Глава 5
Нет, а что я хотел? Моих рук дело, вот и отдуваюсь теперь! Любое хорошее дело не остается безнаказанным, это закон природы. Или не природы? Или это закон кармы?
Хм… а разве карма – не природа? Совсем запутался в своих же философских выкладках. Голова кругом идет от философии. Или потому кругом, что в нее слишком много нагадили?
И нудит, сука драная, и нудит… Ну почему проверяющий из Центра всегда должен быть таким нудным козлом? Собрал бы всех, дал напутствие: «Идите работать!» – мы бы и пошли работать! Почему все это надо сопровождать таким количеством пустых слов? «Необходимо обеспечить…», «Недостаточно проведена работа…», «Имеются явные промахи…» Так иди сам и сделай без промаха! Я вот не промахиваюсь! Р-раз! И башки нет! Сможешь так? Нет? Тогда и не нуди! Я понимаю, что тебе нужно отчитаться перед министром, сказать, что работа проведена, что ты как следует нас накачал, но… хватит, в конце-то концов! Из нас уже льется! И все места болят! Хватит, скотина!
– На этом мы пока что завершим нашу беседу. Начальник отдела, займитесь работой.
Начальство из Центра плюс наши главнюки в полном составе покинули актовый зал, оставив нас перед лицом Татаринова, который был гораздо более хмур, чем обычно, злее, чем обычно, и, что касаемо потенции руководства, активнее обычного. В общем, перед нами сидел сексуальный маньяк, а не начальник отделения, и этот маньяк точно готов доказать свою исключительную социальную опасность. Вон как таращится, так бы и разорвал всех и каждого в отдельности!
– Доигрались! – рявкнул Татаринов, не прибегая к дипломатическим ухищрениям. Но без мата. Он всегда старался без мата – если на людях. Вернее, если люди могут услышать. Опера не люди, потому не в счет.
– Я вообще-то хочу уйти на пенсию, а не быть уволенным по несоответствию с занимаемой должностью! Понимаете, олухи царя небесного?! Но если мне придется по несоответствию, то я и вас за собой утащу! В народное хозяйство! Быкам хвосты крутить!
– Товарищ полковник, а чем мы-то виноваты?! Вы же понимаете, что обеспечить то, чего они от нас требуют, невозможно!
Опять Грачев. Нет, так-то он неплохой мужик, и даже умный, но вот язык его… Ну кой ляд ты лезешь? Больше всех надо, что ли? М-да. После выступлений Грачева чувствуешь себя эдаким мудрецом, который знает, как надо жить. Ведь я-то с дурацкими заявлениями не вылез! Значит, я умный!
– Не мы же их убивали! Бандитская разборка! И что? Какая-то одна группировка жахнула другую! Нам бы убийцам этим самым памятник при жизни поставить нужно! Избавили нас от троих козлов, которые с каждым днем набирали силу! Нет больше парковских, больше нет, и слава богу!
– Я этого не слышал, Грачев! – Татаринов взревел, как пожарная сирена. – Ты чего несешь?! Убийство! Тридцать с лишним человек! С применением огнестрельного оружия! Тебе что, замминистра тут только привиделся? Ты видишь, что происходит?! Ты лучше скажи, кто их всех убил?! Что ты сделал за эти два дня?!
– Да чо я-то?! Я один, что ли, в оперативной группе по этому делу? Все работали! Все вместе! Семеныч старший, он и доложит! И Семушкин с ним!
– Игошин доложит! А вот ты доложи лично, что сделал по этому убийству за двое суток?
– Как и все – поквартирный обход, – Грачев оглянулся на хмурых соратников (на нас), уткнувшихся взглядами в пол. – Никто ничего не видел. Слышали выстрелы, но выглядывать побоялись. Вот и все! Здание – отдельно стоящее, если бы где-то в офисном центре, тогда да, кто-нибудь чего-нибудь да увидел бы. А так – никто и ничего. Да вы сами все знаете!
– Если бы я все знал – не то бы было! – Татаринов уже немного успокоился и посмотрел на своего зама. – Игошин, доложи, что сделано за последние сутки.
– Проведен поквартирный обход, задействованы доверенные лица, – монотонно загундел Игошин, явно уверенный в том, что и вопрос, и его ответ имеют лишь ритуальное значение. Положено спрашивать на планерке, что сделано, вот и спрашивают. Положено отчитаться, вот и отчитывается. Это надо пережить, и все пойдет так, как надо.
– Как мы знаем, основная версия – разборка с конкурирующей ОПГ. Это доказывает тот факт, что накануне убийства в «Урагане», точнее, в этот же день, было совершено массовое убийство возле мукомольного завода, где усматриваются признаки серийности, а именно – выстрелы из пистолета «ТТ» в голову.
– Какие, к черту, признаки серийности? – рявкнул Татаринов. – Ты чего? Выстрел в голову – уже серийность? Это когда так стало?
– Не просто выстрелы, – невозмутимо парировал Игошин, – а выстрелы в голову, и с такой точностью, что ясно – стрелял профессионал. Одна пуля – один труп. Скорее всего, пистолет принадлежал бригадиру, одному из братьев, нападавший отнял пистолет и расстрелял из него хозяина пистолета. А потом положил и еще шесть человек. Снайперская стрельба, такая же, как и в «Урагане». Там, кстати, только один успел встать с места, остальные полегли где сидели. Скорее всего, убийца вошел с двумя пистолетами «ТТ» в руках и, стреляя сразу с двух рук, расстрелял всех, находящихся в комнате.
– А почему ты отбрасываешь версию о том, что стреляли охранники? Пистолеты ведь были у них в руках? – Татаринов чуть прищурился, глядя в глаза заму. – Экспертиза показала, что из этих пистолетов и было совершено убийство. И самое главное, что охранники из них точно стреляли.
– Возможно, что они и участвовали в убийстве, но кто тогда убил их? – разумно предположил Игошин. – Кто им глотки перерезал? В мусорном контейнере найдена одежда, предположительно бывшая на убийце в момент убийства. Он ее сбросил, дошел босиком до своей автомашины и уехал. И он был не один – свидетели видели две автомашины. Само собой, номеров не видели. Мне видится это так: убийца подошел к зданию «Урагана», перерезал глотки охранникам, вошел внутрь, расстрелял всех, кто там был. Вышел, вложил пистолеты в руки мертвым охранникам, выстрелил, чтобы следы пороха остались у них на руках, вложил нож в руку третьему охраннику. И ушел. По дороге разделся, выкинул одежду в мусорный контейнер, видимо, рассчитывая на то, что ее не заметят, а если и заметят – до тех пор над ней поработают крысы, которых там… как крыс! Ну и уехал.
– А кто тогда был во второй машине? – Татаринов снова прищурил глаза, будто стараясь пронзить пространство и время.
– Да кто ж знает? Может, случайные свидетели. А может, группа обеспечения. Например, следили за «Ураганом», потом вызвали киллера, тот приехал и всех завалил.
– Да что же это за чувак такой? – Грачев фыркнул, недоверчиво помотал головой. – Один да всех? Может, их все-таки несколько было?
– Вот ты и должен это узнать, Грачев! Это я пока что могу не знать. А ты должен знать! А ты сидишь тут и ворон за окном считаешь!
– Так я бы пошел да поискал убийц! – вяло трепыхнулся Грачев. – Чего я тут сижу да получаю без вазелина! Смысл какой?
– Смысл – чтобы не забывался! Чтобы работал! Вот какой смысл! Смышленые больно стали! А раскрываемости нет! А замминистра приезжает, чтобы вас научить работать! Это как так? Подождите, еще и опергруппа из Москвы приедет! Вас учить работать!
– Ученого учить… – завел старую песню Грачев, но Татаринов тут же его прервал:
– Молчать, капитан Грачев! Шагом марш работать! Игошин, останься! И Семушкин! Остальные – согласно рабочему плану! Вперед! И с песней…
Народ, не мешкая, но и не слишком торопясь, потянулся из актового зала на выход. И я среди них – не первый, но и не последний. Где-то в серединке. Лучше не высовываться. Для такого, как я, это закон – «не высовываться».
Два дня нас всех гоняли, как стаю гончих, – поквартирные обходы, опросы, осмотры. Бросили все текущие дела, сосредоточившись только на этих двух – у мукомольного и в «Урагане». Приехала комиссия из Москвы – замминистра с присными. Наставлять нас на путь истинный. Хотя мы и так работали не покладая ног. Ну и рук тоже, но главное – ноги. Ходить по квартирам и опрашивать возможных свидетелей – отвратительное, нудное, но и достаточно эффективное дело. В этот раз не принесшее совсем никакого результата, что меня откровенно порадовало.
Честно сказать, у меня было, конечно, слабое место. У всех преступлений есть свои слабые места, но у моего – это даже не пятка, которая избежала погружения в воды Стикса, это… поболее того! Ну вот как опер будет искать тех, у кого были напряги с парковскими? Первое, с чего начнет, – пройдется по своим стукачам и даст им задание выяснить, кого крышевали парковские и с кем они так резко зарубились. А еще – с кем у них вообще были напряги. На самом деле ведь я не всех выбил. Я убрал верхушку, основных. А мелкая шелупонь теперь рассыплется по другим ОПГ и расскажет, что и как было в старой банде. Другое дело, что их точно никто не станет посвящать в дела группировки, если они не участвуют в деле. И не будут рассказывать, кого крышует ОПГ и уж тем более – сколько получает с клиента. Но ведь они могли просто случайно услышать, например, что есть некий Самурай, который претендует на крышевание некого предприятия, и что надо его поставить на место. Как сын шинкарки, к примеру, – он-то в курсе!
Кстати, зря я его оставил в живых, ох, зря! Пусть бы он поехал на стрелку! Похоже, что мне это еще аукнется… Может, завалить его, пока не сдал? Сам не знаю, почему я оставил его в живых. Может, чувствовал вину перед матерью? За то, что не смог ее уберечь? Кстати, надо бы найти ее убийцу, обязательно надо найти! Мой ведь агент она была. Нельзя оставлять убийцу безнаказанным!
Ну, ладно, пошли опера по предприятиям, выяснять, не крышевали ли их парковские. Смешно, но именно такое указание нам дали умные приезжие из Центра. Что делать? Пошли опрашивать, ага. Так нам едва не смеялись в лицо! «Вы что, какие крыши? У нас не протекает!» Идиотом надо быть, чтобы подумать, будто предприниматели так вот просто возьмут и сдадут свою «крышу».
Сдадут, а дальше что будет? Особенно зная, что некто взял да и покрошил этих самых парковских! То есть они расскажут, что их хотели крышевать парковские, хотя крышует Самурай, и потому Самурай взял и всех поубивал? Выложат это ментам? Да не смешите мои тапочки!
Кстати, я ни в одном крышованном предприятии не появлялся. Ни разу. Никто не знает меня в лицо. По крайней мере, пока не знает. Но я ведь на долгий срок и не загадываю…
А вообще, все шито белыми нитками. Если я выкручусь из этой мясни, то другую точно не переживу. Это не «мягкий» одиночный отстрел авторитетов, после которого тоже были бы неприятности, но такого шума точно не припомнится. На всю страну прославились, даже в новостях показывали. По крайней мере Татаринов так сказал, сам-то я не видел.
Я еще не успел уйти из своего кабинета, только что в сейф залез, чтобы посмотреть дело с той учительницей, как явился, точнее, прибыл Семушкин. Хотя и то и другое определение неверно: являются, как известно, только черти, а для «прибытия» Семушкин не та величина. Вот если бы он был хотя бы полковником, тогда да – прибыл. Да и то…
В общем, дверь открылась, и Семушкин тихо, тяжело ввалился в кабинет, и от его усталого, кислого лица могло бы скиснуть молоко, если бы таковое каким-то образом оказалось в этом кабинете, пропахшем табаком и еще чем-то неуловимым.
Кстати сказать, будучи некурящим, я очень негативно отношусь к курению в кабинете и не даю курить сослуживцам – только через мой труп! Но все равно курят, мерзавцы. Во время дежурства, когда никто не видит.
Завтра я сутки дежурю по отделу. Не забыть бы что-нибудь пожрать с собой взять – ночью хрен где поешь, да и не будешь же мотаться по городу, искать жратву? Все-таки на дежурстве, вдруг выезд! Нас вообще-то можно назвать «убойным» отделом, на кражи колес и постельного белья не вызывают. Хотя вообще-то я не люблю это претенциозное название, будто из дурного детектива: «убойный отдел». Ну да, нам скидывают самые тяжкие преступления, а что может быть тяжелее убийства? Но все-таки мы не только поисками убийц занимаемся. Еще и всем, что с этим связано. Наркота, оружие, вымогательство. Все понемножку и все вместе сразу.
Семушкин уселся за свой стол, молча, глядя в пространство, откинулся на спинку стула и замер, скрестив руки на груди. Я тоже молчал. О чем говорить? Захочет – сам скажет, его дело. У меня свои дела…
– Фигня какая-то! – не глядя на меня, заявил Семушкин. – Это какая-то фигня!
Я снова промолчал. Мало ли что он имеет в виду под фигней! Может, у него сегодня не встал на жену, и что теперь, я должен расспрашивать его о таком прискорбном факте?
Юра – мужик хороший, но лучше особо не лезть к нему в душу. Впрочем, как и всегда, и ко всем в ментовке. Тут ведь как – ни с кем не дружи, ни с кем не откровенничай и помни – твой товарищ вполне спокойно может стучать на тебя «соседям». Гэбэшникам то бишь. А что – запросто! Прихватят мента гэбэшники, возьмут за задницу: «Или стучишь – или на нары!» И что он выберет? Вот я что бы выбрал? К примеру, у меня жена, дочка, хорошая работа и мне делают такое вот предложение. Что я выберу?
Нет, у меня никогда не было такого выбора, хотя я бы самому дьяволу начал стучать – лишь бы жена с дочкой были живы! Плевать мне на все и на всех! Ради них – что угодно! Душу бы продал, на муки бы пошел!
– Прикинь, Татаринов хотел уходить на пенсию, теперь не уходит. И как я понял – после разговора с тобой. Что ты ему такое сказал, что он передумал?
Я промолчал. Надо тебе – спроси у Татаринова. Какого хрена у меня спрашиваешь? Я что, тебе докладываться должен?
– Слушай, Андрюх, а почему ты никогда не берешь с собой пистолет?
Вот это вопрос так вопрос! Правда – почему? Что ему ответить? И то же самое – тебе-то какое дело?
– А почему я должен его брать?
– Ну… все берут, а ты – нет. Единоборствами опять же занимаешься… А где занимаешься, в каком зале? У кого?
– Юр, ты решил меня допросить? С какой целью спрашиваешь?
– А что, ты не можешь ответить?
– Да могу… почему нет? Меня учит знакомый. Я часто ночую у него дома, вот он и учит. А что такого-то?
– Да больно ловко ты тех хачиков уложил… умеешь ты убивать!
Куда он ведет разговор? И зачем? Чего ему надо?
– Ходят разговоры, что парковских убил некий Самурай. И что это – мент. И что Самурай этот самый владеет единоборствами так, что ему уложить человека – как высморкаться.
– И к чему ты ведешь? – голос у меня даже не дрогнул, только заледенел.
– К чему я веду? А ты как думаешь?
– Если тебе есть что предъявить – давай, Юр, предъявляй! А до тех пор не надо языком зря трепать, ладно? Считаешь, что я Самурай, и есть тому доказательства – предъявляй! Нет – так и не болтай!
– Повторяешься, Андрюх… – Семушкин так и смотрел в пространство, задумчиво, внимательно, будто разглядывая далекое далеко. – Понимаешь, какая штука… это же город. А город – то же самое, что большая деревня. Кажется, народу до хрена, никто ничего не видит, никто ничего не знает. Но выходишь на проспект – и на тебе! Три-четыре знакомых рожи увидишь, хотя и не хотел! В одном конце города кто-то пернул – в другом эхо, и все уже знают – Пупкин обосрался! А наша ментовка – вообще прозрачная ванна. И в ней плаваем мы – рыбы. Кто-то как пиранья, кто-то просто жрет и срет, а кто-то не поймешь – то ли хищник, то ли прилипала.
– Слушай, Юр, на кой хрен ты это все несешь? – внезапно я на самом деле рассердился. – Ты что, решил мне курс ихтиологии преподать?
– Нет. Я решил тебя предупредить.
– О чем же? Ты все аллегориями грузишь, а я человек простой, незамысловатый, как трехлинейка! Не понимаю намеков. Говори впрямую или вообще не говори. Так считаю.
– Как трехлинейка, говоришь? Такой же убойный? Слыхал, что трехлинейка типа рельс пробивает? Если бронебойной пулей? Так вот не верь – брехня это. Не пробивает. Я сам пробовал, лично. Но вмятину оставляет, точно. Сильная винтовка, пинается – только в путь! Синячина на плече потом – как лошадь копытом лягнула. Но не самая лучшая винтовка. Скорострельность слабая. Ей до той же «СВД» далеко.
– Так. Еще раз. Ты что-то хочешь мне сказать?
– Да я все вроде бы сказал. Тот, кто слышит, да поймет. И вот еще что – какие-то силы упорно тормозят расследование. Делают все, чтобы преступление не было раскрыто.
– Я, что ли?! Ты чего?!
– Ты? Может, и ты… Но как это делаешь, сказать не могу. Сверху пришло указание – быстренько закрыть это дело. Мол, охранники перестреляли своих, а потом убили друг друга.
– А как же у мукомольного? Этих – кто?
– Между собой передрались. Поубивали друг друга. Что смеешься? Смешно, да? А мне – нет. Во что превратилась эта контора?! Мы, сыщики, во что превратились? Во что страна превратилась? Тошно, ох, тошно!
Я промолчал. А что сказать? Что я вообще могу ему сказать? И вообще – разве Семушкин не прав?
– Андрюх, ты вообще – кто? Ты зачем здесь? Что, ваша контора не могла сделать это как-то по-другому? Тихо, без шума и пыли? Вот на кой черт мы теперь отдуваемся? А ты небось смотришь на нас и хихикаешь, да?
– Еще что мне припишешь? Юр, да ты спятил, ей-ей!
– Еще что припишу? Это ведь ты завалил тех четверых. Век свободы не видать – ты! То, что описала девка, – полная противоположность тебе. Азиат, твою мать-то! Маленького роста! Девка описала антитебя! Мне вначале это все как-то не бросилось в глаза, а потом как осенило – а вот же! Ты пришел к этой девке, а ее там грабят и насилуют! Ну ты их и завалил! А с ней договорился, чтобы молчала. Ты ведь ее знаешь. Я нашел продавщицу, которая тебя узнала. Ты парень видный, интересный, она тебя хорошо запомнила, тем более что ты ведь в форме был, а такие бабы любят мужиков в форме. Она и рассказала, что ты эту девку искал. Ну и нашел. Тихо-тихо! Не оскорбляй мой разум! Это ты, точно! Я двадцать лет в операх! Мне не надо рассказывать сказки! Я сам их тебе сколько хошь расскажу!
– Чушь. Все – чушь! Считаешь, что это я, – докажи!
– И не собираюсь. Во-первых, я бы этих тварей сам завалил, если б мог. Если бы смог и если бы решился. Таких мразей надо давить. Во-вторых, ты ведь все-таки опер, хотя и не очень опытный. Я наблюдал за тобой три месяца и знаю – ты парень умный, хитрый, круженный, как поросячий хвост! Но при этом по-своему порядочный, по-ментовски порядочный. Есть у тебя понятия о справедливости. Но речь не о справедливости. Речь о том, что ты замел следы так, как это сделал бы опер. То есть ни малейших следов. Почти. Только девка, которая может на тебя показать. Но она в тебя влюблена, ведь так же? Ее режь – только тогда, может быть, скажет. А так – нет. До тех пор, пока влюблена. А других свидетелей нет. Никого! Кстати, алиби на это время у тебя нет, ведь правда же? Нет алиби, уверен. Итак, что мы имеем? Массовые убийства, которые связаны с тобой. И, если ты еще что-то выкинешь, мы уже будем знать, с кого спросить.
– Мы? – неприятно удивился я. – Это кто мы-то?
– Татаринов, например. Игошин. Я. Достаточно?
Честно скажу – мне слишком достаточно. Три опытных, тертых опера считают меня убийцей-Самураем! И как дальше жить?
– Я не понимаю, почему ты именно до меня докопался! Ну не беру я пистолет, и что? Может, я оружие не люблю! Ну да, занимаюсь единоборствами, так это не означает, что я положил кучу народа! Может, я и стрелять-то не умею!
– Врешь. Я все узнал. Ты стрелок, каких мало. И ходишь стрелять в тир! Тебя там видели! Я же тебе сказал – это большая деревня! И все всех видят!
Замолчал. В комнате тишина. За дверью – топочут ноги, ходят люди, голоса что-то бубнят. Нормальная рабочая атмосфера. А у нас тут – звон в ушах от прилива крови и тишина.
– Что ты от меня хочешь, Юра? Чего тебе надо? Ты хочешь, чтобы я сознался в том, чего не совершал? Так не будет этого, и не надейся.
– И не надеюсь. Просто хочу, чтобы ты знал: я знаю. Вот и все.
– Орешек знаний тверд, но расколоть его поможет киножурнал «Хочу все знать»! – вдруг вспомнил виденный очень давно, еще в детстве, журнал перед началом фильма в кинотеатре. Тогда показывали или какие-нибудь политические нудные события, совершенно не интересные любому нормальному ребенку, или вот такой журнал – и тогда это было счастье. Можно сказать, второй фильм за те же деньги! А вот сейчас всплыло в голове. Глупо, конечно…
Больше мы не говорили. На эту тему – не говорили. Я молча закрыл дело, которое просматривал в который уже раз, выписал на листок адрес, по которому жила покойная учительница, снова положил дело в мой личный сейф, закрыл этот стальной ящик, сохранившийся, наверное, с дореволюционных времен, и вышел из кабинета – не прощаясь и не глядя на Семушкина.
За то время, что я стажировался в отделе, мы с ним как-то даже сдружились, хотя настоящей дружбой назвать это было бы сложно. В ментовке не дружат, здесь лишь приятельствуют. Но сейчас и приятелями нас назвать было уже нельзя. Казалось – нас разделила каменная стена. Юра остался на той стороне. Я – здесь.
Когда садился в машину, невольно посмотрел на окна нашего кабинета, выходившие во двор. Зачем – сам не знаю. Но показалось, что оттуда на меня кто-то смотрит.
Уверен, смотрели. Я вообще стал довольно-таки чувствителен на этот счет, что, впрочем, и немудрено – как тот зверь, который всегда готов убить жертву и быть убитым сам. Сазонов мне как-то сказал, что нужно приучать себя – не смотреть на цель-мишень очень долго и пристально. Человек чует взгляд и тут же может насторожиться. А раз насторожился, значит, убить его будет уже труднее.
Хм… интересная мысль возникла! А если Семушкин именно для того мне все это и выложил? Чтобы я был настороже и чтобы меня труднее было убить? Может, он на моей стороне стены, а я этого не понял? Только как узнаешь, не поговорив с ним откровенно? А говорить откровенно нельзя.
На самом деле у них на меня ничего нет. Совсем ничего! А вот если я начну рассказывать, советоваться, то могут найти зацепку. Вполне вероятно, что Юра подослан. Кем? Да тем же Татариновым! Он волчара еще тот!
Кстати, а что я знаю о Татаринове? Узнать бы о нем получше… Может, я как-то сумею его обуздать? Ну не обуздать, так хотя бы смягчить по отношению к себе! И почему я раньше об этом не подумал? А у кого информацию можно найти?
Знаю у кого. Сазонов. И пусть не отнекивается, что не сможет, – соврет! Как так вышло, что комиссия вдруг успокоилась и решила удовольствоваться моей грубой подставой? «Охранники всех убили и друг друга прирезали»! Чушь и бред! Это я уж так, на всякий случай соорудил «замутку», чтобы на какое-то время запутать сыщиков! А оно вон как вышло – некто сверху решил, что дело надо спустить на тормозах. И спустили! Вернее, спустят! Почему? Зачем? Кому это надо?
Ладно, хватит! Интриги интригами, но работать-то надо. В конце концов – я ведь опер и мне нужно искать убийц! А потому через сорок минут я остановил машину у подъезда обычной девятиэтажки, ничем не отличающейся от сотен и тысяч своих собратьев.
Мусорные контейнеры на противоположной стороне дороги, скамейки, засиженные бабками и вечерними алкашами, газон, из черной земли которого пробивалась первая трава, удобренная собачьим дерьмом. Солнце печет! Почти лето! Нормальная весенняя картинка, идиллия, да и только!
На скамейке три бабки, уставившиеся на меня с такой ненавистью, будто это я нагадил на газон и теперь, на их глазах, подтираюсь, радостно хихикая и показывая им дулю.
Никогда не понимал ненависти бабок к владельцам автомашин. Ну какого черта, за что? За то, что сумели заработать на машину? Почему нельзя поставить машину прямо возле подъезда, если она никому не мешает? «Ездют тут и ездют! Понакупали машин и ездют! Ворюги!»
Особо продвинутые бабуленцы настропаляют своих детей, внуков – те пригоняют автокран и перегораживают въезд во двор бетонными блоками. Чтобы не ездили! Так и хочется сказать: «Дура! Ты же будешь лежать, подыхать, и «Скорая» не сможет к тебе подъехать! ЗАЧЕМ ты это делаешь?!»
Спрашивать – бесполезно. Есть люди, которые и в молодости не отличались умом, а в старости и совсем уже… При полной уверенности в собственной непогрешимости. Ну как же, ее сын – помощник прокурора! А на пенсию она вышла заместителем главы администрации! Уж точно знает, как жить и кому жить!
Да и те, кто попроще, тоже почему-то преисполняются чувством собственной значимости. Величия! Даже если она всю жизнь проработала продавщицей либо швеей в ателье.
Сложный это народ – бабки у подъезда. Но если ты найдешь с ними общий язык – узнаешь много, очень много интересного! Вот только как его найти, этот самый общий язык? Непросто, очень непросто! И начал я сейчас не с нужной ноты, это точно. Впрочем, не все еще потеряно.
– Здравствуйте! – поприветствовал я эту живописную группу. В центре сидела дама с позывами на элегантность – крашенные в голубой цвет волосы, кокетливая розовая кофточка. Небось, некогда работала секретаршей крупного чиновника, была, так сказать, осенена его могуществом. Теперь очень высокого о себе мнения.
Слева от нее – женщина попроще, круглолицая, с глазами-дулами, из которых так и вылетают пули ненависти к чужаку, испортившему воздух своей автомашиной. Они бы и своего не пожалели, эти мегеры, а тут – чужак! Что во многих языках синоним – «враг».
Справа – худенькая, сухая бабка с поджатыми в ниточку тонкими губами. Просто икона сатанистов, а не бабка!
– И чего сюда заехал? – вместо «здрасте» ответствовала голубоволосая. – Чего тут потерял? К кому пожаловал-то?
– Можно присяду? – я улыбнулся как можно более широко и белозубо. Ничто так не раздражает, как улыбка неприятного тебе человека! Особенно если ты стар, болен и глуп. И ненавидишь весь мир.
– Не куплено! Сиди, коль ноги не держат! Молодые, а как старики! Гнилые все изнутри! В наше время… – еще более приветливо, чем товарка, заявила бабка с глазами-стволами.
– Я из милиции, – достав удостоверение, показал этим церберам, и, как уже не раз наблюдал, лица зверюг смягчились и стали почти добрыми. Старое поколение – если и не любят власть, то стараются этого не показать. К тому же их приучили, что власть всегда права, она если не от бога, то все равно от кого-то такого, на которого батон крошить себе дороже. Подавишься! Страшно, ага… не отучились еще бояться власти! Ну да все еще впереди…
– Вы в курсе, что у вас соседку зарезали? – спросил я, внимательно следя за лицами бабок.
– Еще бы не в курсе! – худенькая сделала скорбное лицо, покачала головой. – Так-то хорошая была женщина, да. Страшно по улицам стало ходить! Вот вы, милиция, почему не ловите убийц? Почему они ходят и убивают граждан?
О господи! Мне только этого не хватало! Разговор пошел точно не туда.
– Вы ее хорошо знали? – загнал я автомобиль в нужную колею, перебив разглагольствования ревнительницы правды-матки.
– Чо б не знать-то! На наших глазах выросла! Училась! Я ее мать хорошо знала! Рано померла, мать-то! Ей жить да жить! Муж-то ее давно бросил, еще по молодости. Или она его… Как посадили, так и бросила! (Она даже не замечает, насколько противоречивы ее слова! Свидетель – типичный, однако.)
– У нее муж сидел?
– Сидел, ага! – довольно кивнула синеволосая. – Убийца! Говорят, ограбил кого-то с дружками своими, а милиция их и нашла! Ему пятнадцать лет дали! Или двадцать… не помню сколько, только ему вначале расстрел дали, а потом вроде как заменили. А Танька его быстренько выписала из квартиры, ну и жила сама! Мужики у нее бывали, да. А что – баба молодая, погулять хочется!
– То есть она замуж вышла после того, как мужа посадили? Или просто гуляла?
– Погуливала Танька, погуливала! – худенькая снова поджала губы. – Каждый год новый мужик! И не стыдно – сын-то взрослый! Все видит! А потом сына оженила. А вообще бесстыдная баба, да.
– Почему бесстыдная? Потому что гуляла?
– Гуляла-то одно… – заговорщицки подмигнула голубоволосая. – Квартира-то – ее мужа! Его родители получили – от завода. От «Хрущевского». У них квартиры хорошо давали. Вот и получили! А потом в аварию попали, разбились. Сын-то в квартире и остался. А Танька его выписала! Это щас не выписывают, а тогда выписывали! Из его собственной квартиры – взяла да выписала! Бесстыдная девка!
– Говорят, не все там ладно было. Вроде как по залету она за него вышла. Пашка-то еще тот был… жиган! – «Глаза-дула» многозначительно подмигнула. – Хулиганил! Изнасиловал ее, вот она и забеременела. А потом женился на ней – куда ей деваться? Не любила она его. И поговаривают – с ее подачи он сел! Пашка ограбил, а она стуканула! Его и взяли тепленьким!
Я сидел, слушал и тосковал. Ну вот какого хрена? Дело-то выеденного яйца не стоит! Ведь ясно же все! Но почему Самойлов сам это не сделал?! Почему не поговорил с соседями? Ведь шито все белыми нитками! Какой, к черту, уличный грабеж? Месть! Самая настоящая месть!
– А этот самый… Пашка… где он сейчас? Не видали его? Он вышел, нет?
– Да кто ж знает? – не удивилась синеволосая. – Может, и вышел. Может, и Таньку зарезал. А что, запросто! Он такой был… о-о-о… весь район от него стонал!
– Да, он Таньку и зарезал, точно! – «Глаза-дула» просто-таки сочилась довольством. – Отомстил! А что, она тоже неправа! Квартира-то его! Зачем выписала? И настучала на него!
– Да откуда вы знаете, что это она настучала? – не выдержал я. – Может, его просто так нашли!
– Ага… – синеволосая скептически хмыкнула и ехидно улыбнулась, – найдете вы! Вон уже сколько времени, а Пашку все не нашли! И даже не знаете, что это он ее зарезал!
– А почему же вы моим коллегам ничего не сказали?
– А кто нас спрашивал? Вот ты пришел и спрашиваешь! Мы тебе и сказали! А больше никого и не видали!
Ох, сука ты, Самойлов! Ну и сука же! Ты вообще делаешь что-нибудь или нет? Ну какого хрена ты сидишь в ментовке и не можешь просто прийти, опросить соседей потерпевшей? Тварь. Ей-ей – тварь!
– А где может быть сейчас этот Пашка… если он вышел? Вы не знаете, с кем он тут дружил?
– А чо не знать-то? С Петькой Егоровым! В седьмом доме живет! Они с ним и ходили! И посадили их вместе! Там его, Пашку-то, и надо искать! Если только не убежал. Вы бы еще через год пришли, он бы вас тут поджидал прямо под дверью!
Бабки захихикали, и я сокрушенно покачал головой:
– Ну вот почему вы в милиции не работаете? Я бы весь отдел выгнал – а вас бы оставил! Вы бы всех преступников переловили, точно! Они бы на улице боялись показаться!
Бабки снова довольно захихикали, и синеволосая уже доброжелательно заявила:
– Ты, если что надо, спрашивай! Милиции надо помогать! А то совсем распоясались, совсем обнаглели! Власти не стало! Сталина на них нет!
Тут я мог бы поспорить – при Сталине, после войны, такой был разгул преступности – мама не горюй! Только напоминать об этом не стал – зачем разрушать хрупкую «дружбу»? Мало ли что придется узнать – ценные бабки! Впрочем, как и обычно. Перемрут эти кладези информации – у кого будем спрашивать, узнавать, где прячутся преступники?
Я посидел еще минут десять – больше для приличия, узнал, кто в доме хулиганит, где живут уголовные элементы, кого надо давно прижать к ногтю – ибо ворюга. Попытался узнать номер квартиры этого самого Егорова, погоняло – Егор. Но тут мне уже не повезло, номера квартиры бабки не знали. Что, впрочем, меня не удивило и не расстроило. Я и так узнал все что хотел, и даже более того. Фактически – вышел на след и сейчас гоню, взлаивая, подгоняя добычу под ствол охотника. Я – гончий пес, и след, на который встал, отчетливо виден.
Нет, я не сбрасываю со счетов и другие версии, но если все так, как рассказали бабки, то стопроцентное попадание. В преступлениях редко бывают особые заморочки по типу Конан Дойля, всякие там сложности с дрессированным змеями и стреляющими отравленными иглами папуасами. Все просто до вульгарности и даже глупости. Обманутый муж сидел себе на строгом режиме и мечтал, как выйдет и накажет неверную, подлую жену. Вышел и наказал. Оставалось только его найти. А для этого – посмотреть, с кем он сидел и кто уже освободился.
Преступник не может разорвать круг общения. Не может уйти из своей среды обитания. И этим он уязвим. Если бы, совершив преступление, порвал все связи, уехал куда-нибудь на край света, туда, где его никто не знает, – никогда бы не нашли. Жил бы себе тихо, мирно до самой своей смерти. Но ведь не могут. Ни ума не хватает, ни умения.
Но это и к лучшему. Что бы стали делать мы, менты, если бы все преступники вдруг сделались умными? Мы и глупых-то иногда найти не можем – вот как Самойлов сейчас. А с умными точно бы не справились.
Что сделал Самойлов? Пришел домой к родственникам убитой, опросил. Ткнулся в пару квартир рядом, для очистки совести опросил пару соседей. Сходил на работу – опросил коллег убитой. Ну и все… успокоился, забросил дело в сейф!
Почему соседи ничего не сказали насчет ее бывшего мужа? Да всякое может быть! Например, буквально ничего о нем не знали. Разве мы много знаем о соседях, живущих на одной с нами лестничной площадке? Да ни черта не знаем! Потому что неинтересно. А дальше Самойлов спрашивать никого не стал. Фактически – наплевал на это дело.
Может, ему пакость какую-нибудь устроить? Вложить его Татаринову? Ну как держат этого говнюка на службе?
Нет… вкладывать кого-либо, это не по мне. Да и не поможет. Если такого уродца держат на службе, значит, это кому-нибудь нужно. А вот что не нужно конкретно мне, так это наживать врагов из числа моих дорогих сослуживцев. Себе дороже!
Итак, еду в седьмой дом. Попрощался с благостными, довольными мегерами и ушел, провожаемый их добрыми взглядами. (Чуть не ручкой помахали! Если чего-то и должен уметь участковый, так это налаживать контакт с людьми на участке!)
Вообще-то, можно и пешком дойти – вон он, седьмой дом-то, наискосок через дорогу. Но я поехал на машине. Глупо стаптывать ботинки, когда у тебя есть тачанка! Я скоро и в сортир буду ездить на машине, вот же избаловался!
Седьмой дом был хрущевкой – серой, скучной, кирпичной хрущевкой, возле стены которой отгородили что-то вроде клумбы и посадили цветы. Наверное, георгины, мощные побеги которых уже пробили землю и рвутся к небу, сияя свежей изумрудной весной. Почему георгины? Они многолетние, вот и сажают их везде, где не лень. Потом будут поливать, высунув из окна кончик пластикового шланга, соединенного с кухонным смесителем. Будут жужжать шмели, порхать бабочки, а на раскаленном асфальте быстро высыхать лужицы воды, добавляя к жаре ощущение повышенной влажности и запах мокрого асфальта.
Эх, скорей бы лето! Жара, конечно, но можно сходить и на пляж! А там, в кустиках, зажать продавщицу Наденьку, и… «Лето, ах, лето, лето звездное, будь со мной!»
Лето еще не началось, а к Наденьке надо сходить. Теперь чего уж… теперь все равно! Семушкин знает, Татаринов – тоже. Просчитали, гады!
У подъездов не сидело ни одной бабки-гэбистки. Спросить, где живет уголовник с погонялом Егор, не у кого. Только по квартирам идти – дело нудное, неблагодарное и в наше время даже опасное.
Через месяц после того, как я оказался в уголовном розыске, Семушкин послал меня сделать поквартирный обход, справедливо не доверяя местному участковому, заявившему, что обход сделал и что никто ему ни в чем не признался. Ни хрена он ничего не сделал, чертов врун (как Самойлов) зашел в пару квартир, составил рапорт, да и скинул проблему со своей толстой, багровой от давления и пьянки шеи. На нас скинул – это уж само собой.
Впрочем, и его можно понять. От поквартирного обхода «палок» у него по работе не прибавится. Он другие «палки» реализует – протоколы по мелким хулиганам, по «пьянке», по мусору и помойкам. Зачем ему делать показатели городским операм? Плевать он на них хотел с высокой вышки!
Ну и вот – пошел я опрашивать соседей, не видел ли кто-то, как мужика под окном били по башке то ли монтировкой, то ли арматурой. И надо же было так случиться, что, когда я сидел на кухне с опрашиваемой дамой (довольно-таки молодой, симпатичной и явно слабой на передок. Глазками так и стреляла!), пришел ее муж, находящийся в средней степени опьянения и в связи с этим очень желающий покарать любовника своей неверной супруги. Он ее давно подозревал в неверности и только поймать гадов на горяченьком никак до сих пор не мог. И то, что мы сидели на кухне, были полностью одеты, передо мной лежал лист бумаги – его никак вообще не смутило. Умеют же развратники запутывать следы! «Ах, ты еще и с «мусором» связалась, шлюха!»
Что интересно, начал он не с меня. Вначале получила благоверная – великолепным прямым справа прямо под ее голубой, затянутый поволокой желания глаз. Желание сразу исчезло, оставив после себя великолепный фингал.
И только после того, как уложил жену, ревнивец добрался до меня. С предсказуемым, очень печальным для себя и для обстановки кухни результатом.
Что характерно, писали на меня жалобу оба супруга. Типа это я набросился на хозяина квартиры и нанес ему телесные повреждения, от которых он потерпел физические и моральные страдания, едва не приведшие к его безвременной гибели. О своем фингале поганка ни слова не сказала. Как и о том, что вышла ко мне в коротком халатике, полурасстегнутом на торчащей вперед упругой груди.
Меня к Татаринову вызывали, проверяющий из прокуратуры приходил. Слава богу, прокурор мужик попался адекватный, опытный, быстро разобрался. А на подлецов выписали протокол по мелкому хулиганству. Можно было бы и уголовное дело возбудить – за нападение на сотрудника при исполнении. Но… дело это точно перспективы в суде не имеет. Напал-то он на не представившегося ему сотрудника! Вот если бы я не по гражданке был, а в форме… но и тогда – вилами по воде писано. Административка максимум.
Впрочем, я и настаивать не хотел. Хотя бы не убил его и не поломал, а ведь мог. Тогда бы точно не отписался.
В общем, когда ты бродишь по квартирам в гражданской одежде, тебя могут поджидать неожиданности и неприятности. Но при этом ничего не остается, кроме как ходить и спрашивать. Как и Свидетелей Иеговы – опера ноги кормят. Только подход к делу у нас с ними разный. Они начинают: «Я хочу вам рассказать о боге!», а опер с ходу: «Что вы можете рассказать о боге?» Отличается подход, как плюс и минус.
Нору Егора я вычислил после того, как прошел три первых подъезда снизу доверху и сверху донизу. Три квартиры на этаже, на пять этажей – люди только в трех квартирах. День-деньской, работают все! А попробуй прийти вечером, когда все собираются у зловредного ящика, чтобы посмотреть отвратительный сопливо-сахарный сериал, – скажут, что милиция жить не дает! Мол, ломится в квартиру ночь-заполночь!
Егор жил в сорок седьмой квартире, в четвертом подъезде, на первом этаже. Это мне сообщила опять же бабулька, или, скорее, – пожилая женщина, полушепотом рассказавшая, что Егор вернулся года три назад и как был сволочью, так ей и остался. Когда-то он тиранил детей, теперь тиранит взрослых, а суть осталась прежней – бандитская рожа, век бы ему свободы не видать!
Судя по всему, Егор сейчас подвизался в какой-то из ОПГ, что совершенно неудивительно и немудрено – ну чем же еще заниматься уголовнику, севшему за разбой и убийство? Книги писать? Теорему Ферма разбирать?
Первый и, наверное, главный способ поимки уголовников – это вычислить его родню и тех, кто с ним когда-то тянул срок. Прошелся по адресам – или нашел преступника, или нашел тех, кто может его сдать. И тут уже дело техники – как ты сумеешь раскрутить дельного свидетеля.
Я не обольщался, вряд ли Егор сейчас у себя дома. Как, впрочем, и убийца жены. Скорее всего, где-то сейчас ползают, выполняют приказы непосредственного командира, ларек громят, деньги собирают, ну и все такое прочее. То, что должен делать «правильный пацан». Однако попробовать все-таки стоило: а вдруг?
Обитая дерматином дверь, ничего особенного в ней нет. Звонка тоже нет – вместо него только круглое темное пятно, доказывающее тот факт, что звонок здесь некогда стоял. И почему это шпана так не любит звонки? Возможно, это напоминает им зону? Или тюрьму? То-то у них говорят: «Оттянул срок от звонка до звонка!» Возможно, поэтому они уничтожают все звонки на своих хавирах? Загадка! Куда там Марсу с его: «Есть ли жизнь на Марсе…»
Пришлось стучать, и даже кулаком. Само собой, никто мне не откликнулся, не открыл. Придется ждать вечера, и только тогда… К тому же в темноте видно, есть кто-то в квартире или нет. Толку, если я сейчас эту хлипкую дверь возьму да и высажу! Ну – высадил, и что? Нож – орудие убийства найду? Преступник, скорее всего, его давно выбросил! И тогда получится, что я незаконно проник в чужое жилище – совершенно ни к чему, глупо, тупо, достойно осла и заслуживаю справедливой кары по всей строгости революционного закона. И опустится на мою шею сверкающий меч революции, блеснув в вышине красным лучом. В общем, нахрен-нахрен. Мне и без того теперь забот хватает.
Отложив до вечера поимку злодея, я уселся в машину и, как положено солдату на службе, покатил на поиски «полевой кухни», желательно – с грузинским акцентом. Захотелось мне, понимаешь ли, хинкалей съесть. И лучше всего с бараниной, и чтобы сок брызгал, чтобы остро, вкусно, красиво! Что я, на хинкали не заработал?
Кафе нашлось буквально в трех кварталах от логова Егора. Обычная хинкальная при рынке, который ушлый предприниматель выстроил около года назад. Самая настоящая хинкальная с поваром-грузином, что не могло не радовать, уж этот-то повар должен уметь готовить свои национальные блюда?
Вообще-то, я стараюсь никогда не есть на рынках. И не покупать на улице всяческие пирожки, чебуреки и шаурму. Печальный опыт имею. Шел однажды в центре города и возле закусочной увидел, как жарят чебуреки – красивые такие, зажаристые, пышные! Купил. Съел – с некрасивой жадностью, отдуваясь и запивая холодным ситро. Три дня! Три дня я лежал пластом – в те минуты, когда не рычал на унитаз и не сидел на нем, белый как мел, покрываясь потом от усилий выдавить из себя кишки. Чуть не помер. И это навсегда отбило у меня доверие к подобным предприятиям общественного питания.
Но конкретно эта хинкальная меня порадовала – чисто, уютно, и хинкали точно такие, какие я люблю, – огромные, сочные, с зеленью и ароматным мясом. И совсем даже недорого. На удивление недорого!
Всегда было интересно, как это кавказцы умеют выживать, содержа подобные заведения. Прибыль должна быть мизерная! Наш, русак, давно бы уже прогорел, а эти кудесники вроде как процветают. Каким образом они выживают, не задирая цены, да еще и умудряясь готовить вполне себе приличную еду? Загадка, однако! Довольствуются малым? В отличие от нашего брата, который хочет много и сразу – сорвать куш, а дальше хоть трава не расти!
А вот чай был гадким. Не то чтобы совсем уж помойным, но я такой не люблю. Зеленый чай, да с лимоном – вот самый лучший чай для опера Каргина!
– Привет!
Я невольно скривился – что, пустых столов нет? Ну на кой черт лезть за мой стол? Посмотрел на источник звука и удивленно поднял брови:
– Ты? И что ты тут делаешь?
– А ты как думаешь? – девчонка хихикнула и машинально поправила волосы. Поправлять там особенно было и нечего – я не помню точно, но вроде как волосы у нее были подлиннее. Что-то вроде каре. А теперь – почти лысая!
– Ты постриглась? – почему-то спросил я, не думая, просто пришло на язык.
– О! Заметил?! – Нюся расхохоталась, и смех ее был мелодичным, звонким, как колокольчик. – Мужики никогда ничего не замечают, а ты заметил! И запомнил! Что, понравилась, запала в душу? Может, влюбился?
– Хм… – Я поднял брови, и Нюся поняла это по-своему, нахмурилась. Или, вернее, как-то сразу погасла.
– Да ладно, ладно… шучу! Как ты можешь влюбиться в шлюху?! Хотя я тебе скажу. Если бы кто-то меня полюбил, взял бы такой, какая есть, то я была бы верной, как тыща праведниц! Вот!
– Врешь, – я был спокоен и знал, что говорю. – Миф это. Мол, все попробовала, все испытала, и теперь нечего искать. Теперь только семья, только муж и никаких других мужиков! Это шлюхи придумали. Только так не бывает.
– Не бывает, – скривившись, кивнула Нюся. – Только на хрена портить настроение? Что, нельзя было подыграть? Сказать, что я была бы охрененной женой? Что меня впереди щастье ждет и ва-аще – ништяковская жизнь? Сука ты, Самурай!
– Не называй меня Самураем, – попросил я, ругая себя за глупость. – Это я так… ляпнул, не подумав. Подыгрывать тебе? Зачем? Чтобы ты ушла с хорошим настроением отсасывать хачику в сортире? Втыкать себе в вену иглу? Зачем ты это делаешь? Ты красивая, молодая – зачем?
– А что мне было делать? – Нюся оскалилась, как Медуза Горгона из мультика об аргонавтах. – У меня мать в деревне! И сеструха младшая! А у нас дом сгорел! А в деревне работать негде! А здесь, в городе, – кидалово одно! Устроилась в магаз – на испытательный срок, думала, отработаю, кассиршей буду! И что? Полтора месяца отработала: «Ты нам не подходишь!» Дали гроши, считай, я и должна осталась! И что мне делать? Пошла на улицу, не с голоду же подыхать! Колюсь? Ну, да, колюсь! Так ты попробуй, сцуко, всю ночь зад подставлять всяким уродам – с ума спятишь! Или повесишься! Без наркоты-то! Умник, млять! Я думала, ты нормальный парень, а ты такое же говно, как они все!
– А с чего ты думала? С какого такого хрена? – завелся я. – Потому что продрал тебя хорошенько и по морде не дал? И ты решила, что я хороший?! Я же тебе говорил, может, я маньяк, убийца! А ты тут сопли сахарные мечешь!
– Не знаю почему… – Нюся устало вздохнула, покосилась на меня. – Слушай, можно у тебя занять тысяч сто? А лучше пятьсот! Я отдам. Потратилась, а есть так хочется… до вечера еще далеко. А с хачиками не хочу – они жадные, да и все без презика норовят. Не уследишь – так и воткнут, идиоты, заразят дрянью какой-нибудь. Я ведь чистая, хоть и с наркотой… слежу за собой. А хочешь, я тебе минет сделаю? В туалет отойдем, и сделаю! Дешево, по блату!
– На! – Я достал из кармана комок мятых купюр, бросил на стол. – Бери. И не надо ничего отдавать. Пока. Удачи!
Я встал и, не глядя на девушку, пошел на выход. Уже когда подошел к дверям, услышал вскрик, гневный возглас, что-то вроде: «Отвали, урод!» Оглянулся – возле Нюси стояли двое молодых кавказцев – высоких, плечистых, заросших черной щетиной. Один из них держал в руке комок денег – тот, что я бросил на стол, другой – саму девушку, оттаскивая ее за шею назад, прижимая к стулу. Нюся вцепилась в запястье того, что взял деньги, и не отпускала, что было довольно-таки удивительно для такой субтильной девицы. Кавказец выглядел крепким и совсем неподходящим спарринг-партнером для молоденькой девушки.
Почему-то вдруг подумалось, что короткая прическа для проститутки не прихоть, а средство самозащиты. Попробуй-ка, ухвати ее за волосы! Рука-то и соскользнет!
Развернулся, пошел к столу. Подошел в тот самый момент, когда первый кавказец наконец-то победил девчонку и, радостно ухмыляясь, отправил во внутренний карман куртки мои деньги. Мои, сцуко! Деньги! Наглая тварь…
– Уважаемый, что происходит? – Надо быть вежливым, пока не придет тот миг, когда надо будет убивать.
– Эй, прахади! Не твае дело, слушай!
– Как это не мое? Ты взял мои деньги и говоришь – дело не мое?
Кавказцы уставились на меня, и первый тяжело вздохнул:
– Ты такой тяжелый, да? Сказали – отвали! Девочка денег нам должна!
– Ничо я им не должна! – Нюся тяжело дышала и с ненавистью прожигала взглядом первого парня. – Я все отработала! Они говорят – плохо работала! Деньги забрали и хотят, чтобы я бесплатно обслужила! Твари! Сто раз зарекалась – с хачиками нельзя связываться, так ведь бабла не было! Отдай, гад! Это мои деньги!
– Это мои деньги! – тут же заявил я. – Не знаю, что она вам должна, но ты забрал мое. Верни!
– Ты такой тугой, да? Неприятностей хочешь, да? Щас получишь неприятностей!
– Эй, хозяин! – я до последнего не хотел шума и, решив задушить дело в зародыше, обратился к хозяину харчевни. Если только это был хозяин, мужчина лет сорока пяти, выглядывающий из окошка раздачи. – Объясни парням, что гостей обижать нельзя! Так всех клиентов разгонишь!
Парни разулыбались, а «хозяин» тут же будто испарился, исчезнув в недрах кухни. Из чего я сделал вывод, что он тут ничего не решает. Скорее всего, оба парня были из его «крыши». Сейчас по городу действует несколько этнических группировок – армянская, азербайджанская, грузинская, чеченская. Судя по всему, это армянская.
– Вали отсюда! – почти ласково предложил мне второй парень. – А девочка отработает, отдаст долг и тоже свалит. Можешь ее потом иметь. После нас! Если от нее что-то останется!
Второй кавказец говорил почти без акцента, чисто и даже литературно. Таких сейчас в городе много – дети осевших здесь еще в советское время переселенцев.
Кстати сказать, сколько раз замечал – как бы давно кавказцы ни осели в наших краях, они всегда сохраняют свою национальную идентификацию. Живут по своим законам и не смешиваются с местными, образуя анклавы посреди города – где-нибудь поближе к центру, но не на самом виду. Эдакие национальные деревни посреди русского города, живущие по своим горским законам. Не выходит у них ассимиляция. Почему – это уже другой вопрос. Не хотят, наверное.
Парень потянулся ко мне правой рукой, видимо, хотел схватить за ворот, и тут же дико завопил, а в воздухе явственно послышался хруст. Я сломал ему запястье – одним движением, как ветку. Второй качнулся ко мне, сунув руку в карман – я не понял, что у него там было, может, нож (скорее всего, это фишка всех «черных»), может, пистолет (что вряд ли, не тот контингент). Но выяснять я не стал – коротко ударил парня в печень. Чем вызвал болевой шок и, как следствие, потерю сознания.
Надо отдать должное Нюсе, она не теряла времени и, как только первый кавказец пал в неравной борьбе, тут же бросилась к нему и сноровисто прошлась по карманам. Выудила оттуда те деньги, что я ей дал, и следом – небольшую пачку купюр, перетянутую цветастой резинкой. Все это я отметил совершенно автоматически, не думая и не заморачиваясь на этот счет. Забрала, ну и правильно сделала. Сто бед – один ответ.
Убивать этих придурков я не стал – и слава богу. Наубивался уже! Сделанное бы расхлебать…
– Я с тобой! – Нюся так же сноровисто обшмонала второго, молчаливого парня, закатившего глаза и сверкающего белками, и шмыгнула к двери, не задерживаясь ни на секунду.
Тот, что со сломанным запястьем, тут же заверещал на тему: «Мы тебя найдем! На куски порэжем! Ты п…ас!», поэтому я шагнул к нему и вырубил ударом наподобие того, что применил к его сотоварищу. Только теперь в солнечное сплетение. И покинул гостеприимное заведение.
– Куда идем? – Нюся бежала рядом, как собачка, мелко семеня и время от времени оглядываясь назад, а я шагал широко, но не быстро, размышляя о том, как неприятности ищут меня сами, даже и напрягаться на надо.
А еще думал о том, не стоит ли разобраться с этой группировкой. Не люблю я национальные преступные группировки, есть такой грех. Хотя к любым нациям отношусь абсолютно терпимо, все-таки я рожден в СССР, для нас заморачиваться на национальности человека было не то что недопустимым делом – глупо! Какая разница, кто какой нации? Был бы человек хороший.
Я ждал, что нас попробуют догнать, покарать и все такое прочее, но никто так и не появился. Может, не заметили, куда мы ушли, а может, просто не успели – парни ведь лежали без сознания. Пока очнутся, пока соберут погоню, а мы уже сидим в машине.
Пять минут, и моя ласточка катится по дороге, не обгоняя, но и не отставая от общего потока автомобилей. Как и положено правильной воспитанной машине.
– Спасибо! – Нюся уже успокоилась и смотрела на меня едва ли не с обожанием. – Ты все-таки настоящий мужик!
– Мужики в поле пашут! – интеллигентно и, самое главное, свежо ответствовал я. – Что это вообще было? Какого черта?
– Ты точно хочешь это знать? – Нюся вздохнула, помотала головой. – Да козлы они. Я правда им ничего не должна. Просто наехали по беспределу, и все. Бабу захотелось. Если бы не ты, то отняли бы деньги, отодрали, да и выкинули бы на улицу. А теперь… теперь я не скоро работать выйду. Не дай бог поймают! Изуродуют, черти.
– То есть я виноват? Зря вмешался? – неприятно удивился я. – Ты бы и сама разобралась?
– Сама бы, точно, – снова вздохнула Нюся. – Но все равно спасибо! Приятно, когда тебя кто-то защищает! Слушай, а может, ты у меня сутенером будешь? Парень ты крутой! Я еще девчонок подтяну! Мы тебе платим – ты нас кроешь! Сидим в машине! А я еще и объявление дам – массаж! Бабки будем иметь! Ты кто по жизни? Чем занимаешься? Спорт-смен, из бандитов?
Я вдруг расхохотался, до слез, не мог остановиться минут пять. Дожил, твою мать! Осталось стать сутенером! А что? «Крыши» барыгам ставлю, почему бы и девок не покрышевать?! Узнали бы в отделе – просто бы охренели!
Хотя… что смешного? Крышуют ведь, уверен. Массажных салонов с девками пруд пруди. Обязательно менты крышуют, без этого не продержишься. Или бандиты, или менты. Без разницы, что продаешь – водку или девок, в любом случае без «крыши» – никуда.
Вот же дожил! А ведь, когда шел в ментовку, думал, что стану эдаким Анискиным! Буду людям помогать, преступников ловить, и меня все будут за это уважать! Наивняк. Был…
– Кроме как зад подставлять, что-то умеешь делать? – неожиданно для себя спросил я. – Работу какую-то делать? Что там у вас в деревне делают – коров доят? Быкам хвосты крутят?
– Хе-хе… чой-то я быкам хвосты крутить буду?! Нет, ну так-то крутила, но это были не хвосты! Хи-хи-хи…
– А если серьезно?
– Если серьезно… я так-то на бухгалтера училась. Курсы закончила. И вообще – математику хорошо петрила. Мне нравится бухгалтерить!
– Бухгалтерить… – хмыкнул я. – Слово-то какое. А чего не пошла… бухгалтерить? Они вроде бы неплохо зарабатывают. Неужели приятнее…
– Зад подставлять! – зло фыркнула Нюся. – Задолбал ты меня этим своим задом! То есть моим задом! Достал уже! Почему не пошла? Да кто меня бухгалтером возьмет, дуру деревенскую? Хотела, да! Деньги за курсы отдала… дура! Никому не нужна я! Совсем никому! Мамке только да сеструхе! И то пока бабки даю! В общем, никто никому ничего не должен. Вот так! А с какой целью спросил? Хочешь меня на работу пристроить? Наркоманку? Шлюху? Тогда дурак ты, если думаешь, что у тебя что-то получится! Я конченая! Сдохну – не от наркоты, так от клиента! Так что не трать время! Лучше пойдем, потрахаемся да спать ляжем! Если хочешь, конечно! Вот и все!
– А ты зарыдай еще, – холодно бросил я, выбирая место для парковки. – Пожалей себя, несчастную такую! А потом выкопай из тайничка ложку, «баян» и зафигачь порцию зелья. И когда проспишься – снова на дорогу, грязные вонючие члены мусолить!
– Сука! Ты такая же тварь, как и все! – Нюся тряслась от ярости, вперившись в меня ненавидящим взглядом. – Все вы такие! Твари!
Однако полученными от меня деньгами мне в морду не кинула. Практичность у таких девок просто-таки зашкаливает. Деньги, они и есть деньги, ничего личного!
Но сколько видал таких девиц – лживы они до мозга костей. И не потому, что с рождения такие лживые твари, нет, у них работа такая. Не сумеешь разжалобить, развести клиента – бабла не получишь. А вот в морду получить – это запросто.
– Слушай меня внимательно, – начал я жестким, таким холодным, как жидкий азот, голосом, что Нюся замерла, заткнувшись на полуслове. – Жизнь твоя теперь не стоит и драного червонца. Как только выйдешь на дорогу – тебя возьмут. Изувечат, будут выспрашивать про меня и, в конце концов, убьют. Потому что ты даже не знаешь, кто я и где меня искать.
Глаза Нюси как-то странно блеснули, чуть прищурились, и я понял:
– Знаю – номер срисовала. А ты не учитываешь, что он может быть от другой машины? Или я по тому адресу и не живу? В общем, это плохо кончится. Очень плохо.
– Ты мне прямо открытие сделал! – Нюся злобно оскалилась. – Я тебе то же самое говорила десять минут назад! Ну вот сказал, и чо? Толку-то?
– Уезжать тебе надо. Кстати, а какого черта ты не пошла в массажный салон? Полно же досуговых фирм? На хрена на улицу?
– Была я в массажном салоне. Выгнали, когда наркоманить стала. Там же дисциплина! Вовремя приходи, не бухай, не колись. Да еще и денег только тридцать процентов отдают. Безопаснее, конечно, но зато я тут сама себе хозяйка! И денег больше. И выхожу, когда хочу, а не когда хозяева желают. Вот так вот…
– Ладно. Дело не в том. Тебе уезжать надо. Ты не выдержишь, снова встанешь на улицу, и тебя убьют.
– Да что ты пристал? Чего такой простой-то?! Куда я уеду?! Что буду делать?! Без герыча уже не обойдусь, так здесь я хоть знаю, где его взять! И на что я уеду? Денег-то нет! Глупости это все. Отсижусь, забудут про меня как-нибудь, да все и рассосется. Ох, зря ты за меня встрял, зря!
– Дам тебе денег, – вздохнул я и, вытащив из кармана пачку купюр, отсчитал из них десять штук. – Вот. Штука баксов. Отдашь, когда сможешь. На улицу не вылезай. Купи жратвы и сиди тихо, как мышь! Месяца два сиди. Может, и забудут. Домой никого не водила?
– Нет! – Нюся не сводила глаз с денег в моей руке. – Только я не знаю, когда отдам! Я же не буду работать! Может, зайдешь, а? Хорошо будет, не пожалеешь! Я никого, кроме тебя, к себе не приглашала!
– Номер квартиры какой?
– Одиннадцатая. Первый подъезд, четвертый этаж. Дверь направо, там звонка нет, стучи. Телефон же есть! Вот! – она вынула из сумочки бумажку, быстро написала цифры, – звони! Тебя как звать? На самом деле?
– Андрей.
– Так кем ты работаешь? Чем занимаешься?
– Мент я. Разве не поняла? Что, не любишь ментов?
– Хм… да мне пофиг, если честно. Что менты, что бандиты… Прости. Андрей, может, все-таки зайдешь? И это… а рублями есть у тебя? А то менять идти…
Я добавил ей рублей, хотя и помнил, что деньги у нее есть – у хачиков взяла. Проводил взглядом – худенькая фигурка, вся какая-то помятая, потертая, как попугай после встречи с кошкой. Жалкое существо, без будущего, без настоящего.
Кто там сказал – что человек сам кузнец своего несчастья? Так все и есть. Наказания без вины не бывает. И вины без наказания. Закон кармы, однако. Что с ней будет? Вряд ли что-то хорошее.
Интересно, на самом деле – наркомания лечится? Я слышал, что нет. Не бывает бывших наркоманов. Им достаточно только посмотреть на порошок и – готово, все по новой!
Никогда этого не понимал, наркоманию эту самую. Лучше бы водку пила. Противно, когда бабы пьют, но наркомания хуже в разы. По крайней мере, я так считаю.
Ну что же. Закончив с актами благотворительности, пора приниматься за искоренение злодеев. Законными, замечу, методами. Никаких убийств! Сегодня. Пока что. Наверное.
Развернулся и поехал туда, где предположительно должен был обитать убийца учительницы. Вообще-то, это все шито белыми нитками – вероятность того, что мужик именно там обитает, довольно-таки мала. Но розыск частенько основывается на совершенно шатких и даже тупых зацепках. А еще более часто на том, что преступник недооценивает своих противников, то есть нас, ментов.
Вот почему так трудно бороться с бывшими или действующими ментами? Потому что менты знают, как работает Система и как ей противостоять. Они просчитывают на несколько ходов вперед и никогда не недооценивают противника.
Обычный же преступник – это на самом деле необразованный, недалекий и даже глупый человечишка вроде тех гопников, которых я сдал в отдел. Если бы они хотя бы читали детективы, я уж не говорю о специальной литературе, то найти и взять их было бы очень трудно. Но, слава богу, девяносто процентов злодеев пусть даже и хитрые, но при этом глупые и самоуверенные придурки. Суперзлодеи существуют только в книгах. Обычные же преступления глупы и банальны. Вот как сейчас – вышел из тюрьмы и зарезал свою бывшую супружницу. Банально, просто-таки до скуки!
Дом никуда не делся, я нормально припарковал машину метрах в двадцати от подъезда, чтобы не мешать никому и чтобы не светиться на глазах у потенциальной «жертвы». Время уже подходящее, и я не стал его долго тянуть. Не особо спеша, но и не мешкая, пошел к подъезду и вскоре уже стоял перед знакомой дверью, соображая, что в первую очередь сделать – заглушить всех, кого обнаружу в квартире, или вначале поговорить. Дилемма, однако!
Но только лишь поднял руку, чтобы постучать, как дверь открылась и на пороге возник человек – обычный человек, мимо которого пройдешь и не заметишь. И ничего в нем злодейского – ни крючковатого носа, ни тоненьких черных усов. Да и брюнетом он не был, этот убийца. А ведь всем убийцам обязательно положено быть брюнетами! Или, по крайней мере, рыжими. Не мной заведено, не мне и менять!
Но этот был блондином, бесцветным почти до степени альбиноса. Убийца своей жены. Преступник и злодей.
Увидев меня, злодей не испугался и даже не удивился. А когда я достал удостоверение и показал, кивнул головой, будто подтверждая свои умозаключения, вздохнул и заявил:
– Я вас ждал. Самому прийти как-то стремно… глупо же лезть в руки ментам самому, правда? Только я вам скажу – не убивал. Не убивал я ее! Любил! Да и сейчас люблю. Вы меня в отдел?
– В отдел, – кивнул я и протянул ему наручники. – Надевай.
