Глава десятая

В светло-коричневом внедорожнике пованивало хвойным ароматизатором. Запах освежителя был настолько невыносим, что мне пришлось открыть свое окно, чтобы глотнуть свежего воздуха.

– Ты бы не жаловалась, если б знала, как пах парень, у которого я его купил, – сообщил Толстяк, протягивая мне солнцезащитные очки. – Так. Пристегни, пожалуйста, ремень безопасности.

Вайду и Джуда уже пристегнули к заднему сиденью, хотя спокойнее им от этого не стало. Обнаружив металлическую решетку, отделяющую передние места от задних, любимый член моей команды так дернул меня за волосы, словно пытался протащить сквозь эти прутья.

– Мы плетемся так медленно, потому что кое-кто понятия не имеет, куда ехать, – поинтересовалась Вайда, – или в надежде, что мы выпрыгнем из автомобиля, избавив кое-кого от страданий?

Встревожившись, Джуд сел прямее. Мы оба знали этот тон. Стоило Вайде заскучать, как она начинала напрашиваться на ссору или на драку, чтобы сбросить напряжение. Если она была настроена на последнее, то одному из них живым не доехать, и не хватит недели, чтобы оттереть с окон кровищу.

– Не хочу оказывать услугу тем психам, которые держат вас на поводке.

Сейчас я была даже рада тому, что нас разделяет металлическая решетка.

– Они не психи, зазнавшийся придурок, – прорычала Вайда.

– Я зазнавшийся? – переспросил Толстяк. – Ты вообще в курсе, что это слово значит?

– Ты кусок горящего…

– Итак, – повысив голос, перебил всех Джуд. – Ру, откуда вы с Толстяком друг друга знаете?

– С Чарльзом, – скрежетнул зубами Толстяк. – Меня зовут Чарльз.

– Типа, так звучит лучше? – усмехнулась Вайда.

Толстяк притормозил на красном светофоре и повернулся посмотреть на меня, за стеклами его очков полыхал огонь.

– Ага, – кивнула я. – Она всегда такая.

Повисшее между нами напряжение, заполнившее машину, еще больше усилилось. Хватило бы слова или неверного движения, чтобы ситуация взорвалась. Джуд забарабанил пальцами по подлокотнику.

– Завязывай с этим дерьмом, тупица, пока я их тебе не поотрывала, – заявила Вайда.

– Тупица?! – выпалил мальчишка, от возмущения его голос подскочил на целую октаву. – Не советую тебе быть такой злюкой.

Я прижала руку ко лбу:

– И это тебя так расстроило? Это слово? Да она несколько месяцев обзывала тебя Джудит.

Толстяк рассмеялся, но, увидев мой взгляд, притворился, что закашлялся.

– Ну да, отлично, – надулся Джуд, подтягивая костлявые колени к груди. – Наверное, я просто не вижу ничего оскорбительного в том, чтобы меня называли как девчонку. Вы обе вполне ничего, когда не пытаетесь откусить мне голову и не ведете себя так, словно мне пять лет.

– Вместо того, чтобы что? – уточнил Толстяк, включая сигнал поворота, чтобы вывернуть на шоссе. – Обращаться с тобой как с десятилетним?

– Эй, – предостерегла я парня. – Ничего подобного. Ему почти пятнадцать.

– Ру, – начал Джуд, его глаза сияли, – спасибо тебе.

– Когда я впервые тебя встретила, ты и сам был таким нескладным, – продолжила я, тыкая Толстяка в плечо, – а тебе было восемнадцать.

– Ладно, проехали, – проворчал Джуд.

– Это ты была нескладной, – поправил меня Толстяк, – Ли – безрассудным, Зу – милой, а я – мудрым.

Сзади заколотили по решетке. За нею маячило лицо Джуда, его темно-карие глаза метались между нами из-за металлического экрана.

– Было бы мило, – проговорил он, – если бы мы понимали, о чем вы, ребята, толкуете. Типа, что это за Зу такая?

Взгляд Толстяка встретился с моим.

– Скажи правду: сколько ты им рассказала?

– Если правду, то нисколько, – вмешалась Вайда. – И, если решите и дальше ничего не говорить, точно пожалеете.

На этот раз я закатила глаза:

– Конечно. Как скажешь.

Я почувствовала знакомое теплое покалывание в центре груди и едва успела ахнуть, как невидимая рука толкнула меня вперед, прикладывая лбом о приборную панель – да так сильно, что голова моя наполнилась гулом. Толстяк резко ударил по тормозам, и ремень безопасности, как ему и положено, врезался мне в грудь. Меня отбросило обратно на сиденье, перед глазами заплясала радуга.

– Ох, дьявол, нет! – проревел Толстяк, хлопая по рулю. – Прекращай давай! Мы не используем наши способности друг на друге, черт возьми! Веди себя прилично!

– Расслабься, бабуля, – бросила Вайда. – А то инсульт заработаешь.

– Да кто ты… – зарычал было Толстяк, но осекся.

Джуд позади нас издал нервный смешок, а я только прижала руку к ноющим вискам. Вайда выразилась грубо, но попала в точку.

– Зу была нашей подругой, – вздохнула я. – Какое-то время мы путешествовали вместе.

– Я думал, тебя Кейт освободила, – заметил Джуд. – Вы что, ребята, разделились или типа того? Кажется, просто болтаться, где попало, было опасно.

– Все было не так, – возразил Толстяк. – Когда мы трое сбежали из лагеря…

С таким же успехом он мог заявить, что он волшебник. Даже Вайда заинтересованно подалась вперед.

– Ты?.. – начала она. – Ты сбежал из лагеря?

– Спланировал все Лиам, – процедил Толстяк. – Но да. Я сбежал.

– Этот пацан что, типа, эксперт по побегам? – пробормотала Вайда. – Офигеть.

Глаза Джуда вспыхнули любопытством:

– И как это было? У тебя была своя собственная комната, как маленькая камера? Тебя заставляли заниматься тяжелыми работами? Я слышал, что…

Дети из Лиги имели лишь смутное представление о лагерях. Хотя некоторые из нас по собственному опыту знали о том, как там живется, повинуясь негласному правилу, мы это не обсуждали. Все знали правду, но их правда отличалась от нашей. Они слышали о сортировке, камерах, тестировании, но в основном пересказывали слухи, не имевшие отношения к реальности. Эти дети никогда не стояли часами на конвейере. Они не знали, что страх имеет форму маленького черного объектива-глаза, который следит за тобой везде и всегда.

Моя грудь сжалась от усилия промолчать и дальше. Пальцы вцепились в серебристый ремень безопасности, натягивая его с такой силой, что я едва не задушила сама себя.

– Ты разве ничего не помнишь? – поинтересовался Джуд. – Или ты пробыл там всего ничего и поэтому не хочешь об этом говорить – потому что нечего сказать?

– Закрой-ка лучше рот, – посоветовал Толстяк.

– Да брось, – заныл Джуд. – Если бы она хоть чем-то с нами поделилась…

– Что?! – взорвалась я. – Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала? Хочешь услышать, как нас связывали, словно животных, чтобы перевезти в лагерь… или, эй! Или как насчет того, когда СППшник так шарахнул по голове девочку, что та реально лишилась глаза? Хочешь знать, каково это – все лето пить гнилую воду, пока наконец-то не привезут новые трубы? Или как я просыпалась в страхе и засыпала в ужасе каждый день на протяжении шести лет? Ради всего святого, оставь меня в покое! Почему ты все докапываешься и докапываешься, если знаешь, что я не хочу об этом говорить?

Я сразу же пожалела об этом взрыве эмоций, но предательский поток воспоминаний уже было невозможно остановить: одно горькое слово сменялось другим. Толстяк только взглянул на светящиеся синие часы, а потом опять перевел взгляд на мокрую зимнюю дорогу. Джуд притих на заднем сиденье – так же беззвучно падающий снег встречается с землей, его рот открывался и закрывался, как будто мальчишка пробовал языком ожоги, оставленные его словами на губах.

– Не знаю, как остальные, но я бы послушала про одноглазую телку, – пожала плечами Вайда.

– Ты худшая из тех, кого я когда-либо встречал, – заявил Толстяк.

– А ради таких, как ты, природа наградила нас средними пальцами.

– Ребята… – начала было я.

Давным-давно Кейт сказала мне, что единственный способ пережить свое прошлое – найти способ закрыть его за собой, закрыть эту дверь, прежде чем распахнуть другую в более светлую комнату. Я боялась. Это было правдой. Я боялась вины и стыда, что обрушатся на меня, когда я вернусь по своим следам назад, поверну ключ и обнаружу за дверью девочку, от которой отреклась. Я не хотела видеть, что сделала с нею тьма, и узнала бы она себя, взглянув мне в лицо.

Я не хотела знать, что подумает обо мне Толстяк, когда ему станет известно, что я делала для Лиги.

Не хотела знать, что Лиам подумает обо мне или о запахе дыма в моих волосах, который, сколько бы я их ни мыла, казалось, въелся в них навсегда.

– Хотя бы расскажи нам, как получилось, что вы с Лиамом расстались, – попросил Джуд. – Если вы, ребята, путешествовали вместе, почему… хм, перестали? Кейт приехала за тобой, когда ты нажала аварийную кнопку, это я знаю. Лиам к тому времени уже ушел? А как насчет него? – Мальчишка указал на Толстяка.

Эти воспоминания оставались такими же болезненными, но сейчас они были важны.

– Хорошо, – сдалась я. – Ты знаешь, что мы путешествовали вместе: Лиам, Толстяк, Зу и я. Но не знаешь, что за место мы искали: безопасную гавань под названием Ист-Ривер. И чтобы стало понятно, почему я сделала то, что сделала, и почему Лиам в конечном итоге остался один, нужно начать оттуда.

– Отлично, – кивнула Вайда, откидываясь на спинку сиденья и переводя взгляд на окно, за которым заплясали первые снежинки, засыпавшие дорогу, которая гудела и ревела под колесами нашей машины.

Я рассказала об Ист-Ривер: о том, как это место сначала походило на прекрасный сон, пока мы не проснулись и не поняли, что попали в кошмар. О Клэнси: эта часть далась мне гораздо труднее, чем я ожидала. О том, как мы сбежали и Толстяка ранили и как на конспиративной квартире остались только мы двое. Джуд начал перебивать меня, в его глазах засветилось то ли нетерпение, то ли смущение – я не понимала. Я почувствовала, словно сердце поднимается все выше, выше и выше по горлу, пока я не сглотнула его, чтобы снова пройти через события, которые произошли дальше. Мое решение и сделка с Кейт. Увиденное в памяти Коула, и его собственное объяснение событий.

Каким-то непостижимым образом эти признания заставили меня ощутить себя ближе к Лиаму. В моих мыслях он был живым и полным энергии. Лиам в солнечных очках, теплый, осязаемый, с солнечными зайчиками в волосах, напевающий любимую мелодию. Казалось, стоит только поднять взгляд, и я увижу его за рулем.

Все молчали. Я не могла заставить себя оглянуться, кожей ощущая, как противоречивые эмоции Джуда и Вайды накрывают меня.

Кто-то мягко коснулся моего плеча. Я медленно повернулась и увидела Джуда, выдергивающего палец из решетки. Его нижняя губа, зажатая между зубами, побелела. Но он смотрел на меня без страха и его отвратительных родственничков. Просто с глубокой, искренней печалью.

Он по-прежнему мог на меня смотреть.

– Ру, – прошептал мальчик. – Мне так жаль.

– Можно задать всего один вопрос? – произнес Толстяк. После того как я закончила свой рассказ, он с трудом выталкивал из себя слова. – Что ты собираешься делать с этой флешкой?

– Вернуть Коулу, – ответила я. – У нас с ним сделка: если я верну ему инфу, этого будет достаточно, чтобы сместить приоритеты Лиги обратно на освобождение детей из лагерей и на разоблачение лжи правительства.

Толстяк потер лоб.

– И ты ему веришь? Лиам рассказывал, что его брат, когда не мог добиться своего, поджигал свои игрушки. Но это, пожалуй, и все.

– Я ему верю, – возразила я. – Он нас не тронет. Коул – один из немногих, кто не хочет, чтобы мы исчезли с лица земли.

– Исчезли? – встревоженно переспросил Толстяк.

На этот раз в объяснения пустился Джуд: его без конца прерывающееся, иногда бессвязное бормотание было наполнено скорбью, сделавшей рассказ еще страшнее.

– Нет, нет, нет, нет, нет, – пробормотал Толстяк. – и вы собираете вернуться, надеясь, что им удастся отделить все зерна от плевел?

– Не говори так! – воскликнул Джуд. – Все наладится. С Робом все кончено, верно? И Кейт даст нам знать, когда это будет безопасно.

– У вас с Лиамом будет все в порядке. Во всяком случае, Лига вас не достанет, – объяснила я Толстяку. – За тобой никто не придет. Улавливаешь, да? Ты понимаешь, почему я согласилась на это?

– Конечно. «Улавливаю», – повторил парень таким ледяным тоном, что у меня даже кровь в жилах замерзла. И я снова прочитала в его глазах вопрос, который прозвучал беззвучно в той тишине, которая заполнила пространство между нами. Я знала, чтó он хочет спросить, потому что та же мысль давно не давала покоя мне.

Никакие тренировки, операции и организованные Лигой взрывы, свидетелем которых мне выпало несчастье оказаться, не были и вполовину так драматичны, как захватывающая история спасения Толстяка.

Для ночевки мы выбрали старую площадку для кемпинга недалеко от городка под названием Эшвилл, в западной части Северной Каролины. Практически все пять часов, что мы ехали, я говорила не переставая, и это меня совершенно измотало. И когда Толстяк с Джудом упомянули о привале, я не стала сопротивляться.

Мы быстро обследовали территорию – убедиться в том, что точно никого здесь не встретим. После чего вытащили запасы из внедорожника. Я щелкнула задвижкой, отступая от двери, когда она открылась.

– Ничего себе! – вырвалось у меня.

Содержимое багажника было таким… впечатляющим. Моему взгляду открылась стена небольших, нагроможденных друг на друга пластиковых коробочек и ящиков, подписанных: ПЕРВАЯ ПОМОЩЬ, ТРОС, ВИТАМИНЫ, РЫБОЛОВНЫЕ КРЮЧКИ. Внимательность и предусмотрительность, с которой все это было собрано вместе, впечатляли, если не пугали своей безжалостной обстоятельностью.

Джуд окинул Толстяка долгим оценивающим взглядом:

– Ты явно вырос в трусах-недельках, а?

Толстяк только подтолкнул очки вверх по переносице:

– Думаю, это вообще не твое дело.

Пока мы устанавливали палатку, до этого аккуратно сложенную под задним сиденьем, парень выложил мне всю историю. Вайда, вооружившись зажигалкой, все же смогла разжечь небольшой костерок.

– Честно сказать, я уже всего и не припомню, – признался Толстяк, сражаясь с каркасом палатки. – Лига привезла меня в ближайшую больницу, и оказалось, что это в Александрии.

– Не в Фэрфаксе? – переспросила я, откидывая влажные волосы с лица. Джуд с Вайдой изо всех сил подслушивали, столь же усердно притворяясь, будто им и дела нет до всего этого.

Толстяк пожал плечами:

– В мозгу смутно всплывают какие-то лица, но… Я говорил тебе, что похож на папу, так?

Я кивнула.

– Короче, одна из докторш меня узнала. Она когда-то работала с отцом, потом ее перевели… Ладно, это неважно. Им удалось стабилизировать мое состояние, но эта врач и ее коллеги понимали, что мне нужно в больницу, оборудованную получше. Так что докторша узнала папин телефон и разыскала его. Папа предложил в качестве места встречи ресторан моей тети, помнишь?

– Помню.

– Он смог встретить «скорую», когда меня привезли в Фэрфакс: мне уже сделали поддельные документы, под которыми и зарегистрировали. Все это время я был в кислородной маске. Меня провели через две группы охранников, и никто даже не стал ничего проверять.

– И ничего не сказал агентам, которые тебя привезли в первую больницу, – закончила я. – Лига понятия не имеет, что с тобой произошло. Ты по-прежнему числишься пропавшим без вести во всех операционных файлах.

Толстяк фыркнул:

– Агентов пытались убедить, что меня зарегистрировали, после чего я умер, но те так легко не купились. К отцу приходили в общей сложности шестеро – каждый пытался выудить у него информацию, но они не смогли ни слова из него вытянуть.

На самом деле фокус состоял не в том, что под вымышленным именем Толстяка перевели в другую больницу. Больница так поднаторела в игре «не-спрашивайте-мы-не-скажем», отвечая на запросы правительства о предоставлении информации, что добрые полтора десятка раз оказывалась на волоске от закрытия. Гениальный ход доктора Меривезера заключался в том, что он спрятал сына, «Маркуса Белла», в изоляторе родильного отделения. Когда Толстяк достаточно окреп, его засунули в похоронный мешок и вывезли из больницы на арендованном катафалке. В конечном итоге агенты Лиги обнаружили документы о переводе парня в другую больницу и попытались сложить два и два, но стоило Толстяку попасть в больницу Фэрфакса, как он растворился в воздухе.

Дальше нужно было найти место, где бы парень мог окончательно поправиться и восстановить силы.

– Можешь себе представить, каково это – прожить четыре месяца в полуразвалившемся сарае на севере штата Нью-Йорк, – поморщился Толстяк, передернув плечами. – Стоит только закрыть глаза, как вспоминается запах сена и навоза, которым я надышался на всю жизнь.

Этот старый летний сарай принадлежал давнему другу семьи в Адирондаке. Сооружение стояло в уединенном месте, добираться туда было непросто. Чтобы не вызывать подозрений, родители приехали повидаться с сыном лишь дважды. Однако хозяйка фермы, пожилая женщина, два раза в день помогала Толстяку делать лечебную гимнастику и приносила еду. Вот только парень не знал, куда деться от скуки.

– Мне нравится думать, что я хорошо лажу с пожилыми людьми, но эта женщина будто из склепа каждое утро поднималась.

– Ага, чтобы кормить и выхаживать тебя, – напомнила я ему.

– Из книг у нее нашлись только детективы про занудную старую деву в маленькой деревушке, – жаловался Толстяк. – Я имею право немного поворчать, после того что пережил.

– Нет, – я покачала головой, – уверена, что не имеешь.

– Чем же все… закончилось? – спросил Джуд.

Толстяк вздохнул:

– На самом деле нужно отдать должное миссис Беркшир. Я рассказал ей, как выбрался из Вирджинии, а она мне ответила, что последнее место, где на меня станут охотиться, – среди охотников. Она, конечно, заснула прямо посреди фразы. И мне пришлось ждать четыре часа, чтобы старая леди облагодетельствовала меня второй частью своего загадочного учения.

Я прикрыла рукой глаза.

– Да будет тебе известно, меня ни разу не заподозрили, – самодовольно заявил парень. – Родители получили подложное свидетельство о рождении – и это было самым тяжелым. А уж официально зарегистрироваться в качестве ищейки вообще не сложно. Нужно просто собрать правильные документы и правильно подать себя.

Громко затрещал огонь, охватывая собранную нами небольшую кучку дров. Как раз вовремя, чтобы сделать перерыв в этой истории. Я встала и потянула Толстяка пойти со мной. Джуд тоже кинулся за нами, но я махнула ему остаться.

– Мы просто сходим за едой, – объяснила я. – И тут же вернемся.

– Не волнуйтесь, – сахарным голоском протянула Вайда, обнимая Джуда за плечи. – Как-нибудь переживем без вас пару минут.

Я изо всех сил старалась не броситься к машине.

– Не доверяю я что-то этой девочке, – признался Толстяк, оглянувшись на Вайду, которая сидела, вытянув ноги к огню. – Подростки с таким цветом волос вечно сражаются с комплексом неполноценности. Или что-то скрывают.

Я приподняла бровь:

– Подростки?

Толстяк так на нее засмотрелся, что чуть не шарахнул задней дверцей внедорожника себя по лицу, однако успел вовремя подставить руку, прикрывая левое плечо.

– Дай посмотреть, – попросила я, останавливая его, когда парень уже потянулся к коробке, помеченной: «протеиновые батончики». Толстяк вздохнул, вытащил руку из рукава куртки и оттянул ворот рубашки, спуская его на левое плечо. Розовый, собранный морщинками шрам размером с монету красовался на фоне смуглой кожи.

– А … – В горле внезапно пересохло. – А ее вытащили? Пулю?

Толстяк поправил рубашку:

– Чистый выстрел. Пуля – навылет. Если ранение сквозное, так и ничего страшного.

«Так и ничего страшного». Я сглотнула, стараясь не заплакать.

– О боже, только не снова, – взмолился парень. – Я в порядке. Я живой, слышишь?

– Почему ты вернулся? – прошептала я, слыша, как мой голос срывается. – Почему не остался там, где безопасно?

Прижимая еду к груди, Толстяк протянул руку, чтобы закрыть дверь.

– И оставить вас, двух идиотов, в бегах?

Я наблюдала, как он дважды глубоко вдохнул, выдыхая белые облачка в морозный воздух.

– Я на тебя сержусь, – наконец, понизив голос, объявил он. – Я в ярости. Я знаю, почему ты стерла себя, понимаю, но мне хочется вбить в тебя хоть немного здравого смысла.

– Знаю, – пробормотала я. – Знаю.

– Точно? – спросил он. – Ты не хочешь бросить этих двоих, хотя они могут донести и на меня – и на Ли – в Лигу. Ты подставляешься под удар, окружив себя худшими из людей, не позаботившись о том, чтобы кто-нибудь прикрыл твою спину. Как думаешь, что сделает Лиам, когда узнает, что ты натворила?

Узел в моем животе крутился до боли. Толстяк действительно был в ярости, и от этого казался открытым и уязвимым. Сила пылавшего в нем гнева пронизывала мое сознание точно свет маяка.

– Он не узнает, – выдавила я. – Говорю тебе: все, что я собираюсь сделать – забрать флешку и удостовериться, что с ним все в порядке. Я не собираюсь… Не собираюсь вмешиваться в его жизнь.

– В жизни не слышал от тебя большей трусливой ерунды, – выплюнул Толстяк. – Ты и раньше врала нам о том, кто ты есть, но я тебя раскусил. Я понимаю, почему ты делала это тогда, но сейчас… Ты сбежала, и мы снова можем собраться все вместе, но ты опять выбираешь расставание? Может, Лиам и простит тебя за то, как ты поступила с ним. Но, если ты вернешься обратно в Калифорнию, я тебя никогда не прощу.

Парень направился к костру и к темно-зеленой палатке, но потом снова обернулся ко мне:

– Помнишь, как во время нападения на Ист-Ривер мы прятались на том озере? Я всю ночь думал: это худшее, что когда-либо со мной происходило. То же я думал, когда мы сбежали из Каледонии, оставив остальных ребят истекать кровью в снегу. И снова, когда меня подстрелили… только я ошибался. Руби, самое худшее – самое худшее – было сидеть в безопасности в том сарае и целых шесть месяцев не знать, что случилось с тобой, Лиамом и Сузуми. Видеть, как ваши имена всплывают на сайтах охотников за головами, как растет вознаграждение за вашу поимку, публикуются наводки, и месяц за месяцем не находить никого из вас.

Иногда… на самом деле, практически никогда невозможно было определить, что говорит в нем в тот или иной момент: злость или страх. Мне думается, в его случае оба этих чувства подпитывали одно другое.

– Потом ты вдруг появляешься везде. В Бостоне, на железнодорожной станции в Род-Айленде – ты там, знаешь ли, не очень-то осторожничала. – Толстяк наградил меня неодобрительным взглядом. – С Лиамом еще хуже. Месяцами – ничего, а потом пришла наводка, что его видели в Филадельфии. Пришлось сфабриковать «доказательства», что наводка неверна, и ее удалили из сети.

Лига обладала тайным доступом к базам данных СПП и охотников за головами, но досье на Лиама очень давно не обновлялось. Уж я-то знала – проверяла дважды в неделю. Теперь понятно, почему, когда я в последний раз его открывала, в нем ничего и не изменилось.

– Как ты узнал, что нужно идти к его дому? – спросила я. Выбор времени уж никак не мог быть совпадением.

– Я решил, что надо бы воспользоваться системой поиска, которую разработал Гарри. И я подумал: если верить наводкам, вы двое можете заявиться в этот старый дом – проверить, вдруг отчим Лиама запустил этот процесс.

– И что же?

– Когда Лиам и Коул уехали, чтобы присоединиться к Лиге, Гарри им сказал: если они с женой почувствуют, что здесь становится небезопасно, он оставит координаты под подоконником в комнате Лиама.

– И ты нашел координаты? – спросила я.

– Нет, – покачал головой Толстяк, – там ничего не оказалось.

– Вот почему он отправился на поиски Коула в Филадельфию – выяснить, не знает ли он чего.

Толстяк, кивая, потер губы костяшками пальцев:

– Я тоже так думаю. Однако если и у Коула нет никаких идей, куда Ли мог потом податься, как нам его искать?

– Я знаю как, – вздохнула я. – Побежим вслепую, как в прежние времена.

Толстяк вздохнул, и я шагнула к нему, уткнувшись лбом ему в плечо.

– Последим за сайтами ищеек – не появятся ли какие еще наводки. – Толстяк отстранился, плотнее прижимая консервные банки к груди. – Ему и в прошлом случалось облажаться. Возможно, это с ним снова произойдет.

Эта идея меня напугала до чертиков: получать подсказки, рискуя оказаться слишком далеко от Лиама, чтобы прийти на помощь, если его схватят. Ли изрядно от нас оторвался – возможно, он за многие сотни километров отсюда. От переизбытка информации закружилась голова. И внезапно наша задача показалась мне куда более сложной и, возможно, недостижимой, чем представлялась несколько минут тому назад. Все вдруг потеряло смысл.

– Я так устала, – призналась я. – Знаю, что не имею на это никакого права; знаю, что сама сделала это с нами, с собой, но я больше не хочу бороться. Я так устала от всего, и от этого тоже, и знаю, что лучше никогда не станет – что бы я ни сделала, лучше не станет. Я сыта всем этим по горло.

Перехватив поудобнее банки в руках, Толстяк наклонился ко мне. Я не плакала, но в горле стоял комок, а голову словно стиснуло тугим обручем.

– Нет, ты просто устала, – сказал он. – Депрессия, чувство тревоги, фокусирование на неудачах – классический случай. Пойдем. Тебе станет лучше, когда ты поешь и поспишь.

– Это ничего не решит.

– Знаю, – кивнул парень, – но надо же с чего-то начинать.

Я давно усвоила: бывает, доведешь себя до такого изнеможения, что уже и не заснешь. Живот ныл, голова была тяжелой – я мечтала о сне, но словно подспудно чего-то ждала: мышцы оставались в напряжении, мозг продолжал бодрствовать. И как бы сильно я ни старалась сосредоточиться на потолке нашей палатки, как ни считала овец, мои мысли снова возвращались к той ночи в заброшенном «Уолмарте». К детям, которые, по нашему убеждению, хотели нас кинуть не по-детски.

Должно быть, в итоге мне удалось задремать, потому что потом я испуганно подскочила от того, что в палатку ворвался холодный воздух. Застывшая у входа в палатку Вайда медленно и так бесшумно, как умела только она, расстегнула дверь и выскользнула наружу. Сонный туман постепенно сползал с меня. Как бы сильно мне ни хотелось провалиться обратно в царство сна, моя подозрительность оказалась сильнее.

Я досчитала до тридцати, потом – до шестидесяти, слушая, как шаги Вайды становились все тише. Я ждала, когда она вернется.

Но она не вернулась.

«Что ты делаешь?» – ругала я себя, перелезая через длинные ноги Толстяка, чтобы выбраться из палатки. Если бы Вайда хотела глотнуть свежего воздуха или сходить в туалет, то уже бы вернулась.

Несмотря на кромешную тьму, я сразу нашла ее. Вайда дрожала, потирая руки, чтобы согреться. Увидев, как девушка оглянулась в сторону палатки, я пригнулась, надеясь, что луна светила недостаточно ярко, чтобы Вайда различила мои очертания за тонкой тканью тента.

Вайда дважды обогнула золотистый «Форд-Эксплорер» Толстяка, пока не остановилась со стороны водительского места.

«Фиг тебе!» – самодовольно подумала я, хотя, может, и не стоило. Я напомнила Толстяку запереть машину, а в бардачке лежал пистолет. И, если девчонка хотела попасть внутрь, ей придется найти камень или что-нибудь достаточно тяжелое, чтобы разбить стекло. И сделать это тихо точно не получится.

Если бы не ее яркие волосы, я бы потеряла Вайду из виду, когда та направилась по тропинке в лес. Я выпрямилась и выскочила из палатки, двигаясь по ее следам, пытаясь предугадать, как далеко она собирается зайти. Пока я пробиралась по промерзшей грязной траве, ноги совсем окоченели. Вайда удалялась от палатки все дальше и дальше, а я следовала за ней, пока девушка не углубилась в лес так далеко, что ее волосы окончательно исчезли за темными деревьями. Но не настолько, чтобы я не смогла различить прорезавший тьму сине-голубой огонек экрана в ее руках.