Книга: Канатоходка
Назад: Отец Алексей и отец Роман
Дальше: Белый медведь

Искушение

Итак, мы вернулись, успокоенные, насколько это возможно, очистившиеся душой и умиротворённые. Вот тут бы мне и вспомнить наставления отца Алексея…
Я спросила у него однажды, почему довольно часто после исповеди и причастия, когда ты выходишь из храма просветлённой, почти сразу начинают происходить неприятности – от мелких до крупных? И батюшка мне ответил, что за душу каждого человека постоянно борются силы зла, особенно в начале его воцерковления, или, бывает, ополчаются, если человек редко бывает в храме, или редко исповедуется и причащается. Тогда, выходя из храма после таинства, вдруг обнаруживается, что пропал кошелёк, или происходит что-нибудь посерьёзнее – например, заболевает кто-то близкий. А это сразу наталкивает на греховные мысли: «Как же так? У меня всё было хорошо, а сходил в церковь – и пошли неприятности! Может, лучше не ходить?» И – человек, ещё не окрепший в вере, прислушивается к этим мыслям, которые кажутся ему собственными. А это мысли от лукавого…
Вернувшись из паломнического путешествия, я чувствовала себя наполненной любовью, благодарностью и… ожиданием чуда. Я не сказала себе: «Стоп-стоп… А это откуда?» Я не подумала о том, что, помолившаяся в стольких храмах и монастырях, я уязвима. Наоборот, я чувствовала себя сильной. И – произошло то, что произошло…
Мы с Саней затеяли замену окон – те, которые нам достались вместе с квартирой, приходилось зимой заклеивать, потому что из всех щелей дуло…
Но когда новые окна были уже вставлены, выяснилось, что дырки в стенах, изуродованные подоконники и откосы должны теперь заделать совсем другие люди.
Тут и появились эти вежливые «кавказцы», которые «за небольшие деньги» соорудили что-то такое, что вообще не сохло. По «евроокнам» текли горючие ручьи. В квартире стояли смрад и сырость. И было непонятно, что делать дальше…
И тут позвонил мой когда-то сосед по Суворовскому бульвару Миша Кожухов. Узнав про мои проблемы, он предложил «прекрасных мастеров», которые, по его словам, не только являются профессионалами, но с ними к тому же ещё и «очень интересно общаться…».
На другой день мне позвонил молодой человек, назвавшийся Володей, сказал, что он от Миши Кожухова по поводу ремонта, мы договорились, что он придёт через два дня. И он «на всякий случай» оставил мне свой номер телефона, кокетливо добавив, что «звонить ему можно в любое время, потому что он холостяк». Это «дополнение» мне очень не понравилось: я не люблю в мужчинах кокетства, да и в женщинах, честно говоря, тоже не люблю: жеманство, кокетство – чаще всего попытка прикрыть суть. Ну, а если это и есть суть – тогда совсем беда…
Через два дня я открыла дверь, и в квартиру стремительно вошёл высокий черноволосый молодой мужчина с огромной охапкой жёлтых цветов. Он театрально упал на колено (или на оба, не помню), поцеловал руку и сказал, что счастлив меня видеть, и, мол, спасибо за всё, что я сделала в кино. И назвался тем самым Володей, который разговаривал со мной по телефону…
С одной стороны, я не очень люблю такие «инсценировки», в которых есть элементы бразильских сериалов. А с другой стороны – приятно. К тому же душа-то «открыта для чуда»… Это потом я задавалась вопросом, почему цветы были жёлтые – ведь в народе считается, что это «цвет измены»…
В ту ночь я увидела странный и страшный сон. Приснилось мне, что в мою квартиру рвётся… чёрт – юркий и кривляющийся. Я стою в дверях и не пускаю его, но он проскальзывает, как змея, между моих ног и оказывается внутри квартиры. Я ловлю его – он ускользает и выскальзывает. Наконец мне удаётся его поймать, и я разрезаю его огромными портновскими ножницами на мелкие лоскутки. Но в тот момент, когда я уже облегчённо вздыхаю, лоскутки сползаются, и существо, похожее теперь на лоскутное одеяло, опять строит мне рожи и показывает «длинный нос»…
Вот такой сон. Но вот тут я как раз послушалась совета отца Алексея «не придавать значения снам». И – «не придала». И благополучно про этот сон забыла. А вспомнила о нём уже постфактум. И подумала, а не послал ли мне тогда этот сон-предупреждение сам отец Алексей. Но до осознания этого должно было пройти достаточно времени. Искушение тем и опасно, что всё воспринимаешь «с точностью до наоборот». И то, что со мной произошло, я восприняла… как «подарок от отца Алексея», как его благословение…
Ремонт в квартире шёл долго. Каждый день мы с Владимиром часами беседовали – утром, вечером, днём. Нам действительно было интересно вместе. И Саня потянулся к нему, а это для меня было одним из главных составляющих во взаимоотношениях с мужчиной. А Володя и играл с ним, и разговаривал по-взрослому, и даже начал было учить его водить машину…
Честно?! Мне хочется поскорее проскочить мимо этого факта моей биографии и забыть!!! Но это было. И это было моим самым большим заблуждением. Что это было? Любовь? Страсть? Желание любви? Радость обретения родственной души?! Возможность создания наконец настоящей семьи?! Да, наверное, всё-всё это было. Но с самого начала в нашу историю вплелись и предательство, и обман. Я увидела, переживала, но решила «закрыть на это глаза», «быть мудрой и простить… враньё». Глупости всё это! То, что начинается с вранья, не может вырасти ни во что доброе и хорошее!..
Это даже не смешно, но я собралась наконец прожить счастливую семейную жизнь, о которой мечтала. Я поверила в искреннюю взаимную любовь «до конца дней». Я решила, что за все мои муки, страдания и ошибки (и во искупление их!) батюшка Алексей вымолил для меня в утешение последнюю любовь. Ничто не казалось мне в ней бутафорским. Это сейчас, пролистывая всю эту, по большому счёту нелепую, историю, я вижу все фальшивые жесты, слышу все фальшивые звуки. Как же так?! Ведь я всегда обладала тонкой интуицией и абсолютным слухом! А – просто ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ ПОВЕРИТЬ. И… наверное, всё-таки что-то настоящее было…
Но… мои счастливые, сияющие глаза вписались в эту «мексиканскую мелодраму», видимо, из какой-то другой пьесы…
Мой герой, который взялся – ни много ни мало – осчастливить меня и моих детей, – оказался слабым. Желание увидеть в нём «героя» – в первую очередь не делает чести мне…
Что творит с женщиной любовь (или ожидание её!) и вера в неё – полагаю, предмет особого исследования: сколько обид прощено, сколько обмана и пошлости – оправдано, обелено и освящено…
Покойный отец Иннокентий сказал мне после нашего визита вдвоём к нему: «Наташенька, девочка! Я плакал, когда вы ушли. Я вздрогнул, увидев вас вместе!» А позже он советовал «не сердиться и не обижаться на Володеньку, молиться за него – он несчастный…». И я молилась, и старалась не обижаться. Так и металась между «чудовищем» и «несчастным». А почему?! Я ничего не могла изменить, но гордыня говорила: «Можешь!..»
Но это всё было уже постфактум…
Отец Сергий, друг отца Алексея, который стал нашим духовником, уговаривал меня подумать, подождать. Но… мы с Владимиром настояли и венчались. Венчание было в храме в Заозерье. Пел церковный хор – а он в Заозерье необыкновенный! Свидетельницей с моей стороны была Ирочка Баталова. С Володиной – его старый друг. Всё было красиво и светло. Но Саше в храме во время венчания стало плохо, и он вышел…
Наверное, Сашино чувство среагировало быстрее и тоньше…
«Доброе отношение» к моим детям быстро перешло в неприятие, а потом и в ненависть. Безосновательная попытка стать «в доме хозяином» – провалилась. Нежность, любовь и понимание сменились раздражением. И мы расстались. Это был мой, но единственно возможный в этой ситуации выбор. И единственный выход…
Боль затмевала свет. Я ходила в храм Большого Вознесения, подолгу стояла на службах. Отпускало…
Однажды во время службы ко мне подошёл молодой прихожанин и протянул сложенный в несколько раз лист бумаги. Он сказал, что наблюдал за мной долго. Видел нас в храме и вдвоём с Владимиром, и втроём – с сыном. И ещё он прочитал мои опубликованные в каком-то журнале стихи. Всё понял. Просит на досуге прочитать стихи, которые он написал. Я прочитала дома. Стихи хорошие, эмоциональные. Ну и конечно, в них о том, как «лежал поверженный Кавказ у ног спортсменки-комсомолки – а взгляд прекрасных карих глаз – как в сердце выстрел из двустволки…». И так далее. Не буду приводить их полностью – только последние строки:
…А в жизни всё не как в кино —
В ней нет ни дублей, ни монтажной…
И всё, чему не суждено,
Звенит строкой в степи бумажной.

А сколько в сердце припасла —
Всего не выскажешь словами…
А он… глупей того осла,
Что всюду следовал за вами…

Как ни странно, эти стихи помогли мне немножко расправиться…
И можно было бы поставить на этом точку. Но…
У нас ведь всё-таки было много общего. Может, мне казалось? Да нет! Нам нравились одни и те же книги. Иногда я читала ему вслух…
Володя пристроил между стенами домов ещё одну, ставшую самой красивой в квартире, комнату – «для любимой»…
Мы слушали одни и те же песни. Я очень любила песни Николая Носкова и Олега Митяева. Володя тоже их полюбил. И мы вместе ходили на их концерты…
Кстати, в самом начале, когда ещё не поздно было всё остановить, я, включая радио, всегда почему-то натыкалась на одну и ту же песню Максима Леонидова:
Где-то далеко гудят поезда,
Самолёты сбиваются с пути…
Если он уйдёт – это навсегда.
Значит, просто не дай ему уйти…

У меня сжималось сердце. И я «не давала уйти»…
Володя был неверующим. Я помогла ему прийти к Богу. Надеюсь, это принесло свои плоды, если приход был искренним…
Но есть главное, за что я ему благодарна. Думаю, что именно поэтому я не имею права вырывать из своей биографии эту страницу…
Когда тяжело заболел мой отец, мы с Володей забрали его из больницы к себе на Мерзляковский. И если бы не Володя, я не справилась бы ни за что! Он папу носил мыть в ванну. Мы водили отца гулять, пока он ещё мог ходить. Владимир относился к моему отцу с любовью и заботой, как к самому родному человеку…
Вот здесь я и поставлю точку. Я не буду вспоминать боль, горечь, обиды. Я скажу: СПАСИБО ТЕБЕ ЗА ДОБРОЕ, ХРИСТИАНСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К МОЕМУ ОТЦУ, ВОЛОДЯ!
Было ли расставание для меня болью? Да, конечно, – и сильной болью, и растерянностью. И вот однажды, когда «в слезах и соплях» я сидела, размышляя над своей участью, позвонил мой друг, Володя Качан, и я вылила на него весь ушат своей горечи. Мудрый Вова помолчал, а потом процитировал мне строки из стихов Игоря Губермана:
…И понял я, что поздно или рано,
И, как бы ни остра и неподдельна,
Рубцуется в душе любая рана —
Особенно которая смертельна…

Я записала эту цитату на первой странице своей записной книжки. Я читала эти строки каждый день. И рана зарубцевалась…
В результате я не «провалилась в старость», как могло бы произойти.
Как птица Феникс, я восстала, воскресла и пошла дальше.
Назад: Отец Алексей и отец Роман
Дальше: Белый медведь