Они вывезли тело Сильви Осимы из скирдовальной станции на громоздких серых грав-санях с символами «Ценг» и изгибающимся пластмассовым щитом от дождя. Либек управляла санями с пульта, а вторая женщина – как я понял, Томаселли, – следовала сзади с наплечной системой мониторинга, тоже с лого «Ценг». Когда они вышли, я смог вскарабкаться на ноги, и, как ни странно, Мураками был не против. Мы молча стояли бок о бок, как скорбящие на какой-то похоронной процессии прошлого тысячелетия, наблюдая за гравитационным одром и его ношей. Взглянув на лицо Осимы, я вспомнил изящный сад камней на вершине Утесов Рилы, носилки, и мне пришло в голову, что для вестника новой революционной эры эта женщина слишком много времени проводит в бессознательном состоянии на перевозках для инвалидов. В этот раз ее глаза под прозрачной крышкой были открыты, но, кажется, ничего не замечали. Если бы не показатели жизнедеятельности на встроенном у головы экране, можно было бы подумать, что видишь труп.

На самом деле я не удивился, что Коя, Бразилию и Трес казнил Мураками. В каком-то смысле я понимал это с момента, когда очнулся. Я видел это в лице Вирджинии Видауры, обмякшей у кнехта; когда она выплюнула слова о том, что произошло, они уже были не более чем подтверждением. А когда Мураками как ни в чем не бывало кивнул и показал мне пригоршню извлеченных стеков, меня только замутило, как будто я смотрел в зеркало на какую-то свою смертельную рану.

– Брось, Так, – он сунул стеки обратно в карман стелс-костюма и со снисходительной гримасой вытер ладони друг о друга. – У меня не было выбора, ты же понимаешь. Я уже говорил, что мы не можем позволить себе повторение Отчуждения. Не в последнюю очередь потому, что они бы все равно проиграли, а потом Протекторат закрутил бы гайки, и кому это надо?

Вирджиния Видаура плюнула в него. Попытка была хорошая, если учесть, что она все еще сидела у кнехта в трех-четырех метрах. Мураками вздохнул.

– Ты можешь подумать головой, Вирджиния, нет? Сообрази, что неокуэллистская смута сделает с этой планетой. Думаешь, на Адорасьоне было плохо? Думаешь, на Шарии случился трындец? Да это фигня по сравнению с тем, что было бы здесь, если бы твои приятели с пляжа подняли революционный флажок. Поверь, администрация Хапеты сюсюкать не собирается. Это ястребы с карт-бланш. Они сокрушат все, что похоже на мятеж в Освоенных мирах, и если для подавления потребуется планетарная бомбардировка – то они пойдут и на нее.

– Ага, – огрызнулась она. – И вот с такой моделью управления мы должны смириться, да? Коррумпированное олигархическое господство при могущественной поддержке армии.

Мураками снова пожал плечами.

– Не понимаю, почему бы и нет. История показывает, что это работает. Людям нравится, когда им говорят, что делать. И олигархия не так уж плоха, разве нет? В смысле, посмотри хоть на условия, в которых живут люди. Никто больше и не вспоминает о бедности и репрессиях лет Освоения. Они закончились триста лет назад.

– А почему закончились? – голос Видауры ослаб. Я начал переживать, что ее контузило. Серферские оболочки крепкие, но не созданы для того, чтобы выдержать такое повреждение головы, как у нее. – Ты гребаный дебил. Именно потому, что куэллисты навели порядок.

Мураками раздраженно повел рукой.

– Ну ладно, значит, они уже сослужили службу, правильно? Больше они нам не нужны.

– Это говно крабье, Мураками, и ты сам это знаешь, – но при этом Видаура пусто смотрела на меня. – Власть не структура, а текучая система. Она либо аккумулируется на вершине, либо распределяется по системе. Куэллизм запустил распределение, и с тех пор уроды в Миллспорте пытались обратить поток. И вот он снова аккумулирующий. Теперь все будет только хуже, они будут брать и брать, а еще через сто лет ты проснешься и снова окажешься в гребаных годах Освоения.

Мураками кивал во время речи, словно серьезно раздумывал.

– Да, только дело в том, Вирджиния, – сказал он, когда она закончила, – что мне никто не платит, и уж точно меня никто не тренировал переживать о том, что будет через сто лет. Меня тренировали – более того, меня тренировала ты, – разбираться с текущими обстоятельствами. Этим мы здесь и занимаемся.

Текущее обстоятельство: Сильви Осима. ДеКом.

– Гребаный Мексек, – раздраженно сказал Мураками, кивая на распростертую фигуру на гравсанях. – Будь моя воля, местное правительство и близко бы к этой хрени не подошло, не говоря уже о том, чтобы выдавать лицензии банде упоротых маргиналов и охотников за головами. Можно было послать на зачистку Нового Хока команду специалистов Корпуса, и ничего бы вообще не случилось.

– Да, только это слишком дорого стоит, забыл?

Он кивнул с хмурым видом.

– Ага. Та же причина, почему Протекторат вообще начал сдавать эту хрень в аренду. Доход на инвестиции. Куда ни плюнь, за всем стоит бабло. Никто больше не хочет делать историю, только большие деньги.

– Я думала, ты об этом и мечтаешь, – слабо сказала Вирджиния Видаура. – Всеобщая грызня за деньги. Надзиратели-олигархи. Простая система контроля. А теперь будешь жаловаться?

Он стрельнул в нее искоса глазами, в которых была усталость, и покачал головой. Либек и Томаселли убрели делить косяк с морской коноплей, пока не появится с «Колосажателем» Влад/Мэллори. Передышка. Грав-сани покачивались без присмотра в метре от меня. Дождь нежно падал на прозрачное пластмассовое покрытие и сбегал по изгибу. Ветер улегся до нерешительного бриза, а пальба бластеров с дальнего конца питомника давно затихла. Я стоял в кристальном моменте тишины и смотрел в застывшие глаза Сильви Осимы. У барьеров моего сознательного понимания царапались в поисках входа шепчущие ошметки интуиции.

– Что там насчет истории, Тод? – спросил я невыразительно. – Что происходит с деКомом?

Он повернулся ко мне, и такого выражения я у него еще не видел. Он неуверенно улыбнулся. Словно помолодел.

– Что происходит? Как я уже сказал, происходит то, что оно работает. На Латимере получают результаты, Так. Вошли в контакт с марсианскими ИскИнами. Совместимость инфосистем. Впервые за почти шестьсот лет попыток. Их машины заговорили с нашими, и мостик через пропасть перекинула именно эта система. Мы раскололи интерфейс.

По моей спине коротко пробежались холодные коготки. Я вспомнил Латимер и Санкцию IV, то, что сам там видел и делал. Думаю, я всегда понимал, что это будет переломное событие. Просто никогда не верил, что оно дотянется до меня.

– Но что-то это замалчивают, – сказал я кротко.

– А как иначе? – Мураками ткнул пальцем в лежащую на грав-санях женщину. – То, что прошили этой женщине в голову, заговорит с машинами, которые оставили марсиане. В свое время оно может даже нам объяснить, куда они делись, а то и привести к ним – обрывистый смешок. – А прикол в том, что она даже не археолог, не тренированный офицер-системщик Корпуса или специалист по марсианам. Нет. Она гребаный охотник за головами, Так, наемная убийца машин на грани психопатии. И там еще хрен знает сколько таких же, как она, разгуливающих с этой активной техникой в голове. Ты понимаешь, как жестоко налажал Протекторат в этот раз? Ты сам был в Новом Хоке. Можешь представить последствия, если наш первый контакт с гиперпродвинутой инопланетной культурой произойдет благодаря этим людям? Нам повезет, если марсиане не вернутся и не стерилизуют все планеты, что мы колонизировали, просто на всякий пожарный.

Мне вдруг снова захотелось сесть. По мне прокатилась дрожь шокера, от нутра до головы, и череп вдруг стал легким. Я сглотнул тошноту и постарался собраться с мыслями в гвалте внезапно вспомнившихся подробностей. Сачки Сильви в сдержанном и эффективном бою против кластера пушки-скорпиона.

А кроме того, мы тут жить хотим, блин. Орр со своим ломом над нерабочим каракури в туннеле под Дравой. Ну, мы отключаем его или что?

ДеКомовская бравада на борту «Пушек для Гевары», довольно забавная из-за нелепых допущений, пока не перенесешь ее в контекст, в котором она зазвучит по-новому.

– Ты правда думаешь, что она это может? – спросил я оцепенело. – Думаешь, она способна разговаривать с орбитальниками?

Он обнажил зубы. Это было что угодно, но не улыбка.

– Мы ни хрена не знаем, Так, может, уже разговаривала. Сейчас она на успокоительных, и снаряга «Ценг» мониторит ее на передачи – это часть задания. Но невозможно сказать, чем она занималась до этого.

– А если она начнет?

Он пожал плечами и отвернулся.

– На это дело есть приказ.

– О, отлично. Очень конструктивно.

– А какого хрена еще делать, Так? – его голос обострило отчаяние. – Ты сам знаешь, какая херня творится в Новом Хоке. Миминты вытворяют такое, чего не должны уметь, миминты строятся по параметрам, которых никто не помнит по временам Отчуждения. Все думают, это какая-то эволюция машин, подросла базовая нанотехнология, – но что, если нет? Что, если их активировал деКом? Что, если орбитальники просыпаются, потому что почуяли командное ПО, и что-то делают с миминтами в ответ? Эта хрень разработана для того, чтобы связываться с системами марсиан, как мы их понимаем, и на Латимере говорят, что она работает. Так почему бы ей не работать и здесь?

Я уставился на Сильви Осиму, в голове эхом зазвенел голос Яд.

Мой разум помчался по дорогам, которые для меня открыла тодоровская интуиция посланника. Что, если они не сражались друг с другом? Или что, если…

Сильви, полубессознательная на койке в Драве, бормочет. Оно меня знало. Оно. Как старый друг. Как…

Женщина, которая называла себя Надей Макитой, на другой койке – на борту «Островитянина с Боубина».

– Люди, которые у тебя в кармане, – сказал я тихо Мураками, – которых ты убил ради стабильного завтра для всех. Они верили, что это Куэллкрист Фальконер.

– Ну, вера – забавная штука, Так, – он смотрел мимо грав-саней, и в его голосе вовсе не слышалось смеха. – Ты же чрезвычайный посланник, ты это знаешь.

– Да. И во что веришь ты?

Пару мгновений он молчал. Затем тряхнул головой и посмотрел прямо на меня.

– Во что верю я, Так? Я верю, что если мы раскодируем ключи к марсианской цивилизации, то даже воскрешение из настоящих мертвых покажется нам мелким и малозначительным по сравнению с этим.

– Думаешь, это она?

– Мне плевать, даже если это она. Это ничего не меняет.

Крик Томаселли. Из-за разрушенного питомника Шегешвара выдвинулся «Колосажатель» как какой-то наглый слоновый скат-киборг. Рискуя снова сблевать, я аккуратно вызвал нейрохимию и разглядел в боевой рубке Мэллори со связисткой и парой других пиратов, которых я не узнал. Я придвинулся к Мураками.

– У меня еще вопрос, Тод. Что вы планируете делать с нами? Со мной и Вирджинией?

– Ну, – он энергично потрепал себя по коротко подстриженным волосам, так что с них полетели мелкие капли. Всплыл намек на мрачную ухмылку, словно возвращение к прикладным темам было чем-то вроде встречи со старым другом. – Это проблема, но мы что-нибудь придумаем. На Земле сейчас все обстоит так, что либо вас обоих велят привезти, либо стереть. Посланники-ренегаты не в чести у нынешней администрации.

Я устало кивнул.

– И?

Улыбка стала ярче.

– И пошли они. Ты посланник, Так. И она тоже. То, что вы лишились клубных привилегий, еще не значит, что вам не место среди нас. Если уйдешь из Корпуса, еще не изменишь того, кто ты есть на самом деле. Думаешь, я все это перечеркну только потому, что какая-то шайка земных политиков ищет козлов отпущения?

Я покачал головой.

– У тебя все же есть работодатели, Тод.

– Да на хер. Я отвечаю перед командованием Корпуса. Мы своих на ЭМИ не сдаем, – он зажал в зубах нижнюю губу, бросил взгляд на Вирджинию Видауру, снова на меня. Его голос опустился до шепота. – Но чтобы это провернуть, мне нужно сотрудничество, Так. Она принимает все слишком близко к сердцу. С таким настроением я не могу просто отпустить ее на свободу. Не в последнюю очередь потому, что стоит мне отвернуться, она наверняка всадит мне заряд плазмошрапнели в затылок.

«Колосажатель» пошел боком к неиспользованному участку причала. Выстрелили крюки, прожевали дыры в вечном бетоне. Некоторые попали в гнилые участки и выскочили, как только начали натягиваться. Ховерлодер слегка сдал назад на волне потревоженной воды и рваных белаводорослей. Крюки втащились и отстрелились снова.

За мной что-то завыло.

Сперва какая-то идиотская часть меня решила, что это Вирджиния Видаура наконец выплескивает накопленную скорбь. Долю секунды спустя я уловил искусственный тон звука и понял, что это. Тревога.

Время как будто застряло. Секунды превратились в неторопливые куски восприятия; все двигалось с ленивой скоростью подводного спокойствия.

А потом на востоке разорвались тучи и извергли ангельский огонь.

И причал озарился светом и яростью.

И упало небо.