Глава 8
Я был везде и нигде. Сон. Смертный сон. Но я осознавал себя и знал, что мне нужно очнуться. Встать. Сбросить с себя смертную одурь. И не мог.
Сердце билось медленно-медленно, так медленно, что никакими инструментами обнаружить это биение было бы нельзя. Но я жил. Это я знал совершенно точно! И самое главное, знал, что со мной. Вот только не знал, как сделать так, чтобы я жил в прежнем ритме.
Летаргический сон. Говорят, Гоголь всю жизнь боялся, что его похоронят живым. И, в конце концов, так и случилось. Не знаю, правда ли это, но якобы, когда вскрыли гроб Гоголя, – труп лежал на боку, а крышка была исцарапана, будто кто-то пытался ее драть ногтями.
Мысли текли медленно… и чтобы заставить себя разогнать мозг до прежнего уровня, чтобы дать ему нужную команду, пришлось очень крепко потрудиться.
Но я все помнил. Помнил, как Сазонов меня инструктировал, помнил, какую команду должен подать самому себе, команду, внедренную в мой мозг моим… кем? Учителем? Или командиром?
Я все помнил. Но чтобы мое замедленное до уровня смерти сознание сделало нужный шаг, и чтобы потом по моим нервным окончаниям полетел – нет, пополз нужный приказ, понадобилось много, очень много времени.
Сколько? Не знаю. Час? Два? Может быть. Но только вся эта странная тренировка заняла несколько часов. И я не представлял, зачем мне это нужно. Изобразить из себя мертвеца, чтобы потом меня в морге вскрыли живым? Ну не глупо ли?
Блажь. Самая настоящая блажь старого спеца! Вот только я уже привык выполнять его указания до такой степени, что даже мысли не было отказаться. Считает, что это мне нужно, – пусть так и будет, ему видней.
За обеденный стол мы сели около часа дня. Я был голоден – все эти манипуляции с моим телом и сознанием вызывают ужасный голод. Сазонов объяснял, что мое тело испытывает гигантские перегрузки, мутируя в свою боевую форму, так что дикий, всепоглощающий аппетит всего лишь побочное явление «агрегата», требующего усиленного питания. То есть моего тела.
Из ничего «нечто» не сделаешь. На все нужны затраты энергии, а чтобы выработать энергию, необходимо хорошее горючее.
Вот сейчас я и поглощал это самое горючее, наслаждаясь вкусом красного борща.
Обожаю борщ! Женщины даже не представляют, какое значение в жизни мужчины имеет этот «овощной суп». И хорошо, что не представляют, иначе они вертели бы нами как хотели. Шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля шутки…
Чеснок, пироги с мясом, наваристый борщ со сметаной, горячий чай, и вот я уже сижу под навесом, отдуваясь, прихлебывая из здоровенной кружки. Сазонов напротив меня, молчит, задумчиво глядя в пространство.
Опять строит какие-то свои козни! Вот бы залезть к нему в голову и прочитать мысли! Интересно – кто он, откуда взялся, кто за ним стоит, и вообще, каким образом Сазонов влез в это дело! Старый спец, гэбэшник – в этом я уверен. Кто еще кроме спецслужб смог бы придумать и провернуть такое дело? Только они… всемогущие!
– Ты уже подумал – как это будет сделано?
– Что именно? – вздохнул я, оставляя кружку с чаем. Допивать уже не хотелось. Перебил аппетит злой старик!
– Не прикидывайся. Ты знаешь, о чем я.
– Пойти и всех убить! – я пожал плечами, удивленно подняв брови. – Пойду в кафе, найду ублюдков, пристрелю на месте. А на лбу вырежу звезду.
– А серьезно? Может, хватит ерничать? Ты не должен делать опрометчивых шагов. У тебя долг.
– Долг, долг! – я вспылил, и мне ужасно захотелось врезать кулаком по столу. – Я всем и всегда должен! Когда я перестану быть должен всем сразу и вам в частности?!
– Когда умрешь.
Ну да, ну да… на глупый вопрос – глупый ответ. Впрочем – разве глупый? Человек всегда и всем должен – детям, родителям, государству. А иначе как? Даже пустынник, забравшийся в пещеру и проводящий свои дни в молитвах и постах, тоже должен. Богу.
– Ладно. Серьезно. Я уверен в том, кто это сделал. Я знаю, где их искать. Установлю наблюдение, выясню, где они обитают. Захвачу, и… все. Вывезу за город и сделаю то, что они заслуживают. А если пойму, что возможности захватить нет, убью на месте. Торопиться не буду, пусть успокоятся. Не считайте меня идиотом – все сделаю так, как положено.
– Ну вот это другое дело. Хорошо. Как развивается твой ЧОП? Есть какие-то проблемы?
– Есть. Нужно разрешение на личное нарезное оружие охранников. Пистолеты. Но тормозят. И, в общем-то, все. Развивается быстро, на удивление быстро.
– Проблемы с предприятиями есть? Платят?
– Платят. Без проблем. Бандиты всем надоели. Сами начали приходить, просить защиты.
– О как! – Сазонов поднял левую бровь. – И много приходят?
– Пока не очень много, но идут. Заключаем договоры на охрану. Людей не хватает. Люди нужны. Бывшие менты, вояки.
– С этим, скорее всего, проблем не будет… – Сазонов как-то разом погрустнел. – Государство для этого делает все, что возможно. Увольняет, плюет на настоящих спецов. У тебя будут сотрудники, и много. Вот только как понять, что они те, кто тебе нужен? Самое главное в любом деле – найти нужных подчиненных. Тех, кто тебя не подведет, тех, кто не ударит в спину.
– Но это же аксиома, – я позволил себе усмехнуться, – это знает любой руководитель!
– Знает-то знает, вот только… ладно, не о том речь. Куда сейчас поедешь?
Я удивился. Никогда еще Сазонов не спрашивал меня, куда я поеду в ближайшее время и что буду делать. Что изменилось?
– Заеду в офис. А там по обстоятельствам… – Я на самом деле не знал, что буду делать до вечера. А вечером – к Наде.
– Понятно… – Сазонов задумался, и мне показалось, хотел что-то сказать. Но не сказал. Лишь кивнул и налил себе кипятка из блестящего никелированного чайника.
А я вдруг подумал, что вода в чайнике уже остыла. И хорошего чая теперь не получится. Почему это меня вдруг заинтересовало – не знаю. Возможно, сама атмосфера так действовала? Расслабляющая, умиротворяющая… солнце… яблоня цветет? Запах сладкий такой, приятный… Или не яблоня? Не разбираюсь я в запахах. Впрочем, как и в цветах. Нет, все-таки хорошо иметь свой дом! Обязательно куплю. Или построю. Да, лучше построить. Я такой построю – закачаешься! Крепость! Хрен возьмешь! Как Буденного! Это его якобы собрались арестовывать гэбэшники, пришли в дом, мол, «Рус, сдафайся!». Нет, это немцы так кричали. Гэбэшники, наверное, как-то иначе кричали: «Буденный, сдавайся!» Наверное, так. А Буденный и не думает сдаваться! А у него на чердаке пулемет! «Максим». И запас патронов на целую войну. Мол, вы шпионы и агенты Антанты, Сталин не мог отдать приказ меня арестовать! И я сейчас вас буду немножко стрелять!
Подумали гэбэшники, подумали, да и позвонили Сталину. Мол, такие вот дела – не сдается командарм! Пулеметом пугает! Посмеялся Сталин, сказал, якобы дословно: «Не трогайте дурака!» Почему дурака? Да потому, что только дурак мог думать, что гэбэшники без позволения Хозяина могли бы прийти к самому Буденному с ордером на арест. А может, и без ордера. В общем, иногда очень неплохо сыграть под дурачка. Может, и прокатит.
Я не Буденный, и «максима» у меня нет. Так что прощение мне не светит. И потому – нужно быть очень-очень осторожным. И хитрым. И не надо выдавать даже Сазонову все, что со мной происходит. Например, то, как я увидел лица убийц Нюси. Кстати сказать, так я в этом эффекте и не разобрался. Картинка была такой яркой, такой четкой и реальной, что я не могу определить ее как случайное видение. Мол, от переживаний и расстройства стукнуло в голову, потерял сознание на долю секунды, вот и привиделся сон. Такое бывает, я знаю и это про сны. Ведь что такое сны? Отголоски тех событий, той информации, которая попала в голову человека. Не более и не менее. Не верю в вещие сны и во всякую такую чертовщину. Вернее, не верил… И пока не разберусь, что со мной было, – никому ни слова.
От Сазонова я поехал в офис, чтобы снова окунуться в «бурливое горнило». Выслушал доклады моих замов, сложил в сейф деньги, которые выдал мой финансовый директор (сейф поставил в первую очередь – здоровенный такой, дореволюционный, «ка-азырный», как сказал Янек). Порадовался, как идут дела, да и грех быть недовольным, очередь стоит – под защиту «Самурая» желают уйти! Сами деньги несут!
И еще одна очередь – тех, кто хочет устроиться на работу. А вот эта очередь уже не радует. Очередь из бывших ментов. И не только тех, которых выгнали за взятки и паскудства различные. Хотя, если быть честным, и таких хватает. Нет, большинство – вполне приличные работяги, вот только не желающие служить государству за жалкие гроши, за жалкую пенсию.
Никогда этого не понимал. Как государство может защитить себя, если так паскудно относится к тем, кто на самом деле поставлен его защищать?! Как можно платить гроши, да еще их и задерживая, буквально толкая своих защитников на должностные преступления, взятки, поборы? Будь я человеком, который решает этот вопрос, сделал бы ментам большие, очень большие зарплаты! Дал бы им огромные права! И карал бы «оборотней в погонах» за преступления самым жесточайшим образом! Двойные, тройные сроки! Вплоть до смертной казни! Вот тогда, наверное, менты стали бы настоящими ментами! Тогда бы воцарился порядок!
Ну да, да… я идеалист. Эдакий революционер в серой шинели. Хм… да и шинели теперь у меня нет. И от этого немного грустно.
После офиса – в магазин. Да не в ларек какой-нибудь, а в настоящий гипермаркет! Где можно купить хорошие продукты, вкусняшки! Но без алкоголя. Я о нем теперь и думать не могу – сразу с души воротит. Спасибо Сазонову, постарался. Впрочем, я и не расстраиваюсь, что не могу пить алкогольные напитки. На самом деле – что в алкоголе хорошего? Вкус противный. По башке бьет, одуряет, лишает разума. И зачем? Если только забыться… как я когда-то делал. Зальешь мозги паленой водкой – спишь и не видишь сны. Сны – жестокая штука. Потому что во сне ты очень часто счастлив, а ведь придется проснуться.
Надя открыла сразу, как только я нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась, и девушка повисла у меня на шее эдакой гладкой, теплой, желанной гирей. Ага, тяжеленькая! Не сказал бы, что такая уж худышка! И где в ней этот вес помещается? Вроде и не толстая… скорее наоборот.
Когда отцепилась, отодвинулась на расстояние вытянутой руки, я вдруг заметил у нее под глазом явственную гематому. Фингал, проще говоря. Сердце трепыхнулось, но Надя, четко определив направление моего взгляда, смущенно улыбнулась:
– Да это я о шкафчик ударилась! Полезла за сахаром, и о дверцу – р-раз! Аж искры из глаз! Не обращай внимания! Пойдем чай пить! Я тебя весь день ждала, все из окна глядела, думала – придет, не придет! Может, что-то не то сказала. Может, чем-то обидела. Или в постели что-то не так делала…
Надя смущенно хихикнула, разрумянившись, а я пообещал принести ей видеомагнитофон с порнушкой, чтобы она просвещалась и делала все как надо. Шутил, конечно, получилось глупо и даже пошло, но, на мое удивление, Надя вдруг подхватила идею и сказала, что, если я хочу, она сделает все как в порнушке. Главное, чтобы мне было хорошо!
М-да. Наверное, это глупо, но мне вдруг стало так тепло, так хорошо на душе, что даже… нехорошо. Нельзя мне влюбляться! Хотя бы ради памяти покойной жены! А еще – помня, кто я такой и зачем все еще копчу небо этого мира. Хотя давно уже должен быть на том свете. И как ни противно себе признаваться, на тот свет мне хочется все меньше и меньше. Жизнь веселая пошла! Странная, иногда страшная и злая, но веселая!
Мы недолго ели. Какая там еда?! Когда думаешь только о сочных, пухлых губах, о гладкой, пахнущей персиком коже, о крепких, небольших, но и совсем не маленьких грудках, которые вздрагивают в такт моих движений, будто дирижируя стонами хозяйки! Мы раздевались так, как будто от скорости разоблачения зависит сама наша жизнь. И на два часа выпали из жизни.
Из полудремы, сладкой истомы меня вырвал шум, грохот – квартира тряслась, будто рядом проезжал гигантский бульдозер. Музыка. Какая-то иностранщина. Попса, так это сейчас называют. Бабы вопили на английском так, что все тряслось и колыхалось – что за колонки стояли в квартире, можно было только представить! Концертные?
– Это еще что такое? – я обернулся к Наде, усевшейся в постели и сжавшейся в комок. Губа закушена, глаза закрыты.
– Дружок покойного мужа Димон. Развлекаются! – бросила она зло и обреченно. – Вернулся с зоны… притон устроили! Он через стенку живет. Житья от него не стало!
Я посмотрел на Надино лицо, и на глаза опять попался синяк на скуле. Не рассуждая, не раздумывая – протянул руку и коснулся Надиного голого плеча.
И меня накрыло! Я увидел! Увидел все ее глазами!
Она шагнула к двери, постучала – звонок, само собой, не работал. Открыл молодой мужик с помятым, отекшим лицом. Надя ему что-то говорила, что-то о том, как он мешает людям отдыхать и что так делать нельзя. Что если он будет хулиганить, она напишет заявление участковому.
Право слово, люди такие чудаки… Они на самом деле верят, что как только напишут заявление участковому, так сразу все их беды и закончатся. И что может сделать участковый с таким типом, как Димон? Ну да, включает музыку. Да, любит погромче. А кто замерил – КАК громко он включает? Он в своей квартире и с семи до двадцати трех часов имеет право хоть на голове ходить! И на соседей ему плевать! А если участковый станет его запугивать, мешать жить, то напишет на него в прокуратуру. И участковому не поздоровится!
И самое интересное, что так и будет. Участкового будут «таскать», пока не затаскают до умопомрачения. И он трижды потом заречется реагировать на подобные заявления. Ведь если разобраться, на самом деле – никакого нарушения общественного порядка и нет! А если соседи желают обязать человека вести себя так, а не иначе, то пусть обращаются в народный суд, «самый гуманный суд в мире»!
А потом Надя получила в глаз. Несильно, но ощутимо. И обидно. И ушла под хохот, мат и обещания устроить ей, сучке, веселую жизнь, потому что именно она загубила замечательного пацана Витька.
– Никогда больше мне не ври! – холодно сказал я, подобрал с пола трусы и быстро натянул их на бедра. Следом – штаны.
– Прости… – глаза Нади наполнились слезами. – Не хотела тебя расстраивать! Ты уже уходишь? Не уходи, а? Останься! До утра… мне грустно и страшно.
– Я к соседу схожу, – мрачно пообещал я, – поговорю!
– Не ходи! – Надя вцепилась в меня так, будто целыми днями только и занималась тем, что поднимала гири. Хватка у нее была железная! Кстати, надо спросить – спортом она не занималась? Стало очень интересно. И фигурка спортивная, без лишнего жира, мускулистая, и хватка – как у кальмара, который кашалота утаскивает на глубину.
– Пожалуйста, не ходи! Он не один там! Друзья у него собираются, собутыльники! Пьянь! Хулиганье! Шпана всякая! Димон вышел, так они теперь отсюда и вылезать не будут! Не дай бог побьют тебя! Пожалуйста, не ходи!
Я сел на краю кровати, держа в руках носок. И застыл. Может, и правда не ходить? Ну на кой черт мне это надо? Забрать сейчас Надю и уехать. Куда? Да хотя бы на мою квартиру. Но спать с чужой женщиной в супружеской кровати, в которой занимался любовью с женой…
Хм… с чужой? Чужая? Вроде бы уже и не чужая… и все равно неприятно. Купить другую квартиру? Или дом… подумаю.
Надел второй носок, ботинки, рубаху. Надя уже за меня не цеплялась – поняла, что бесполезно. Ну и правильно. Я мужчина! И сам буду решать, куда идти, а куда – нет! И зачем.
Да, вопрос – зачем? Ну не убивать же их, в самом-то деле! Я же не маньяк какой-то. Ну да, человек этот пакостный, гадит окружающим специально, но ведь за такое не убивают! Или убивают? Ладно, на месте разберусь.
– Оденься. Собери с собой вещей. Ко мне поедем. Там никто не помешает.
Чему не помешает – и так понятно. А Надя протестовать не стала – соскочила с кровати и начала одеваться. Я даже специально задержался, чтобы полюбоваться движением ее стройного, красивого тела.
Такое тело не заработаешь на тренировках в спортзале. Такое дается от природы немногим счастливицам. В спортзале такое тело только лишь немного улучшают, делают рельефнее, еще красивей.
Меня Надя уже совершенно не стеснялась. Да и глупо стесняться, когда только полчаса назад стояла на коленях передо мной с задранной вверх голой попкой и постанывала от наслаждения! Какие теперь от меня секреты? Я видел ее во всех видах, разглядел во всех подробностях и без колебаний скажу – эти подробности мне понравились. Очень понравились!
Уже когда стоял в дверях, снова подумал, а может, не надо туда идти? Ясное дело, что без потасовки не обойдется. И зачем мне это нужно? Все равно сейчас уезжаем.
Чуть не повернул назад, и только мысль о том, что не люблю бросать незаконченные дела, а самое главное, что нужно обязательно наказывать Зло, снова развернула меня к двери и отправила в новую «задницу», встретившуюся на моем пути.
Даже странно – почему это все мои проблемы от женщин? Та же самая Нюся – не встретилась бы мне в кафе, и не собирался бы я за нее мстить! И вот сейчас – Надя. Какой-то придурок подбил ей глаз – я что, обязан его убить? Может, и обязан. Он МОЮ женщину обидел! Мою!
У меня вдруг заныло внутри, как от предвкушения оргазма. Да, знаю, это нехорошо, но с некоторых пор мне нравится насилие. Я получаю от этого удовольствие сродни оргазму! Может, потому я так рвусь наказать этого скота? И тут еще надо разобраться – я получаю удовольствие, потому что просто бью человека или от того, что я бью плохого человека? То есть наслаждаюсь наказанием Зла или я чертов маньяк, которому только дай кого-нибудь побить? Надеюсь, первое. Иначе… иначе все очень плохо.
Занятый этими мыслями, я дошел до деревянной двери, украшенной свисающими с нее дерматиновыми лохмотьями обивки, и сильно постучал в нее кулаком, надеясь, что сквозь грохот «хэппи нейшен» меня все-таки услышат. Никакого эффекта. Постучал еще. И еще. А затем начал бить ногой, повернувшись спиной к двери, ну не носком же ботинка долбить? Ботинки у меня хорошие, прибарахлился. Даже слишком хорошие – итальянские!
Кстати сказать, никогда не понимал, как так получается, что из одной и той же кожи можно сделать такие ботинки, которые напрочь уничтожат тебе ноги, или ботинки, которых ты даже не замечаешь, влезая в них будто в старые, мягкие перчатки. Ну как так?! Почему итальянцы могут сделать такую обувь, а мы – нет?! Лучшее в мире оружие – у нас. А ботинки, как и автомобили… м-да. Больная тема! И думать над ней, когда ты долбишь ногой в дверь негодяя, кажется совершенно глупым делом. Вот только жалко обивать классные ботинки о мерзкую дверь. Впрочем, как и кулаки. Опера ноги кормят, так что хорошая обувь для него не роскошь, а… ну да, средство передвижения! Хе-хе… именно так.
Опять забыл – я же теперь не опер. Я гражданское лицо! Я теперь занимаюсь «народным хозяйством», как мне и грозилось любимое начальство. И очень неплохо занимаюсь. Выгодно. Что вы там пели про это самое страшное «народное хозяйство»? Сказочники!
– Эй! Ты чо, в натуре, ох…л?! Ты чего тут долбишь?
За своими мыслями я и не заметил, как музыка стихла, а дверь открылась. Услужливая память тут же вытащила воспоминание о том, как грохот от моих ударов разносился по всему подъезду. Шибко громкий – грохот!
Да, это был он, тот самый, с отекшим, крупным лицом. И воняло от него мерзко. И от лица, и от всего мужика. Пот, перегар, а еще – запах анаши. Я этот запах чую, как кот валерьянку. Уж очень приметный запах – будто во дворе жгут траву. Даже приятный запах, но… наркота.
Марихуана, она же анаша, на самом деле не так уж и вредна. Не вреднее алкоголя. Но только если употреблять ее не часто, а изредка, как и рюмку за праздничным столом. Но вот какая штука, анаша, если употреблять ее каждый день, помногу, постоянно – перестает штырить. И хочется продолжения банкета. Хочется таких же, уже испытанных ощущений. Но анаша уже этого не дает. И на свет появляется «герыч». А вот это полная задница. От героина нельзя излечиться. Организм не отторгает его, включает в обменную систему, и через довольно короткое время человек уже не может без него существовать. Он попросту умирает, если ему вовремя не дать наркоты. Если же постепенно вывести наркомана из употребления героина, то он в любом случае когда-нибудь да сорвется. Потому что, во-первых, организм все равно требует и требует этой отравы, а во-вторых, наркоман не может выскочить из круга своего общения. Не может и не хочет обрывать все связи – друзья, приятели, все те, с кем он загонял в свои вены смертельно опасную отраву. И они все равно затянут его в свой круг. И все пойдет по новой. Наркомана можно вылечить одним способом – убить!
Мужик протянул руку, видимо, чтобы толкнуть меня в грудь, и я мгновенно схватил его за пальцы, вывернул их вверх, на излом, и через секунду хозяин квартиры бежал впереди меня в полусогнутом состоянии, мордой в пол, матерясь, завывая и хрипя от боли. Я знал, каково это, вот так, с вывернутыми пальцами. Если бы я закончил прием, пальцы были бы сломаны, а моя нога погрузилась бы негодяю в солнечное сплетение.
Однако сегодня я не собирался убивать. Наказать – да. Но убивать… это надо заслужить.
Дым. Над столом, заваленным остатками какой-то жратвы, заставленным пустыми и наполовину полными бутылками, висит что-то вроде смога, образованного из табачного дыма и дыма анаши. За столом – четверо мужчин. Двое – молодые парни лет по двадцать, типичные гопники, «быковатые», с налитыми кровью и алкоголем глазами. Смесь «алкоголь плюс анаша» – убойная штука. Выносит мозги просто-таки на раз, при этом не лишая способности к движению. Что эти два бугая и собрались мне доказать в ближайшее время.
Двое других – постарше, лет под сорок, с синими, татуированными фалангами пальцев. «Сидельцы», это уж без всякого сомнения. Похоже, что недавно «откинулись», вот и отмечают этот замечательный факт, сидя в уютной компании.
Колонки, исторгавшие пять минут назад фонтан низкопробной попсы (а разве есть высокопробная попса?), были и в самом деле могучие: огромные, видимо, концертные, они были размером с холодильник и весили, вероятно, столько же, сколько самый большой холодильник, если не больше. Провод тянулся к двухкассетнику, стоявшему на деревянном, древнем табурете, видавшем, вероятно, еще и портреты Сталина, любовно развешиваемые на стенах.
– Это что за нах?! – молодые парни привстали, а те, что постарше, с любопытством людей, радующихся любому новому событию, воззрились на меня со своих стульев. – Ты чо на Димона наехал, козел?! Отпусти, ты, пи…р!
Я отпустил Димона, толкнув его в угол, потом шагнул к тому, что так опрометчиво причислил меня к сексуальным меньшинствам, и резким, хлестким ударом, без всяких изысков и приемов расквасил ему нос. Просто расплющил, да так, что собирать этот выступ на черепе придется только с помощью хирурга.
А нечего приписывать мне то, что я никогда не делал и никогда не сделаю!
– Метлу привязывать надо, – спокойно сказал я, глядя, как по лицу находящегося в полуобмороке парня катятся струйки крови. – Скажи спасибо, что не убил.
А потом посмотрел на всю остальную компанию и так же спокойно бросил:
– Приветствую компанию.
– И тебе привет, гость незваный! – нараспев затянул один из «синих». – И зачем пожаловал в нашу хату? И кем будешь, такой резкий?
– Подруга моя тут живет, – я кивнул головой на стену. – Ей мешает громкая музыка. И мне мешает. Я прошу вас больше так громко не включать. Димон, ты слышал?
– Да я, в натуре, тебя попишу! – Димон схватился за здоровенный нож, больше похожий на тесак, лежавший на краю стола, бросился ко мне с явным намерением оросить этот самый клинок моей драгоценной кровью. Но двигался он так медленно, так скучно, так банально, что мне стало немного смешно. Ну разве сравнится этот увалень с Сазоновым?! Вот тот ножом работает быстро, как змея в броске, как скорпион жалом! Тебе ли пробовать запороть этим свинорезом меня, меня, ставшего практически равным великому убийце!
Опять – без изысков. На одной скорости. Перехватил за лезвие, легко вывернул из руки и встречным ударом сломал нос. Сегодня день носов! Это как «день жестянщика».
– Ну вот сами представьте, парни, вы приходите к девушке, у вас с ней, понимаете ли, все в порядке. И тут какой-то мудак включает эту хрень! От которой все аж падает. Вам понравится?
Мужики переглянулись, но по их непроницаемым лицам я не понял, как они отнеслись к моей речи и к тому, как я уложил двух их собутыльников.
– Да ты кто, пацанчик?! Обзовись! – потребовал один из «синих», тот, что сидел ближе ко мне, и я почувствовал всей кожей его недобрый, колючий взгляд. Теперь было ясно, как они ко мне относятся. Совершенно ясно.
– Самурай, – вдруг ответил я, не задумываясь, потому что это была правда. Я уже не Андрей Каргин – участковый, затем опер. Теперь я – Самурай. Плохо это или хорошо – время покажет.
– Не слыхал, – пожал плечами «синий» и, встав с места, задумчиво вытащил из нагрудного кармана финку с наборной рукоятью, явно – зоновское произведение.
– Ты вот что, пацанчик… ты пришел в чужую хату, избил людей, лезешь в чужой монастырь со своим уставом. Придется ответить! Серый, давай!
Синие были на удивление ловкими парнями. На полусогнутых ногах они начали двигаться в мою сторону, охватывая меня с двух сторон. У каждого в руке – обоюдоострая финка, которой они явно очень неплохо умели работать. По центру, чуть левее, возник пока еще здоровый гопник, держа в руке пружинную дубинку, которой запросто можно проломить череп или рассечь кожу до мяса. И не надо забывать про двух покалеченных типусов – они хоть пока и не вполне работоспособны, но в любой момент могут осознать важность момента и попытаться помочь своим корешам. Ну и как при этом сохранить жизнь и здоровье и не убить негодяев?
Хруст! Рука парня с дубинкой повисла, сломанная в локте. Резкий удар в кадык, хрип, судороги – перестает дышать. С расплющенной трахеей не подышишь. И не покричишь. Зачем мне шум, крик? С этим – все!
Синий, что меня допрашивал, метнулся ко мне, в его руке рыбкой серебристой блеснул нож. Короткий тычок – целил в печень. Мгновение, нож у меня в руке, взмах! И нападавший схватился за горло, а между пальцами у него бьют красные струйки.
Второй замер в нерешительности, вроде как соображая, стоит ли нападать или нет? Главный-то уже явно готов! Отправился в страну вечной охоты!
Но я не дал ему подумать. Финка вылетела из руки, и через мгновение в глазнице противника вырос экзотический полосатый цветок. Точное попадание! Сазонов был бы доволен. Наверное.
– Эй, в натуре, я не знал, что ты Самурай! – Хозяин квартиры отползает в угол, упираясь пятками и сидя на заду, а из свернутого на бок носа вздуваются кровавые пузыри. – Ты бы сразу сказал! Я бы понял! Я никому не скажу! Не убивай!
– Поздно!
Я нагнулся над Димоном, схватил его за голову и рывком, с выкручиванием потянул вверх. Хруст, и голова повисла на грудь.
Последнего живого я добил финкой второго синего, убитого через глаз. Он так и сидел на полу, бессмысленно размазывая по лицу кровь, и, когда финка вошла ему в затылок, даже и не вскрикнул.
Минут пять я потратил на то, чтобы вспомнить, чего касался в этой комнате. На всякий случай все протер, хотя и не собирался оставлять так, как оно есть. Следы надо стирать радикально, так, чтобы никто ничего не унюхал и никаких отпечатков не осталось вообще. Так что – только огонь. Но прежде разместил трупы в те позы, в которых они оказались якобы после того, как начали драку и друг друга поубивали. Создал, можно сказать, композицию. Когда обугленные трупы найдут, уже трудно будет определить точно, кто и как их убивал. Вот только пожар никаким боком не укладывается в стройную теорию массового самоубийства. Однако, зная нашу правоохранительную систему, я прекрасно представлял, как это все будет. Для оперов гораздо легче не лезть в глухие дебри, а списать этот прискорбный случай как пример антиобщественного поведения особо неприятных типов, злоупотреблявших на свою беду дешевым алкоголем, вроде лимонной водки, производимой на центральном рынке из спирта «Роял» и лимонной эссенции. Напились, подрались, да и поубивали друг друга – на радость обчеству и, в частности, всем их соседям. Меньше зла в мир принесут, подонки!
Собрал все горючее, что нашел: какие-то советские книги, порнушные журналы, плакаты голых девок с неестественно торчащими протезными сиськами, старые газеты – все пошло в дело. Главное, как следует распушить, а сверху еще и побрызгать поганой паленой водкой. Она очень неплохо горит, если разжечь как следует.
Спички нашлись на кухне. Заодно прошелся по комнатам и как следует осмотрел квартиру – на предмет семьи и детей. Нет, у Димона не было семьи. По крайней мере – сейчас. Вообще не было. Иначе я бы заметил следы воздействия женской воли. Или хотя бы следы жизнедеятельности женского пола в виде белья и женских шампуней.
Впрочем, что я знаю о тех женщинах, что тут могли обитать? Может, они не любят женские шампуни! Хм… эдак можно и еще до чего договориться. До голубизны, к примеру.
В любом случае мысли о сущем не помешали мне работать быстро и эффективно – куча тряпья, драной бумаги, деревянных стульев и столов водрузилась посреди комнаты, выглядя как баррикада на улицах Парижа времен революции.
Нашел и с десяток бутылок сивухи, самого что ни на есть натурального самогона. Попробовал на язык (Бы-р-р-р! Чуть не вытошнило!) – неплохо, крепость градусов пятьдесят, не меньше! И как вишенка на торте – в стеклянной старинной керосиновой лампе – добрые пол-литра пахучего, славного керосина! Замечательно. Просто великолепно!
Полил кучу самогоном и едва не задохнулся от сивушного духа. Затошнило. Чертов Сазонов! Ему бы наркологом работать, или экстрасенсом, лечащим от алкоголизма! На золоте бы ел! Весь в бриллиантовых перстнях ходил! Сделать так, чтобы алкоголик не то что перестал пить, чтобы его еще мутило от запаха алкоголя, – этого может добиться только колдун! Настоящий колдун!
Хм… что-то меня в мистику ударило. Хватит. За дело!
Полил поверх самогона керосином, чиркнул спичкой – поехали, как сказал Гагарин! Пламя занялось бодро, тут же задымили книги, выпуская черный дым от сгорающих обложек. Святотатство, да! Но Мухину-Петринскую плюс сочинения Ленина (было подложено под ножку дивана) – можно пожечь. Вот Жюля Верна было бы жалко. Или Кира Булычева. А эти – пусть горят.
Ручку двери обтер, все места на двери, которых мог коснуться, – тоже. И снаружи. Кто знает, вдруг тут пожарные пошустрее наших, с другого конца города. Успеют потушить, а когда начнется расследование, тут и всплывут отпечатки пальцев. Да, огонь, тепло, копоть – скорее всего, ничего не останется, но есть такая вещь, как закон подлости. Ты не ожидаешь, вернее, чего опасаешься, то и случается. Я не знаю, кто так шутит – бог или черти, но факт есть факт. И я не собираюсь оставлять дело на волю случая. Все-таки я мент… бывший мент и знаю, как такое бывает. Пусть дураки сидят по зонам, а я не собираюсь. Ментовская зона в Нижнем Тагиле ничуть не лучше обычной уголовной зоны. Там тоже совсем даже не хорошо.
Дверь защелкнулась на английский замок (ура!), и теперь возникла классическая ситуация для детективного романа – за закрытой дверью куча трупов. Кстати, можно было бы и не поджигать, но… то ли у меня уже выработался некий «преступный почерк», то ли привычка к перестраховке, но я сделал так, как сделал. И об этом ничуть не жалею. Пусть горят в аду.
Надя, похоже, ждала у двери – только лишь я позвонил, тут же выскочила и первым делом осмотрела меня с ног до головы, будто ожидала, что выйду я без рук, без ног, вернее, выползу, раз уж конечностей не будет. Но все было цело, и она облегченно вздохнула:
– Ты с ним поговорил? Он драться не лез?
И я честно ответил, что драться сосед не лез. И был совершенно правдив – ведь он не драться лез, он лез меня убивать. «Драться», по моим понятиям, – это когда два субъекта тузят друг друга, заливаясь юшкой из разбитых носов и громко пыхтя. А когда один из «собеседников» идет на тебя с кухонным ножом, – это совсем не драка. Уверен.
– Готова? Быстро поехали, а то мне некогда! Нам еще через весь город пилить!
Надя заторопилась, вытащила из комнаты здоровенную сумку вроде тех, с которыми ездят несчастные челноки, добывающие пропитание в дальних странах, – бывшие инженеры и учителя. Девушка умудрилась набить ее так, что сумка была похожа на здоровенный полосатый шар. И что она могла туда впихнуть?! Ведь надо-то было пару платьев на первое время, трусики-маечки и больше ничего! Ох уж эти женщины…
Я подхватил сумку, которую Надя тащила перекосившись, страдальчески закусив губу, и пошел вперед, таща девушку за руку, как паровоз тащит состав. Сумка и правда оказалась довольно-таки тяжелой, удивительно тяжелой! Но разбираться в том, чего она туда насовала, я не стал. Не до того. Валить отсюда надо!
Машину я оставил на стоянке в квартале от дома – еще в прошлый раз заметил это средоточие автомобилей и бравой охраны в лице толстой тетки и ее пухлого сына с добрым лицом настоящего дауна. Оставлять автомобиль на улице, в криминальном районе, было бы верхом глупости. А здесь хоть какая-то гарантия, что машину не разуют или вообще не отправят в те места, где растут мандарины и мужчины любят носить длинные-предлинные бороды.
Сумку – на заднее сиденье, запрыгиваем в машину и под удивленными взглядами сторожей – на волю, в пампасы! Чего удивляются? Да как не удивиться – заплатил за сутки, а сваливает сейчас! И деньги назад не требует, не скандалит! Плохо. Запомнят. Странные поступки всегда хорошо запоминаются.
Впрочем, а что запомнят? Ну, приходил я к своей девушке, и что? «Не убивал ли ты пятерых отморозков?» Нет, не убивал. И попробуйте доказать обратное.
И опять же, кто будет искать? Кому это нужно?! Пятеро уголовников вместе бухали, потом перерезали друг другу глотки, а упавшая сигарета зажгла барахло! В притоне много всякого ветхого барахла, оно хорошо горит. И, кстати, могут даже и не определить имен погибших на пожаре, это зависит от пожарных, быстро приедут, так, может, что-то останется и на отпечатки.
Когда проезжали мимо дома, из окон квартиры Димона уже активно валил дым, и на улице начала собираться толпа. Люди показывали пальцами на окна, за которыми металось пламя, и обсуждали случившееся с таким видом, будто это был не пожар, а нечто красивое – салют или северное сияние.
Не раз замечал – случись какая-то беда с соседом или просто прохожим – машиной собьет или сам за рулем разобьется, тут же собирается толпа народа и жадно смотрит на труп, на искалеченное тело, пыхтя и едва не кончая от сексуального возбуждения. Почему людям так нравится смотреть на страдания ближних? Я считаю, тем самым люди пытаются себе доказать, что жизнь их не такая тусклая, жалкая и бесперспективная. Что есть люди, которым повезло гораздо меньше, чем им. И на фоне этих несчастных они успешные, богатые и счастливые. Богатые пусть и не деньгами, а хотя бы тем обстоятельством, что у них есть жизнь, а у этого неудачника ее уже и нет. Стервятники!
Минут двадцать мы ехали молча, потом Надя вдруг посмотрела на меня и тихо, вполголоса, спросила:
– Ты их убил?
Я даже закашлялся и едва не нажал на тормоз, так это было неожиданно. И что ответить?
– Кого?
– Димона и его друзей. Ты их убил?
– Нет, – я соврал без всякого раскаяния. Не хочешь слышать ложь – не спрашивай об очевидном.
– Ты их убил… – Надя вздохнула и замолчала, глядя в пространство. А меня вдруг охватил прилив… нет, не злости – досады!
– А если и убил, так что?
– Да ничего… – Надя снова вздохнула и выставила руку из открытого окна машины, ловя встречный ветер. – Значит, ты плохой парень. И почему это меня всегда тянет к плохим парням? Вот нет бы влюбиться в какого-нибудь скрипача! Или учителя!
– Учителя труда? Они запойные! – ухмыльнулся я.
– Нет, запойного не надо. Наелась!
Мы замолчали, и я вдруг подумал о том, что поступаю с ней нехорошо. Приручаю, а потом что? Что с ней будет? К примеру, привез я ее в свою квартиру. Живет она на иждивении, как подруга… как жена. А меня – бах! Ба-бах! И все. Дальше что она будет делать? Квартира отойдет государству, а ее выселят. И пойдет она в свою квартиру, вернется к тому, с чего со мной начала.
Ну да, можно дать ей денег. Только вот с души воротит – дам денег, а ее за них убьют. Защиты-то никакой! Или сойдется с каким-нибудь прощелыгой, он ее выдоит да и бросит. И снова окажется у разбитого корыта. Я же ведь Самурай! Я иду к смерти! И не боюсь ее! Но только при чем тут Надя? А что, если…
– Слушай, у тебя какое образование? Ты вообще чем можешь заниматься, если только не продавщицей работать?
– Ты думаешь, я необразованная дура? – улыбнулась Надя. – Вообще-то я по образованию экономист. Наш «Эконом» заканчивала. Могу и бухгалтером работать! Только вот работы-то и нет. Ты же знаешь, что делается. Бухгалтеров, экономистов – как собак нерезаных. А мест для них – раз-два и обчелся. Тем более что стажа-то у меня нет! А без стажа вообще нигде я не нужна, даже в каком-нибудь кооперативе. Хотя сейчас уже «ООО» всякие и акционерные общества. В общем, нет для меня работы!
– Есть, – сказал я задумчиво и на перекрестке, вместо того чтобы поехать прямо, свернул направо. – Хочешь, устрою работать бухгалтером? Будешь получать очень хорошую зарплату. Гораздо большую, чем продавщица. Но должен предупредить – работа хлопотная, серьезная и можно даже сказать… опасная. Пойдешь?
– Ты хочешь взять меня в свой ЧОП? – Надя удивленно подняла брови. – Андрюш, я не справлюсь. Честно. Я бы пошла, но обманывать тебя… я же ничего не знаю о ЧОПах, об их бухгалтерии, я напортачу тебе, ты расстроишься. Нет, Андрюш, не смогу. Ты не беспокойся, я сидеть у тебя на шее не буду! Я найду работу! Я вот обзванивала, пока тебя ждала. Требуется продавщица в магазин одежды на проспекте. Там надо внешность и английский язык.
– Да на кой английский-то?! В нашем городишке?! Они что, идиоты?! Ну с внешностью понятно, но английский?! Приедет лорд, и ты будешь ему впаривать турецкую рубаху с английским лейблом?! О господи, мир катится в пропасть! Идиоты правят миром, тебе не кажется?
– Я даже в этом уверена, – Надя вздохнула и посмурнела, а я посмотрел на нее и усмехнулся:
– Ты не одна будешь. Ты попадешь в руки финансового гения, моего заместителя по финансовой части. Есть такой – Лев Семенович Шварценфельд. Аферист и антисемит.
– Кто? – не поверила Надя. – С такой фамилией – и антисемит! Шутишь?
– Ничего подобного. Он считает евреев виновными во всех преступлениях в мире. При этом выглядит как самый настоящий еврей и фамилию носит соответственную. Говорит, что он немец. Ты только когда увидишь его – не смейся, ладно? Он хороший мужик, вот только такие у него тараканы в голове. У всех свои тараканы, правда же? Так что… Вот у тебя какие тараканы?
– Я даже не знаю. Влюбляться в плохих парней, наверное, но это ты уже знаешь. – Надя улыбнулась. – Ну что еще… хочу ругаться матом во время секса. Мне так стыдно! Меня это возбуждает… я, наверное, кажусь тебе такой грязной девкой! Но ничего не могу с собой поделать! Не могу, и все тут! Патология…
– Не самая худшая патология, если честно, – я вспомнил Янека, который наслаждался, когда бил злодеев, и вздохнул. Да и сам я в этом отношении не ангел. Такой же, только вслух об этом не говорю. Нравится мне, да. И раньше такого не было! И в сексе я всегда был нежным, ласковым… а теперь вот…
Кстати, наверное, в Надьке есть черты мазохистки. Влюбляется в сильных, плохих парней, в сексе любит то, что не любит большинство женщин, – грубость, жесткость, и когда ее обзывают – тоже любит. Сама сказала, краснея и щурясь. Ну да… и я ее пообзывал. Так… слегка. Максимум: «Грязная шлюшка! Плохая девчонка!» Ну и так далее. Ох, и заводит ее! Кстати, а что там насчет «влюбляюсь в плохих парней», она что, такая любвеобильная? Может, и правда шлюшка? Хотя та продавщица говорила, что Витька взял ее в жены девственницей. А может, при нем изменяла? Честно сказать… мне все равно, кто и как изменяет. И кому. Но только не моя женщина. Ну, собственник я, что поделаешь! Не хочу ни с кем делить!
Хм… кстати, как же внешность обманчива! В сравнении с Танькой Надя просто нежный цветок! А в постели – сущая тигрица. Не думал, не ожидал.
– А ты часто влюблялась в плохих парней? – голос мой был спокоен, я очень постарался, чтобы он не дрогнул.
– Ревнуешь? – Надя посмотрела на меня и помотала головой. – В двух. В Витьку и в тебя. И Витьке я не изменяла, хотя и сволочь он был. И вообще у меня только двое мужчин было за всю жизнь, если не считать Ваську Ефремова из девятого «А». Но мы с ним только целовались. Он сильный был… драчун. Вечно дрался! А потом его посадили.
– И слава богу! – с чувством сказал я. – Иначе бы ты за него замуж вышла!
– Точно! – Надя хихикнула, посерьезнела. – Ты не беспокойся. Я тебя не предам. Что бы ты ни сделал. Я знаю, ты хороший! Ты не такой, как Витька! И я все для тебя сделаю, все!
– Почему? Почему все для меня сделаешь? Мы ведь почти не знаем друг друга! А может, я маньяк! Убийца! Людей режу просто-таки пачками! И ты все сделаешь? А если я скажу – вот тебе нож, иди, зарежь! Ты и это сделаешь?
– Смотря кого, – Надя сжала губы так, что они превратились в тонкие полоски. – Если ради того, чтобы спасти тебя, зарежу! Убью! А что касается того, что мы друг друга мало знаем, – достаточно знаем. И даже такое, о чем никому не расскажешь!
Она снова захихикала и покраснела:
– Ну вот такая я! Да! Прими такой, какая я есть! Ненормальная!
– А есть ли сейчас нормальные… – задумчиво протянул я, нажал на тормоз. – Приехали. Пойдем знакомиться с твоим рабочим местом и с твоим начальником. Пока – начальником. И вот что, Надя… он хороший человек. И как я тебе уже сказал, гениальный финансист. НО! Надя, там большие деньги. И у человека, который касается таких денег, возникает очень большой соблазн. Какой? Ты понимаешь – какой. И мне нужно, чтобы ты вошла в курс дела как можно быстрее. Само собой, у нас имеется двойная бухгалтерия. Идиотом надо быть, чтобы платить все без исключения налоги. И ты должна быть в курсе всего. Я тебе доверяю. Но если ты меня хоть один раз обманешь, мы с тобой расстанемся. Ты понимаешь?
– Понимаю… – Надя так нахмурилась, что я побоялся – заплачет. Потому добавил как можно мягче: – Я должен был это сказать, Наденька. Я хочу, чтобы ты была моим человеком со стороны в этой структуре. На тебя у меня большие планы (глаза Нади подозрительно блеснули). Знаешь, что мы сейчас делаем? Я тебе скажу. Мы берем под охрану все фирмы, до которых можем дотянуться. А что это значит?
– А как же «крыши»? – Надя удивленно подняла брови. – Они не против, чтобы вы охраняли?
– В том и дело. Мы их просто убираем, прогоняем. Очищаем город. Ты все равно это узнаешь, потому я должен был сказать. И грядет война. Потому я тебе и сказал, что это может быть опасно. Но интересно! И денежно. Даже если со мной что-то случится, ты останешься при деньгах. Ну что, пойдем?
– Ох… что-то ты меня напугал! – Надя застыла на сиденье машины, съежившись, потирая лоб запястьем. – Даже голова закружилась!
– Это от слишком интенсивного секса! – ухмыльнулся я. – Давай, решай! Не можешь, я не настаиваю. Обойдусь. Решаешь – пойдем, дело делать будем. Времени на раздумья нет.
– Ну, что же… пошли! – Надя решительно потянула за ручку открывания двери. – Погибать, так вместе! Научишь меня стрелять?
– Научу, – усмехнулся я и подумал о том, что действительно надо подобрать ей ствол. И разрешение выправить. А что, бухгалтер, который перевозит большие суммы, имеет право на ношение оружия. Для охраны кассы. Есть такой закон, о котором не все знают, а если знают, то не все могут получить нарезные огнестрелы. Закон, как всегда, не для всех. Деньги рулят.
Я дождался его в подъезде, зная, в котором часу он приходит. А приходит он поздно, когда на улице уже темно, и одинокий фонарь, стоящий возле винного магазина, именуемого в народе «Полосатый», ничего не дает одинокому прохожему, кроме страха и неуверенности в себе. Ведь в освещенном круге безопасно, а за ним, в темноте, – царство упырей и нежити. Но этот сам был упырем, и бояться ему ни к чему. Если только других упырей. Конкуренция за право напиться человеческой крови у этих тварей просто-таки зашкаливает. В переносном смысле «напиться крови» – это уж само собой. Внешне многие из упырей вполне приличные, даже симпатичные люди, по лицам которых никак нельзя определить, кто они и чем занимаются.
А занимался этот подлец плохими делами. На самом деле – плохими. Так что было его за что казнить. Не только за то, что он убил мою жизнь. Мою жену, мою дочку. Походя, растоптал колесами американского легкового фургона.
И даже не остановился, чтобы посмотреть на дело своих рук. Потом он сказал, что не заметил, что спешил, а они сами выскочили ему под колеса.
И защищал его хороший, известный адвокат – жирный клоп, который за деньги оправдает любое преступление, «отмажет» от тюрьмы почти любого. Время такое. Сейчас за деньги можно все что угодно! Вон один правительственный чиновник – наворовал миллиарды! Взятки брал немерено! Все думали, что пойдет на нары, раз им занялись. Ан нет! Девять лет условно! Это ли не издевательство над правосудием?! Условно! Девять! Лет!
Твари. Настоящие твари! Нелюди.
Я никого не стал брать с собой. Один. Это только мое дело, касающееся меня и моей семьи.
Я бы мог убить его легко, без каких-то там изысков. Просто свернуть шею, воткнуть нож, перерезать глотку или же применить еще десяток способов убийства, которые я знал в совершенстве, и, не задумываясь, осуществил бы в деле. Но это было слишком для него легко. И просто. Он должен был умереть, видя перед собой мое лицо. Зная, за что умирает. И умирать он должен трудно и долго. А потому альтернативы не было. Только захват, только вывозить за город.
И когда он переступил порог подъезда, я встретил его ударом в солнечное сплетение, коротко, сильно и точно. Коронный удар, натренировался!
Мужчина обмяк, а я поймал его, не дав упасть, пошарил по карманам, нашел ключи от автомобиля. Он так и ездил на том самом фургоне, который убил моих близких, «Джи-Эм-Си Савана», здоровенный такой сарай. Очень удобная машина для того, чтобы посадить туда десяток боевиков и отвезти их куда надо с максимальнейшим комфортом.
Черный фургон, наглухо тонированный со всех сторон, принадлежал одной из крупнейших группировок центровых, одним из бригадиров которых и являлся некий Штыров Алексей, в миру, само собой, прозываемый просто и со вкусом: Штырь. Под началом у него были десять отморозков, которые в тот раз ехали на стрелку и, торопясь не опоздать (кто опоздал, тот и виноват!), походя растоптали мою жизнь.
Перекинув через плечо стокилограммового мужика, я пошел к его машине. Сюда я приехал на такси – вышел за три квартала от места, возле технического института, и дошел пешком, проверяясь и страхуясь от слежки. Но слежки никакой не было. За меня еще как следует не взялись. Но когда-нибудь возьмутся, и, скорее всего, скоро. Потому расслабляться не надо.
Сам удивился – насколько легко я поднял здоровяка. Не сказать, что я был отягощен огромными мышцами. Скорее наоборот – из-за ускоренного обмена веществ жира и крупных мышц у меня не было. Кости, жилы и тонкие, твердые, как стальные, мышцы. Мумия, да и только! Впрочем, внешность меня никогда особо не беспокоила. Как выгляжу, так выгляжу. Плевать! В общем, тощий я и жилистый. Но поднял негодяя как мешок с картошкой! Мутант, ага.
Загрузил «груз» внутрь фургона, связал ему руки и ноги изолентой, которую заранее взял с собой. Не порвет, кишка тонка. Такие быки вроде бы и здоровые, мясистые, но на самом деле рыхлые. Давно не занимаются спортом, пьют, курят – в общем, полный комплект нездорового образа жизни и его последствий.
Завел машину и осторожно, следя, чтобы ни во что не врезаться, повел ее прочь со двора. Я никогда не водил иномарки с автоматической коробкой передач, тем более такие огромные сараи, но оказалось – это очень легко. Мощный двигатель рокотал без малейшего напряга, передвигая тело машины в пространстве, тормоз откликался на малейшее прикосновение ноги – отличная тачка! Купил бы себе такую, если бы не была так заметна. «Понты колотить» – это для бандитов. Я же – диверсант, антибандит. Мне нужно что-то быстрое, шустрое, но маленькое и как можно понезаметнее, эдакую мышку, серую и неприметную.
Ехать до подъема в гору недалеко, так что я не боялся, что остановят гайцы и проверят документы. Хотя и этого не боялся. Пачка денег в кармане (и зеленых в том числе!) подбадривала, с деньгами можно проехать по всей России и без документов. Все зависит от цены вопроса. А теперь у любого вопроса есть цена, в этом я был совершенно уверен. Вот только если бы остановили, я мог засветиться. И это было бы хуже всего.
Любимая Молочная Поляна. Никто меня не остановил, никто не преследовал, намереваясь узнать, куда же я повез отморозка.
Кстати сказать, такие машины гайцы не очень-то рвутся останавливать. Тем более такие известные. Себе дороже. Можешь бабла огрести, а можешь и пулю в лоб. Мало ли лохов по дорогам? Лох – вот это настоящая добыча, жирная, вкусная, приятно попискивающая при поедании. А бандиты пусть себе катаются. По большому счету, они почти братья, тоже «стригут» лохов.
Нет, не буду покупать такую машину. Низковата! Еле-еле перевалил через бугорки на дороге, уходящей в глубь леса. Моя «девятка» и то повыше. Понятно, что у америкосов дороги ровные, как стол, зачем им высокие машины? Им скорость нужна! Безопасность на скорости! А чтобы безопасно при большой скорости – машина должна быть пониже. Брюхом скреб в некоторых местах, а в одном думал, вообще застряну. Низина, да еще и с грязцой. Слегка буксанул, но проехал.
Знакомое место. Тут я допрашивал гопников на предмет их преступной деятельности. Ничего, раскололись! Атмосфера хорошо влияет. Тишина, покой… как на кладбище. Отсюда и до трассы не докричишься – кусты и деревья гасят звук.
Но я не стал вытаскивать пленника. Просто влез в салон через боковую дверь, нашел выключатель, зажег плафон над головой и сел на сиденье прямо над бандитом, время от времени отгоняя комаров.
Негодяй уже очнулся, вращал глазами, мычал, пытаясь вытолкнуть изо рта кляп. Но я на совесть его затолкал, не получится. Лента не дает.
– Узнаешь меня? – голос мой был не холоден, но и не злораден. На меня вдруг навалилась усталость. Не физическая, нет, – душевная. Вот я и взял того, кто убил мою семью. И что? Никакой радости, никакого счастья от исполнения мечты. Поймал и не знаю, что с ним делать, но вот только это никак и ничего не исправит. Совсем ничего. Пустота. Бессилие и злость.
Глаза связанного замерли, он прищурился, вглядываясь в мое лицо, потом брови поползли вверх – узнал!
– Я боялся, что не узнаешь. А ты помнишь, да? Хорошо. Помнишь, как стукнули в кенгурятник тела моей жены и дочери? Как забрызгала стекло их кровь? Ты и капли этой крови не стоишь. Помнишь, как ты улыбался в суде и говорил, что они сами бросились под колеса? Ты посмел обвинить ИХ, СВЯТЫХ! Мразь! Ты мразь!
Я помолчал, глядя на застывшего пленного. На его лбу выступили крупные капли пота, и в салоне явственно завоняло несвежим телом, а еще – мочой. Похоже, что он обмочился.
Достал из ножен на предплечье узкий, тонкий нож, очень острый и удобно лежащий в руке, сунул лезвие под изоленту на голове пленника и одним движением ее перерезал. Рывком сдернул ленту на сторону (пленник замычал от боли), уцепился за кляп и выдернул его изо рта бандита. Пусть скажет. Пусть что-нибудь скажет. Зачем? Просто хочу понять, что представляет из себя эта мразь. А еще – кое-что узнать об их группировке. Они у меня в списке, так что допросить бригадира лишним не будет.
– Ты… ты… – бандит тяжело дышал и не мог вытолкнуть слова из глотки. Видимо, пересохла. – Ты что творишь?! Ты знаешь, с кем связался, ментяра? Да тебя на части порежут! Порвут!
– А кто именно? Расскажи подробнее. Кто будет рвать, как они меня найдут. Все расскажи, все, что знаешь. А если я почувствую, что ты врешь, – накажу. Итак, какое место в структуре организации ты занимаешь? Каковы твои обязанности? Начинай каяться.
Конечно, ничего он не начал, как, впрочем, я и надеялся. Но через пять минут уже подвывал, а из проколов на его ляжке сочилась кровь. А уж когда я поднес нож к его левому глазу, запел соловьем, выдавая на-гора все, что мне было нужно. Сазонов научил меня, как вести допрос в полевых условиях. Это очень грязно и очень больно, но… эффективно. И я это делал. Без малейших угрызений совести и душевных волнений. Я получал от этого двойное удовольствие: и нужная информация, и наказание моего врага.
А в конце я взялся за его руку, и… погрузился в чужие воспоминания. Мне нужно было проверить – врет он или нет. Грех не воспользоваться своим странным умением!
Проверил. Не врал. Но лучше бы я не проверял. Все-таки правильно Сазонов и иже с ним задумались о том, что надо вычистить эту мразь. Выжечь каленым железом. То, что я увидел, меня не напугало, нет – глубоко озаботило. Я видел, что творят негодяи, а если не видел – знал, что они делают. И хуже всего – это сращение с властью. Бандиты становились властью. И если этого не пресечь – страну разорвут на лоскуты.
С одной стороны, «новые демократы», с другой – бандиты. Но все думают только о власти, о деньгах и ни разу – о стране. Главное для них – как можно больше хапнуть, утащить в свою берлогу, а потом как следует пожить. И какими средствами это будет достигнуто – им совершенно наплевать. Никаких ограничений! Никаких угрызений совести! Стадо баранов, и они – пастухи. Впрочем, как это всегда и было. Увы.
Затыкать рот не стал. Вышел, закрыл дверь, бросив ключи от машины на грудь пленнику. Он было успокоился, вероятно, решил, что все закончено. Но я не закончил.
Обошел машину, посмотрел на крышку бензобака – нет, туда не долезть. Это тебе не «жигули»! У иномарок извилистые, длинные горловины, так просто бензин не откачаешь. Да в принципе и не нужно откачивать – зачем? Подлез под корму «сарая», нашел бензобак, укрепленный под днищем. Как и ожидалось – пластмассовый. Взмах рукой, удар! Из дырки тонкой струйкой полился остро пахнущий бензин.
Отошел в сторону, нашел хороший сухой сук – в свете ходовых огней, довольно-таки ярких, белых, ходить по поляне и в лесу поблизости было вполне комфортно. Сук сунул под струю горючего, отошел в сторону, щелкнул зажигалкой, которую взял у бандита. Импровизированный факел ухнул и вспыхнул – ярко, очень ярко! Даже глаза на секунду потеряли способность видеть. Учтя опыт, отошел как можно дальше, но так, чтобы добросить, и с силой метнул горящий сук под машину.
Ба-бах! Жахнуло так, что я и не ожидал! Будто огромный великан втянул воздух толстогубым ртом, да так, что ветер понесся к центру пожара, жаждая раздуть огонь попышнее! А потом выдохнул!
Пламя вначале поджаривало днище проклятого, дьявольского автомобиля, выскакивая по бокам, на которых уже пузырилась черная краска. А потом взорвался бензобак, и столб пламени ввинтился в ночное небо.
Я уже этого не видел, только слышал. Я шел по лесной дороге, наслаждаясь летней теплой ночью, и дорогу мне подсвечивал очищающий огонь инквизиции, на котором освобождалась поганая душа бандита. Он верещал, сгорая заживо в очень дорогой духовке, но потом замолк – то ли потерял сознание от боли, то ли был отравлен продуктами горения. Но мне очень хотелось, чтобы он до самого конца чувствовал свою боль и боль тех, кого он убивал, пытал, унижал и мучил.
Идти довольно-таки далеко – километра четыре, но за час хорошего хода доберусь. Машину я оставил внизу, под горой, у одной из пятиэтажек, так что дошлепаю как-нибудь, ничего страшного. Можно было бы, конечно, оставить машину и в лесу, а потом на нее пересесть. Но мало ли что… заметят номера, свяжут со сгоревшим фургоном, зачем мне это? А так – кто-то напал на бригадира, может, какая-то из его жертв. Какая именно? Да мало ли их таких? Да еще и конкурентов кучи – кому-то перешел дорогу. А на меня вряд ли подумают. А если и подумают – попробуй, докажи! Я ведь не лох педальный, как-никак – мент, опер! Пусть и бывший. Да и денег теперь у меня хватает, а суд, он любит деньги. И жирные клопы-адвокаты ради денег вытащат меня из любого блудняка. Знаю, видал!
