Россия – Берлин, 1918–1922 годы
Самой большой чушью в «творении» Татьяны Боткиной – хотя, если честно, Анне оно всё казалось чушью, и пока было непонятно, сможет ли она это, как советовала авторша, «переварить и пропустить через себя», – были рождение ребенка у великой княжны Анастасии Николаевны от Александра Чайковского и события, которые этому предшествовали и за ним следовали.
Сначала шло длинное-предлинное – Анна устала читать! – описание путешествия с беспамятной, израненной, лишенной каких бы то ни было лекарств, постоянно находящейся на грани жизни и смерти – но при этом никак не умирающей! – девушкой через всю Россию. Существовали все это время, надо полагать, Чайковские за счет продажи драгоценностей, которые они мало-помалу выпарывали из корсета и подола Анастасии. А может быть, их извлекли все разом – это Татьяна не уточняла.
И вот на исходе 18-го года телега с по-прежнему бесчувственной и беспомощной великой княжной доезжает до наведенного германской армией моста через Днепр – в районе Николаева. Через него переправляются остатки разбитой армии Деникина. К ним примыкает телега, на которой везут по-прежнему бесчувственную княжну Анастасию. Чайковский рассказывает об этом командиру отступающих частей, тот верит, сообщает начальству охраны моста, и этот лейтенант тоже верит ему и пропускает повозку.
Капитан деникинцев советует Гайковскому по прибытии в Бухарест обратиться к королеве Марии, родственнице великих княжон Романовых. А пока он и его отряд сопровождают Чайковских вместе с их знаменитой телегой в какой-то монастырь, где монахини с помощью неких целительных настоек помогают Анастасии излечиться от церебрального паралича.
Анна покачала головой. Да, бедняжке Анастасии немудрено было спятить! К мифическим ударам прикладами по голове добавился еще и церебральный паралич… Анна не слишком хорошо знала, что это такое, но слышала, что он бывает только у детей и развивается в связи с повреждением мозга во время родов. Как оправдание провалов в памяти это, конечно, сойдет, но ведь тогда получится, что веселая Анастасия с рождения была не в своем уме… тут Татьяна перестаралась, конечно!
Потом Чайковские добираются до Кишинева, где останавливаются у какой-то родни. Это уже 1919 год, конец зимы. Здесь Чайковский, на радостях, что удачно продал жемчуг Анастасии, изнасиловал ее. Потрясенная Анастасия на два месяца впала в коматозное состояние, осложненное церебральной лихорадкой (ну это было более правдоподобно, чем церебральный паралич!), а потом обнаружила, что с ней что-то не так: уже давно нет месячных.
Мать Чайковского радостно сообщает, что Анастасия беременна. Она очень гордится сыном…
Прочитав эти строки, Анна скрипнула зубами, вспомнив собственное прошлое. Ее беременности никто не радовался. Когда Сергей осмелился предположить, что брат еще в Перми переспал с девушкой, Александр его чуть не убил.
– Значит, она с каким-то другим охранником блудила, только почему же именно ты ее спасать бросился? – проворчал Сергей презрительно.
– Не знаю, с кем она там блудила, – буркнул Александр, ни словом не обмолвившись о том кошмаре, который пришлось испытать Анне. – Только меня там не было.
Она рыдала без остановки, рычала, ревела, как дикий зверь. Стоило только представить, что в ней прижилось семя кого-то из тех скотов, которые валяли ее по грязному вагонному полу, как она начинала давиться в приступах рвоты.
От волнения воспалилась рана, Анна снова металась в жару, и этот жар помог ей избавиться от последствий гнусного насилия. У нее случился выкидыш.
Сжалился Господь!
…Анастасия постоянно пребывает в состоянии прострации, за это время Чайковские перебираются в Бухарест, настаивая, чтобы Анастасия немедленно обратилась за помощью к королеве Марии. Однако той стыдно явиться в королевский дворец, брюхатой от какого-то солдата.
Чайковский вынуждает ее обвенчаться в католическом храме.
В положенный срок она рожает ребенка – сына, которого тоже называют Александром.
В послеродовой горячке Анастасия понимает только одно: этого ребенка она не хочет, не любит, она жаждет освободиться от этой семьи – и от Чайковских, и от своего сына.
И судьба внезапно идет навстречу ее желаниям!
Сергей приносит домой смертельно раненного брата. На них напали, но кто – непонятно. Наверное, грабители, которые видели, как Александр иногда относит в лавки скупщиков золота ценности.
Чайковский умер. Анастасия решила уехать в Берлин, чтобы встретиться там со своей тетушкой, сестрой матери, – прусской принцессой Иреной. Показаться на глаза королеве Марии после того, что она пережила в Румынии, для нее было немыслимо, постыдно!
– Скажите на милость! – проворчала Анна. – А принцессе Ирене почему-то не было стыдно показаться на глаза? Может быть, потому, что она – всего лишь принцесса, а та – королева?
Только подумать, что ей придется городить всю эту чушь, продолжая свою игру! Всю эту криво склеенную, дурно выдуманную чушь, это вранье, не имеющее никакого отношения к правде!
И все же она прекрасно понимала это, «чушь» и «вранье» Татьяны Боткиной для русских эмигрантов окажутся куда более правдоподобными, чем все то, что смогла бы им рассказать Анна Филатова. Потому что, прежде чем начинать рассказывать правду о своих приключениях, придется признать, что ты – самозванка. А значит, лучше помалкивать и продолжать «переваривать» и «пропускать через себя» этот roman vulgaire, эту бульварщину, это чтиво для горничных…
Делать нечего. Хорошо, что осталось только несколько страниц.
… Анастасия оставила ребенка в сиротском приюте, а потом Сергей, брат Александра, увез ее в Берлин. Дорогу Анастасия помнила с трудом: они пересаживались с поезда на поезд, иногда шли пешком, оскальзываясь на каменистых тропах. В Берлине они остановились в каком-то дешевом отеле, а потом Сергей пропал. Анастасия отправилась его искать, но вскоре поняла, что заблудилась в этом огромном городе. Она блуждала по улицам до тех пор, пока от страха и усталости не потеряла всякое соображение. Ей хотелось только покоя – полного покоя! – хотелось перестать страдать. Сама не понимая как, она оказалась стоящей на мосту над рекой. Внизу струилась черная река – воплощение покоя. Анастасии вдруг показалось, что ее родители смотрят на нее снизу. Она наклонилась, чтобы оказаться рядом с ними… Темная вода распахнула ей дружеские объятия!
– Наконец-то, – устало усмехнулась Анна, захлопывая тетрадь и убирая ее под подушку.
Однако в памяти снова и снова возникали сцены, которые так отличались от тех, что были описаны Татьяной.
…Тогда, после выкидыша, она поднялась на ноги очень быстро. И ее рана на плече зажила мгновенно, и силы вернулись. Чудилось, тело стремилось как можно скорей избавиться от гнусных воспоминаний и сгладить все отметины от них.
Но жизнь на хуторе – скучная, унылая, однообразная, посвященная сугубо крестьянским заботам – тяготила ее. К тому же она чувствовала неприязнь Марьи и Веруньки. Женщины боялись ее – боялись, что рано или поздно на след Анны нападут, и это станет причиной гибели всех Чайковских. Кроме того, они до сих пор толком не понимали, кто эта женщина, которую их вынудил спасать Александр. Неужто великая княжна? Или обманщица? Чутье подсказывало им, что второе предположение более правдиво. Да если она даже и царская дочь, какое это имеет теперь значение? Какую выгоду дает самому Александру и его семье? Да никакой, только наоборот.
С такой же сдержанной неприязнью поглядывал на нее Сергей, брат Александра. А тот…
Его отношение тоже изменилось. Часто Анна ловила на себе его взгляд, от которого у нее мурашки по коже бежали. Почти так же смотрели на нее те омерзительные твари на 37-м разъезде. В этом взгляде была откровенная похоть.
Если бы она могла, если бы знала, что делать, она сбежала бы от Гайковских с их откровенной неприязнью, от Александра с его нескрываемой похотью – но куда она могла пойти? Без денег, не зная дороги, не имея ни одной родной души на всем свете?
Вот и выходило, что нет у нее другого выхода, как держаться за Гайковского. А это значило – спать с ним.
А потом у Анны возникла надежда на спасение. Оставалось только жалеть, что эта мысль не пришла ей раньше. Объяснить это можно только страшным потрясением, которое она испытала и от которого ее разум поистине помутился, и страхом, владевшим ею, – страхом за свою жизнь. Почему, не могла понять Анна, ну почему она не уговорила Гайковского отвезти ее в Полуденку?! Ведь там, в имении Козыревых, находились Филатовы – Федор Степанович и Надежда Юрьевна, Лариса, Дунечка, Ира, Сережка!
Самые родные для Анны люди, единственные, которых она любила в жизни! Если не считать Анатолия, конечно.
Или… или они покинули Полуденку, как только узнали о том, что Анна схвачена? И теперь затерялись где-то на просторах России, а то и покинули страну? Как узнать? Как найти их?
Только там, на этом затерянном в тайге хуторе, Анна почувствовала, как любила свою потерянную семью. Другой-то она не знала! И теперь, когда она была свободна от необходимости любить их из чувства долга, она могла любить их от всего сердца, стремиться встретиться с ними, рваться к ним всей душой. Да, Филатовы покинули Полуденку, но Козыревы должны знать, куда они направились. Козыревы помогут Анне отыскать их след.
Но как добраться до Полуденки? Без Гайковского она туда не попадет. Конечно, раньше его невозможно было уговорить на возвращение туда: он должен был обеспечить безопасность своей семьи. Но теперь-то! Он ведь уже готов покинуть хутор и отправиться на поиски счастья в Польше или Европе. Почему для начала не вернуться и не заехать в Полуденку?!
В любом случае, впрочем, его надо было чем-то подкупить, и Анна понимала, что расплачиваться ей придется своим телом.
В один из дней Гайковский заговорил с ней впрямую. Он рассказал, что ему пообещали добыть железнодорожные литеры, действующие как на дорогах, которые контролируются большевиками, так и на дорогах, находящихся на территории, захваченных белыми.
– Тут первое дело будет – не путать, кому что показать, – усмехнулся Гайковский. – Только вот что… эти литеры на меня и мою жену. Готова ты моей женой назваться?
– Назваться – да, готова, – не моргнув глазом, заявила Анна, однако наткнулась на тяжелый взгляд Гайковского:
– Нет, тут все без обмана должно быть. Пока не повенчаемся, с места не тронусь. А если не захочешь, уеду один. А ты здесь оставайся.
Лицо его приняло неприступное и вместе с тем хитроватое выражение. Анна смотрела на него и диву давалась. Венчание! Что такое венчание?! Да неужели он думает, что несколько слов, которые придется пробормотать перед алтарем, удержат ее при нем? С кем он намерен венчаться? С Анной Филатовой? Да ведь Анны Филатовой нет на свете! Не существует! Она сама не знает своего настоящего имени! Это просто маска… И она не знает, что откроется, если эту маску сорвать. Ну а под маской можно позволить себе любую ложь, любой, самый безнравственный поступок!
– Я согласна, – сказала Анна без раздумий. – Я тебе слишком многим обязана, чтобы отказать. Но только у меня одна просьба. Мне нужно попасть в Полуденку.
На его лице появилось странное выражение растерянности – странное потому, что было ему совершенно несвойственно.
– Ты разве не знаешь, где находится Полуденка? – удивилась Анна. – Я оттуда пришла в Нижнюю Курью.
– Как не знать, – пробормотал Гайковский. – Это между Нижней Курьей и Нижними Муллами.
Анна невольно хихикнула:
– Что ж это все Нижнее да Нижнее?
– Да и Верхние есть, – пожал плечами Гайковский. – И Муллы Верхние, и Верхняя Курья. А тебе чего в той Полуденке?
Анна взглянула на него исподлобья:
– Оттуда я шла на разъезд тогда… ну, тогда, чтобы с тобой встретиться. Туда потом ушла та, кого ты из Перми вывел. Там жили люди, которые знают…
– Уже не знают, – перебил Гайковский, и что-то в его голосе было настолько леденящее, что Анна невольно отшатнулась.
– Ты что, ты о чем? – пробормотала она испуганно.
– Убили там всех, – ответил тот с жестокой краткостью.
– Козыревых убили? – ахнула Анна.
– Их тоже. А еще всех… тех… понимаешь? Всех, кого надо было в Пермь переправить.
– Не может быть! Откуда ты знаешь?! – крикнула Анна, и Гайковский дернул ее к себе, зажал рот рукой:
– Тише! Мать переполошишь. Ты вообще помалкивай о том, что я тебе говорил – ну, про литеры, про венчанье. Мать тебя ненавидит, боится, что ты меня погубишь. Если заподозрит, что мы с тобой хотим вместе уйти, жди беды.
– Какой? – спросила Анна. – Что, выгонит она меня?
– Не выгонит, – резко качнул головой Гайковский. – Она же знает, что я вслед за тобой уйду. Она же видит, что ты меня намертво приворожила. Только ей это – нож острый. Возьмет да отравит тебя, только и всего. Думаешь, почему ты так быстро излечилась, почему выкинула? Плод тебе мать вытравила. Она в нашей Верхней Курье знахаркой была. Потом мать тебя вылечила. Все надеется, что ты уйдешь от нас. Но коли прознает, что мы с тобой вместе будем, отравит, вот те крест святой.
– Значит, ты против воли матери пойдешь, когда со мной венчаться станешь? – усмехнулась недобро Анна.
– Выходит, так, – кивнул Гайковский, – а почему – сама знаешь.
В его взгляде снова вспыхнуло то же самое пугающее Анну выражение, и она торопливо отвела глаза, не стала продолжать этот разговор. Вдобавок ее сейчас интересовало совсем другое.
– Откуда ты знаешь про Козыревых?
– Да один лесник заметил дым в Полуденке, забрел туда и увидел только дом обгорелый, а неподалеку могилки. Он сунулся было туда, глядь – а от пожарища двое отходят: мужик и девка. Он в черной бекеше, а она была одета так же, как ты: в коричневую пальтушку да в зеленую юбчонку. Лесник этот выждал, пока те в лесу скрылись, подкрался, походил, но больше никого не нашел живого. Он говорил, тот мужик и девка, видать, Козыревых порешили, да зарыли, да ушли. Он, лесник, значит, об этом обмолвился своему шурину, так слух по людям и пополз.
Мужчина в черной бекеше, девушка, одетая так же, как была одета Анна… да ведь это же господин Иванов и Анастасия, подлинная Анастасия!
Но зачем им убивать Козыревых?! И куда девались Филатовы?
– Но они не могли… они не могли убить, – пролепетала Анна, с мольбой глядя на Гайковского.
– Да кто же их ведает, – вздохнул он. – Чужая душа – потемки, всякому известно. Может быть, что-то у них с Козыревыми да теми, другими, наперекосяк пошло, может быть, с самого начала хотели только одну девушку спасти, а может быть, когда узнали, что ты попалась, прикончили всех прочих, чтобы не выдали тех, кто все это устраивал. Ты же видела того – Иванова. Видела, что он за человек! Как думаешь, дрогнет у него рука, чтобы кого-то жизни лишить, будь их хоть сколько?
– Погоди, – с трудом выговорила Анна, не в силах поверить тому, что слышала. – А что те, другие, тоже убиты? Не только Козыревы?!
– Слух мятется по тайге, – таинственно блеснул глазами Гайковский, – что там две могилы было. В одной Козыревы лежали, а в другой аж шесть человек. И люди не простые, по всему видно. В одно лицо с царем да царицею и всеми другими. Рассказывают, там императорскую семью положили – всю, кроме одной из дочек царских. А про расстрел в Екатеринбурге наврали почем зря. Эх, ты с людьми не говоришь, не знаешь, чего только не болтают про то, где их всех убили!
Больше слушать его у Анны не было сил. Она сама не знала, верила или не верила Гайковскому. Одно было понятно: в Полуденку он ее не поведет. А самой ей туда не добраться. И если его слова правдивы – значит, придет она на пепелище и к могилам. Нет, этого она не хочет. Получается, надо покориться судьбе. Спасаться так, как можно спастись, так, как предлагает Гайковский. Сейчас это единственный выход. Главное – из тайги выбраться, а какую цену за это заплатить – сейчас не важно. Что такое женское тело? Всего лишь плоть. И как это сказал тогда тот телеграфист? «Тело заплывчиво, а дело забывчиво?»
Значит, придет день, когда Анна сможет забыть и вагон, и Мишку Кузнецова с Ванькой Петуховым, и Гайковского… и то, чем придется ему заплатить.
Наверное, сможет. Теперь ей оставалось только надеяться на это и ждать того дня!
