Книга: Лекции о зарубежной литературе. От Гомера до Данте
Назад: Пространство в эпоху Средневековья
Дальше: О литературе Средневековья

Рыцарь

Рыцарь был одним из основополагающих понятий в эпоху Средневековья. По-французски в слове «рыцарь» – chevalier тот же корень, что в слове «лошадь» – cheval. Между ними есть связь? разумеется есть. Мы привыкли к образу рыцаря в латах, но не все знают, что своим названием он обязан лошади. Рыцарь – это человек, у которого есть лошадь. Причем лошадь боевая, а не рабочая, которая тянет плуг. Это и не скаковая лошадь, и уж точно не чистокровная арабская. Нет, это мощный ратный конь, предназначенный для битвы.
Этот тип лошади пришел, вероятно, из Азии примерно в VII веке. Во всяком случае, римская Античность его не знает, и в сражениях той эпохи он не отмечен. Впервые он появился в войнах рыцарских времен и стал использоваться повсеместно. Знатный человек не мыслил себя без лошади, которая «поднимала» его над другими людьми. На многих языках рыцарь – это всадник. Считалось, что «храбрый человек на хорошей лошади за час сражения может добиться большего, чем десять и даже сто пеших». Боевой конь должен быть «умным, сильным и быстрым, с нравом настоящего бойца». Во время военной службы рыцарь и лошадь полагались единым целым, без лошади рыцарь превращался в обыкновенного человека. Битва являлась самозабвением рыцаря, приводила его в экстаз. «Если бы я стоял одной ногой в раю, – восклицал Гарен Лотарингский, герой средневековой поэмы, – я бы убрал ее и отправился биться».
Рыцарь – это главный герой Средневековья; от него ждут храбрых поступков, возвышающих его над обычными людьми.
Множество средневековых текстов повествует о приключениях рыцаря, о его подвигах, авторитете, который за ним признавали, и о его «рыцарских» качествах – благородстве духа и отваге. Внешняя сторона рыцарской жизни впечатляла современников, потому что выходила за рамки обыденного. Эффектнее всего были доспехи. Рыцарь в кольчуге и шлеме казался необычным человеком. Чаще всего он передвигался на лошади, доспехи звенели от тряски, и это громкое бряцание, конечно, привлекало внимание. В отличие от священника, который вне службы был человеком неприметным, рыцарь был шумлив и выставлял себя напоказ. Но если рыцарь – это всадник, то конь будет играть в этом сложном символе под названием рыцарь немаловажную роль. А рыцарь и есть один из основных символов Средневековья. Так устроено было сознание человека той эпохи, его мышление было символичным, и с помощью символа этот человек и создавал особый абстрактный мир, т. е. «Вторую природу», которую ещё называют культурой. Но если рыцарь – символ сложный, то из каких составляющих он складывается? Правильно: из самого всадника и его коня. Так вот, конь – это сложный древний символ, вбирающий в себя два взаимоисключающих начала: начала верха и низа. Всё Средневековье в своём восприятии мира отличается дуализмом. Дуализм верха и низа, рая и ада, тела и души, мужского и женского, христианского и языческого, божественного и сатанинского. Этот дуализм, или противопоставление двух взаимоисключающих начал скрыто в самом символе рыцарского коня. Как пишет известный исследователь Ф. Кардини: «Конь как мифорелигиозный символ в культурах, внесших свой вклад в становление западного средневековья, двулик. Одна ипостась его героическая, солярная. Другая – погребальная и хтоническая». Солярное, значит, солнечное небесное, высшее, а хтоническое говорит о земле, о подземном мире и аде. Получается, что рыцарь – это высшее существо, для которого нет преград и который может путешествовать по всем закоулкам средневекового сознания, опускаясь в ад или возносясь до самих небес. Скорее всего, именно эта символическая перегруженность рыцаря и позволила ему стать центральной фигурой всей литературы зрелого Средневековья.
Но рыцарь – это не только конь, но и сам всадник, причём, всадник вооружённый и один из важных элементов этого вооружения является рыцарский меч, который также является сложным символом. Его сакральность объяснялась во многом сложностью производства.
Ковал меч кузнец – маг-ремесленник. Все стихии участвовали в его рождении: земля, из которой добыта руда, огонь, подчинивший ее человеческой воле, воздух, ее охладивший, и вода, которая закалила металл. В сказании о Виланде участвует еще и священная птица германцев, чей язык понятен только посвященным, – гусыня, которой нет равных. Некоторые современники приписывали кузнецам знание алхимии из-за того, что они имели дело с открытым огнём. Так, в скандинавской мифологии карлики владеют несметными сокровищами в недрах гор и являются искусными кузнецами. Таким «мудрым альбом» является, например, волшебный кузнец Веланд, о котором рассказывает одна из героических песен «Эдды». Веланд попадает в плен к королю Нидхаду, который, чтобы сохранить искусного кузнеца в своей власти, велит перерезать ему жилы на ногах. В отместку Веланд убивает малолетнего сына короля и насилует его дочь, а затем спасается из плена на самодельных крыльях. Сказания о волшебных кузнецах, распространённые у многих народов, восходят к начальной стадии развития обработки металлов, когда умелый кузнец, изготовляющий оружие, представлял ремесло, известное немногим, а поэтому особенно ценимое и окружённое суеверными представлениями.
Мечи изготавливали довольно изощренным методом. Из заготовок – нескольких железных прутьев – выжигали углерод. Заготовки с высоким и низким содержанием углерода слоями накладывались друг на друга и подвергались ковке. Полученная таким образом пластина скручивалась винтом, расплющивалась и снова обрабатывалась на наковальне. Из трех-четырех прутов, обработанных таким способом, получали сердцевину клинка. В разрезе заметны чередования слоев железа и мягкой стали. К сердцевине приваривались «отрезки» от 0,4 до 0,6 % содержания углерода. Продольные приварки скрепляли поперечными «врезками», чтобы увеличить сцепление сердцевины с приварком. Затем клинок зачищали и полировали. В готовом виде толщина его в среднем не превышала 5 мм. Длина колебалась от 75 до 95 см, ширина – от 3,5 до 6 см. Вес – в среднем около 700 г.
В канун каролингской эпохи клинок стали утяжелять, удлиняя и расширяя его.
«По сравнению с «демократическим» римским оружием, – пишет Ф. Кардини, – выпускавшимся серийно и без каких-либо особых украшений, драгоценный меч дает нам возможность понять, насколько при переходе от античности к средневековью и война и воин достигли высот аристократизма, сколь возросло общественное уважение к ним, прежде для Запада не характерное».
Согласно арабским источникам, отлично сработанный меч мог стоить до тысячи золотых денариев. Если учесть, что золотой денарий весил 4,25 г, то получается, что стоимость меча, пусть и в необычной обстановке, соответствует эквиваленту 4,250 кг золота. Действительно – целое состояние!
Рождение оружия окутано покровом тайны. Экскалибур, например, добыт из скалы, но чудесным образом исчезает, как только умирает король. Чья-то неведомая длань, восстав из водяной пучины, похищает меч. Ангел вручает оружие Карлу, чтобы он наградил им лучшего из своих воинов-вассалов. Другой меч чудесного происхождения – это Хрутинг. Клинок его из стали, закаленной соком ядовитых трав, кровью, добытой в сражении. Этот меч выковали великаны. Начертанные на клинке руны – его магический язык.
Тайна, окутывающая происхождение меча, превращает его в существо одушевленное, живое, со своим собственным характером – в личность. По этой причине меч «испытывает потребности», «выдвигает претензии», «навязывает свою волю». И как всякую личность его нарекали собственным именем: Хрутинг Беовульфа, Дюрандаль Роланда, Жуаёз Карла Великого, Экскалибур легендарного короля Артура. Приведём несколько примеров яркого личностного проявления рыцарского меча как лица одушевлённого.
Так, меч Тюрвинг взыскует смерть человека всякий раз, когда его вынимают из ножен. Дайнслеф наносит незаживающие раны. Хвитинг поражает противника и исцеляет друга. Атвейг поет, когда воин обнажает его во время битвы, истекает кровью, когда где-нибудь далеко идет сражение. Жуаёз Карла Великого «не желает» ломаться в роковой день Ронсевальского побоища, «не хочет» оставить своего сеньора. «Меч одушевленное, очеловеченное существо, могущее внушать к себе любовь, – вдохновенно пишет об этом итальянский медиевист Ф. Кардини. – Немало сказано о том, что в «Песне о Роланде» отсутствуют женские персонажи и любовная интрига. Патетическое и мимолетное видение Альды не в счет. Но забывают при этом о любовном гимне, который пронизан высоким чувством, идущим из глубины сердца, когда Роланд обращается к своей верной подруге-спате – Дюрандаль (spatha – ж.р.); обрекая ее на «вдовство», Роланд оплакивает судьбу Дюрандаль, ведь она остается одна, без своего господина. Он умоляет ее выполнить его последнюю волю и, наконец, заключив в прощальном объятии, обещает ей верность за гробом.
Роланд умирает, но, готовясь переступить порог между жизнью и смертью, даже и не помышляет о прекрасной Альде, вскоре угасшей от горя и любви к своему суженому. Нет, не восхитительные переливы ее златых локонов возникают перед угасающим взором рыцаря. Он видит стальной блеск клинка своей боевой подруги. Даже умирая, Роланд все-таки успевает закрыть своим телом возлюбленную спату».
Назад: Пространство в эпоху Средневековья
Дальше: О литературе Средневековья