Книга: Погружение в музыку, или Тайны гениев-2
Назад: Встреча четырнадцатая Я люблю Вас
Дальше: Встреча шестнадцатая Вольфганг Амадеус Моцарт, или Доказательства бессмертия
Встреча пятнадцатая
«Не спи, не спи, работай»
Б. Пастернак
НОЧЬ
Идет без проволочек
И тает ночь, пока
Над спящим миром летчик
Уходит в облака.
Он потонул в тумане,
Исчез в его струе,
Став крестиком на ткани
И меткой на белье.
Под ним ночные бары,
Чужие города,
Казармы, кочегары,
Вокзалы, поезда.
Всем корпусом на тучу
Ложится тень крыла.
Блуждают, сбившись в кучу,
Небесные тела.
И страшным, страшным креном
К другим каким-нибудь
Неведомым вселенным
Повернут Млечный Путь.
В пространствах беспредельных
Горят материки.
В подвалах и котельных
Не спят истопники.
В Париже из-под крыши
Венера или Марс
Глядят, какой в афише
Объявлен новый фарс.
Кому-нибудь не спится
В прекрасном далеке
На крытом черепицей
Старинном чердаке.
Он смотрит на планету,
Как будто небосвод
Относится к предметам
Его ночных забот.
Не спи, не спи, работай,
Не прерывай труда,
Не спи, борись с дремотой,
Как летчик, как звезда.
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты – вечности заложник
У времени в плену.
1956
В этом стихотворении нет ни одного слова, которое означало бы то, что оно означает в повседневной речи.
Здесь энергия Слова достигла таких высот, что его эффект можно сравнить ТОЛЬКО с музыкой.
Предвижу возражения.
Особенно со стороны тех, кто знаком с поэзией Пастернака. Уж они-то точно будут утверждать, что я, по крайней мере, шучу.
Я мог бы выбрать из Пастернака стихи с такой сложной образностью, где действительно нужна серьезная работа мысли по их расшифровке. А я предложил самый прозрачный, самый реалистичный стих Пастернака и утверждаю, что здесь нет ни одного «понятного» слова. Но и это еще не все.
Я осмелюсь утверждать, что стихотворение Бориса Леонидовича Пастернака «Ночь» – один из самых зашифрованных стихов русской поэзии.
Тут, думается мне, ваше терпение лопнуло и вы решили, что пора или прекратить наши встречи, или потребовать от меня объяснения.
И, что самое замечательное, я хорошо понимаю вашу логику.
Ибо когда я начинал свое знакомство с поэзией Пастернака, то весьма пренебрежительно отнесся именно к этому стихотворению.
Вот такие изменения произошли со мной в отношении к этому стиху!
От убеждения в его полной непоэтичности из-за чрезмерной простоты – к утверждению полностью противоположного характера.
И я хочу сделать все, чтобы вы не тратили столько времени, сколько потратил я, для того чтобы прийти к этому утверждению. Давайте же заново перечитывать стих.
Уже его первые четыре строчки дают реальнейший образ летчика, поднимающегося на самолете в ночное небо:
Идет без проволочек
И тает ночь, пока
Над спящим миром летчик
Уходит в облака.
Летчик, облака, спящий мир.
Немного, правда, странная характеристика ночи, которая «идет без проволочек» и «тает».
По поводу определения ночи, которая «без проволочек». Можно даже сказать, что этот образ – чистейший прозаизм. Ведь когда в обыденной речи говорят: «действуй без проволочек», то это звучит даже несколько грубей, чем традиционное «действуй незамедлительно».
Но использование прозаизмов даже в самой высокой поэзии – особое качество русской поэзии от Державина и Пушкина до Блока и Пастернака.
Ночь, идущая без проволочек, – это сочетание, очень характерное для поэзии Пастернака.
Что же касается «таяния» ночи, то это достаточно популярный поэтический образ. Ночь «тает», как и время.
В начале стиха никаких особых поэтических открытий как бы нет.
Но уже далее рождается феноменальный образ, ибо летчик
…потонул в тумане,
Исчез в его струе,
Став крестиком на ткани
И меткой на белье.
Могу сразу же сказать вам, что именно те моменты стиха, которые так шокировали меня тогда, сейчас вызывают самые большие потрясения. Например, мысль о том, что летчик поднялся ТАК ВЫСОКО, что стал «меткой на белье».
(Речь идет о метках, которые пришивали к простыням, наволочкам и рубашкам, когда белье сдавали в прачечную, чтобы при получении не перепутать свое белье с чужим.)
Но когда я понял стих, то все «проволочки» и все «метки на белье» обрели для меня совершенно иной смысл.
Я вдруг понял, что сей стих – это безграничное движение во времени и пространстве.
Ведь если самолет уменьшился до «крестика на ткани», то даже небо и туман, в котором «он потонул», стали сравнимы с простыней!!! И если небо над «спящим миром» – всего лишь ткань с крестиком и простыня с меткой, сваленные в кучу в прачечной, то о какого масштаба прачечной идет речь?!! И не попали ли мы в иное измерение?
Читаем дальше:
Под ним – ночные бары,
Чужие города,
Казармы, кочегары,
Вокзалы, поезда.
Стоп! Стоп!
Что это? Опять непоэтический реализм?
А вы разве не заметили одной странной детали – что предметы и явления разной величины оказались в масштабе единства?
Ведь «ночные бары» намного меньше «чужих городов»!
А они существуют в едином масштабе: и то и другое – как «крестики на ткани».
А выступающие в одном измерении «вокзалы, поезда»?
Ведь вокзалы разных городов находятся на расстоянии друг от друга, а в стихе как бы пропадает расстояние между вокзалами. Ибо летчик так высоко, что вокзалы и поезда, цель которых – преодолеть расстояния, оказываются в одной точке.
Это ощущение я испытал, когда плыл на корабле из материковой части Швеции на сказочный остров Готланд. За время плавания я успел полюбоваться морем, пообедать, принять душ, пообщаться с друзьями, прогуляться по кораблю, почитать книгу и даже соснуть перед предстоящими большими концертами.
А через несколько недель я летел из Австралии в Швецию.
По радио произнесли текст следующего содержания:
«Наш самолет начинает снижение для захода на посадку в аэропорту Стокгольма Арланда.
Просим пассажиров пристегнуть привязные ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение. При выходе не забудьте свои личные вещи».
Я посмотрел в окно: мы летели над островом Готланд!!! Вот она – несопоставимость расстояний и скоростей!
Но в стихотворении Пастернака мы – намного выше. Ибо казармы и кочегары равномасштабны.
И поэтому дальше так естественно:
Всем корпусом на тучу
Ложится тень крыла.
Блуждают, сбившись в кучу,
Небесные тела.
Естественно?! – воскликнете вы.
Но если небесные тела сбились в кучу, то на какой мы высоте? И где это видано, что обыкновенный самолет смог подняться так высоко, что уже и небесные тела сбиваются в кучу, как белье в прачечной? А кто вам сказал, что где-то по-прежнему существует какой-то самолет?
Как же? – скажете вы. – А «тень крыла»?
Друзья мои, дорогие мои читатели!
Ведь вы же сами только что вполне справедливо отметили, что (цитирую вас) «обыкновенный самолет не может подняться так высоко».
А он и не поднялся, он давно «потонул в тумане, исчез в его струе».
Тогда тень какого крыла ложится на тучу?
А вот на этот вопрос я вам отвечу не раньше, чем мы доберемся до конца стиха.
Итак, на каком же мы расстоянии от нашей планеты? А об этом довольно ясно сказано в стихотворении:
И страшным, страшным креном
К другим каким-нибудь
Неведомым вселенным
Повернут Млечный Путь.
Что, начинаете понимать?
Мы уже в таком измерении, где Млечный Путь ведет себя, как самолет!!! Виден его наклон, крен (как у самолета, идущего на посадку). И к тому же, «другие какие-нибудь вселенные» общаются с Млечным Путем как партнеры по странным космическим играм!
Итак, где мы теперь?
Попробуем сориентироваться, читая стих дальше. Ведь мы уже поняли, что пространство стиха ТОЛЬКО РАСШИРЯЕТСЯ!!!
В пространствах беспредельных
Горят материки.
В подвалах и котельных
Не спят истопники.
– Что-о-о? – скажете вы. – Только что вы убедили нас в том, что пространство ТОЛЬКО РАСШИРЯЕТСЯ!
Откуда взялись «подвалы и котельные»? Что за «истопники»?
О каких материках идет речь? Азия, Африка, Америка, Европа? Мы все же вернулись назад!
Хотите испытать потрясение?
Такое же, как испытал я, когда понял, что эти четыре строчки и есть ключ к тайне всего стихотворения и главнейшее доказательство того, что я прав!
Еще раз повторяю, что ПРОСТРАНСТВО СТИХА ТОЛЬКО РАСШИРЯЕТСЯ!
Тогда о каких «истопниках» идет речь?
Да о тех, которые не спят, потому что они должны поддерживать горение материков.
А материки не наши, планетарные (они, слава богу, не горят!).
А о каких материках идет тогда речь? Да ясно о каких – О ЗВЕЗДНЫХ!!!
Вот таких!!! Они-то и горят!
А чтобы постоянно поддерживать их горение, «не спят истопники».
Думаю, не стоит даже пытаться хоть как-то описать истопников, отвечающих за энергию звездных скоплений.
Но сейчас я буду цитировать стих дальше, и вы вновь рассердитесь на меня.
В Париже из-под крыши
Венера или Марс
Глядят, какой в афише
Объявлен новый фарс.
– Что? – скажете вы. – Опять будете утверждать, что пространство ТОЛЬКО РАСШИРЯЕТСЯ?
Конечно, буду! Еще как буду!
Именно поэтому я и сказал, что этот стих – один из самых сложных не только у Пастернака, но и вообще в русской поэзии!
Пространство РАСШИРИЛОСЬ до ТАКОЙ степени, что появился совершенно нелепый, с точки зрения астрономии, образ: вы когда-нибудь видели, чтобы «Венера или Марс» глядели «из-под крыши»?
Мы настолько находимся в ином измерении, что забываем разницу между Венерой и Марсом. Не помним, в каком соотношении эти планеты находятся с «крышей Парижа».
Мы не заметили, как попали в ситуацию абсурда. Пропали последовательность и логика.
Все безумие стиха как раз и заключается в том, что гениальный Пастернак провоцирует нас как бы постоянно возвращаться назад. Отсюда и ваше возмущение. (И мое когда-то!)
А еще я позволю себе обратить ваше внимание на выбор планет, которые глядят в афишу «из-под крыши».
Венера ИЛИ (?!!) Марс (?).
Венера – богиня любви. Марс – бог войны.
Так вот. В афише какой-то «новый фарс»: любви и жизни. Или ненависти и смерти.
А кто же НАД всем этим? Кто ЕЩЕ БОЛЬШЕ?
ПРОСТРАНСТВО РАСШИРЯЕТСЯ… И… мы попадаем туда, где
Кому-нибудь не спится
В прекрасном далеке
На крытом черепицей
Старинном чердаке.
Кому это не спится? Читаем дальше:
Он смотрит на планету,
Как будто небосвод
Относится к предметам
Его ночных забот.
Вот и добрались… До кого?
ДО ТВОРЦА!!!
Творца чего? И того и другого.
Вселенной и стихотворения о ней.
Это ОН смотрит на планету, где можно сдать белье в прачечную, потому что где-то «не спят истопники» и следят за распорядком, за жизнью бесконечных миров, вселенных, звездных скоплений-материков.
И в последних восьми строчках все становится до прозрачности ясно:
Не спи, не спи, работай,
Не прерывай труда,
Не спи, борись с дремотой,
Как летчик, как звезда.
К кому это обращение? Читаем дальше:
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну,
Ты – вечности заложник
У времени в плену!
Мы добрались до «крытого черепицей старинного чердака». Кому же «не спится?»
(Я не случайно тяну. Сразу вспоминаю тютчевское: «Мысль изреченная есть ложь».)
Не спится Богу и Художнику.
Богу – потому что если он уснет, то вся картина мироздания будет разрушена.
А художник – это Его воплощение на Земле, ему тоже нельзя спать, ибо он «пленник времени».
И взят в плен он именно для того, чтобы суметь охватить картину Бытия, временно находясь на Земле.
Ибо, лишившись своего плена, он, Художник, «растворится в тумане, станет крестиком на ткани», станет частью этой грандиозной картины мироздания и не сможет оценить на равных «метки на белье», «крен Млечного Пути», «не спящих истопников», забудет земную мифологию.
Он взят в плен (на время) из вечности для того, чтобы соединить вечность и мгновение и, познав мгновение, увидеть его из вечности.
А зная вечность, увидеть его из мгновения.
Теперь можно четко сказать, что стих одновременно расширяется и сужается.
Расширяется в пространстве и сужается до размеров «крытого черепицей старинного чердака».
Перед нами – гениально поэтически понятый макро– и микромир.
Я хочу познакомить вас с утверждением из книги философа XV века. Даже если мы с вами его сейчас не поймем, то почувствуем в контексте стиха.
В своей книге «Об ученом незнании» Николай Кузанский пишет: «Образ свертывания всегда больше образа развертывания вечности».
– Как это так! – зашумят опять читатели.
Но ведь вы уже шумели, когда мы анализировали стих.
И утверждали, что пространство уменьшается.
И в конце концов оно «уменьшилось» до масштабов Творца.
Можно ли «уменьшить» его еще?
Вся парадоксальность этого стихотворения Пастернака в том, что в нем принципы расширения и сужения равнозначны.
Иллюзия сужения на вербальном уровне дает нам расширение на уровне философском.
«Тень крыла», которая ложится «всем корпусом на тучу», на вербальном уровне воспринимается как возвращение к летчику.
А на философском – парение Ангела.
На вербальном уровне истопник – вполне конкретная и предельно земная профессия.
На философском уровне в контексте стиха истопник – подбрасыватель горючего во вселенскую топку.
На вербальном уровне самолет так высоко, что становится крестиком.
На философском – «крестик на ткани» вызывает в мысли идеи эйнштейновской (релятивистской) физики, где все величины, расстояния, да и само время – относительны.
Речь может идти и о «вселенской прачечной», о своего рода чистилище, где очищают от грехов, выравнивают, спасают грешные души.
Души, которые еще можно спасти.
Весь стих – это бесконечное движение в вечности, где невиданная многозначность каждого слова доведена до совершенства и где мы, в конечном итоге, приближаемся к высшему понятию, объединяющему Музыку и Космос, – МУЗЫКЕ СФЕР.
Но для того чтобы почувствовать вечность, не хватит даже этого глубочайшего стиха.
Ведь главное, что мы сейчас готовы услышать вступительный хор к одному из самых грандиозных творений планеты. Называется произведение «Страсти по Матфею». Автор – И.С. Бах.
В исполнении участвуют три хора и два оркестра.
Музыка вступления описывает бесконечный путь Христа на Голгофу.
Все начинается с оркестра. В музыке – ощущение океанских волн.
В ней нет места для остановки, фразы наплывают одна на другую, одни мотивы-волны откатываются, но тотчас же возвращаются с новыми волнами.
«Придите, дочери Сиона, помогите плакать».
Затем возникает чувство растерянности. Оркестры словно пытаются задать друг другу вопрос. Вместо ответа вступают два хора.
Волны еще сильнее, движение становится всеобъемлющим. Перед нами – что-то, чему невозможно дать название, определить.
Затем наступает уникальнейший момент в музыке. Хоры задают вопросы друг другу. Та же растерянность, что и в оркестре.
«Куда? Зачем?»
Два хора и два оркестра пытаются осмыслить происходящее. И вдруг появляется третий хор. И здесь наступает уникальный момент.
Два хора и два оркестра беспрерывно задают друг другу скорбные вопросы, а третий хор, состоящий из одних высоких женских или детских голосов, поет одну из прекраснейших хоральных мелодий: «О, Агнец».
Этот момент в музыке нужно обязательно услышать.
Тогда вы еще глубже поймете стих Пастернака. Эту музыку можно слушать бесконечное число раз. И каждый раз восприятие ее вами будет все сильнее и сильнее.
Задание
Попробуйте найти любые творческие способы, найдите слова, создайте стихи или просто порассуждайте на тему Вечность. Если вы это сделаете ДО нашей следующей встречи, то нам окажется невероятно близка ее тема, идеи и музыка.
Ибо однажды случилось так, что два самых полярных, живущих в разные эпохи гения воссоединились в музыке Вечности – БАХ и МОЦАРТ.
Почему это произошло?
Может быть, музыка, которую мы услышим в этой встрече, окончательно поставит все точки над i в вашем творческом мышлении.
Если же и эта музыка оставит кого-то равнодушным, то я думаю, что у равнодушного просто музыкальная слепота – крайне редко встречающаяся особенность.
Ведь существует же дальтонизм – цветовая слепота.
Это когда человек не видит всего богатства цветовых оттенков. И сколько бы все вокруг ни восхищались неповторимыми колоритами художников-импрессионистов, дальтоник останется равнодушным. Это совсем не значит, что все в вашей жизни плохо. Ведь есть поэзия, архитектура.
Да и много чего существует на нашей планете для богатой творческой жизни.
У дальтоника не будет только живописи, а у музыкального «дальтоника» не будет только музыки.
Главное, чтобы не было общеэстетической слепоты и глухоты.
Тогда придется пожалеть человека, как жалеют инвалидов.
И социальная система должна сделать все, чтобы жизнь человека, начисто лишенного чувства красоты и гармонии, была, насколько возможно, не ущербной, не убогой.
Но прежде всего всякий развивающийся человек должен получить шанс для восприятия искусства.
Ему должна быть предложена вся глубочайшая система культуры. Он должен услышать великую музыку, получить понимание поэзии, познать изобразительное искусство.
Им должны заниматься прекрасные педагоги, искусствоведы, мыслители.
И только в том случае, если человек показывает свою полную несостоятельность в области постижения прекрасного, то есть эстетическую глухоту, эмоциональную слепоту, безразличие к слову, то лишь тогда можно признать человека духовным инвалидом и постараться дать ему конкретную профессию с ограниченной ответственностью.
Но это должно произойти не раньше, чем исчерпаны все средства.
А вообще я хороший провокатор! Потому что я убежден, что таких людей нет (если не считать случаи конкретных заболеваний – слабоумия, разных форм дебильности).
Есть лишь определенные жизненные обстоятельства, которые поставили человека в ситуацию, когда все Прекрасное вступило в конфликт с окружающим человека Злом.
И тогда этот конфликт может быть разрешен
ПРИОБЩЕНИЕМ К ГАРМОНИИ, ВОЗВРАЩЕНИЕМ ЧЕЛОВЕКУ ПОТЕРЯННОЙ ИМ ВОЗМОЖНОСТИ СОТРУДНИЧЕСТВА С ЕГО КОСМИЧЕСКОЙ ЭНЕРГИЕЙ.
Назад: Встреча четырнадцатая Я люблю Вас
Дальше: Встреча шестнадцатая Вольфганг Амадеус Моцарт, или Доказательства бессмертия
