Глава 19

Софи спустилась с крыльца, и ее сердце радостно забилось от мысли, что после бурных событий сегодняшнего утра она снова увидит Макса. Он стоял возле кареты и в темноте выглядел еще более грозно, чем обычно. Пытаясь защититься от ветра, она плотнее закуталась в свой тонкий атласный плащ. Сегодня Софи надела очень смелое платье из бледно-желтого крепа с рукавами, отделанными изящным кружевом, и предполагала, что Макс может его не одобрить по вполне понятным причинам. Но только когда он помог ей сесть в карету, она поняла, что он злится. Господи, в чем она провинилась теперь? Софи почувствовала, как в груди шевельнулось возмущение.

– Этот плащ совсем не греет. Надо было надеть теплую ротонду. Сегодня холодно, – с досадой сказала она.

– Никто не надевает ротонду в театр или на бал. И не важно, какая погода, – заявил Макс, даже не повернувшись к ней.

– Понятно. Значит, в моде гусиная кожа?

– Не говорите глупостей. Хорошо воспитанная молодая леди никогда не признается, что ее беспокоят такие приземленные вещи.

– И что же еще ей не позволяет признать воспитание? Того, что она потеет? И естественно, она не позволяет себе излишнее проявление чувств, несмотря на свою утонченную чувствительность. Ей вообще чужды любые крайности, как телесные, так и душевные. Жаль только, что я неудачный экземпляр.

Макс наконец повернулся к ней, но его глаза остались непроницаемы.

– В самом деле?

Софи подумала, не ответить ли ему так же. Но ей не хотелось. Она хотела вернуть другого Макса.

– Да, ваша светлость. Мы еще не приехали, а я уже допустила все неподобающие для светской дамы оплошности.

В глазах Макса мелькнула веселая искра, но она тут же исчезла, и его губы сжались в твердую линию.

– Не соизволите ли рассказать мне, зачем вы сегодня встречались с Уивенхо в парке? Почему он держал вас за руку? И почему вы не сказали мне ни слова?

Софи замерла. Она была не готова к его вопросам, и у нее даже мелькнула мысль все отрицать, хотя это было бы очевидной глупостью.

– Он шел, чтобы передать мне письмо, где извинялся за свое поведение. Вот и все. Я не стала об этом упоминать, поскольку знала, что вы рассердитесь, а мне не хотелось портить вечер. Да и рассказывать особенно нечего…

– Он отдал вам письмо?

– Нет… Он решил извиниться лично, поэтому не стал его отдавать.

«Хватит оправдываться», – простонала про себя Софи. Она не сделала ничего плохого, так почему чувствовала себя такой виноватой? Макс даже ничего не сказал, только смотрел на нее.

– Вы мне не верите, да? – не выдержала Софи.

В карете повисла напряженная тишина. Софи плотно сжала губы, пожалев, что не сделала этого раньше, и отвернулась к окну. Но Макс взял ее за подбородок и повернул к себе. Его глаза горели страстью.

– Вы ошибаетесь, – тихо сказал он. – Я верю, что вы всегда стараетесь поступать так, как считаете правильным. Просто временами наши представления о том, что правильно, не совпадают.

– А должны?

– Нет. Но думаю, сейчас не время это обсуждать…

Даже в темноте Макс видел, как ярко вспыхнули ее щеки, это было очаровательно. Его пальцы провели по подбородку Софи, скользнули к шее. Он понятия не имел, как ей это удалось, но в карету он сел, кипя от возмущения и ревности, а теперь оказался во власти совсем другого, гораздо более приятного возбуждения, и случай с Уивенхо теперь казался скорее мелким недоразумением, чем угрозой.

Макс видел, что она чувствует себя виноватой, и это, как ни странно, вернуло ему способность мыслить здраво. Он все время смотрел на Софи сквозь призму предательства Серены. Но она совсем не похожа на Серену. Да, ему не нравилось, что она так легко простила Уивенхо, но это не ее проблема, а его. То, что Софи не держала зла на людей, было настоящим благословением.

Его пальцы чувствовали, как бьется ее пульс, и Макса тянуло припасть к нему губами, а потом снова отвести ее в маленькую гостиную. И на этот раз он не забыл бы запереть дверь. Однако его уже начинало утомлять, что эти торопливые свидания заставляют его постоянно испытывать чувство вины из-за нарушения общепринятых правил. Максу хотелось, чтобы они уже были женаты, чтобы она лежала обнаженной в его постели и им не могли помешать ни люди, ни правила. Хотя бы неделю. В конце концов, они бы вернулись в общество, но только после того, как он утолит эту жажду, причинявшую ему мучения, выходящие далеко за рамки физического дискомфорта.

Карета остановилась перед театром на Друри Лейн, и Макс подал Софи руку, помогая выйти из кареты. Он не смог отказать себе в удовольствии задержаться перед ней и заставить ее смотреть ему в глаза, пока ее щеки не вспыхнули. В этом была детская потребность почувствовать свою власть над ней, вынудить ее ответить.

– Харкот, ты задерживаешь движение, еще немного – и образуется затор во всю улицу! – крикнул ему Крэнворт, когда они с Сильви вышли из своей кареты.

Макс велел кучеру ехать дальше.

– Плащ Софи зацепился за дверь, – не моргнув глазом, соврал он, и Софи коротко хмыкнула.

– С ротондой этого не случилось бы, – пробормотала она.

Софи окинула взглядом женщин, входивших и выходивших из дамской комнаты. Она ждала Сильви, но уже начинала подозревать, что потеряла ее в этом круговороте шелков и атласов. Повернувшись, она поймала на себе осуждающий взгляд мисс Пеннистоун и поспешила выйти. Нелепая трусость, но она до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке и слишком незащищенной, чтобы встречаться с кем-то вроде мисс Пеннистоун. И потом, почему она должна общаться с теми, с кем не хочет? В конце концов, она уже не просто мисс Тревелиан из Эштон-Коув. Скоро она станет герцогиней Харкот. Софи вздернула подбородок. Если она не будет следить за собой, то может стать похожей на мисс Пеннистоун. А она не такая. Софи любила людей, но никогда не подстраивалась под чужое мнение, чтобы кому-то понравиться, и не собиралась делать этого теперь, на пороге своей новой жизни.

Остановившись посреди коридора, она попыталась вспомнить, откуда они пришли. Рядом никого, и это означает, что, скорее всего, она идет не туда, куда надо. Софи повернулась и остановилась, увидев перед собой мужчину.

– Вы заблудились? – спросил он.

На миг ей показалось, что этот высокий и очень худой человек – один из приглашенных актеров. Она даже подумала, что уже где-то его видела, но тут же поняла, что это не так.

– Думаю, да. Я не знала, что этот дворец так велик. Мне хотелось бы вернуться в фойе.

– Идемте, я покажу вам.

Софи с радостью пошла с ним, и он по нескольким лестницам вывел ее в коридор, в конце которого она увидела бордово-голубые ковры фойе. Дойдя до конца коридора, она повернулась, чтобы поблагодарить мужчину, но он заговорил первым:

– Кстати, я лорд Моркомб. Отец Серены. А вы мисс Тревелиан, верно? Я видел вас с Харкотом у Стефтонов.

Софи чуть не споткнулась от удивления, и он, остановившись, заботливо поддержал ее под руку.

– Простите. Я не хотел вас пугать, но с тех пор, как прочитал о помолвке, искал случая поговорить с вами.

Софи смотрела на него с изумлением, чувствуя себя виноватой.

– Лорд Моркомб. Я… мне так жаль…

– Не стоит, дорогая. Вам не о чем сожалеть. Вы не причастны к моей трагедии и ни в чем не виноваты. Теперь я редко выхожу из дому, но мне стало очень любопытно, кого выбрал Харкот. И признаюсь, я немного удивлен. Вы совсем не похожи на мою дочь.

– Я слышала, она была очень красивой. И очень живой. – Софи мучительно подбирала слова, но он, похоже, этого не замечал. На его узком лице появилась улыбка.

– Да. Даже когда она была младенцем, я знал, что она… необыкновенная. Королева.

Он говорил с такой гордостью и любовью, что у Софи сжалось сердце от жалости к старику, вынужденному отказаться от радостей жизни и в одиночестве переносить свое горе. И это не добровольное затворничество ее тети Минни, а изменение личности, которое случается с людьми, пережившими тяжелую утрату. Как у той вдовы из Эштон-Коув, которая потеряла в море трех сыновей.

– Судя по всему, она действительно была необыкновенной девушкой. Должно быть, вы очень тоскуете о ней.

Софи сразу же пожалела об этих словах, потому что глаза старика наполнились слезами, и он, достав платок, приложил его к глазам.

– Каждый день. Я думаю… если бы только я был сильнее… Но уже слишком поздно. Иногда это невыносимо. И никто не говорит о ней со мной. И не дает мне поговорить о ней. Поэтому я и не выхожу. Я не могу вынести этого молчания.

Софи кивнула. Она понимала его, по-своему. И хотя ей хотелось уйти, она продолжала стоять, желая хоть чем-то облегчить боль этого человека. Каким-то образом она чувствовала себя причастной к той вине, которую испытывал Макс и которая налагала на нее определенную ответственность за судьбу Серены.

– Я бы с радостью послушала о вашей дочери, лорд Моркомб.

Старик взял ее за руку и судорожно сжал ее.

– Я не ошибся в вас. Стоило мне увидеть ваше лицо, и я понял, что у вас доброе сердце. И это меня тревожит. Вы могли бы прийти ко мне завтра? На чай? И пожалуйста, не говорите Харкоту. Он вам не позволит. Он хочет, чтобы все осталось в прошлом. Пусть это будет нашим секретом.

Софи не могла не согласиться с тем, что Макс не одобрил бы такой благотворительности.

– Если хотите, я приду завтра утром.

– Да, да, конечно. И не скажете Харкоту?

– Нет, вы правы, в этом нет необходимости. Всего доброго, лорд Моркомб.

– До свидания, моя дорогая.

Софи повернулась и застыла в шоке, увидев стоявшего на лестнице барона Уивенхо, который наблюдал за ними. После секундного колебания она решительно двинулась в его сторону. Софи вспомнила, как не более получаса назад пообещала себе, что страх перед реакцией других людей не будет диктовать ей, что делать.

– Добрый вечер, барон Уивенхо.

Уивенхо не сводил взгляда с пожилого человека за спиной Софи, и не сделал ни малейшей попытки приблизиться к ней. Только когда лорд Моркомб скрылся в темноте коридора, он наконец посмотрел на Софи.

– Не знал, что вы знакомы с лордом Моркомбом.

– Он только что представился мне.

– Что он от вас хотел?

Вопрос прозвучал резко, заставив Софи нахмуриться.

– Поговорить. Пригласить на чай. Ему одиноко. Он чувствует себя виноватым. Наверно, он считает, что не смог защитить ее…

– Ее? Ее имя Серена. Вы говорите так, будто знали ее.

Его полный ярости голос стал еще одной каплей, укрепившей уверенность Софи в том, что она ошибалась на его счет.

– Вы ведь не давали ей ту отраву, верно? – задумчиво произнесла Софи.

– Вы с ума сошли? Я ее любил! И тот ребенок был моим! Конечно, я этого не делал!

– Тогда почему вы чувствуете себя таким виноватым?

В янтарных глазах Уивенхо сверкнуло отраженное пламя сотен свечей, и он заговорил низким голосом, дрожащим от напряжения:

– Потому что я виноват в ее смерти! Если бы я не сделал ей ребенка, ей не понадобилось бы снадобье, которое ее убило. Конечно, я виноват. И жил, зная, что… – Он не договорил. – Но если бы не Макс, она вышла бы за меня. Я знаю, что вышла бы. Он знал, что Серена его не любит, и сам – будь он проклят – не любил ее. Но он цеплялся за нее из-за своего дурацкого представления о долге. Если бы он был человеком, то просто прогнал бы ее, и тогда у нас появился бы шанс… Если я виновен, то он в тысячу раз виновнее! Он мог бы с таким же успехом сам влить яд ей в горло! Впрочем, судя по тому, что мне известно, он так и сделал. Мерзавец, он на все способен, лишь бы мир вертелся, как он считает нужным. Вы совершаете глупость, выходя замуж за такого бесчувственного человека, за эту глыбу льда! Я знаю, Серена была избалованной и эгоистичной, но такой восхитительной! Такой живой и красивой, как восход солнца.

Софи онемела от его боли, возвращавшей ее к собственным сомнениям и страхам. Она понимала страдания лорда Моркомба. В конце концов, Серена была его единственным ребенком. И все же ее поражало это странное обожание, которому вторила страсть Уивенхо. Как будто любовь к Серене стала для них больше религиозным поклонением, чем человеческим чувством. Она не хотела и не искала такой любви, но испытывала жалость к двум мужчинам, которые обожали эту яркую, но испорченную девушку.

– Я надеюсь, что когда-нибудь вы еще найдете ту, кого сможете полюбить так же сильно, барон Уивенхо. Тогда вы с Максом были слишком молоды. И Серена тоже.

Услышав собственные слова, Софи поморщилась, ей вовсе не хотелось показаться снисходительной. Но, как ни странно, Уивенхо вдруг успокоился.

– Да, молоды. А вы, кажется, очень рассудительны. Хотя сегодня я определенно в ударе.

– Спасибо, но с меня довольно, – откровенно призналась Софи.

Уивенхо засмеялся и потянулся к ее руке, но в следующую секунду замер, и его глаза сверкнули, глядя поверх ее плеча. Софи повернулась, уже зная, что происходит.

Макс направлялся к ним со скоростью ягуара, и, даже не успев подумать, Софи встала между ним и Уивенхо. Движения Макса замедлились, его взгляд впился в нее, и она увидела в нем то, что ее испугало. Слова, сказанные о нем лордом Моркомбом и Уивенхо, с фатальной ясностью подтверждали ее страх, что Макс никогда ее не полюбит и не будет даже близко чувствовать к ней то, что она чувствует к нему.

Как глупо было считать, что она знает этого закрытого, непостижимого человека! Единственное, что знала Софи, – это что все они отмечены печатью Серены и что она устала жить в ее тени.

– Нет, – тихо произнесла она, и услышала в своем голосе нотки презрения. – Здесь ничего не произошло. И я слишком устала, чтобы вынести еще одну сцену. Прошу вас, давайте вернемся в ложу.

Софи не знала, что могло бы произойти, если бы на лестнице не появилась компания весело болтающих и смеющихся людей. Они вышли на улицу, впустив в фойе дуновение свежего ветра, а Уивенхо повернулся и стал лениво подниматься по лестнице.

В конце концов Макс взял ее под руку и двинулся с места. Он слишком хорошо контролировал себя, чтобы сделать ей больно, но в его прикосновении чувствовалась напряженность и даже отвращение, будто он касался чего-то неприятного. Софи шла рядом и думала, что можно сказать, чтобы это исправить. Но она понимала, что если попытается, то лишь углубит разверзшуюся между ними пропасть.

А если спросит о том, о чем ей действительно хотелось спросить, то получит в ответ очередное «природа наших отношений не предполагает…». Оставалось только молчать, стараясь не уронить своего достоинства, и ждать, пока не уляжется шторм. Возможно, потом ей удастся все объяснить.

Софи закрыла глаза. Она так ждала этого похода в театр! Как ей удалось все испортить? Макс прав, она думает, что делает все как лучше, но получается только хуже. Своими добрыми намерениями она успешно мостит себе дорогу в ад. Софи знала, что Макс никогда не думал жениться на ней, но у нее не хватило мужества отказать ему и в тот же день сесть в экипаж и уехать домой. Как не хватило сил на то, чтобы держать при себе свои чувства. И отказаться от своих надежд. Вместо этого она начала верить, что у нее может получиться, что она сможет стать ему подходящей женой, не потеряв себя.

Но простой оплошности оказалось достаточно, чтобы все рухнуло. Что бы Макс ни говорил, она знала, что он ей не верит. А когда он впадал в мрачность, она начинала сомневаться, не он ли дал Серене то снадобье, которое ее убило. Какой-то частью своей души она понимала, что это пустые страхи. Она знала его. И даже несмотря на то, что она не могла достучаться до его сердца, Софи не могла поверить, что Макс намеренно погубил Серену. Вместе с тем где-то в глубине по-прежнему жило неверие в себя и сомнение в том, что она его знает, что это не такая же сентиментальная фантазия, как надежда, что в один прекрасный день Макс ее полюбит.

Наконец они дошли до ложи. Начался второй акт. Софи скользнула на свое место и уставилась на сцену, избегая обращенных к ним любопытных взглядов.

Макс не понимал, что происходит на сцене. Не понимал, как он может сидеть здесь, будто ничего не случилось, будто он не видел, как Софи стояла с Уивенхо, тот держал ее за руку, а она так доверчиво смотрела ему в глаза… Хуже всего даже не то, что она встала перед ним, защищая Уивенхо, как тогда в гостиной Хантли-Хаус. Но мучительнее всего была печаль в ее прекрасных глазах, когда Уивенхо удалился, и они пошли в ложу. Она даже не могла говорить с ним. А вернувшись на свое место, сидела молча, как наказанная школьница.

Макс не знал, что между ними произошло, но его первый порыв схватить Уивенхо и оттащить его от Софи исчез, как только он увидел эту печаль и понял, что он снова обидел ее. Он снова убил радость, превратив ее в печаль. До встречи с ним Софи удавалось сохранять ее, несмотря на все старания родных подавить ее индивидуальность. Но он, похоже, преуспел в этом гораздо больше их. Еще немного, и Софи поймет, что, кроме плотских удовольствий, ему нечего ей предложить, и он ее потеряет.

Надо было что-то сделать, что-то сказать, но Макс боялся заговорить. А потом начался второй акт. Зачем он привел ее в ложу? Надо было остаться, извиниться, сделать хоть что-нибудь. Потому что он не сможет этого вынести. Софи сидела совсем рядом, Макс чувствовал исходящее от нее тепло, и оно тянуло к себе, как магнит.

Макс понимал, что она тоже не смотрит спектакль. Он видел ее крепко сжатые руки, лежавшие на коленях, и опущенные вниз уголки рта. И разрывался между злостью и желанием взять ее за руки, прижать к себе и заставить сказать, что ее печаль не означает того, чего он так боялся; что она не разочаровалась в нем и не жалеет об их помолвке. Это терзало его, жгло, как не дававшее покоя желание. Это была даже не ревность, а что-то другое… Отчаяние. Он не мог ее потерять. Софи – его женщина. Единственное, чего он действительно хотел в этом жалком мире.

Осознание наконец пробилось через все барьеры, которыми он так старательно окружил себя, и поразило его, как железный кулак Джексона на ринге. Софи ему необходима. И дело не в похоти и уж точно не в чувстве долга. Ему нужно ее тепло, ее живость, ее любовь, так не похожая на иссушавшие душу чары Серены. Софи пробудила к жизни его чувства, она не может бросить его сейчас. Это несправедливо. Она нужна ему. Но вместо того, чтобы попытаться сделать так, чтобы она по-настоящему полюбила его, он злился и осуждал ее, стараясь заставить отказаться от себя настоящей и стать такой, как леди Мелисса. Но такой он ее не хотел.

Ему нужна была девушка, которая разговаривает с мопсами и смеется, которую интересуют люди, как они есть, и которая поступает так, как считает правильным. Если бы у него хватило решительности, он должен бы встать перед ней на колени и сказать, что она может ставить любые условия. Лишь бы она смогла полюбить его. Потому что ему мало того жаркого плотского огня, который вспыхнул между ними. Он хотел больше. Он хотел все.

Аплодисменты вернули Макса к реальности. Он должен был увести Софи, но не знал, что сказать. Его ярость и желание крушить все вокруг сменились горькой тоской, страхом и чувством потери. Он должен был все исправить, но не знал как и боялся, что уже слишком поздно. Когда они встали, он повернулся к Софи, но она уже шла от него к Сильви Крэнворт.