Чего не увидишь невооруженным глазом

«ЖЕЛАНИЕ».

Буквы вырезаны из изумруда. Сверкают засечками. Парят в воздухе, как насекомые в фасетчатых панцирях. Их густая, темная тень падает на желтую дымку. Но вот точка зрения смещается назад, обзор расширяется, и желтая дымка превращается в грань желтого кирпича, и вымощенная кирпичом дорога постепенно становится извилистой желтой лентой, рассекающей зелень полей.

Десять участников. Один дар Волшебника.

Чье же желание сбудется?

Мы все смотрим в хрустальные шары. Синеватые, стоящие на грубых столах Страны Жевунов. Красноватые, парящие возле Болтунов. Зеленоватые – в наманикюренных пальцах граждан Изумрудного города. Выпуклое стекло искажает вид. Обзор широк, но неглубок.

Показав всем тучные земли страны Оз, точка обзора снова смещается. Теперь мы не видим ничего, кроме неба. Вниз стремительно падает серебряная трапеция в форме полумесяца. На ней восседает Глинда, Добрая Волшебница Юга. На ней платье без рукавов, с заниженной талией. Искристая белая ткань пышными складками ниспадает к ногам, немного не достигая лодыжек.

Голос ее слаще медвяной росы.

– Итак, у нас осталось четверо финалистов. Работая заодно, они одолели дорогу из желтого кирпича. Почти добрались до Изумрудного города. Что же дальше? Победить может только один! Кто это будет? Трусливый Лев, Железный Дровосек, Страшила или Дороти?

Тут она делает паузу, подносит палец к губам и говорит по секрету всем зрителям:

– Помните: в стране Оз желания вправду исполняются!

Те из нас, кто воображает себя членами интеллектуальной элиты города, собираются посмотреть шоу в фешенебельных банях. В этом сезоне появляться в любом публичном собрании без головного убора просто немыслимо, даже если во всех иных отношениях ты абсолютно гол. В банях это ведет к множеству неловких ситуаций. Мы держимся прямо, будто аршин проглотили, тянем шеи, дабы не намочить фетр и шелк.

Невзирая на нашу общую нелепость, мы все же чувствуем себя вправе смеяться над драматическими интонациями Глинды и непомерно преувеличенной сложностью заданий, которые она ставит перед конкурсантами.

«Хлеб и зрелища», – вот как мы это называем.

По мнению некоторых, все это – голая пропаганда.

– Волшебник втирает народу очки, – утверждают они, – тычет всех носом в свое могущество.

– Не может быть. Не настолько он глуп, – возражают другие, самодовольно щурясь и многозначительно грозя пальцами. – Он мог бы исполнить желания всех и каждого, если бы захотел. И ведь давно пора: он же теряет симпатии общества день ото дня. Кто-то подстроил все это, чтоб оконфузить его.

Между двумя лагерями разражается горячий спор. Время от времени полемический азарт берет верх над здравым смыслом, и спорщики начинают дико жестикулировать, обдавая всех вокруг фонтанами изумрудных брызг.

В конце концов все соглашаются на одном: хлеб и зрелища.

И весьма эффективные, надо сказать. Смотрят-то все. Даже мы.

Сам я этими банными вечерами помалкиваю. Предпочитаю смотреть и слушать. Имя мое – Кристол Кристофф – известно немногим; пусть так остается и впредь.

Я ювелир.

У меня есть лупа, унаследованная от прадеда. Увеличивает все вокруг в десять раз.

Порой я испытываю разочарование, глядя на обыденный мир без увеличения. В нем столько изъянов, которых не увидишь невооруженным глазом! А ведь оценивать мир только по тому, что прекрасно видно, крайне непрактично. Будь моя воля, к каждой из этих вездесущих стекляшек Изумрудного города прилагалась бы ювелирная лупа.

Конечно же, живя в Изумрудном городе, я чаще всего работаю с изумрудами. На самом деле изумруд – разновидность берилла, окрашенная в травянисто-зеленый цвет благодаря примеси других минералов, обычно – оксида хрома. Большинство изумрудов богаты включениями – то есть, содержат относительно высокую долю иных минералов, а также хрупки. Это-то и сообщает им и яркость, и недолговечность.

С Изумрудным городом – в точности то же самое. Как всякий город, он состоит из множества различных минералов. Содержит включения Жевунов, Мигунов, Болтунов и Лесовиков. Без включений изумруду не бывать зеленым, а большому городу не бывать большим городом без иммигрантов.

Как известно, изумруды не переносят сдавливания. Трескаются. То же самое ждет и Изумрудный город. Наступит голод, запылает огонь, правитель будет свергнут. И драгоценные камни и города рассыпаются в прах.

Случалось такое и прежде.

Шоу началось с изображения крестьянского домика, подхваченного ураганом. Домик упал наземь, взметнув в воздух тучи обломков и пыли. Ветер медленно унес пылевую завесу прочь, обнажив то, что скрывалось за ней.

Из-под домика торчали две тощие старушечьи ноги. На сморщенных старческих ступнях поблескивала пара серебряных башмачков.

– Поздравляю, Дороти! – с лучезарной улыбкой воскликнула Глинда. – Ты убила Злую Ведьму Востока и справилась с первым заданием!

С этими словами она сняла с трупа башмачки и подала их девочке.

– Эти серебряные башмачки, – возвестила Глинда, – дадут тебе преимущество в следующих отборочных турах!

Дороти улыбнулась и надела башмачки. Минуту назад они были сняты с трупа убитой, но сей факт ее, похоже, ничуть не волновал.

Мы в Изумрудном городе носим зеленое, что при моей комплекции крайне печально.

Однако мне посчастливилось владеть превосходным плащом из зеленого шелка с весьма изящной изумрудной заколкой-фибулой. То и другое я унаследовал от деда. Первый весьма поношен, но это заметно немногим: немногие смотрят на мир взглядом ювелира, внимательным к мелочам. Таким образом, с виду я гораздо богаче, чем на деле, и это порой полезно – вот, например, во время визитов во Дворец.

При входе меня приветствовала горничная в коротком пышном форменном платьице – сплошь белые бедра да розовые коленки. Она обняла меня с потрясающей фамильярностью.

– Господин Кристофф! – воскликнула она.

Помедлив и приглядевшись, я – к немалому стыду своему – заметил, что это вовсе не горничная, а леди Озария Сверкл, переодетая горничной.

– Во имя Лурлины! Отчего вы в таком виде? – спросил я.

Озария огляделась по сторонам в поисках возможных свидетелей.

– Не здесь. Идемте.

Вцепившись в мою руку – ну что ж, вперед! – она потащила меня через порог, в одну из множества изумрудных приемных Дворца. Быстро шагая за нею по коридорам, украшенным рядами драгоценных камней и зеркал, я ожидал, что кто-нибудь остановит нас и спросит Озарию, отчего она так одета, но, очевидно, на горничных, сопровождающих посетителей, внимания никто не обращал.

Так мы добрались до ее покоев. Затворив за нами двери, она подошла к окнам, выходившим на двор, где садовники выращивали зеленые орхидеи, зеленые розы и зеленые гортензии, и плотно задернула бархатные шторы.

Озария Сверкл – единственная наследница рода Сверклов, некогда отправлявшего ко двору своих благородных сынов и дочерей – со времен Озмы Тетьей и вплоть до Озмы Шестнадцатой. Ныне династия Озм прервалась, их трон занимает Волшебник, и многие старые знатные фамилии покинули Изумрудный город, перебравшись в загородные имения.

Озария, как единственная наследница Сверклов, осталась в Изумрудном городе, окруженная остатками былой фамильной славы. В прошлом году, после того, как ей пришлось закрыть свой городской дом, объявив, что он слишком велик для одного человека, Волшебник предложил ей кров и стол во дворце, как и подобает персоне из столь почтенного рода.

Таким образом, все шло согласно плану.

Да, обычно люди столь разного положения, как мы, друг с дружкой не общаются, однако Озария была моей клиенткой далеко не первый год. Всякий раз, получив в дар драгоценности – например, от поклонника, – она имела обыкновение заказывать у меня их копии, которыми могла бы заменить настоящие украшения. Настоящие она впоследствии продавала на черном рынке через доверенных лиц. «Для женщины, – говорила она, – очень важно иметь финансовые резервы, о которых никто не подозревает».

Моя сдержанность и умение хранить подобные подлоги втайне и побудили ее пригласить меня к участию в тайном дворцовом заговоре.

Должен сказать, с тех пор моя жизнь стала значительно интереснее, чем раньше.

Озария устроилась на диване и скрестила ноги, выставив на обозрение белоснежные бедра с обычным равнодушием к приличиям, какое могут позволить себе лишь женщины из высшего общества.

– Стоит надеть эту униформу, – сказала она, – и я могу совать нос куда угодно.

– Что же вам удалось обнаружить? – спросил я.

– Сундук с сокровищами, – широко улыбнулась она в ответ. – Мы во всем были правы. Он – шарлатан.

В начале шоу участников было десять, и Глинда первым делом разбила их на команды. Команда Дороти, названная так потому, что именно она выиграла первый тур, двинулась к Изумрудному городу из Страны Жевунов. Еще трое взяли старт в Стране Болтунов, а трое других – в Стране Лесовиков.

Из Страны Мигунов, вследствие эмбарго против Злой Ведьмы Запада, участников не было.

Команда Болтунов выбыла из игры первой. Их капитан, долговязый мальчишка-Болтун, проиграл борцовский матч Воюющему Дереву. Затем Сливочная Белль, живой круг масла, не смогла понять, как сделать гламурный портрет, отражающий ее самобытную болтунскую историю – не в последнюю очередь потому, что таяла в лучах софитов.

Тут всем показалось, что Целлюлозка, одна из известнейших живых кукол, вырезанных из бумаги госпожой Чиккенклац, может справиться и одна. Свернувшись в бумажный самолетик, она была тут же подхвачена попутным ветром. Таким образом она добралась бы до Изумрудного города куда быстрее прочих команд, но увы! – ветер забросил ее в реку, где она быстро размокла в кашицу, немедля унесенную течением.

Поначалу зрители – а среди них и циничное банное сборище – настроились поглядеть на кровь и клыки. Препятствие в виде калидасов вызвало немалое возбуждение. Стоило чудищам с головами тигров на медвежьих туловищах войти в кадр, бани задрожали от пронзительного женского визга. Сознаюсь, даже я слегка задрожал, когда их оскаленные клыки засверкали в лучах прожекторов.

Да, если бы не первое интервью с Дороти, возможно, это шоу так никогда и не вышло бы за рамки банального кровавого спорта.

Глинда начала интервью в минуту затишья. Дороти сидела под персиковым деревом в лучах заката, Тотошка носился вокруг. Глинда опустилась на колени так, что ее глаза оказались на том же уровне, что и глаза девочки, и спросила:

– Скажи, чего ты желаешь?

Дороти подняла взгляд. Вечерний бриз всколыхнул ее светлые пшеничные локоны.

– Я просто хочу вернуться домой, – ответила она.

– Разве тебе не нравится в стране Оз? – спросила Глинда.

Ладошка Дороти так и взлетела к губам. Щеки девочки вспыхнули румянцем смущения.

– Ой! Я совсем забыла о хороших манерах! Конечно, мне нравится в стране Оз! Это чудесное место!

– Так отчего бы тебе не остаться у нас?

Васильковые глазки Дороти застенчиво заморгали.

– Канзас… ну, может быть, там и скучно, – ответила она, оправляя платьице, – но это же мой дом. Домой нужно возвращаться. Там тебя ждут.

В уголке ее глаза блеснула слезинка.

– И тетя Эм, должно быть, ужасно скучает обо мне, – негромко пробормотала она.

Банные интеллектуалы саркастически захмыкали. Они называют это «игрой на сантиментах».

Однако слова Дороти, вначале вызвавшие у зрителей дурацкое изумление (того же сорта, что мог бы вызвать любой карточный фокус), тут же обратили его в нечто такое, что может тронуть сердце любого из нас.

Все мы помним, как сами были детьми. Все помним, как сами скучали по дому.

Я вполне уверен, что истинный вдохновитель «ЖЕЛАНИЯ» – это Озария Сверкл.

Конечно, вопросов я не задавал, и сама она не спешила делиться со мной этакой информацией. По слухам, ее делу симпатизирует Добрая Волшебница Юга… однако симпатии волшебниц – вещь переменчивая.

Самое главное: да, мы с Озарией избегали разговоров о происхождении этого шоу, но обсуждали, как хорошо оно ложится на ее замыслы.

Если Волшебник действительно жулик, как мы давно подозревали, то это шоу поставит его перед жуткой дилеммой.

Как только «ЖЕЛАНИЕ» станет популярным – что, по всем признакам, дело минутное, – он не сможет свернуть его, не признав, что не только не сам все это организовал, но и что так мало знает о происходящем на подвластной территории, что не сумел раскрыть и пресечь столь крупное крамольное волшебное предприятие на корню.

Если же он позволит шоу продолжаться, то вскоре безнадежно увязнет еще в одной дилемме. Он не сможет отказать победителю в аудиенции, если только не согласится выставить себя разом некомпетентным и бессердечным. Однако, если он жулик, он не сможет и принять победителя, не признавшись, что не в силах исполнить его желание.

До сих пор Волшебник, по-видимому, тянул время, обдумывая стратегию, а состязанию предоставил идти своим чередом. Озария полагала, что в конце концов он найдет способ выпутаться из этих дилемм: возможно, он и жулик, но далеко не дурак.

Но еще она полагала, что это шоу породит вокруг трона сущий бедлам. Разгневанный, Волшебник начнет допрашивать придворных, искать изменника, и тем самым отвратит от себя всех, чью верность с таким трудом успел завоевать. За время правления он гасил назревающие бунты в зародыше одними угрозами прибегнуть к волшебству. Озария надеялась, что неустройство в его администрации обеспечит ей точку опоры, необходимую, чтобы сбросить Волшебника с трона.

И весь ее замысел, конечно, строился на тезисе, будто Волшебник – на самом деле никакой не волшебник, а обычный жулик.

– Все делается с помощью механизмов, – сказала Озария, расправляя кружева вортничка горничной на груди. – И блоков, и рычагов, и… даже не знаю, чего еще – я не механик. Но все это – механизмы.

– Что «это»? Волшебник? – спросил я.

– Его зал для аудиенций, – поправила меня Озария. – Там занавеси во всю стену, а за ними – сплошь механизмы. И еще что-то вроде проекционного аппарата, направленного на изумрудный трон. Думаю, он использует фотоснимки для создания иллюзий.

– Так вот почему все описывают то, что видели в тронном зале, по-разному! – воскликнул я.

– Верно! – Озария возбужденно вскинула руки. На пальцах сверкнули весьма убедительные копии колец, подаренных ей любовниками. – И языки пламени, и летучие мыши, и вырезанная из дерева женщина. Все это фотографии. Фокусы!

– Значит, доказано?

– Доказано, – подтвердила она. – Наконец-то…

Конечно, я не часовщик, но, как ювелир, сталкивался с хитроумными механизмами чаще многих.

– Если вы сможете обеспечить мне минут пятнадцать возле этих механизмов, я сумею понять, как их испортить.

Слегка нахмурившись, Озария подняла взгляд:

– М-м-мда?

– Конечно, рано или поздно он сумеет все починить.

– О-о! – Озария снисходительно рассмеялась. – Неизменно размышляете, как ремесленник! Будь ваша воля – все вопросы разрешили бы при помощи резца. – Она подалась вперед. – Хаос – это хорошо, это прекрасно, но покушение – много проще.

Нет, это не должно было застать меня врасплох, но все же застало. Уж слишком убаюкивал, успокаивал тот факт, что до сих пор Озария Сверкл ограничивалась недомолвками. Я надеялся, что мы просто разоблачим Волшебника как бесталанную марионетку и предоставим гражданам Изумрудного города самим требовать смены режима, не прибегая к политике плаща и кинжала.

– Вы собираетесь убить Волшебника? – спросил я.

– Нам нужно было выяснить, не жулик ли он. Как выяснилось, жулик. Магией он не владеет. И не заметит нашего приближения. Но… – Она покачала головой. – Но нет, я не собираюсь убивать его.

Я знал, что последует дальше. Знал, но все равно был не на шутку недоволен, когда эти слова слетели с ее губ.

– Его убьете вы.

Изловленный Глиндой без товарищей, Лев нервно захихикал и стрельнул янтарно-желтыми глазками из стороны в сторону.

– Наверное, я хочу победить. Ну, то есть, если бы не хотел, так меня бы здесь и не было, верно? И все же, если подумать… Появись у меня храбрость, мне ведь захочется драться, так? А в драке… в драке всякое может случиться. Встречаю я, к примеру, медведя. Бежит он на меня, а я на него рычу – я же смелый, а он… еще возьмет да уши мне отгрызет. – Хвост Льва дрогнул. – Так вот, разве за это я состязаюсь? За шанс, понимаете ли, на то, что мне отгрызут уши?

Он опустил голову на лапы. Несмотря на огромные клыки, его поникшая морда сделалась печальной.

– Но я хочу победить. Конечно, хочу. Смелость! А?! Подать ее сюда! Да! Р-р-р!

Поколебавшись, он неуверенно взмахнул лапой.

Несмотря на впечатляющий старт, команда Лесовиков сдулась на полдороге.

Эту команду тоже возглавлял ребенок – двенадцатилетняя девочка из Верхнего города, с пурпурной кожей и выдвижными телескопическими конечностями. Ее сопровождала нимфа с туманных отмелей Фиолетовой страны и меланхоличный Плоскоголовый, носивший собственный мозг в банке.

В Лесу Летучих Обезьян все трое были схвачены теми самыми обезьяноподобными существами, благодаря которым лес и получил свое название. На высоте ста футов Плоскоголовый запаниковал и обронил банку. На высоте двухсот – поднявшийся ветер рассеял туманную деву среди туч.

Уцелела одна только девочка. Когда ее подняли в воздух, она попросту начала удлинять ноги, и как бы высоко Обезьяны ни тащили ее к небесам, все так же оставалась стоять на земле.

Потеря товарищей, конечно, опечалила девочку, однако теперь она могла передвигаться куда как быстрее, не тревожась о том, что спутники могут отстать. Она удлинила ноги, насколько смогла, и зашагала вперед, с каждым шагом одолевая больше лиги.

Приближаясь к границе, она увидела пару зеленых телескопических ног, шагавших в ту же сторону. Дальнейшие наблюдения показали, что эти ноги принадлежат юному зеленокожему мальчишке, отправившемуся искать счастья в Стране Болтунов. В ходе завязавшейся беседы обнаружилось, что оба – телескопические дети необычного цвета, рожденные от смуглых родителей постоянных размеров, и – что важнее всего – очень рады быть вместе.

Тут девочка призналась, что ее желанием было найти друга – такого же, как она. Поскольку это желание исполнилось, она вышла из состязания, и новые друзья, касаясь макушками туч, отправились своей дорогой.

Когда леди Сверкл впервые затронула в разговоре со мной тему переворота, на ней был шерстяной дорожный плащ, словно она собралась на время покинуть город. Крохотный головной убор из шелка и перьев оставлял ее голову обнаженной едва не до неприличия.

Она подала мне пару нефритовых шпилек для волос и принялась наблюдать за моими пальцами, пока я изучал резьбу, дабы копии вышли убедительными.

Как правило, она заводила со мной приятную светскую беседу, что для персоны ее положения необычно. Но вот уже несколько недель я замечал, что на самом-то деле эти на первый взгляд бессодержательные разговоры имеют некую определенную цель. Сомнений не было: она прощупывала мои политические взгляды, хоть я и не понимал, зачем.

И вот в тот день она заговорила прямо.

– Знаете, я кое-что слышала о вашем деде.

Я уклончиво хмыкнул, щуря глаз на шпильки. Истории того сорта, что ходили среди аристократии о моем деде, к моим любимым темам для разговоров не принадлежат.

Однако она не отступалась:

– Он был придворным ювелиром, не так ли?

– Совершенно верно, – как ни в чем не бывало ответил я.

Широким взмахом руки Озария указала на мою крохотную, пыльную, дурно освещенную мастерскую.

– Тогда как же вы до такого докатились?

Я молча пожал плечами. В глаза я ей не смотрел, но чувствовал на себе ее взгляд.

– Вы вовсе не бесталанны, – продолжала она. – Напротив, вы очень талантливы.

Со вздохом я поднял взгляд, не вынимая из глаза ювелирной лупы. Да, Озария Сверкл красива, но при десятикратном увеличении выглядела, словно искусственная, нарисованная – сплошь пудра да краски.

– Итак, вы слышали кое-что о моем деде, – сказал я. – Так расскажите же и мне.

Ямочки на ее щеках сделались глубже, точно она просто собиралась поделиться со мной пикантными слухами, но тон оставался серьезным.

– Он был замешан в заговор с целью свержения с трона Озмы Шестнадцатой.

– Это верно.

Улыбнувшись шире, она сняла очки. Я едва удержался, чтобы не ахнуть. Конечно, я человек мирской, светский, и все же… такая женщина обнажает глаза наедине с мужчиной?!

– Он вплел в ее диадему сонные чары, – продолжала Озария.

Я позволил себе поднять бровь.

– А вот этот факт не из общеизвестных.

– Но и я – женщина не из обычных.

Она подалась вперед и оперлась ладонями на мой стол. Стеклышко лупы целиком заполнил ее глаз – огромный, отливающий глубокой аристократической зеленью.

– По-моему, вы куда больше похожи на него, чем может показаться на первый взгляд, – сказала Озария. – Я ведь не ошибаюсь?

Я промолчал. Тогда она сунула руку в поясной кошелек и вынула оттуда пригоршню блестящих зеленых камешков.

– Я могу предложить награду, – сказала она.

Взглянув в ее ладонь, я только чудом сумел сохранить невозмутимость.

– Настоящие, – сказала она, отвечая на мой безмолвный вопрос. – Изумруды Лурлины.

Изумруды Лурлины были самыми дорогими драгоценными камнями во всей стране Оз. Они были сотворены, когда Лурлина создала волшебную страну, и насквозь пронизаны ее волшебной силой. Мой дед работал с такими, будучи придворным ювелиром. Считалось, что их не найти нигде, кроме сокровищницы Озм.

Призвав на помощь всю сталь своей воли, я взмахнул рукой в знак отказа.

– Если я помогу вам, то только в силу собственных убеждений. Совсем не из алчности.

Заключительную часть разговора представить себе нетрудно. Добавлю только одну деталь, подтвержденную многими независимыми источниками.

После того, как в тот день Озария Сверкл, облаченная в дорожный плащ, покинула мою мастерскую, ни я, ни кто-либо другой из жителей города не видел ее около недели. И вскоре после ее возвращения во всех хрустальных шарах Изумрудного города вспыхнули эти сверкающие изумрудные буквы.

«ЖЕЛАНИЕ».

Волшебником в Изумрудном городе недовольны многие.

Одни до сих пор хранят верность прежней династии и ждут возвращения Озмы Семнадцатой. Другие отмечают в режиме Волшебника тенденции к фашизму: публичные наказания, жесткие запреты, многочисленную и хорошо вооруженную лейб-гвардию.

Если Озмы неизменно оставляли политические дела правительницам провинций, Волшебник упорно принимает все решения сам, без оглядки на местные иерархии. Вопреки предостережениям советников, он ввел эмбарго против Злой Ведьмы Запада, во всеуслышание мотивировав это тревогой за народ Мигунов, однако все знали: истинная причина разногласий – в попытках Волшебника взять провинцию под свой контроль.

Озария Сверкл не любит Волшебника за то, что он, в отличие от Озм, отказывается подчиняться мнению знати. Таким образом, она отстранена от власти, которую всю жизнь считала своей по праву рождения.

Сам я не люблю Волшебника… пожалуй, по той же причине, по какой дед не любил Озму Шестнадцатую. Моя семья служила придворными ювелирами многим поколениям монархов. И неизменно обращала внимание на их изъяны. Так вот, на самом деле Волшебник ничуть не заботится о народе. Как до него – Озма Шестнадцатая.

Быть может, с Озарией Сверкл все будет иначе.

– Я кое-чем отличаюсь от остальных, – признался Глинде Железный Дровосек, когда черед дошел до него. – У Страшилы никогда не было мозгов. Лев никогда не был смелым. А вот у меня… когда-то у меня было сердце.

Он постучал костяшками пальцев по голове. Звук отдался в его пустой голове гулким эхом.

– Верно, мозгов у меня теперь тоже нет, но больше всего мне не хватает сердца.

Взгляд его затуманили иллюзорные чувства – что-то непростое, вроде ностальгии или тихой печали.

– Крови во мне нет, поэтому сердцу не требуется даже биться, – продолжал он. – Все, что мне нужно, это чувства. Такие глубокие и сложные, каких я не испытывал никогда в жизни. Каждую минуту. Каждый час. Я хочу знать, каково это – ненавидеть, и любить, и в то же время смеяться над чем-то смешным. Хочу ощутить щемящую боль при взгляде на нечто прекрасное, зная, что красоте суждено умереть. Хочу чувствовать все. Все на свете!

Его пальцы сомкнулись в воздухе, будто в попытке поймать, ухватить нечто незримое. Этот жест нетрудно спутать с истинной страстью.

Железная рука медленно опустилась вниз.

– Если, конечно, выиграю, – негромко добавил он.

«Маковое» задание накануне вечером выглядело как-то глуповато. Собери лучший букет, какой только сможешь собрать за десять минут… Но – оп-па, вот это подвох! Букет оказался всего лишь ширмой. Истинная трудность – в том, чтоб выбраться с макового поля, прежде чем уснешь.

На Железного Дровосека со Страшилой, лишенных сердечно-сосудистой системы, маковая пыльца не подействовала, и все в один голос решили, что это нечестно. Они вынесли с поля спящую Дороти, но Лев оказался для них слишком тяжел.

Казалось, Лев выбыл из состязания, но тут Железный Дровосек случайно спас Королеву Полевых Мышей, чем заслужил преимущество. Королева Полевых Мышей пообещала оказать ему услугу, и он немедленно потратил ее, попросив крохотных, пищащих подданных Королевы вытащить Льва с макового поля.

Леди, сидевшая рядом со мной, раздраженно взмахнула рукой, указывая на свой хрустальный шар.

– Ну, это уж полная чушь!

На ее голове красовалась широкополая шляпа с пышным плюмажем из перьев, и в гневный жест было вложено столько страсти, что сей головной убор только чудом не оказался в воде.

– Да, пожалуй, как-то глуповато, – согласилась ее подруга, обладательница куда более практичной шляпы-колокола.

– Бог из мышины! – неуклюже скаламбурил джентльмен с усиками.

– Глупая стратегия, – проворчал кто-то еще. – Надо было избавиться от Льва с Дороти и бороться за первое место между собой.

– Но ведь они заключили союз! – воскликнула леди в широкополой шляпе. – Разве вы сами бросили бы в беде такую милую девочку?

– Хлеб и зрелища, дражайшие коллеги, хлеб и зрелища, – сказал мужчина в хомбурге, сидевший близ центра бассейна. Строгое выражение его лица напоминало о том, что нам, интеллектуалам, не пристало поддаваться эмоциям, наш удел – холодный и трезвый анализ.

Между тем в наших шарах показались возвращающиеся мыши. С громким писком выступили они из маковых зарослей, таща за собой на тонких шнурках повозку.

На повозке возлежал спящий Трусливый Лев с перевернутым алым маком на носу. Проснувшись, он оглушительно чихнул, и цветок взлетел высоко в воздух.

– А?! – воскликнул Лев. – Что стряслось?! Чудовища?! Спасите! Не позволяйте им съесть меня!

Глаза его так выпучились от страха, что даже джентльмен в хомбурге не сумел сдержать смеха.

Слушая, как коллеги, интеллектуальная элита Изумрудного города, обсуждают «маковый» этап состязания, я выяснил два обстоятельства. Во-первых, что я как-то неожиданно удовлетворен тем, что даже самые непрошибаемые из сограждан еще способны испытывать сострадание к попавшему в беду ребенку. Во-вторых, что конкурсанты наконец-то добрались до изумрудных ворот, а значит, времени до известных событий осталось совсем немного.

Я выучился резать, гранить и шлифовать камни, сидя – в полном соответствии с известной поговоркой – на дедовых коленях. Буквально – сидя на его коленях, иначе не мог бы видеть рабочего стола. И все это время наблюдал не только за его руками, но и за лицом. За работой дед щурился, сосредоточенно раздувал ноздри…

К тому времени он уже лишился всего, был низвергнут с придворных высей в ту самую каморку, что по сей день служит мастерской и мне. Времена работы с изумрудами Лурлины остались в далеком прошлом, однако, благодаря его непревзойденному мастерству, многие аристократы до сих пор шли к нему с сапфирами без оправ и рубинами сомнительного происхождения в карманах.

Помиловала его сама Озма.

– Страна Оз, – зевнув, с переливчатым смехом сказала она, – должна беречь прекрасное!

Невзирая на это, она позволила своим колдуньям свить на ногах деда кандалы, не позволявшие покидать отведенные ему комнаты.

При появлении заказчиков он подхватывал меня, сажал на колени и вручал мне запасную лупу. Вставлял лупу мне в глаз, склонялся к моему уху и шептал – так, чтобы больше никто не расслышал:

– Ищи несовершенства. Несовершенства повсюду. Никогда не доверяй тем, кто претендует на безупречность.

Глинда находит Страшилу в палатах на окраине королевского сектора, отведенных ему для ночлега. Провожая ее внутрь, он спотыкается о пучок соломы, торчащий из пятки, и с глухим ударом шлепается на пол.

На лице Глинды отражается тревога, но Страшила лишь беззаботно машет рукой.

– Кабы я выходил из себя всякий раз, как сделаю глупость, целыми днями только и делал бы, что топал ногами!

Этот Страшила – добрый малый и всегда готов посмеяться над собой, а поводов для этого, судя по простодушию в нарисованных глазах и валкой походке тряпичной куклы, набитой соломой, у него предостаточно.

Глинда спрашивает, отчего ему хочется получить мозги.

– Хороший вопрос! – восклицает он. – Не знаю, отчего я думаю, будто желаю думать, ведь у меня нет мозгов, чтобы подумать, будто мне хочется думать. Но мне все равно хотелось бы думать. По крайней мере, я думаю так. А вы как думаете?

Он сидит на кровати, прислонившись спиной к изумрудной спинке. В ногах у него стоит пара бесплатных тапочек, богато украшенных изумрудами (как такое носить, ума не приложу).

– Я ведь появился на свет только позавчера, – говорит Страшила, – и, может быть, мое мнение в счет не идет. Но все это ужас, как красиво, разве не так?

Глинда оборачивается взглянуть, на что он смотрит. За окном полыхает закат, лучи солнца окрашивают хрустальные башни Изумрудного города багрянцем, пурпуром, золотом.

– Да, я очень хочу получить мозги, – продолжает Страшила. Теперь его голос звучит куда тише. – Но, думаю, если я получу их, то буду грустить о том, что желания моих друзей не исполнились. Вот к этому и приводят раздумья, да? Подумав, начнешь понимать, что в любой сладости имеется и горечь?

Он грустно смотрит на Глинду.

– Но, может, это и не так. Наверное, вы лучше моего разбираетесь, ведь у вас есть мозги.

Сегодня. То, что должно начаться, начнется сегодня.

Каждый из заговорщиков Озарии носит с собой выверенные мною часы. Вот стрелки указывают нужное время, я покидаю бани, где все еще смотрят на Глинду со Страшилой, и сворачиваю в нужный коридор.

Столица – сущий лабиринт, выстроенный в один миг, как единое целое. Ничуть не похожа на деревушки в Стране Лесовиков, где каждый дом стоит отдельно от прочих. В столице стены разделены башнями, соединенными меж собой сводчатыми коридорами. Окна центральных башен выходят на площади, а окна окраинных открывают вид на простор страны Оз. Королевская башня возвышается над остальными, царственно взирает на все вокруг свысока.

Иду богато украшенными коридорами. Вокруг почти никого: большая часть жителей сидит по гостиным и баням, редкие прохожие спешат, торопятся, не отрывая глаз от хрустальных шаров в руках.

Однако на мне все равно дедов плащ. Для маскировки. Для пущей уверенности.

Чем ближе к королевскому сектору, тем богаче украшены коридоры. Своды сверкают золотом. В нишах – изящные статуи Озм (при новом режиме с них убрали таблички). Сотни проходов, вьющихся сквозь окраины города, сливаются в несколько главных артерий.

Сзади слышится звук трубы. За ним – гулкое эхо шагов. Не повезло. Королевские пажи решили провести конкурсантов именно этим коридором.

Вжимаюсь в стену. Мне лучше остаться незамеченным. Не хотелось бы задержаться.

И все же, должен признаться, я зачарован, заворожен шествием финалистов. Первым, лязгая на каждом шагу, выступает Железный Дровосек. За ним следует Страшила. Его набитые соломой пальцы сжимают руку девочки. И тот и другой выглядят, скорее, настороженными, чем обнадеженными. Возможно, опасаются новых преград, а может, гадают, не обман ли все это. Железный Дровосек крепче сжимает в руках топор, пальцы Страшилы стискивают руку девочки – оба оберегают ее, как только могут.

Дороти приплясывает от восторга, ахает при виде драгоценных камней и статуй, в ее глазах нет ни намека на испуг.

Трусливый Лев скользит следом за ними, припав брюхом к полу.

Как жаль. Как жаль, что их желаниям не суждено сбыться…

А чего пожелал бы я сам?

Что я ответил бы Глинде, подсядь она ко мне, расправив на коленях пышный подол платья?

Думаю, я бы сказал: желаю, чтобы у каждого была ювелирная лупа.

Желаю, чтоб все до единого попробовали увидеть мир таким, каков он есть на самом деле.

Желаю, чтоб каждый понял: очарование зачастую обманчиво. Желаю, чтоб каждый сообразил: не зная о наличии изъяна, не сумеешь понять, как с ним работать, как обойти его резцом, как заставить камень сверкать, невзирая на трещины. Каждому следует знать, как делать прекраснейшие произведения искусства из самых несовершенных вещей.

Потому что в мире нет ничего совершенного.

Тронный зал Волшебника, зал для аудиенций, окружен восемью приемными. Встречаемся в той, что описала Озария. Сегодня она одета более подобающим образом: на ней платье с высокой талией и узким складчатым подолом. Голова обнажена, только в волосы над ухом воткнуто павлинье перо.

Она занята беседой с другими заговорщиками. Их около полудюжины, и отличить одного от другого я не могу: все в плащах с капюшонами, держатся в тени.

Тихо стою в стороне, пока Озария не замечает моего присутствия. Она фамильярно хлопает меня по плечу. Думаю, это должно было означать приветствие, но ее прикосновение неприятно.

Из-под плаща она извлекает огромный изумруд, имеющий форму шипа. Зловещее острие сверкает даже в полумраке приемной. Тупым концом вперед она подает изумруд мне.

– Символ, – поясняет она. – Символичность важнее всего. Сама столица очищается от него. Против него восстают сами изумруды.

Шип холодит ладонь. Настоящий изумруд слишком хрупок, чтобы служить оружием – должно быть, этот зачарован. Должно быть, это изумруд Лурлины, похищенный из сокровищницы Озм. Сама мысль о краже такого огромного камня кажется невероятной, но если кто-то и способен совершить подобное, то только леди Сверкл.

– Эта задача как раз для вас, – говорит она. Ее голос звучит негромко, харизматично и повелительно. – Для живого воплощения изумруда.

Возможно, волшебство изумруда развязывает мне язык.

– А заодно и никому из знати не придется пачкать рук.

– Нет, конечно же, нет! Причина вовсе не в этом!

Несмотря на обиду в ее голосе, оба мы знаем, что это ложь.

Жаль, что сейчас при мне нет ювелирной лупы. Приходится полагаться только на собственные глаза. Кожа леди Сверкл гладка. Изгиб губ изящен. Ни единого прыщика на щеке, ни единой потертости на платье, каждое волоконце павлиньего пера за ухом знает свое место.

В обычном, естественном масштабе она безупречна.

Ювелиры обучены резать камни, а не ломать, но, осваивая первое, неизбежно научишься и второму.

Одно прикосновение резца не к тому месту превратит камень ценою в выкуп, запрошенный за свободу самой Озмы, в ничего не стоящую горстку осколков.

Камень можно расколоть надвое. Можно разбить вдребезги. С ним можно сделать многое, если вы не ювелир.

Ювелиру известны все уязвимости камня.

Остальные заговорщики расходятся, спеша исполнить распоряжения Озарии. На меня внимания не обращают.

Одна из заговорщиц сбрасывает плащ, и я узнаю ее. Это Глинда. На ней длинное белое одеяние с крахмальным воротничком. Остановившись у входа в тронный зал, она отодвигает бархатную занавесь, отделяющую нас от Волшебника, Дороти и ее спутников. Отодвигает самую чуточку, однако мне это кажется риском, граничащим с глупостью.

По-видимому, Озария со мной не согласна: она присоединяется к Глинде, заглядывает ей через плечо и жестом зовет меня.

Что ж, риск или не риск, отчего бы нет? Если Волшебник обнаружит нас в эту минуту… стой я хоть впереди, хоть сзади – разница невелика.

– Вот, видите? – шепчет Озария, подняв руку и указав вперед. – На троне экран. Видите?

– Хитер, хитер старый прохвост, – говорит Глинда.

Удивительно, но, несмотря на всю грубость этих слов, ее голос неизменно сладок, будто медвяная роса.

– Ш-ш-ш, – шикает на нее Озария, снова указывая вперед – на сей раз на конкурсантов, вошедших в зал.

Железный Дровосек держится впереди с топором в руке, защищает троих остальных.

Зал озаряется огнями. Озария указывает на потолок – туда, где спрятаны электролампы, сияющие багрянцем и лазурью.

Внезапно на троне вспыхивает пламя. Огненный Шар пылает, не пожирая ничего вокруг. Вот он рассыпается фонтаном искр и превращается в восхитительную Красавицу, затем становится рычащим Зверем. Наконец он останавливается на облике огромной Головы с фасетчатыми глазами на кроваво-красном лице.

– Чего вы хотите от Волшебника? – грохочет громовой бас.

Конкурсанты робко излагают свои желания.

– Что ж, я исполню ваши просьбы, – отвечает Голова.

Конкурсанты ликуют, однако бас Головы перекрывает их радостные возгласы.

– Но при одном условии!

Конкурсанты умолкают.

– Вы должны убить Злую Ведьму Запада!

Дороти, заикаясь, что-то бормочет. Глинда покачивает головой.

– Хитер, старый прохвост, ах, хитер, – повторяет она. – Обращает шоу себе на пользу. Дает им собственное задание.

– Это уже неважно, – откликается Озария.

Глинда отпускает занавесь. Бархат падает на место, она покидает приемную и отправляется выполнять свою часть плана.

Последние, решающие минуты. Голоса заговорщиков звучат громче. Пальцы Озарии касаются моей руки.

– Мы почти готовы. Ни о чем не тревожьтесь. Он будет выведен из строя. Он не сможет причинить вам вреда.

Бросаю взгляд в сторону занавеси.

– А чем вы собираетесь помочь Дороти? – спрашиваю я.

Озария моргает и хмурит лоб.

– О чем это вы?

– О Дороти. Как вы намерены вернуть ее домой?

– Не об этом нам сейчас следует волноваться.

Отстраняю ее с пути и отдергиваю занавесь. Конкурсанты в зале не замечают шума. Железный Дровосек готов броситься к трону с топором. Зал полон басовитого львиного рыка.

Дороти хлюпает носом, прикрыв лицо передником. Страшила обнимает ее за плечи, девочка жмется к его груди. На ее щеках блестят слезы. У меня перехватывает дух.

Бездомный ребенок тронет сердца даже самых бесчувственных граждан страны Оз.

Я поворачиваюсь к Озарии и гневно повторяю:

– Чем вы намерены помочь Дороти?

Она все еще смотрит на меня так, будто не может понять моих слов. Отвечает какими-то осторожными уверениями, но я ее даже не слышу. Ладонь холодит изумруд. Изумруд Лурлины.

Всю свою жизнь я держал в глазу лупу, старался увидеть то, что кроется за очевидностью. Всю жизнь искал повсюду несовершенства…

И всю жизнь прожил дураком. Всю жизнь искал изъяны во всем вокруг – во всем, только не в собственных мыслях.

А ведь как это глупо – надеяться на великодушие и справедливость монарха! Хоть Озма Шестнадцатая, хоть Волшебник, хоть леди Озария Сверкл – все они одинаковы. Ни один монарх на свете не станет заботиться о народе больше, чем о самом себе.

Я бросаюсь вперед.

– Они еще не готовы! – восклицает леди Сверкл.

Но я бегу мимо. Стоит ворваться в тронный зал, все взгляды обращаются в мою сторону. Даже фасетчатые глаза Головы взирают на меня с легким удивлением.

Изумруд Лурлины способен пробить не только грудную кость человека. Он способен пробить все, что угодно.

Изумрудный город назван в честь изумруда, из которого вырезан. Он остается целым благодаря волшебству, не позволяющему ему трескаться. Но магия изумруда Лурлины сильнее любых иных чар.

Миную потайную нишу, где прячется Волшебник, даже не взглянув в его сторону. Неподалеку в стене поблескивает полупрозрачное пятнышко. Уж я-то знаю: здесь камень и даст слабину.

Я ювелир. Все уязвимости камня мне известны.

Вонзаю изумрудный шип в стену. Слышится жуткий треск. Трещина, ветвясь, ползет вниз, к полу, уходит корнями в землю. Башня дрожит.

Леди Озария бросается ко мне, но при виде трещины останавливается и неуверенно отступает прочь. В кои-то веки ее прекрасные с виду губки не в силах вымолвить ни слова.

Смерть волшебства – дело небыстрое. Времени, чтобы покинуть башню, с избытком хватит всем.

Но дворец будет расколот на части. Дворец падет.

Конечно, его разрушение отзовется во всем Изумрудном городе. Столица создана как единое целое. Лишить ее дворца безо всяких последствий нельзя, как нельзя свергнуть правителя без боли.

Но я-то знаю наш город. Высочайшая башня – самая хрупкая. Остальные, возможно, дрогнут, но устоят.

Мы устоим.

Протискиваюсь между Железным Дровосеком и Страшилой. Они чувствуют, что я на их стороне, и дают мне пройти.

Я беру Дороти за руку и веду ее с друзьями прочь из тронного зала, вниз, в город. Не знаю, смогу ли исполнить ее желание. Не знаю, смогу ли помочь хоть кому-то из четверых. Наш мир полон изъянов, не всякому дано получить то, чего хочется. Но, по крайней мере, я о ней не забуду. По крайней мере, я не брошу ее на пути к власти.

Судьба бесприютной девочки растрогает сердце каждого – даже самого бесчувственного из жителей Изумрудного города.

Рэйчел Свирски удостоена именной стипендии Симпозиума Писателей штата Айова, дважды награждена премией «Небьюла», была включена в номинации «Хьюго», «Локуса» и Всемирной премии фэнтези. Ее второй авторский сборник, «Как мир стал тихим. Мифы прошлого, настоящего и будущего» был выпущен «Сабтерранеан Пресс» в 2013 г. «Волшебник из страны Оз» – любимый фильм ее отца – возможно, по этой причине эта сказка произвела на нее в детстве такое большое впечатление. К тому же, однажды старшие братья изо всех сил старались убедить ее, будто в семейном гараже живет целая стая Летучих Обезьян…