«Здравствуй, Дедушка Мороз!»
Когда я рассказывала об учёбе в цирковом училище, говорила и о нашем педагоге по мастерству актёра – Марке Борисовиче Корабельнике, который увидел во мне способности к актёрской профессии, и благодаря ему я начала сниматься в своих первых телевизионных работах.
С его же лёгкой руки все зимние каникулы на втором курсе я проработала Снегурочкой на московских городских ёлках. Ёлок было много, по 3–4, а то и 5 в день, и я заработала, по моему пониманию, довольно приличную «карманную» сумму. Ездить приходилось в самые разные концы Москвы, но мне это было не в тягость, а даже нравилось.
В Москонцерте мне выдали костюм Снегурочки – белую «шубку», шапочку и льняного цвета парик с двумя длинными косами. Очень неплохая получилась «внучка Дедушки Мороза».
А вот с Дедом Морозом повезло не очень – он оказался… сильно пьющим: прямо как в банальных анекдотах типа «заболел ваш дедушка…». Пока мы репетировали – а репетировали мы и в Москонцерте, и дома у артиста, – всё было ничего: простенький текст выучился быстро, относились мы друг к другу тепло.
Но начались ёлки – начались проблемы: то «дедушка» не в силах был выйти на призыв Снегурочки: «Ребята! А давайте вместе позовём Дедушку Мороза!..» И все вместе: «Дедушка Мороз!»… А дедушка не выходит. И мне приходилось одной проводить представление.
Я выкручивалась, что-нибудь придумывая на ходу – вроде того, что на Северном полюсе, откуда он якобы движется, «началась снежная буря». И подарки я раздавала тоже одна. Но все оставались довольны – и дети, и родители. А иногда «дедушка» вообще не приезжал…
Да, я же не рассказала, что мой «Дедушка Мороз» был профессиональным артистом, и не просто артистом – актёром Вахтанговского театра Александром Лазаревым.
Нет, он никакого отношения к знаменитым Лазаревым – ни к Александру, ни к Евгению – не имел. Этот Лазарев был высокий, худой, как часто бывают худыми сильно пьющие люди, неопределённого возраста – что тоже является признаком пагубного пристрастия, но интеллигентный, рассудительный. Дома его всегда терпеливо ждала любящая жена, которая, видимо, «блюла» его, как могла.
В театре, по-моему, он уже был больше артистом «миманса», «на выходах» (он позже приглашал меня на спектакль, где выходил в крошечной роли, которой очень гордился). При этом он не был, как это часто бывает в таких случаях, обижен на всех и вся, на несправедливость судьбы. Он понимал, что во всём виноват сам. А свой театр он не просто очень любил и ценил – он его боготворил. Ну, вот так сложилось!..
Вне дома, вне театра, когда рядом не было жены, он, что называется, «отрывался»… Удивительно, но я, пятнадцатилетняя девчонка, на него не сердилась – я понимала всю трагичность ситуации и жалела его, понимала, что он болен и что вряд ли сумеет вылечиться. Хотя мне со своими «сольными» ёлками приходилось непросто.
Иногда выдавались, правда, «счастливые дни», когда артист был относительно трезв, и мы проводили представление на самом высоком уровне, прямо-таки вдохновенно. И в такие дни «дядя Саша» (так он просил меня называть его) «разбирал» нашу игру, делал замечания, давал оценки…
И вот однажды, когда «дедушка» – Лазарев – был трезв, мы с ним разговорились, и я поняла, что он не только тепло относится ко мне в благодарность за «понимание», но и внимательно наблюдает за мной всё это время. Он сказал буквально следующее: что считает, что я очень способная и органичная и что, при всей моей горячей любви к цирку, я должна, с его точки зрения, стать драматической актрисой. «Помяни моё слово, ты ещё будешь играть на сцене театра Вахтангова!» – вот дословно сказанное им. Я, конечно, отнекивалась, утверждала, что из цирка никогда и никуда не уйду. А потом благополучно забыла об этом разговоре. И вспомнила только тогда, когда вышла на знаменитую вахтанговскую сцену в главной роли в спектакле «Золушка».
