Мы вошли в гавань Ньюпеста около середины следующего дня и подползли к швартовочному месту с мучительной осторожностью. Весь порт забили ховерлодеры и суда, сбежавшие от штормовых метеоусловий в восточном краю залива, и портовое ПО раскидывало их по причалам согласно какой-то интуитивно не понятной математической схеме, для которой у «Дочери гайдука» не было интерфейса. Джапаридзе перешел на ручное управление, проклиная машины в целом и ИскИн администрации порта в частности, пока мы пробирались через как будто случайные кучки кораблей.

– Накати то, накати это, блин. Если б я хотел столько техники в башку, пошел бы в деКом.

Как и у меня, у него было легкое, но заметное похмелье.

Мы попрощались на мостике, и я спустился на бак. Я сбросил рюкзак на берег, пока нас еще с лязгом подтягивали автошвартовщики, и перескочил сокращающийся разрыв с борта на верфь. Заслужил пару взглядов от зевак, но никакого внимания со стороны властей. С кружащим на горизонте штормом и забитым до упора портом охране хватало проблем и без легкомысленных способов схода на берег. Я подобрал рюкзак, закинул на плечо и влился в редкий поток пешеходов на верфи. На меня влажно осела жара. Через пару минут я был далеко от набережной, обливался потом и махал автотакси.

– Внутренний порт, – сказал я ему. – Чартерный терминал, и быстро.

Такси развернулось на 180 градусов и нырнуло обратно на главные магистрали города. Вокруг развернулся Ньюпест.

Каждый раз эту пару столетий, как я в него возвращался, город сильно менялся. Город, где я вырос, был низменным, как местность, где его построили, расползался укрепленными от бурь тупоносыми типовыми блоками и баббл-тентами на перешейке между морем и огромным заросшим озером, которое позже станет Болотным Простором. Тогда Ньюпест благоухал белаводорослями и вонью связанных с ними промышленных процессов, походило это на смесь парфюма и телесного запаха дешевой шлюхи. Если ты попадал в город, встреча и с тем, и с другим была неизбежна.

Какие трогательные воспоминания о детстве.

Пока Отчуждение скрывалось во мраке истории, относительное благополучие вернулось и принесло новый рост – как вдоль внутреннего берега Простора и длинного изгиба побережья, так и вверх, к тропическому небу. Здания в центре Ньюпеста взмыли благодаря усилившейся уверенности в технологии управления бурями и процветающему денежному среднему классу, которому хотелось жить рядом со своими вкладами, но не хотелось их нюхать. Когда я вступил в чрезвычайные посланники, природоохранное законодательство ввело ограничения на загрязнение воздуха на уровне земли, а в центре появились небоскребы, способные потягаться с любой высоткой Миллспорта.

После этого мои визиты стали реже, и я проглядел, когда это веяние переломилось и почему. Я только знал, что на юге города появились районы, куда вонь вернулась, а дивные новые стройки вдоль побережья и Простора километр за километром вырождались в трущобы. В центре на улицах появились попрошайки, а почти у всех крупных зданий – вооруженная охрана. Глядя в окно автотакси, я уловил в походке людей эхо раздраженного напряжения, которого еще не было сорок лет назад.

Мы пересекли центр по приподнятой приоритетной дороге, из-за которой цифры на счетчике побежали так, что размазались в пятно. Но ненадолго – не считая одного-двух глянцевых лимузинов и россыпи такси, дорога под сводами принадлежала нам, и когда мы съехали на главное шоссе к Простору с другой стороны, скорость счетчика снова снизилась до разумной. Мы выбрались из зоны высоток и оказались в трущобах. Низкие дома прижались к проезжей части. Про них я уже слышал от Шегешвара. Расчищенные обочины с обеих сторон дороги продали, пока меня не было, и былые ограничения по медицине и безопасности пошатнулись. Я мельком заметил голого двухлетнего ребенка, вцепившегося в проволочную ограду на плоской крыше и завороженного грохотом дорожного движения в двух метрах от лица. На другой крыше, подальше, два мальца немного старше запускали в нас самодельные ракеты, которые пролетали мимо и скакали по дороге.

Перед нами возник съезд к внутреннему порту. Авто-такси заложило вираж с компьютерной точностью, пролетело через пару улиц и притормозило до человеческой скорости, когда мы въехали на спиральную дорогу через трущобы до окраин Болотного Простора. Не знаю, почему программа вела нас так – может, предполагалось, что я буду любоваться видами; сам терминал был довольно приятным глазу – торчащие вверх стальные кости под синим иллюминием и стеклом. Дорога пронизывала его, как леска проходит через поплавок.

Мы тихо остановились, и такси выставило цену светящимися пурпурными цифрами. Я скормил ему чип, подождал, пока отопрутся двери, и выбрался под своды, где работали кондиционеры. Вокруг бродили туда-сюда или сидели то тут, то там люди – кто-то просил мелочь, кто-то просто чего-то ждал. Стойки чартерных компаний выстроились вдоль одной из стен здания, окруженные и увенчанные множеством разноцветных голограмм, в большинстве случаев с виртуальным конструктом для обслуживания клиентов. Я выбрал стойку с живым человеком – парнем лет под двадцать, который сгорбился над столом, поглаживая разъемы быстрой загрузки в шее.

– Работаете?

Он навел на меня безжизненный взгляд, не повернув головы.

– Мама.

Я уже собирался дать ему затрещину, когда до меня дошло, что это не какое-то непонятное ругательство. В нем была прошита внутренняя связь, просто ему было лень общаться мысленно. Пока он слушал ответ, его глаза уставились в пустоту, после чего он поднял на меня уже чуть более осмысленный взгляд.

– Куда хотите?

– Пляж Вчира. В одну сторону, там можете оставить. Он хмыкнул.

– Ага, Пляж Вчира – это семьсот километров из конца в конец, сам. Куда именно на Пляже Вчира?

– Южный край. Полоса.

– Город Духа, – он с сомнением взглянул на меня. – Ты серфер?

– Я похож на серфера?

Очевидно, правильного ответа на этот вопрос не было. Он мрачно пожал плечами и отвернулся, глаза закатились вверх – он снова подключился к связи. Вскоре после этого со двора терминала подошла сурового вида блондинка в рубленых шортах сборщиков водорослей и выцветшей футболке. Ей было под пятьдесят, и жизнь помяла ее у глаз и губ, но шорты открывали стройные ноги пловчихи, и несла она себя гордо. Футболка гласила: «Дайте мне работу Мици Харлан – я справлюсь и лежа». На лбу капли пота, на пальцах – следы какой-то технической смазки. Рукопожатие было сухим и черствым.

– Сьюзи Петровская. Это мой сын, Михаил. Хотите, чтобы я отвезла вас на Полосу?

– Микки. Да, как скоро можно отправляться?

Она пожала плечами.

– Я разобрала одну турбину, но это профилактический осмотр. Скажем, час, полчаса, если не волнуют охранные проверки.

– Час нормально. Мне все равно перед отъездом нужно кое с кем повидаться. Во сколько мне это обойдется?

Она пошипела сквозь зубы. Оглядела длинную галерею стоек конкурентов и отсутствие клиентов.

– Город Духа – поездка долгая. Нижний конец Простора и еще дальше. С багажом?

– Только я.

– Двести семьдесят пять. Знаю, что тебе в одну сторону, но мне-то возвращаться придется в любом случае. И уйдет весь день.

Цена была завышенной, так и напрашивалась, чтобы ее сбили к отметке в 250. Но две сотни были ненамного больше того, что я только что заплатил за приоритетную поездку на такси через город. Я пожал плечами:

– Ладно. Кажется, справедливо. Покажете, на чем едем?

Скиммер Сьюзи Петровской был вполне обычным – тупоносая двадцатиметровая машина с двумя турбинами, которая больше заслуживала название ховерлодера, чем любое крупное судно, бороздящее морские маршруты Харлана. Без антиграва, чтобы повысить плавучесть, только двигатели и бронированная юбка – вариация базовой машины, которыми пользовались еще во времена до диаспоры на Земле. На носу – салон на шестнадцать человек, на корме – багажный отсек, по бокам надстройки – галереи с перилами от кокпита до транца. На крыше за куполом пилота была установлена злобного вида ультравибрационная пушка на дешевой автотурели.

– Часто приходится пользоваться? – спросил я, кивая на раздвоенный ствол орудия.

Она заскочила на открытый турбинный отсек с привычной грациозностью, затем бросила на меня оттуда угрюмый взгляд.

– На Просторе до сих пор встречаются пираты, если вы об этом. Но в основном шпана, угашенная метом по зенки или… – невольный взгляд на здание терминала, – электронарки. Все проекты реабилитации свернули после того, как урезали бюджет, у нас большие проблемы с улицами, которые переливаются в криминал на Просторе. Но их бояться нечего. Обычно можно шугануть парой предупредительных выстрелов. На вашем месте я бы не волновалась. Хотите положить рюкзак в салон?

– Нет, нормально, он не тяжелый, – я оставил ее наедине с турбиной и удалился в тень в конце верфи, где были в беспорядке свалены пустые ящики и цистерны. Сел на одном, что почище, и открыл рюкзак. Проверил телефоны и нашел неиспользованный. Набрал местный номер.

– «Саусайд Холдингс», – произнес андрогинный синтетический голос. – Ввиду…

Я настучал четырнадцатизначный секретный код. Голос затопило шипение помех, а затем тишина. Долгая пауза, затем другой голос, на этот раз человеческий. Мужской и узнаваемый. Обрывистые слоги и расплющенные гласные ньюпестского диалекта амеранглийского, такого же неприкрытого, каким я его услышал впервые на улицах города целую вечность назад.

– Ковач, тебя где, сука, носит?

Я усмехнулся, несмотря ни на что.

– Эй, Рад. Тоже рад тебя слышать.

– Прошло почти три сраных месяца, мужик. А у меня тут не отель для домашних зверушек. Где мое бабло?

– Только два месяца, Радул.

– Больше двух.

– Девять недель – это мое последнее предложение. Он засмеялся на другом конце линии – звук напомнил мне лебедку траулера на полной скорости.

– Ну ладно, Так. Как поездка? Клевало?

– Улов со мной, – я коснулся кармана, где хранил стеки памяти. – И для тебя кое-что привез, как и обещал. В консервах, для дальней поездки.

– Конечно. Я свежачка и не ждал. Ты представь, какой был бы запах. Особенно через три месяца.

– Два месяца.

Снова лебедка траулера.

– Я думал, мы сошлись на девяти неделях. Значит, ты наконец в городе?

– Практически да.

– Заедешь?

– Да понимаешь, тут-то и проблема. Дело есть, не могу задерживаться. Но нельзя же оставить тебя без рыбки…

– Нельзя, вот именно. Твоя последняя партия была так себе. Больше для употребления почти не годится. Мальчики думали, что я с ума сошел, что еще такое подаю, но я ответил: Такеси Ковач – из старой школы. Он платит долги. Мы делаем, что он просит, а когда он наконец объявится – обязательно поступит как полагается.

Я помялся. Перестроился.

– Я не могу отдать тебе деньги сейчас, Рад. Сейчас опасаюсь переводить крупные суммы. Ни мне, ни тебе от этого не будет ничего хорошего. Нужно время, чтобы решить проблемы. Но рыбу можешь забрать, если пошлешь кого-нибудь за ней в ближайший час.

На линию опять прокралась тишина. Я растягивал долг до критической точки, и мы оба это знали.

– Слушай, у меня их четыре. На одну штуку больше, чем ожидалось. Забирай все и сразу. Можешь продать их без меня, делать что хочешь, а если мой кредит исчерпан – решай сам.

Он ничего не сказал. Его молчание давило, как влажная духота со стороны Болотного Простора. Чутье чрезвычайного посланника подсказало, что это переломный момент, а чутье чрезвычайного посланника ошибается редко.

– Деньги будут, Рад. Можешь накинуть процент, если хочешь. Как только я разгребу свое говно, мы вернемся к обычному бизнесу. Это все временно.

Все еще ничего. Тишина начала звенеть – смертельная песнь натянувшегося троса. Я посмотрел на Простор, словно мог увидеть Рада и встретиться с ним глазами.

– Он бы тебя догнал, – сказал я резко. – Ты сам знаешь.

Тишина длилась еще миг, потом сломалась. В голосе Шегешвара звенела фальшивая бодрость.

– О чем ты, Так?

– Ты знаешь, о чем я. Наш дружок-дилер, в давние времена. Ты бежал с остальными, Рад, но из-за твоей ноги у тебя не было ни шанса. Если бы он прошел меня, то догнал бы тебя. Ты это знаешь. Остальные сбежали, а я остался.

Он выдохнул на другом конце линии, и словно пружина ослабла.

– Итак, – сказал он. – Процент. Скажем, тридцать?

– Звучит разумно, – соврал я ради нас обоих.

– Да. Но твою предыдущую поставку рыбы придется снять с меню. Может, зайдешь, благословишь нас по традиции, обсудим условия. Рефинансирования.

– Не могу, Рад. Я же сказал, я здесь проездом. Через час опять пропаду. Смогу вернуться только через неделю или больше.

– Ну, – я так и видел, как он пожимает плечами. – Значит, не будет благословения. Не думал, что тебе этого хочется.

– Не хочется, – это было наказание, еще одна пеня поверх моих добровольных тридцати процентов. Шегешвар раскусил меня – это главный навык в организованной преступности, а он был хорош в своем деле. Может быть, у кошутских гайдуков не имелось статуса или умудренности якудза с севера, но занимаются они одним и тем же. Если хочешь заработать на вымогательстве, надо знать, как зацепить человека. А способы зацепить Такеси Ковача написаны по моему недавнему прошлому как кровью. Долго думать не надо.

– Тогда приходи, – сказал он тепло. – Выпьем вместе, может, даже сходим к Ватанабе, как в старые времена, поболтаем о том о сем, так и сяк… под такэ и саке, а, хе-хе? Я хочу посмотреть тебе в глаза, друг мой. Увидеть, что ты не изменился.

Словно из ниоткуда – лицо Лазло.

Я бросил взгляд на Сьюзи Петровскую, которая опускала кожух турбины.

– Прости, Рад. Слишком важное дело, чтобы откладывать. Хочешь рыбки – пришли кого-нибудь к внутреннему порту. Чартерный терминал, седьмой пирс. Я пробуду здесь час.

– И никакого благословения?

Я скривился.

– Никакого благословения. Времени нет.

Он немного помолчал.

– Я думаю, – сказал он наконец, – что мне очень хотелось бы посмотреть тебе в глаза, Такеси Ковач. Пожалуй, я приеду сам.

– Конечно. Буду рад видеть. Главное, успей за час. Он повесил трубку. Я поскрежетал зубами и ударил кулаком по ящику рядом.

– Черт. Черт.

Звонок телефона.

На миг я глупо поднял к уху тот, по которому сейчас говорил. Потом до меня дошло, что звук доносился из открытого рюкзака. Я наклонился и перебрал три-четыре трубки, прежде чем нашел телефон с загоревшимся дисплеем. Им я уже пользовался – он был со сломанной печатью.

– Да?

Ничего. Линия активна, но на ней ни звука. Даже без помех. У моего уха разинулась идеальная черная тишина.

– Алло?

И что-то прошипело из темноты, едва ли громче, чем звенящее напряжение, что я слышал в предыдущем звонке.

И снова только тишина.

Я опустил трубку и уставился на нее.

В Текитомуре я сделал три звонка, я пользовался тремя телефонами из рюкзака. Звонил Лазло, звонил Ярославу, звонил Исе. Это мог быть кто угодно из них. Чтобы знать наверняка, мне нужно было проверить лог и увидеть, с кем телефон соединялся ранее.

Но я обошелся без этого.

Шепот из темной тишины. Голос на расстоянии, которое нельзя измерить.

Я знал, что это был за телефон.

И знал, кто мне звонил.