танкистов и куда-то в другое место перевозят.
– Ну вот и объяснение, – кивнул на ребят Ростовцев. – Не переживай, танкист, это не твоих привезли сегодня. Найдем, не вешай нос.
– Подождите, – вдруг оживился Омаев, – подождите. Все же совсем наоборот! Если немцы выбирают из пленных танкистов, значит, они им зачем-то нужны. И сюда привезли в город тех четверых, которых Оля видела. Так это же означает, что и моего командира с ребятами тоже могут привезти сюда, если они действительно в плен попали! Оля, я должен их увидеть. Как-то к этому зданию милиции можно подобраться?
– Нет, нет, – замотал головой Федор Акимович, – это определенно опасно. Соваться туда, где содержат важных пленников…
– Подожди, Федор, – задумчиво произнес Ростовцев. – Надо подумать.
