Моя Марусенька

В самом начале учёбы, на первом курсе, считалось, что я дружу с Таней Сидоренко. Мы действительно почти всё время были рядом: сидели на лекциях, бегали в перерывах между занятиями в кафе. Таня очень любила взять у меня что-нибудь «поносить» или «надеть на свидание»: например, какие-нибудь ажурные чулки или кожаные перчатки – а потом приносила один чулок (или перчатку) и покаянно говорила, что второй потеряла…

Танюшка была такая «немножко светская дама», хотя понятно, что ей нравилось в это играть. Мы приходили в парикмахерскую «Чародейка» на проспекте Калинина в кафетерий, и она, как само собой разумеющееся, кого-нибудь из студентов (чаще всего, меня) просила: «Лапуль! Купи мне кофе и яйцо под майонезом! Что-то есть хочется!..» Свои деньги она не тратила.

Не сразу, но я поняла, что моё общество для Татьяны важно как «статусное»… И постепенно мы стали отдаляться друг от друга. Остались приятельницами, но дружбой назвать наши отношения уже было нельзя.

А вот то, что доброе понимание, возникшее между мной и Томочкой Абдюхановой, перерастёт в настоящую дружбу, которая пройдёт с нами через всю нашу жизнь, – представить было трудно. Но тем не менее это так…

Томочку на первом курсе как-то негласно «выбрали» комедийным персонажем, объектом для шуток и передразниваний. Она действительно была очень смешная – непосредственная и восторженная. Например, сидя за столом в нашей столовой, Томочка могла воскликнуть голосом Наташи Ростовой в сцене на балконе: «Мне сейчас так хорошо, потому что я пью чай с коржиком!» Все дружно хохотали, а я, с цирковых времён вечно придерживающаяся ограничений в еде, «чтобы сохранить форму», восклицала: «Ууу! Чревоугодница!..» Томочка на нас не обижалась и смеялась вместе со всеми.

Но в какой-то момент я почувствовала, что ей далеко не всегда приятны эти насмешки и «подкалывания», что на самом деле Тамара – девочка тонкая и интеллигентная, и у меня, сначала подсознательно, а потом и сознательно, появилось желание как-то её защитить, поддержать, оградить от обид.

Несмотря на то что Томочка «почти на месяц» меня старше, я отнеслась к ней, как к младшей сестрёнке. Оставаясь на самом деле таким же глупым ребёнком, так и не адаптировавшимся ещё к жизни вне родительского дома, я взялась мою подружку опекать. Мы стали тесно общаться. Вместе смотрели и обсуждали фильмы, спектакли… Я читала ей вслух рассказы моего любимого Грина… Мы стали бывать в гостях друг у друга.

Томочкина семья жила в районе метро «Молодёжная» на Истринской улице – вчетвером. Папа Ахат – интеллигентный, «слегка пьющий», был энциклопедически эрудирован. Мамочка Валя – нежная, добрая, терпеливая, женственная, прекрасно готовила и шила – была очень гостеприимной и светлой. Старший брат Томочки, Владик, – студент: высокий красавец, разносторонне образованный, художественно одарённый и тоже очень добрый и светлый.

В общем, Томочке посчастливилось родиться и вырасти в обстановке любви и уважения не только друг к другу, но и к окружающим, в семье, где ценили искусство и где каждый член семьи был по-своему талантлив…

Однажды мы поздно ночью закончили репетицию – такое в училище часто бывало из-за того, что весь день ГЗ был занят…

И вот мы выходим из училища часа в два ночи. Естественно, никакие виды транспорта уже не ходят. Томочка порывается вернуться, чтобы переночевать в ГЗ на физкультурных матах. Я представляю себе эту страшную картину и начинаю уговаривать её пойти ко мне – Суворовский бульвар, где я живу, в пяти минутах ходьбы.

Мы приходим домой, все мои спят. Естественно, просыпаются, на лицах недоумение и недовольство: мало того что ночью припёрлась, всех разбудила, да ещё и не одна пришла, да ещё и пытается найти место, куда уложить незнакомую девицу. Бабушка Тата, которая никогда не интеллигентничала в таких случаях, говорит прямым текстом и каким-то особенно противным, высокомерным тоном: «Это что же, теперь ты всегда будешь приводить на ночёвку кого попало?!»

Меня от стыда перед Тамарой перемыкает. Я понимаю, что говорить тут нечего – бесполезно. Но надо было как-то проявить возмущение, переполняющее меня, и солидарность с Томочкой. Я не нахожу ничего лучшего, как поднять над головой большой белый фаянсовый бабушкин горшок (хорошо ещё, что он был пустой!), стоящий посреди комнаты, и грохнуть его вдребезги об пол. После этого постыдного «демарша» я взяла за руку Тамару и повела её опять в ночную тьму…

Конечно, мои родные поставили Томочку в очень неловкое положение, а меня, как мне тогда казалось, вообще опозорили, но, по большому счёту, я сама поступила не лучшим образом: не предупредив, привести в дом ночью чужого человека, всех разбудить и ещё «качать права». А ведь мы жили в коммунальной квартире, и в двух наших, не столь уж больших, комнатах спальных мест не хватало: обязательно кто-нибудь спал на раскладушке – мама, бабушка, сестрёнка или я (отцу, когда он приезжал, всегда раскладывалось «ложе» на полу). Значит, по логике, кто-то должен был уступить Томочке своё нагретое место…

Свою неправоту я осознала потом и попросила у всех прощения, а в тот момент всё внутри кипело от негодования. Мы стояли с Томочкой на Суворовском бульваре и думали, что делать дальше. Возвращаться в Щукинское было бессмысленно – там уже заперли все двери до утра. И тогда Томочка предложила поехать к ней. То есть на противоположный конец Москвы. Мы потащились по Новому Арбату (который тогда назывался проспектом Калинина), через мост, по Кутузовскому проспекту в сторону Истринской улицы. Шли практически по проезжей части в надежде поймать такси…

Но Москва спала. Таксисты, вероятно, тоже. И мы дошли ПЕШКОМ до дома, где жила Томочка со своей семьёй. Несмотря на то что было уже, наверное, часа 4 утра, Томочкина мама нам обрадовалась (во всяком случае, внешне выглядело так!), покормила нас, постелила мне чистое бельё, и мы заснули «без задних ног» – ведь проделали такой путь! А когда встали, опять понеслись на занятия в институт…

Летом, как я уже начинала рассказывать, мы с Томочкой полетели в Сочи. Это были необыкновенные «римские каникулы»…

Поселились в гостинице цирка (в программе работали мои друзья – Аркаша и Слава, и они помогли «зарезервировать» к нашему приезду номер). Я с головой погрузилась в цирковую атмосферу. Томочка пыталась тоже, но, конечно же, жила по-своему: если я после обеда неслась на море, чтобы «согнать лишнее», Томочка ложилась днём спать, потому что «это полезно».

Если мы утром торопились на экскурсию на озеро Рица и внизу уже стоял на всех парах автобус, я по-солдатски вскакивала и через десять минут была готова, Томочка красила глаза и при этом канючила, что «она не может без завтрака, ей будет плохо в автобусе», и я, приговаривая: «Ууу! Чревоугодница!» – неслась на кухню, чтобы приготовить ей сырники на завтрак…

Вообще, она поесть о-о-о-очень любила и делала это «с чувством, с толком, с расстановкой» – такой священный ритуал. Но во время её трапезы я всегда была начеку – чуть зазеваешься, и сок помидора, который она режет, прямой наводкой через стол струёй летит мне в глаз. Вообще, если не держать руку на пульсе, с ней постоянно что-нибудь происходило.

Однажды, когда мы пошли купаться поздно вечером, Томочка чуть не утонула. Сейчас, в Томочкином пересказе этой истории, – «на море был настоящий шторм!». Нет, конечно, не было никакого шторма – было лёгкое волнение: в шторм ночью мы вряд ли массово полезли бы в воду. Но и этого «лёгкого волнения» Томочке было вполне достаточно, чтобы начать захлёбываться довольно быстро, потому что на дальние заплывы она и днём, и в штиль не решалась. А тут среди «пловцов» был Славочка Борисенко, в которого моя подружка влюбилась, как только увидела «сияние синих глаз» во время его выступления в цирке. Поэтому Томочка безропотно поплыла с нами в сторону буйков и – так же безропотно (потому что постеснялась при Славочке закричать о помощи!) – начала тонуть.

Я вижу, что моя девочка, которая только что бултыхалась рядом, отстала и начала тихо и молча захлёбываться. Ну, я, конечно, подняла тревогу, и Славик отбуксировал её к берегу, таким образом ещё больше закрепив горячую Томочкину любовь (но он-то об этом не уверена даже, что догадывался!). Но главной героиней, которая «спасла жизнь», в Томочкиных глазах стала я. Не буду возражать, потому что, если бы не моё неусыпное внимание к «некоординированному ребёнку», – всё действительно могло бы закончиться плачевно…

Томочкой Тамару стали сразу звать на курсе. «Девочкой Томочкой» называл её Аркаша Бурдецкий, которому, кстати, Томочка очень нравилась. Он мне даже признался однажды, что «влюбился». Эх, почему не Слава?! Вот несовпадение! «Мы выбираем – нас выбирают… Как это часто не совпадает…» – пела героиня Светланы Крючковой в «Большой перемене». Ну, а я Тамарочку стала называть после сочинского отдыха Марусей. Почему? Потому что, когда мы собирались компанией, Томочка всегда самозабвенно распевала печальную песню:

Когда я пишу ей сообщения на мобильный, я никогда не называю её Тамарой или Томочкой – только Марусенька…

Как-то шли мы с Марусенькой по Арбату – тогда был только один Арбат, тот самый, окуджавовский: «Ты течёшь, как река… Странное название…», – пытаясь высмотреть что-нибудь полезное для раздела «Наблюдения». Таких разделов в зачётах по мастерству было несколько – «наблюдения за животными» (здесь не было равных Косте Райкину!), «наблюдения за людьми» и т. д. Нам нужно было как раз «наблюдать» за людьми.

И вдруг недалеко от знаменитого «Зоомагазина» (тогда он был по-настоящему «Зоомагазином», а не сегодняшним закутком, от которого больший кусок отхватил ненасытный банк – тогда там были отдельные залы по разделам «Рыбы», «Птицы», «Млекопитающие», «Корма»), мы видим впереди нас идущих двух старушек. Им, наверное, лет по девяносто. Они каким-то чудом оказались в двадцатом веке. На них чистенькая, но совершенно «доисторическая» одежда по моде – не знаю, какого года (отец мой в таких случаях говорил «девятьсот мохнатого»), на голове одной – парусиновая панамка, на другой – кокетливая соломенная шляпка со скоплением тряпичных цветочков и ярких глиняных мини-фруктов на полях. Они между собой щебечут дребезжащими старушечьими голосками. Но главное – ощущение того, что им совершенно замечательно вместе, просто полная гармония, просто счастье какое-то…

Мы, корыстные студентки, подтянулись к ним поближе, чтобы услышать, о чём же они так самозабвенно «щебечут»…

Старушки остановились у витрины, где в аквариуме плавали комнатные рыбки. «Смотри! Архивариус!» – восторженно сказала одна. «Давай купим!» – откликнулась другая. «А сколько стоит? Ой, нет, дорого…» – это опять вступила первая. «Ты только посмотри, какая традесканция!» – воскликнула вторая старушка. «Красивая!.. Ой, тоже дорогая…» – эхом отозвалась её подружка…

Они ещё немножко полюбовались на «архивариуса» и «традесканцию» в аквариуме и неспешно ушли, нисколько не расстроенные тем, что «дорого»… Они соблюли свой ритуал, и завтра, наверное, опять пойдут гулять тем же маршрутом. И так до конца дней. Им хорошо, потому что они ВДВОЁМ, и им не одиноко.

Конечно, мы с Марусенькой понеслись в училище и тут же показали своё «наблюдение», и Юрий Васильевич очень нас похвалил и внёс это наблюдение в экзамен по мастерству. Это, конечно, прекрасно, но главное – не в этом.

В тот момент, когда мы наблюдали за старушками, я вдруг поделилась с Тамарой своим открытием. Я сказала: «Марусенька! А ведь это – мы. Через много-много лет мы будем так же идти по Арбату, так же остановимся у „Зоомагазина“ и будем любоваться рыбками…»

Я оказалась провидицей. Не в буквальном смысле – по Арбату, – но мы с Марусенькой идём по жизни и уже большую часть жизни прошли. И нам хорошо вместе. Мы близкие и родные люди. И мы часто вспоминаем этих медленно идущих по Арбату старушек…

Нет, мы не всю жизнь прошли рука об руку, были периоды, когда мы подолгу не виделись, потому что в биографии каждой из нас бывали такие события, когда было «ни до кого», никого не хотелось видеть – дай Бог самой разобраться в происходящем…

О себе я постепенно расскажу. Но сейчас речь о Тамаре. Прежде чем окрепнуть духовно, она прошла через страшные испытания…

Марусенька моя внутри себя чувствовала абсолютно лирической героиней – недаром я упомянула Наташу Ростову в её «экзерсисе» про «чай с коржиком». Но внешне в ней столько было комедийного, «чаплиновского», что это, против её желания, толкало её в объятия характерных и острохарактерных ролей…

Ну не нашлось для неё Феллини, который сумел совместить в Джульетте Мазине – и гротеск, и лиричность, и трагедийность, и комедийность!..

Да мало ли кого для кого не нашлось! Сложилось так, как сложилось.

Марусеньку взяли в театр, который был в ту пору очень сильным творческим коллективом – московский Театр юного зрителя. В театре этом играли когда-то и Инна Чурикова, и Ролан Быков, и блистательная Лилия Князева, и Игорь Старыгин, и Оля Остроумова, и Володя Качан – не перечислить замечательных актёров, чьё присутствие в труппе в любом театре почли бы за честь. Спектакль ТЮЗа «Мой брат играет на кларнете» – гремел на всю Москву. В этом театре впервые был поставлен мюзикл Максима Дунаевского «Три мушкетёра», где Володя Качан был блестящим д'Артаньяном, – а прогремевший значительно позже фильм Хилькевича был просто перенесением на экран спектакля, правда, с другими исполнителями (мне лично больше по душе спектакль, но фильм принёс его создателям всенародную славу!).

К чему это я? Да к тому, что у многих название и назначение театра вызывает сразу ассоциации – детский театр: курочки, зайчики, грибочки… старушки-«травести» с забинтованной грудью, по сорок лет играющие мальчиков и девочек…

Хотя не без этого. Конечно, и «мышек», и «птичек», и «грибочков» в Марусином репертуаре не могло не быть. Но она сыграла там – и замечательно – Лауру в «Стеклянном зверинце». У неё были и другие удачные работы на сцене театра, которым руководил тогда Павел Хомский. Театр юного зрителя выезжал за границу – и Маруся ездила…

В этом же театре Марусенька нашла свою любовь. Мальчик Тёма был немножко моложе её, но так как Томочка и сейчас-то – ребёнок, то тогда разницы было вообще незаметно. И мама мальчика Томочку приняла в семью. И потом, когда умер Тёмин отец, Тамарочка поддерживала свекровь…

А потом всё стало рушиться. Заболел раком лёгких и умер папа Тамары. Видимо, заразившись во время ухода за мужем, заболела и вскоре ушла за ним мамочка Валя. Владик, любящий сын, начал пить от потрясения и погиб, упав на рельсы в метро. Томочка, беременная от мальчика Тёмы, потеряла их ребёнка. А сам Тёма, отслужив в армии, вернулся и сообщил, что женится… не на Тамаре…

И всё это происходит практически в один год – и смерти, и предательство любимого. И ничем в этой ситуации не поможешь. Никакие слова не подобрать, чтобы можно было поддержать и утешить. А как?! Года два, наверное, когда мы с Марусенькой встречались, она, как заезженная пластинка, твердила одно и то же, мучая окружающих, терзая себя: пересказывала все эти жуткие обстоятельства.

Я очень боялась, что всё совсем плохо кончится. В театре у неё тоже начались проблемы: пришло новое руководство, которому Тамара увиделась «не их человеком». Да и они были для неё совсем далёкими по духу.

А через некоторое время Марусенька приняла решение, которое по плечу только очень сильному человеку – и я поняла, что ошибалась, считая подругу слабой. Томочка ушла из театра, начала воцерковляться, стала работать, сначала помогая немощным старушкам, потом с детьми в воскресной школе…

Когда она смогла наконец общаться, встречаться с близкими ей людьми, это была уже совсем другая Тамара. Она помогла прийти к настоящей вере моей мамочке, которая до смерти отца относилась к этому скептически. Но после того, как Томочка пожила с ней на даче, на столе у мамы появились иконки, она стала мягче и терпимее, до последних своих дней ждала приезда Томочки к ней в гости и очень огорчалась, если та по каким-то причинам не приезжала. Мама говорила, что Томочка своими посещениями и задушевными разговорами с ней делает жизнь светлее и яснее. За это я моей подруге очень благодарна.

Мы в курсе всех событий, которые происходят в нашей жизни. И когда я улетаю куда-нибудь, или если отправляется на гастроли Саня, мой младший сын, или улетает внук Женя, или происходят какие-то события у старшего, Василия, – я звоню Марусеньке, и мы с ней молимся. По отдельности, но – вместе.

Материнская молитва, несомненно, самая сильная, но если за ребят молится ещё и отец Сергий, и глубоко верующая Томочка – так, конечно, надёжнее!..