Виталик Соломин
Будучи опытной «африканкой», я наставляла тех, кто отправлялся в Африку впервые. Объясняла, почему необходимо выпить натощак, например…
С Виталиком Соломиным мы полетели в Танзанию и Эфиопию как раз в то время, когда Горбачёв развернул свою «антиалкогольную кампанию». И, естественно, «сухой закон» должны были соблюдать все сотрудники нашей дипмиссии. Это было смешно и грустно…
Приём в посольстве в честь нашей делегации. Много иностранных гостей. Официанты – с подносами, на которых всевозможные алкогольные напитки. Иностранцы спокойно берут и пьют. Наши манерно говорят: «Кола!.. Спрайт!..» А на самом деле ото всех наших попахивает крепким перегаром. И понятно, что они тайно друг от друга «ночью под подушкой» пьют, чтобы не заболеть…
Но Виталик Соломин – человек озорной и творческий. Он смотрит на это представление и говорит громко: «А я сегодня буду выпивать! Наташа Варлей мне сказала, что в Африке без этого нельзя! И у меня сегодня день рождения!..» И на глазах нашего посла, во взгляде которого читается ужас, один за другим выпивает два бокала коньяка…
У нас была очень интересная поездка. Танзания и Эфиопия – страны африканские, но это как будто абсолютно разные планеты…
Танзания – тропики – жаркая, влажная. Соответственно, с огромным количеством всяких «гадов» – летучих, ползучих, безвредных и ядовитых. Сафари… Львы, пантеры, тигры…
Однажды мы приехали ночевать в отель после мероприятия. С трудом этот отель нашли, потому что во всей округе не было электричества (в Африке это обычное явление!). Отель в тропическом саду. На ресепшене, давая ключи, портье предупреждает, чтобы мы «ночью из номеров не выходили, потому что на территории стоит клетка со львицей, а к ней иногда из джунглей приходит лев»…
Мы расходимся по номерам в разных частях этого тропического сада – Виталик, я и «совэкспортфильмовец». Я вхожу в свой номер на первом этаже. Думаю: «Жаль, что нельзя почитать или телевизор посмотреть! Ну да ладно! Есть свечи, есть бумага. Попишу стихи…»
Беру со стола бювар с бумагами, раскрываю и…
О, ужас! Внутри копошится большой клубок то ли маленьких змей, то ли крупных червей!.. Но для меня нет существенной разницы!!!.
Забыв про львицу и приходящего к ней льва, я несусь по тропинке в сторону домика, в котором остановился Виталий, с диким криком: «Виталик! Там змеи!..» (Виталик потом очень точно и смешно меня «показывал», рассказывая эту историю.)
Соломин живёт на втором этаже, и он, как истинный джентльмен, меняется со мной номерами…
После открытия «недели» в Танзании нас повели на ужин в ресторан отеля «Килиманджаро», который находился на крыше отеля. Мы ужинаем и наблюдаем за ресторанным певцом. Он одет в «бубу» (такое свободное африканское одеяние), на голове – широкополая соломенная шляпа. Его «фишка» в том, что он, подходя к столику, спрашивает, из какой страны посетители, сидящие за этим столиком, возвращается на своё место и поёт самую известную в ЭТОЙ СТРАНЕ песню. Французам – французскую, немцам – немецкую, финнам – финскую. И те подпевают. И все в восторге.
Наконец он подходит к нашему столику. Мы говорим, что мы – из Советского Союза. И ждём, что он запоёт что-нибудь вроде «Калинки-малинки» или «Катюши». Он берёт микрофон и задушевно выводит: «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок…» Когда он своими толстыми губами-пельменями старательно выговаривает: «С ненаглядной певуньей в стогу ночевалЬ…» – Соломин уже рыдает от хохота. Я тихонько «плачу»…
Потом мы его расспросили, откуда он знает эту, как ему казалось, «самую известную» у нас песню. «Ларчик открывался» проще, чем мы думали, – предыдущая делегация подарила ему пластинку «Песни советского кино». Вот он и выбрал…
В Эфиопии народ не совсем чернокожий, а такие смуглые «пушкины». Причём там много христиан…
Когда мы находились там, страна была на военном положении, поэтому после двадцати трёх часов повсюду вступал в силу комендантский час. На открытие кинофестиваля в залы дворца нужно было проходить сквозь металлоискатели. Сейчас это повсеместная норма, а тогда это было дико и страшновато…
Мы с Виталиком выступали и перед нашими лётчиками и подружились с ними. В знак дружбы и признательности они предложили нам «полететь искупаться на Красное море». Мы, авантюристы, конечно, согласились. И, тайно от наших посольских, отправились на двух вертолётах «купаться». Почему тайно? Да нас никто не отпустил бы – опасно: лететь нужно было над горами, покрытыми густым лесом, в котором засели сепаратисты, а они не стали бы вникать, зачем мы летим на пляж. А почему два вертолёта, а не один? Да по той же причине – опасно. И если «один вертолёт собьют, то те, кто летел в другом, смогут об этом рассказать…».
Несмотря на опасности, мы, конечно, полетели. Картинка была ещё та!.. Пляж на Красном море. Вдруг над водой у берега зависает вертолёт, поднимая волны и брызги крутящимся пропеллером. Из вертолёта выбрасывается верёвочная лестница, по которой спускается странная «группа товарищей» и по воде идёт к пляжу…
Мы искупались, выпили по кружке пива и полетели обратно…
Ещё одна «вертолётная» история. Мы полетели из Аддис-Абебы в какой-то маленький городок в горах – тоже на вертолёте. И в полёте один из пилотов предложил мне повести вертолёт. Я сначала испугалась, что не сумею, но мне сказали, что «ничего сложного»: штурвал вверх – штурвал вниз, вправо-влево. И я села за штурвал…
Вверх-вниз… Получается! Тут я спохватилась, что не знаю, в каком направлении лететь. И пилоты надо мной подшутили, сказав, что для меня ориентир – «серпантин» внизу, и что лететь надо, как раз повторяя все его извивы. Вот я и полетела, виляя и петляя…
Через пять минут в кабину ворвался Виталик Соломин с криком: «Варлей! Ты что, с ума сошла?! Меня укачало!..»
Перед самым отъездом в Москву нашу делегацию Эфиопская кинокорпорация пригласила на ужин. Но Виталик вспомнил, что нужно ещё успеть заехать в госпиталь, который наши построили в подарок Эфиопии. Московские друзья попросили его привезти какое-то редкое лекарство, которое у нас купить было невозможно.
Мы приехали в этот госпиталь – потрясающий, построенный по последнему слову техники, фантастически оснащённый, – нашим бедным больным такое и не снилось! Разыскали главврача, познакомились с ним. Виталик передал просьбу московских товарищей. Лекарство тут же принесли. Но, узнав, что мы должны идти на ужин, врач посуровел, запер дверь кабинета изнутри, открыл сейф, достал оттуда бутылку коньяка и разлил по трём стаканам со словами: «Пока не выпьете, я, как врач, вас отсюда не выпущу!..»
Мы что-то проверещали и посопротивлялись, но доктор был серьёзен и непреклонен. Я давилась, но пила. Виталик не давился, просто выпил…
Уже очень скоро, на ужине, мы поняли, насколько был прав врач, и много раз поминали его добрым словом, даже тогда, когда вернулись в Москву…
На ужине перед нами поставили круглые соломенные столики, и официанты быстренько прямо на них раскатали гигантские, во весь стол, блины. А потом потащили начинку и начали раскладывать на блинах. Наш «совэкспортфильмовец» каждый вид начинки сопровождал комментариями. Посреди блина выложили горку жареного мяса («это можно есть!»), потом понесли рис («можно!»), потом тушёные овощи («можно!»), потом что-то типа брынзы («вот это не обязательно!»).
А по краю разложили абсолютно сырой мясной фарш («нельзя, это смерть!» – прошипел наш представитель)…
Тут председатель эфиопской кинокорпорации встал, поблагодарил нашу делегацию за замечательно проделанную работу. Сказал, что надеется не раз нас увидеть в их прекрасной стране. А в благодарность нам, как почётным гостям, будет предложен куш (всё это переводил наш «совэкспортфильмовец»). Я не успела дождаться ответа на свой вопрос: «А что такое куш?» – маленькая эфиопская ручка с длинными тонкими пальцами оторвала и быстро скрутила в трубочку часть блина – со всеми видами начинки – и таким же молниеносным движением засунула это мне в рот. Я поняла, что «смерть» уже внутри меня, но, «как настоящий советский человек», я выплюнуть это не могу…
Я «тщательно пережёвывала» куш. С выпученными глазами, из которых уже готовы были покатиться слёзы. А Соломин, глядя на меня, давился от смеха – до тех пор, пока заместитель кинокорпорации не произнёс тоста в честь Виталика и не запихнул блин с начинкой в него…
Мы оба сидели, выпучив наполненные слезами глаза, и жевали. Потом – проглотили…
Напоминаю, что в СССР в это время был горбачёвский «сухой закон», поэтому нашего спасителя – главврача госпиталя – мы вспоминали в течение вечера, а когда он закончился, кинулись к «совэкспортфильмовцу», требуя, чтобы он вёз нас к себе и пичкал какими-нибудь снадобьями, чтобы нам не помереть. Он повёз, но ничего, кроме бутылки виски, дома не нашёл…
В отель он нас повёз, когда уже наступил комендантский час – в половине двенадцатого. Машина ехала в абсолютно полной темноте с выключенными фарами, открытыми дверцами и со скоростью 20 км в час. На вопрос «почему» нам ответили: «Так надо…» И в это время раздалась громкая автоматная очередь – явно в нашем направлении (Виталик мне потом сознался, что от страха у него было ощущение, что эта очередь прошила его насквозь!). Наш водитель зажёг свет в машине. Из темноты к нам шагнули вооружённые военные…
На объяснение, кто мы и откуда, ушло довольно много времени. Но когда патруль понял, что это советская киноделегация, нас отпустили. Мы доехали до отеля и наутро благополучно улетели. А в Москве ещё долго созванивались, чтобы узнать, обошёлся ли нам наш эфиопский прощальный ужин без последствий…
