Андрей Уланов
Дезертир
Если бы я мог смотреть на часы, было бы проще. А может, и нет – наверняка минутная стрелка ползла бы со скоростью обкурившейся черепашки, провоцируя желание расколотить чертову тикалку о камень. Когда считаешь сам, это хотя бы отвлекает. Один, два, три… 598, 599 – и глоток. Зеленый чай теплый, почти горячий, под этим солнцем нагревается все, даже сквозь ткань и слой набросанного сверху песка. Впрочем, фляга – это ерунда. Главное, чтобы не разогрелись патроны. Кто знает, при какой температуре захочет бабахнуть в «беретте» гильза 22-го, с ее тонкой скорлупкой? Уж точно не я. А если это случится, те, двое, услышат. Нас разделяют всего три дюжины ярдов и полуобвалившаяся стена.
Очень хочется пить.
А ведь еще два дня назад я думал, что жарче не бывает.
Тогда я лежал под «Золотым Ястребом» и ждал, что на меня вот-вот начнет стекать краска с капота. От двигателя, знаменитой пакардовской «восьмерки», шла волна жара, словно машина только что прошла «24 часа Ле-Мана». Пот заливал глаза, а пытаться вытереть – это с гарантией заполучить под веко фунт мелкого песка, почти пыли, которую ветер приносит из пустыни, забивая в любую щель.
Кое-кто маленький и узкоглазый мог бы сказать, что это просто классический случай марксистско-ленинско-маоистской диалектики, или чего там у них вместо библейских заповедей. Типа мир поделен на владельцев роскошных машин, вроде этого «студера», и тех, кто вынужден лежать под ним в полуденный каирский зной. В чем-то он был бы и прав.
С другой стороны, никто не требовал от меня лежать под машиной в самый зной. Старина Нойман хоть и ворчлив, как десять старых тетушек, но таскать механиков после солнечного удара он любит примерно так же, как платить налоги. За вторым боксом есть пристройка, два на три ярда, как раз чтобы плюхнуться на диван из разбитого «империала», вытянуть копыта и, закрыв глаза, слушать, как гудит под потолком содранный с того же крайслеровского трупика кондиционер. Собственно, эти два предмета и составляли главную ценность в уцелевшей части машины – после вылета на встречку под армейский грузовик и полета с переворотом. В полицейском заключении написали, что водитель был пьян в тот вечер. А я думаю, парня сгубили тормоза. Что ни говори, диски Кросли хороши на хороших дорогах, если же хочешь гонять по местным проселкам, старый добрый барабан по-прежнему в седле. Особенно с гидроусилителем, вот как на этом «Ястребе».
Звук появился внезапно и очень быстро – за считаные секунды от полуденной тишины до разрывающего воздух рева. Только чудом я не расшиб голову о картер. Тело-то помнило… мозг уже начал забывать, но где-то в глубине была жива память, что несет стремительно нарастающий рев. И лишь когда мотор, прочихавшись напоследок, замолк, пришло понимание, что этот звук и рядом не лежал с настоящим, всесокрушающим грохотом, когда звено «фантомов» вываливается из низких туч и заходит на цель.
Интересно, кого это черти принесли?
Впрочем, вылезать из-под машины я не стал. Интерес – это здорово, но за него Нойман платить не станет. После спрошу ребят… или не спрошу… потому что мне хватает заботы с «птичкой».
Главной проблемой «Золотого Ястреба» был его владелец. Которого я никогда не видел, но мог уверенно и с чистой совестью назвать мудаком, с большой буквы «М». Да, у этой машины в движке почти три сотни кубических дюймов, и она рвет с места почти как палубник с катапульты, но это не делает ее гоночным болидом. Мистер М этого явно не понимал и вообще разве что на пирамиду не пытался с разгона заехать. По пляжу зато вдоволь погонял – в передних крыльях скопилось до фига характерного, с вкраплением ракушек, песка, да и потеки ржавчины было видно без фонарика.
По-хорошему машину стоило загнать в бокс, выдернуть мотор и спокойно, не торопясь, покопаться в потрохах больного. Но там очередь как у борделя в день увольнительных, а владелец был готов доплатить за срочность.
А потом я услышал шаги.
Армейские красно-коричневые ботинки, ровно такие же, как у мастер-сержанта Уитмена в учебке. Парни еще шутили, что сержант не снимал их с момента получения в Корее. И если припрет, можно будет кинуть их в гуков на манер газовой гранаты – радиус поражения не менее трехсот ярдов.
– Мистер Флай?
Обычно в таких случаях принято заявлять – если бы я знал, что будет дальше, остался бы лежать под машиной, ну и все такое. Думаю, это полная фигня. Лично я все равно бы вылез.
– Я – Анна.
На вид ей было лет двадцать с хвостом. Рыжим, как у белок в Центральном парке, схваченным потрепанной резинкой. Очень яркий цвет, даже сквозь толстый слой пыли. Собственно, пыль на ней была везде, кроме окрестностей глаз – ровно настолько, чтобы веснушки разглядеть. Остальное – в смысле шорты, рубашка, мотогляделки, сумка, перекинутая через нее куртка, ну и все прочее, местами очень аппетитно круглившееся, дорога равномерно покрасила желто-серым. Хотя нет – кисти рук были чистыми. Относительно, разумеется, – без слоя пыли, а просто красными от загара, в темных потеках чего-то смазочного, ну прям как у меня самого.
По ее «бобберу» я поначалу просто мазнул взглядом – дернулся, уловив знакомые очертания, вгляделся внимательней. Ну да, чтоб его… именно его я и видел бесконечность назад каждый раз, когда оглядывался на пилотскую кабину. Триумф Тандерберд, «моя маленькая птичка», как называл его Чокнутый Эд, в миру лейтенант Эдмингтон, позывной «Дикарь один». Эд реально время от времени начинал болтать с фоткой своего мотоцикла… ну и летал он на «хьюи» примерно как гонял по хайвеям. То есть совершенно безбашенно. Верхушек пальм я боялся больше гуков.
– Анна, а дальше?
– Дальше не надо, – улыбка у нее была хорошая, чистая. – О мою голландскую фамилию ты язык о зубы сломаешь, прежде чем выговаривать научишься.
Должно быть, фраза «ты, рыжая, не похожа на голландку» крупными буквами пропечаталась у меня на физиономии.
– Голландка по отцу. А вообще не бывал ты у нас в Бреде…
Тут мне крыть было нечем, в Бреде, да и вообще в Европе, я действительно не бывал.
– Так что у тебя за проблема?
– Сломалась машина.
Как-то быстро она это сказала. Или… или просто что-то царапнуло ухо. Легонько, на самой грани слышимости, словно кто-то далеко провел железом по стеклу.
– К вам же с этим обычно приезжают.
– Обычно, – я махнул тряпкой в сторону инвалидной выставки у ворот, – к нам их привозят.
– Не наш случай, – Анна даже не стала оглядываться. – Там, где мы застряли, тягач не пройдет.
– А «триумф», значит, пройдет?
– Он везде пройдет, – и по тому, как она это сказала, было ясно, что действительно пройдет. И не раз проходил.
– Поедешь? Нойман сказал, ты не против перехватить лишние пару баксов…
– Пара баксов лишними не бывает…
На случайно упавшую с неба миллионершу Анна как-то не тянула. Да и на подружку богача тоже. Хотя, если ее отмыть… Тут я понял, что слишком уж нахально пялюсь на… нагрудные карманы и это сильно мешает подсчетам.
– Что именно у вас там полетело?
– Откуда мне знать.
Тут опять она переиграла немного: такой ответ – хлоп-хлоп глазками и пожатие плечиками сошло бы для школьной чирлидингши, которая тяжелее своей метелки в жизни не поднимала.
– Ехали-ехали, потом встали.
– Далеко?
– Пара часов… – это, в общем, ничего не значило, на ее «боббере» за пару часов можно домчать хоть до Порт-Саида. – Ну что, едешь? Или другого кого искать?
– Десятку за выезд, за ремонт отдельно! – ценник я, конечно, задрал выше пирамид, но Анна даже не попыталась его сбить. Версия про подружку миллионера разом подскочила на десяток строк и почти выбилась в топ. Если она и дальше так будет «дохлыми президентами» сорить…
Я даже не стал переодеваться, просто сходил в бокс за курткой. Заодно перекинулся парой слов с Нойманом и сцапал из-под верстака защитные очки – все равно сегодня пилить ничего не планировали. Стекла, конечно, были изрядно поцарапаны, ну да рулить все равно не мне.
Анна уже сидела на мотоцикле.
– Держи шлем.
Шлем – это было не совсем правильное слово. Каска – тяжелая, стальная, смутно знакомого вида, только вот с ходу не вспоминается, где и когда я видел такие же. С одной стороны, под отверстиями для болтов размашистые следы напильника. Кто-то затирал эмблему, причем яростно, с остервенением…
Впрочем, на голове эта штука устроилась вполне удобно, даже с ремнем особо возиться не пришлось. А вот при попытке пристроиться позади Анны я едва не зашипел – черная кожа сидушки успела нагреться так, что хоть яичницу жарь…
– Хватайся за талию. – С выполнением этой команды я замешкался. – Талия – это на дюйм выше бедер. – Анна взялась за руль и, не оборачиваясь, все тем же ровно-командным тоном предупредила: – Полезешь лапать сиськи, сломаю нос.
* * *
«Остин-чемпион» являл собой классический пример того самого лучшего, которое враг хорошего. Сами же лайми шутили, что «чамп» стоит вдвое больше «Ленд-Ровера» и ровно настолько же хуже. В итоге машину ценой в тыщу с чем-то там фунтов территориальная армия распродавала за полтораста. И то желающих их выложить не особо находилось. Вообще армейское имущество – товар специфический, можно и влететь на ведро с гайками, у которого кузов только на слое краски держится. Но если знать, с кем правильно перемигнуться, то ровно за те же деньги получишь машинку в состоянии «муха садилась, но ее быстро прогнали».
Этот загнанный в ложбину и заботливо прикрытый маскировочной сеткой «чамп» был как раз из таких. И его проблемы имели внешнюю причину. Калибра триста три, судя по застрявшей в левом крыле пуле. Стреляли справа сверху, под небольшим углом, очередь легла неровной строчкой. Правая фара, верх радиатора, два рикошета от мотора из старого доброго британского чугуния, перебитый кабель и дыра в маслопроводе. В общем, ничего такого, что не поправить рулоном «утколенты». Что больше ничего под капотом не задето, это милостью аллаха, не иначе, два дюйма в сторону – и весь карбюратор в хлам. Еще одна пуля пробила запасной двадцатигаллонный бак в кузове, но и тут повезло – ничего не взорвалось, не загорелось и, похоже, не особо-то и вытекло.
А вот кому не повезло, так это сидевшему рядом с водителем. В спинке чернели две дыры, на сиденье характерные пятна – смыть кровь не так уж просто, особенно если та успела подсохнуть. В Наме ребята приловчились использовать кока-колу, но все равно после работы медэваком запах оставался…
Тут крови было много. За жизнь «того парня» я бы не поставил и дайма – разве что его подвезли прямо к госпиталю, а там реанимация, переливание, прочие чудеса. Но, как говор, that’s none of my business anyway. Мое дело – починить это дырявое корыто, получить свою двадцатку и свалить подальше.
– Нож найдется? – спросил я старика.
На самом деле звали его Грегори Мак-как-его-там-хренов-шотландец. То ли Маккуин, то ли Маклауд. И лет ему могло быть от пятидесяти до полутораста, с напрочь седой бородой и выдубленной солнцем и ветром кожей.
– А то, – наклонившись, Грег задрал штанину, открыв пристегнутые к голени ножны. – Держи, малыш.
– Майк.
Ножик у дедули был еще тот – с длинным узким лезвием и металлической рукоятью с кольцевой нарезкой. Работать не очень, а вот между ребер ткнуть – самое то.
– Да я на память не жалуюсь, малыш. Колено вот к дождю ноет, а с памятью пока все норм.
И с упрямством тоже.
– Не повезло вам, как погляжу…
– Ну это смотря как глядеть, – Грег провел пальцем по длинной царапине рядом с литыми буквами UNF. – «Льюис» – машина старая, но лупит кучно. Попадись нам настоящий пулеметчик, а не хренов поливальщик, все бы там остались. Видел я, как это бывает…
Я буркнул что-то невнятное, делая вид, что зачищаю концы порванного кабеля.
Это действительно просто, если есть навык. Вертолет идет по кругу, машина в центре, а если ошибся с упреждением, каждая пятая пуля – трассер, надо просто чуть поправить струю. Если «свинья» не проявит свой капризный норов, то цель за считаные секунды накрывает свинцовый ливень, автомобиль превращается в дуршлаг на рваных ошметках покрышек. Иногда загорается, иногда нет. И те, кто в нем, иногда успевают выскочить, но чаще нет.
– О, а вот и Мишель, – радостно произнес Грег, – он хотел с тобой поговорить. А я пойду, погуляю. Нож потом отдашь, – быстро добавил он, – когда работу доделаешь.
Пожалуй, из всей этой странной компании Мишель больше всех подходил на должность миллионера. Точнее, на эдакого наследника кучи миллионов, в белом тропическом костюме, пробковом шлеме и очочках с золотой оправой. В общем, на ботаника чистейшей воды, в жизни не бравшего в руки ничего страшнее сачка для бабочек. Ну или альбома для рисования Винзор-энд-Ньютон.
Сам по себе образ был неплох. Только вот он категорически не вязался ни с лихой байкершей Анной, ни с Грегом – этого вообще списали на берег с пиратского фрегата за вредность души! – ни с пулевыми дырами. Даже когда таких вот субчиков похищает банда киднепперов, они палят исключительно в воздух, из боязни попортить ценный товар.
– Сколько времени потребует ремонт?
– Минут сорок, может, и час.
На самом деле меньше, но я предпочитаю брать с запасом. Если клиент получает желаемое раньше обещанного, он радуется, если работа затягивается – злится. Лучше ведь дать человеку лишний повод порадоваться, верно?
– Вы американец?
– Бывший.
Возможно, я взял тон чуть резче, чем стоило. Но расспросы о прошлой жизни меня дергают. Мишель же явно вознамерился прогуляться в ту сторону.
– А как попали в Большой Каир?
– Искал место, где не принято спрашивать, как сюда попал.
– Тоже вариант, – кивнул Мишель. – И как, получилось?
– Вполне, – я закончил сращивать жилы и взялся за ленту. Рулон был слишком широкий, но и нарезать из «утколенты» полоски у меня плохо получалось. Обычно в итоге ко мне прилипало больше, чем оказывалось на детали. Черт… подлезть, что ли, снизу?
– Нойман прошлым работников не интересуется и платит неплохо. Как раз то, что надо.
Мишель замолчал, но уходить не стал. Хотя бы не глядел через плечо… в мастерской у Ноймана висел прейскурант, как раз для таких умников. Стоять позади мастера – 5 фунтов час, дать совет мастеру – 2 фунта, лезть помогать – 7. Впрочем, я и так собирался постричь этих ребят как хорошего мериноса. Молчание, может, и не всегда золото, но денег стоит. Например, молчание о калибре дырок в радиаторе.
– Есть у нас одна работа…
Я не видел Мишеля, но, судя по голосу, стоял он как раз у пробитого пулями сиденья.
– Разовая. С хорошей оплатой. Интересует?
– Смотря что надо сделать…
– Спасти мир.
– Всего-то делов… – развеселился я. – Ну поздравляю, вы обратились по адресу. На самом деле я Томас Калмаку, спасаю миры по вторникам, четвергам и пятницам. Но учтите, в пятницу сокращенный день, работаю только до трех.
– Если это штука, – нарочито ровным тоном произнес Мишель, – то ее суть от меня ускользает.
– Ди-Си Комикс…
– А-а, понятно. Этот пласт вашей культуры прошел мимо меня.
– Ты много потерял, – совершенно искренне сказал я. Нет, конечно, в мире куча людей, которые никогда не пили колы, не ели гамбургер и не читали комиксы. И некоторые продолжают вопить про свою древнюю культуру, даже когда «Бэ пятьдесят вторые» вгоняют их обратно в каменный век.
– Возможно.
Последняя полоска наконец легла на место. Я осторожно подергал кабель – все в порядке, скорчено намертво. Гениальная все-таки вещь армейская «утколента». В одном из полевых лагерей парни скрутили с ее помощью целый дом из бамбука и снарядных ящиков. Еще была байка про коптер, которому примотали отбитый кусок лопасти, но это я уже сам не видел, а поверить в такое сложно…
– Ну а если серьезно, ребята, то спасать мир я не полезу под пули за все деньги мира. За ремонт, конечно, платят поменьше, но сломанные тачки в тебя не стреляют.
– Есть один человек, – Мишель говорил, стоя вполоборота ко мне, словно не со мной болтал, а читал лекцию кому-то еще, в паре метров от машины, – который очень мечтает вышвырнуть иностранцев из Египта.
– Как житель бывшей колонии могу лишь пожелать удачи в его начинаниях! – фыркнул я. – Лайми давно уже пора забыть свои мечты о былом имперском величии.
– Ты не понял. Не просто колониальную администрацию. Вообще всех иностранцев, всех неверных.
– Тогда он просто чокнутый.
Что-то такое я слышал краем уха. Организаций, борющихся за независимость от лайми, у арабов сейчас больше, чем блох на дворняге. Разумеется, какая-то часть из них настолько радикальна, что пугают даже своих. Зато молодежи нравится. Когда в голове и кармане пусто, а кровь бурлит, хочется простых ответов и ясных целей. Убить всех неверных, забрать их дома, машины, женщин… ну или хотя бы попасть к гуриям как воин джихада.
Что без европейцев тут все просто рухнет в одночасье, для их понимания уж чересчур сложная идея.
– Может, и чокнутый, – согласился Мишель. – Но при этом умный, везучий… чертовски везучий сукин сын. И мы знаем, что завтра вечером он должен забрать на берегу важный груз.
– Что за груз такой?
– С которым он сможет пригрозить уничтожением Долины Царей и Луксора. Или даже не пригрозить… Если он чокнутый сильнее, чем думают. Понимаешь, что это значит?
Ну… как бы да. Мир, конечно, после такого не рухнет напрочь, но перекройка пойдет глобальная…
– Все равно не складывается. Допустим, вы узнали про такую сделку. Ну так слейте инфу кому надо. Джеймсу, мать его, Бонду, интерполу, ЦРУ. Пусть сюда скачет вся королевская конница и плывет весь шестой флот.
– Не все так просто, – возразил Мишель. – Мы не знаем, где груз, не знаем, как осуществляется связь. Если информация просочится… а Вахиду слишком часто везет, кто-то явно сделал на него крупную ставку… они просто изменят время и место передачи товара. И все.
– И поэтому вы будете спасать мир втроем. Девчонка, старик и…
– …и хиляк-очкарик, – договорил за меня Мишель. – Согласен, расклад не из лучших. Поэтому нам не помешал бы четвертый.
* * *
– Красивый закат.
В этот раз я не услышал, как она подошла. Оказывается, даже в армейских ботах можно ходить достаточно тихо.
– Красивый? – я запнулся. Черт, ну да, наверное, для кого-то он был и красивым – для того же Мишеля или еще какого художника с Монмартра и прочих богемных гнездилищ. Того, кто в этом буйстве красных и багровых оттенков видит просто краски.
Да что он знает про цвета!
Напалмовая бомба – это, по сути, просто бочка из тонкого алюминия, которой придали аэродинамически правильную форму, а на торцах воткнули пару воспламенителей. Замок сначала отсоединяет переднее ушко, а затем заднее для того, чтобы бомбу отвело потоком от самолета. При этом они сразу начинают кувыркаться. Так и задумано – чтобы огнесмесь разлетелась как можно дальше. Когда звено «тандерчифов» облегчается в один заход – а они обычно иначе не кидают, никто из «свистков» не любит долго болтаться у земли, – это целое море огня.
Однажды это море вспыхнуло слишком близко – и я в нем сгорел.
– Может, и красивый. Если не знать… не думать, что там, за закатом.
– Почему ты отказался?
– Это Мишель тебя послал?
– Что?! – возмущения в голосе Анны хватило бы на нас троих. – Я сама пошлю кого угодно, Майк. И Мишель никогда бы…
– Извини.
– Но мне и в самом деле хотелось, чтобы ты с нами поехал.
Кажется, она чуть покраснела при этих словах. Или это просто закатные лучи так подсветили.
– Только не говори, что тебе понравилось, как я хватаюсь за талию, – буркнул я, и Анна в ответ звонко рассмеялась.
– Нормально ты хватаешься. «С дол-жной де-ли-кат-ностью», – по слогам выговорила она, явно повторяя чьи-то слова. И пахнешь приятно.
– Пахну?! – Вот здесь она реально сумела меня удивить, уж чего-чего, а пахнуть я должен примерно как бочонок «игола».
– Настоящий мужик и не должен вонять, как цветочная клумба. Мой отец работал с тракторами. Приходил поздно вечером, весь пропахший газойлем… мама ругалась, а мне нравилось.
– Я думал, твой отец был моряком…
– Не все голландцы – моряки… но ты почти угадал. До встречи с мамой он был матросом, мотористом. А дальше… – Анна села прямо на песок, обняв колени. – История, как в бульварном романе. Моряк встретил девушку, влюбился, дезертировал с корабля… его искали, война еще не закончилась, поэтому они уехали туда, где не найдут, в землю обетованную.
– Красивая сказка…
– Да. Только… – голос девушки дрогнул, – финал подкачал. Они жили долго и счастливо… делили радость и горе… а однажды его трактор сожгли вместе с ним. После этого я и записалась в… в общем, стала такой.
– Анна… мне очень жаль, – выдавил я. – Уверен, твой отец был хорошим человеком.
– Майк, ты нам нужен.
– Ты не понимаешь, – вздохнув, я сел на песок рядом, чертыхнувшись про себя, когда ладонь укололо какой-то пустынной травой, жесткой и острой, как щетина оружейного ершика.
– Я тоже дезертир, Анна. Но… твой отец рисковал ради любви, а я просто трус. Я бежал от войны, потому что для меня она стала слишком страшной.
Там… за закатом, где горят джунгли… страх всегда рядом, разъедает душу, словно кислота. Кто-то глушит его выпивкой, кто-то героином. Помню, мы высаживали взвод, который перед погрузкой закинулся весь, а лейтенант, перехватив мой взгляд, устало произнес: «Если бы это помогло моим ребятам слезть с тяжелых наркотиков, я бы скупил всю марихуану и гашиш в дельте Меконга».
– Ты можешь придумать причину, по которой, сбежав с одной войны, я мог бы пойти на другую? Чужую для меня? Нет? Вот и я не могу…
* * *
– Ну и, – не выдержал я спустя пару минут солнцепека, – какой будет план?
– Терпение, малыш, – старик, прикрывшись ладонью, разглядывал берег. – Терпение – и господь сам отдаст их в наши руки. Поверь мне.
Он уже начинал меня слегка подбешивать. Будь у меня во рту побольше слюны, непременно бы харкнул ему на ботинок. Терпение, н-на… если бы я хотел чего-то там терпеть, записался бы в хренову морскую пехоту, в снайпера. Вот кто неделю может жить по шею в болоте и гадить прямо в штаны, лишь бы завалить одного-единственного на весь их долбаный уезд гука.
А мы – служба срочной доставки душ в ад и рай. Оптовые поставки.
– Грузовики оставят за полмили, – изрек наконец чертов скот. – Ближе к воде не попрут, побоятся завязнуть. Один автоматчик останется у машин. Пара постов у камней. И пулеметный расчет на крышу вон той халупы.
– Это тебе родовые привидения доложили?
Чихнув, я попытался мысленно представить этот полуостров сверху – так было проще. Насчет грузовиков Грег, скорее всего, был прав. Конечно, грузовики бывают разные. На армейском «харвесторе» с полным приводом я бы рискнул сюда заехать. Но арабы с техникой обычно не дружны. Для них в каждой арбе, что ездит без ишака, сидят по три шайтана, каждый со своим норовом.
– Не-а, – оскалился шотландец. – Просто я знаю, как они думают. Верней, я знаю, как думали те, кто их учил. Смекаешь?
– А если они плохо учились?
– Тогда они засадят одну машину в песок по самую кабину, – тут же отозвался Грег, – затем утопят в море вторую, пытаясь выдернуть первую. Или сожгут сцепление. После чего передерутся, выясняя, кто, во имя Аллаха, тут самый виноватый. Но ты не волнуйся, малыш. Это важный груз, сюда пришлют отличников.
– Я и не волнуюсь.
– А я и не сомневаюсь, малыш. Пошли…
У кромки прибоя Мишель и Анна старательно изображали художника и натурщицу. Точнее, это выглядело так издалека. Когда мы подошли, я понял, что не прав. Мишель и впрямь рисовал. Уверенными, четкими движениями, так что казалось, он просто стирает с листа белый налет, а из-под него проступает рисунок, с каждым взмахом все более четкий. Анна же… она просто стояла, закрыв глаза, подставив лицо солнцу и ветру. А уж эта парочка доделала остальное, распушив рыжую гриву и заставив ее сверкать медным и золотым.
Она была здесь и одновременно не здесь… этот грязный пляж, с перьями чаек, парой дохлых рыбешек и высохшими водорослями не подходил, он был неправильный. Такая девчонка должна быть сейчас где-то на Мауи, где белый песок и синий океан. Или на острове Ваадху, где по ночам волны светятся мириадами огней, словно звезды тоже захотели искупаться.
С другой стороны, а что я о них знаю? Не больше, чем они про меня.
Нам оставалось метров десять, когда Мишель оглянулся. Словно переключатель щелкнул – мечтательно-задумчивый студент пропал, а тот, кто снял очки и аккуратно сложил их в футляр… такого я легко могу представить – хоть с офицерскими погонами, хоть в черной рубашке с «чиком» на груди. Взгляд человека, который готов умереть сам и отправить умирать других.
– Бумагу дать?
– Обойдемся по старинке, – где и когда Грег раздобыл палку, я не успел заметить. – С бумагой много возни, да и жалко. Песок удобнее.
Не знаю, где и чему шотландец учился, но вот занятия по крокам местности он явно прогулял. Фигурка часового у него получилась больше обоих грузовиков, а пулемет вообще посчитали бы восьмидюймовой гаубицей.
– Один часовой у машин?
– Может, и два, – шотландец почесал бороду, – но не больше. Груз тяжелый. К тому же основные сторожа будут на флангах и скрытно. А тот, кто у машин и на виду, его задача следить, чтобы зеркала и запаски не уперли. Ты ж местных в деле видел – на миг отвернешься, гусеницы с танка разуют.
– До деревни пять миль, не меньше, – заметил я. – В смысле, до той дюжины развалюх местных козопасов. А до Фуки все пятнадцать.
– Верно, – кивнул Грег. – Поэтому и говорю: один-два, не больше.
– Но мы не можем быть уверены, где они поставят машины, – возразил Мишель.
– И снова в точку, – сделав шаг назад, шотландец изобразил еще одну помесь муравья с бананом, вооруженного длинной палкой. – Поэтому ими должна будет заняться Хан… кхе, Анна, со своим «шведом».
– Я их сделаю. – Анна сказала это спокойно, таким тоном девушки обычно говорят: «После обеда зайду в магазин за новой шляпкой».
– Солнце может уже сесть, – предупредил Грег. – Ну и дистанция…
– Я их сделаю, – повторила рыжая. – Двух, трех, пятерых. Считай, этот вопрос закрыт.
– Ну-у-ок. Тогда мы с Мишелем займемся теми, что слева, а Майк, – кончик палки уперся мне в живот, – разберется с пулеметом.
Это был последний миг, пока я еще мог послать их всех к черту в зад. Повернуться, уйти… по Роммель-штрассе сейчас много ездят и ночью, поймать попутку до Александрии или сразу до Каира особых проблем не будет. И уже завтра снова копаться в машинах у Ноймана, забыв про эту троицу с их дурацкими тайнами. Не для того я сбежал с одной войны, чтобы вляпаться в другую!
– Справа все тоже может оказаться непросто, – Мишель, присев на корточки, нарисовал сбоку от домика с гаубицей еще несколько фигурок. – Что тогда?
– Главное, это пулемет! – уверенно заявил Грег. – Тот, кто сядет за ним, будет королем на этом гребаном клочке суши. Пусть даже все остальные облажаются…
– Поэтому я и думаю… – начал Мишель.
– С пулеметом все будет тип-топ! – перебил я его. – Просто дайте мне ствол потише.
* * *
Кажется, на какой-то момент я все-таки отключился. А может, и нет. Просто в какой-то момент горячий пресс, вдавливавший меня в землю, пропал. Медленно, по миллиметру, я передвинул руку, приподнял край накидки. Свет больно резанул по глазам, но, когда проморгался, стало понятно, что я не ошибся. Солнце уже почти село.
И те двое, в доме, загомонили, переговариваясь – один недовольно-визгливо, явно чем-то возмущаясь, а второй отвечал коротко и веско. Пару раз лязгнул металл, что-то тяжелое с треском ухнуло вниз и зазвенело, рассыпаясь. Уронили ящик с патронами? Похоже на то… ну и придурки.
Похоже, в рассказах про слепых, что «видят» ушами, есть доля правды. Или, может, я просто слегка двинулся башкой от теплового удара – но картинка по звукам выходила совершенно четкая, словно сижу перед экраном. Вот они установили треногу… взгромоздили на нее тело пулемета… закрепили… вставили ленту в приемник. Потом визгливый – пацан? вряд ли ему больше 17! – спустился вниз и принялся собирать рассыпанные патроны в сумку, недовольно боромоча под нос. Он возился долго, минут сорок – пока второй араб не скомандовал что-то, и ворчучело, тут же бросив мешок, торопливо полез наверх. Издалека донеслось татканье… судя по звуку – моторная шлюпка или аналогичная мелочь. Все верно, приличной посудине здесь прямо к берегу не подойти. На несколько минут все затихло, потом юнец вдруг выкрикнул что-то радостно-злобное… наверняка «смерть неверным псам!» или чего-то в таком духе. И получил по затылку – правильно, нефиг расслабляться, пока работа не закончена. Ей-ей, парни, настоящее веселье только начинается…
«Только начинается»… я повторил эту фразу раз… не знаю сколько. Как мантру. Ом намах Шивая, как бормотал монах у входа в бар Тьена, напротив заправки Шелл. Я вдруг вспомнил его необычайно четко и остальное тоже – улицу с рекламными щитами, полицейского на полосатой тумбе, пару облезлых пальм в зеленых кадках, стоянку велорикш…
Сухо треснул выстрел, за ним еще один, и потом сразу же загрохотала длинная, на весь магазин, очередь «стэна», и в ответ почти сразу коротко залаял ручник. Звонко хлопнула граната, за ней еще две.
Как и предупреждал Грег, отбросить накидку не получилось – песка накидали на совесть, да и мышцы после долгой неподвижности были как чужие. Кое-как я выполз наружу, встал, пошатываясь… дошел до хибары и встал на край окна. Держась левой, аккуратно навел «беретту» на затылок того араба, что сидел за пулеметом. Выдохнул и дожал спуск. На фоне начавшейся перестрелки хлопок «двадцать второго» был почти не слышен. Однако все же второй пулеметчик успел развернуться. Как я и думал, ему было лет 17, не больше, на бледном лице тонкая полоска усов была едва заметна. Он глядел на меня и судорожно пытался вытянуть револьвер из кобуры на боку, не соображая, что та застегнута. Первая пуля в грудь заставила его выпрямиться… после второй он прекратил дергать револьвер и заслонил руками лицо, отворачиваясь. На шестом выстреле пистолет поймал «печную трубу», но это уже было неважно – все так же закрываясь, парень шагнул назад и свалился с крыши.
Второго пришлось тащить и сбрасывать самому. Затем я развернул пулемет – это был старый британский «виккерс», – переставил прицел на четыре сотни, навелся на всполохи ручника и нажал гашетку. «Виккерс» завибрировал, торопливо глотая ленту, сыпанул под ноги гильзами. Но по сравнению с пальбой из подвешенной на ремне «свиньи» – как небо и земля, тут бы и трехлетний ребенок справился. Ручник заткнулся почти сразу, но я на всякий случай «перекрестил» его позицию – вверх-вниз и вправо-влево, а остальное доделает рассеивание.
Те арабы, что катили бочки, после начала стрельбы просто замерли вокруг них, даже не пытаясь найти укрытие. Впрочем, они бы его и не нашли – кроме самих бочек, на берегу укрытий не было, а бежать им было некуда – впереди стрельба, позади море. Тут разве что на манер страуса сунуть голову в песок и надеяться, что твой зад не посчитают достойной целью. Лично я бы на такое не закладывался.
Впрочем, когда стрельба затихла, трое попытались двинуться в мою сторону. Пришлось окончательно разъяснить им новую диспозицию – короткой, на 5–7 патронов, очередью. Сильно левее бочек – но все равно вопль в ответ раздался такой, словно из-под земли вылезли шайтаны и принялись грызть верблюжатников за все, что ниже пояса. А уж как они бежали…
Что же такого в этих чертовых бочонках?
* * *
– Мы не знаем.
– Ответ не верный! – Я медленно взвел большим пальцем курок у «кольта» – и стоящий на коленях человек стал белее своей чалмы. Бывает… с теми, у кого перед глазами маячит дуло.45.
– Клянусь Аллахом! Только Вахид знал точно…
А Вахид Абу-как-его-там уже ничего никому не скажет. Потому что, когда я пошел к скрючившимся вокруг этих чертовых бочек, он выхватил из-под халата пистолет… а больше уже ничего не успел сделать. И теперь лежит с дырой калибра 6,5 мымы в голове, а его «коммандер» с накладками из слоновой кости заимел нового владельца.
– Клянусь, я не знаю…
– Заткнись! И вали к остальным.
Глядя, как он бежит – по-заячьи, вприпрыжку, оглядываясь и явно не веря своему счастью, – мне вдруг дико захотелось выстрелить. Не в спину бегущему, а в одну из бочек. Белых и обляпанных со всех сторон надписями «Achtung!», «Gefahr!», «Auf äußerste Vorsicht achten!» и черно-красными руническими значками.
Подозреваю, результат был бы тот же самый – но для всех.
Вместо этого я обошел грузовик и сел рядом с Грегом. Удивительно, но старик еще дышал. В лунном свете было видно, как в уголке рта вздувались и лопались темные пузырьки.
– М-майк…
– Молчи, не трать силы! – быстро сказал я.
– В правом…
Правый нагрудный уже изрядно пропитался кровью, одна из пуль вошла совсем рядом. Все как там, в Наме… и шприц-тюбик был из армейского набора, руки все сделали сами, без участия головы, как много-много раз прежде. Голове оставалось только пригнуться, как будто лопасти «хьюи» снова рубили воздух над макушкой.
Да… окажись здесь «хьюи», может, у Грега и был бы шанс.
– Так-то лучше. Еще бы сигарету… не куришь, Майк?
– Бросил.
– Вот и я бросил! – Грег закашлялся. – До шестидесятого дымил, что твой паровоз, а потом док сказал: «Если не прекратишь, заработаешь рак легких!» Ну я и послушался… во дурак, а!
– Ну чего ж сразу «дурак». Сейчас закинем тебя в госпиталь…
– Ага, на ковре-самолете! – фыркнул шотландец. – Майк… я начинал у майора Багнольда, в пустынном патруле. И с тех пор… с куревом получилось, а вот пустыня никак не отпускала… старая желтая сука… сколько хороших ребят в ней лежит. Вот и мой черед пришел… знаешь, как говорят: «Мы не умираем, мы уходим на перегруппировку!»
– Слушай…
– Я покойник, Майк. Час туда, час обратно… это уже детали. У тебя остались патроны в мелкашке? – неожиданно спросил он.
– Два.
– Сойдет. Оставишь его… – Грег снова закашлялся, выталкивая кровавый сгусток. – Моше – все? Я видел, как он упал…
– Угу.
Думаю, он даже не успел понять, что его убило. Гранатный осколок вошел над бровью, со стороны выглядело почти как пустяковая ссадина.
– Жаль. Талантливый был парень. Единственный сын одного из парижских… Значит, остались только вы вдвоем… – шотландец замолк, и в какой-то момент я подумал, что уже все закончилось, – позаботься о ней, ладно? И давай… валите отсюда поскорее…
«Беретта» лежала в заднем кармане. Достав ее, я на ощупь проверил – да, патрон был дослан – и осторожно вложил в холодеющую руку.
Наверное, надо было еще сказать что-то, напоследок – но подходящих слов не находилось. Просто… у него теперь были пистолет и два патрона. Ну а у меня два грузовика, девушка, война, которая вдруг стала моей…
…и весь мир под колесами.
notes
