Встреча девятая
«О, братья! Довольно печали!»
Это произошло в Белорусской сельхозакадемии в Горках.
На протяжении многих лет я проводил там концерты для студентов. В них принимали участие симфонический и камерный оркестры, крупнейшие музыканты, хоры.
Зал Академии стал, по сути, настоящим филармоническим залом. Мы давали по два концерта в день несколько дней подряд. И всегда огромный зал был забит до предела.
Во всех наших концертах была традиция – мы не только слушали музыку, я не только рассказывал о ней, но во время любого концерта любой из слушателей мог задать вопрос, отправив на сцену записку. Или высказать свою точку зрения о музыке, о жизни.
В конце концертов наше общение могло продолжаться сколько угодно времени, ибо музыка активизирует мыслительные процессы и позволяет общаться невероятно интересно и глубоко.
Однажды я получил на сцене записку, содержание которой удивило меня до глубины души. Вот что там было написано:
«Огромное спасибо за концерты. Я начинаю чувствовать, понимать и любить классическую музыку. Даже удивительно, что еще год назад этой музыки для меня не существовало. Кроме одного произведения – Девятой симфонии Бетховена. Я люблю эту симфонию уже несколько лет. И я очень прошу вас исполнить ее в вашем концерте по заявкам. С уважением, студент пятого курса Академии».
Надо ли удивляться, что, прочитав записку, я немедленно попросил ее автора после окончания концерта появиться у меня в артистической.
Шутка ли!
Не любил классическую музыку КРОМЕ ДЕВЯТОЙ СИМФОНИИ БЕТХОВЕНА!
А как тогда быть с Пятой, Третьей, Шестой, Седьмой? Когда автор записки зашел ко мне после концерта, я задал ему единственный вопрос: при каких особенных обстоятельствах он впервые услышал Девятую симфонию?
А почему вы думаете, что были какие-то особенные обстоятельства?
Я уверен!
Да, точно, были. Только откуда вы это можете знать?
Чтобы ответить на ваш вопрос, мне придется очень много говорить. Но если хотите, то расскажите, как это произошло.
И вот что рассказал мой собеседник.
Еще в седьмом классе школы он полюбил одноклассницу. И было это взаимно. Все школьные годы они провели вместе. Сначала их дразнили, потом повзрослели и перестали дразнить. Даже начали завидовать.
Окончили школу – она сказала, что хочет поступать в Академию. Ему не очень хотелось. Но не расставаться же! Поступили оба! И по-прежнему всегда вместе.
На втором курсе в начале весенней сессии Любимая вдруг сообщила, что им нужно расстаться на короткий срок – на период сессии. Он был очень удивлен, но раз Любимая хочет…
Даже интересно, как это получится – расстаться после семи неразлучных лет.
У него никак не получалось. Каждый день, встречая Любимую, он вопросительно смотрел на нее: когда, мол, закончится этот странный эксперимент?
Сессия подошла к концу – остался последний экзамен. И он не выдержал, подошел к ней и прямо спросил о причине разлуки.
Любимая ответила, что сегодня вечером они наконец встретятся. И что она должна ему сказать что-то очень важное.
Он с трудом дождался вечера.
А вечером, не глядя на него, она тихо-тихо прошептала, что полюбила другого. Что она поняла для себя одну вещь. Оказывается, то, что было между ними, – не любовь, а идущая с детства привязанность.
И только теперь, встретившись с другим, она узнала, что такое любовь. Потому что тот человек совсем не такой добрый, как он, и очень эгоистичный, и не такой внимательный. И еще. Она хорошо понимает, что со своим старым надежным и заботливым другом ей было бы в тысячу раз лучше. Но она ничего не может с собой поделать. Потому что любит того, другого. И вообще она теперь совсем сумасшедшая. И пусть он ее простит.
Он – хороший, замечательный. Он достоин того, чтобы его полюбила самая замечательная женщина, а не такая ненормальная, как она…
…Он остался один…
…Вначале сидел как парализованный.
…Куда идти, с кем говорить, о чем?
…Отправился куда-то в лес…Бродил, бродил, чуть не заблудился.
…Затем вернулся в общежитие.
Все учат, зубрят – дело идет к последнему экзамену.
…Зашел в комнату, где – телевизор.
(Тогда в общежитиях была единственная на весь дом комната с телевизором, и называлась она «красный уголок».
Это потому, что в этой комнате висели многочисленные портреты Ленина, Брежнева, красные знамена, агитация за советскую власть в плакатах.)
В «красном уголке» – никого. Все готовятся к экзаменам.
…Он включил телевизор.
…Просто чтобы что-то говорило, светилось, двигалось.
А там – открытие сезона – трансляция из Концертного зала филармонии. Вначале ведущая начала рассказывать о Бетховене. О его Девятой симфонии.
Ему хорошо запомнилось то, что Бетховен писал эту музыку, будучи совсем глухим.
А затем музыка зазвучала. И случилось что-то неожиданное. Он слушал музыку как никогда в жизни.
Музыка потрясла его.
Каждый звук проникал в Душу, волновал, удивлял, радовал. А затем началась четвертая часть, и вскоре в музыке, до сих пор звучавшей без единого слова, появился могучий человеческий голос, который запел:
О, братья!
Довольно печали!
Давайте гимны петь
Безбрежному веселью
И вечной радости.
А затем – другие голоса.
А затем – огромный хор:
Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам,
Опьяненные тобою,
Мы вошли в твой светлый храм.
Ты сближаешь без усилья
Всех разрозненных враждой,
Там, где ты раскинешь крылья,
Люди – братья меж собой.
Он по-прежнему помнит то невероятной силы впечатление, то состояние, которое он испытал.
Бетховен, глухой и одинокий, нашел в себе силы для такой радости.
На следующий день наш молодой человек проснулся с двумя ощущениями.
Первое – пустота, а второе – потребность немедленно заполнить образовавшуюся пустоту той энергией, которую он ощутил вчера, слушая Девятую.
Но где и как ее теперь услышать?
Ведь то были не нынешние времена, когда к нашим услугам Интернет, лазерные диски. Это были советские семидесятые годы.
Наш молодой человек немедленно написал письмо на радио в передачу «Концерт по заявкам» с просьбой как можно быстрее исполнить Девятую симфонию Бетховена. В течение целого месяца он слушал все концерты по заявкам. Но никакой Девятой так и не исполнили.
Тогда он написал еще одно письмо на радио, теперь уже угрожающее, где сообщил, что вопрос идет о жизни и смерти.
Они испугались и ответили ему, мол, молодой человек, не умирайте, а купите себе пластинку с записью симфонии. Ведь в концерте по заявкам исполняются только произведения протяженностью в две-три минуты.
В конце концов он купил пластинку с записью симфонии и каждый раз, как только получал доступ к проигрывателю, слушал эту музыку.
Через некоторое время слушал уже не один.
Они познакомились на наших концертах. Она – первокурсница и он – выпускник.
На этом и закончился его рассказ.
…Прошли годы.
Через десять лет я принимал участие в фестивале «Мастера искусств – труженикам села».
Приезжаю в деревню, а там – полный клуб!
Даже на полу сидят. Такого я еще в деревне не видал. Чтобы столько народу собралось слушать скрипку и фортепиано!
Оказывается, председатель этого колхоза и его жена – главный специалист – безумные меломаны.
В деревне все знают, что по вечерам он и его жена, уложив детей спать, слушают какие-то симфонии да сонаты.
А когда председатель и его жена узнали, что я приезжаю в их деревню со своей скрипкой и рассказами, – сами обошли все дома и сказали всем сельчанам, что концерт этот ни за что пропустить нельзя.
Вот почему собрался полный зал.
После концерта они пригласили меня к себе в гости.
Все как обычно: деревенский дом, старые фотографии, часы с маятником, только вдоль целой стены – полки, где все уставлено коробками с сотнями пластинок.
В разгар пира мой герой поднялся, подошел к полкам, из самого центра собрания достал пластинку с Девятой симфонией Бетховена и показал мне.
Мы с ним переглянулись и понимающе улыбнулись друг другу.
Вот и вся история.
Но вы, дорогие читатели, наверное, тоже не успокоитесь, пока я не раскрою секрета, почему, прочитав записку, я сразу понял, что любовь моего собеседника к Девятой симфонии Бетховена не случайна, а вызвана какими-то особенными обстоятельствами.
Да ведь именно на этом построены все принципы моих выступлений, бесед, концертов, книг!
Восприятие классической музыки связано прежде всего с особым состоянием Души, с ее открытостью навстречу музыкальному Космосу. В отличие от всех видов популярной музыки, классическая музыка не может звучать просто как заполнение свободного времени. Потому что восприятие такой музыки – это огромная душевная работа. Воспринятая классика дает наслаждение такого масштаба, какое не знакомо ни одному потребителю любой другой музыки.
Музыка Бетховена настигла нашего молодого человека именно в тот момент его жизни, когда его Душа была как открытая рана. В такой момент можно покончить жизнь самоубийством, а можно написать самые великие в мире стихи или музыку, можно совершить открытие всепланетного масштаба.
Ибо проснувшаяся в своих страданиях Душа сотрудничает с Вечностью. С трагедиями Шекспира, с симфониями Бетховена и фугами Баха, с картинами Рембрандта и поэзией Данте.
Именно поэтому моя задача в любом выступлении и в книгах – обострить все органы чувств и все способности к восприятию моих слушателей, вывести их из состояния повседневности, открыть специальные клапаны высокого общения.
– Ну вот, – скажете вы, – значит, для того чтобы воспринимать классическую музыку, нужно, чтобы любимая бросила или еще какая-нибудь беда случилась. Уж лучше тогда любая попса, чем страдать и мучиться.
Нет-нет, совсем не обязательно, чтобы любимая бросила. Просто случай, который я вам рассказал, – совпадение, приоткрывающее завесу над тайнами восприятия великого искусства. И то, что Душа должна быть очень чуткой, это правда. И то, что в Душе все должно быть обострено, – это тоже правда. Да и жизнь, увы, не угощает ежедневно радостями…
Сколько Зла приходится встречать нашей Душе!
Только реакция у разных людей может быть разной.
Один скажет: «С волками жить – по-волчьи выть», – и начнет подвывать волчьему стаду.
У другого же существование волчьего стада вызывает протест и дает реальное основание для ухода от стадности в мир богатейших личностей, в мир индивидуума, где познается радость полета, творчества и свободы.
И наконец, предвижу следующее соображение: если общение с великим искусством – работа, то зачем человеку, работающему в другой сфере, вновь идти на работу? Не пора ли отдохнуть?
Ответом может быть только то, что отдыхом для человека духовно богатого может быть прежде всего смена рода деятельности. Это еще Рахметов сказал.
Существует понятие полной релаксации. И здесь я ничего не имею против.
Но деятельность Души, познающей свои Космические корни через классическую музыку, никак не сравнима со всеми видами работ.
И, тем не менее, общение с искусством – это работа. Только прежде всего – работа Души, которая «обязана трудиться».
Но это общение – также и отдых ото всех земных и материальных структур.
Сегодня я предлагаю вам понять, что случилось с героем этой главы.
Почему он воспринял музыку Бетховена, не имея никакой предварительной подготовки?
Итак, представьте себе: поздний вечер, одиночество, потрясение от потери любимой…
То, с чего начинается Финал Девятой симфонии Бетховена, другой великий композитор, Рихард Вагнер, назвал «фанфарами ужаса». Это – первая в книге ссылка не на мое собственное восприятие. Но ничего точнее и лучше я бы придумать не смог.
«Фанфары ужаса», а затем – фрагмент начала первой части.
Это как бы напоминание о начале великой борьбы человека против судьбы.
Все это прерывается вступлением виолончелей – инструментов, которые невероятно глубоко передают дух и интонацию человеческой речи.
Эти виолончели словно пытаются в чем-то убедить слушателя. И вновь – фанфары ужаса.
За ними – крохотный фрагмент из второй части симфонии. Всего несколько звуков, пытающихся увести слушателя в мир философского одиночества. Или покоя среди природы. И опять виолончели.
Как будто Человечество пытается сказать что-то необычайно важное.
Звучит фрагмент третьей части.
Эта часть называется «Скерцо», что по-итальянски означает «Шутка».
Но именно в этой симфонии Бетховен впервые пере– осмыслил скерцо как шутку и дал первый образец того, что впоследствии назовут инфернальным скерцо. То есть адской шуткой (от итальянского inferno – «ад»).
В финале звучат только несколько звуков, как бы напоминание о странном движении.
И вновь – протест виолончелей.
Теперь становится понятным, почему после каждого фрагмента предыдущих частей появлялись виолончели.
Они протестовали против воспоминаний о печали и страданиях. А что взамен?
И вот, словно из тьмы, появляется тема радости.
Она звучит еле слышно, лишь постепенно набирая размах и всеобщность.
Этот путь из мрака к ослепительному свету относится к высшим достижениям музыкальной мысли на Земле.
Тема радости играется разными группами инструментов, становясь все светлее и ближе.
И наконец, когда оркестр уже набрал всю мощь радости, вновь появляются фанфары ужаса. Но могучий человеческий голос прерывает их:
О, братья! Довольно печали!
Давайте гимны петь
Безбрежному веселью
И вечной радости!
Дальше я не буду описывать всего, что произойдет в музыке, ибо слова отступают перед этим грандиознейшим развитием идеи вселенской радости.
Единственное, о чем я должен сказать, – это то, что немецкий поэт Фридрих Шиллер, написавший «Оду к Радости», имел в виду другое слово.
Но по цензурным соображениям он был вынужден заменить это слово словом «Радость».
Бетховен это знал. И он тоже имел в виду другое слово.
Но ничего страшного для слушателей музыки Бетховена и читателей оды Шиллера нет.
Ибо РАДОСТЬ – это то, что нам дается в результате познания чувства, обозначенного этим словом.
И это – важнейшее понятие Демократии, ибо без этого основополагающего понятия жизнь любого государства мертва.
Попробуйте сами догадаться, какое слово было цензурно невозможно во времена Шиллера, во времена Бетховена, произнесите его, а затем переверните страницу. Там оно написано крупными буквами.
Назвали?
ПЕРЕВОРАЧИВАЙТЕ!
СВОБОДА!!!
И здесь же на чистом листе бумаги попробуйте определить, что такое, по вашему мнению, свобода.
Только учтите, что это слово – одно из самых сложных философских понятий в истории Человечества.
И не один философ уже заблудился, пытаясь дать определение этому понятию.
А вдруг вы сможете его сформулировать?
ИТАК, ЧТО ТАКОЕ СВОБОДА?
