Три десятилетия назад, в один из первых дней работы в журнале «Новое время», я приоткрыл дверь в кабинет заместителя главного редактора Виталия Геннадьевича Чернявского. Он вел номер, и я принес ему заметку.

Виталий Геннадьевич разговаривал по телефону и не заметил моего появления. Откинувшись в кресле и несколько мечтательно глядя в окно, он предавался приятным воспоминаниям:

– Вот когда в октябре сорок второго я допрашивал своего первого пленного немца…

Я осторожно прикрыл дверь.

У главного редактора «Нового времени» было два заместителя. Оба в прошлом чекисты. Борис Яковлевич Пищик служил во внутренних подразделениях НКВД, а после войны воссоздавал органы госбезопасности в Литве. Когда началось изгнание евреев из Министерства госбезопасности, убрали и Пищика. С тех пор он занимался журналистикой.

Виталий Геннадьевич Чернявский работал во внешней разведке и быстро делал карьеру. Но судьба была к нему жестока. Он заболел. Начальник разведки Александр Сахаровский, знавший Чернявского по совместной работе, мог бы оставить его на службе. Но не захотел.

КГБ не пристроил его на высокую должность, как это было принято позднее. Ему пришлось начинать новую жизнь самостоятельно. Только благодаря своим способностям он занял заметный в те годы пост первого заместителя главного редактора политического еженедельника «Новое время». Комитет госбезопасности пренебрежительно относился к старым заслугам. Дочь знаменитого разведчика Абеля-Фишера после смерти отца вообще не могла найти себе работу, и Чернявский взял ее в английское издание «Нового времени». Эвелина Фишер работала у нас корректором. Вообще Виталий Геннадьевич охотно помогал людям, попавшим в трудное положение.

О прошлой службе Чернявского в редакции знали все. Он держался сурово и строго, и его побаивались. Однажды заведующая производственным отделом, дама шумная и крикливая, чей визгливый голос разносился по всем четырем этажам редакционного здания на Пушкинской площади, влетела в кабинет Чернявского и с порога стала жаловаться на бездельников в печатном цехе. Некоторое время Чернявский терпеливо выслушивал ее крик. Когда ему надоело, он тихим голосом произнес:

– Хорошо. Составьте мне список, и я прикажу их расстрелять.

Дама осеклась и тихо ушла.

В старом «Новом времени» было немало людей, чьи познания и жизненный опыт восхищали меня. Вильгельм Людвигович Мартенс, сын первого советского полпреда в Америке, выловил ошибку в фоторепортаже об Австрии. Бросив взгляд на один из снимков, он сказал:

– Подпись под снимком неправильна. Это другая площадь.

– Откуда вы знаете? – обиделся автор.

– В сорок пятом, – объяснил Мартенс, – я брал эту площадь с отрядом наших десантников.

Виталий Чернявский родился в ноябре 1919 года, но шла Гражданская война, и родители пошли его записывать только в феврале следующего года. Так что у него было два дня рождения. В сорок первом его взяли на работу в НКВД, всю войну он прослужил в особых отделах. В 1944 году прошел курсы усовершенствования офицерского состава главного управления военной контрразведки СМЕРШ. Эти детали его биографии я не знал. Чернявский рассказал их своему молодому другу Андрею Викторовичу Разину, а я все это узнал из его научной работы.

– После окончания учебы, – вспоминал Чернявский, – меня вызвал начальник курсов и сообщил, что мне надлежит срочно явиться на Лубянку. Пройдя через четвертый подъезд, я поднялся на седьмой этаж и был приглашен в кабинет Александра Михайловича Короткова.

Это был уже упоминавшийся в этой книге заместитель начальника советской разведки тогда еще полковник Коротков. Чернявский был зачислен оперуполномоченным в первое главное управление наркомата госбезопасности. Осенью сорок четвертого его на два года отправили в резидентуру в Бухарест. Несколько лет он занимался Румынией. В сорок седьмом получил задание создать резервную агентурную сеть в Румынии и Венгрии за случай войны с Западом. Еще два года руководил группой нелегальной разведки в оккупированной войсками союзников Австрии – имел сво шифр и связывался непосредственно с центром. Руководивший нелегальной разведкой Коротков его отмечал и продвигал.

Ясное дело, что в нашей редакции Чернявский был признанным специалистом по разведке. Но только в перестроечные годы он рассказал мне в деталях, как он провел одну из самых дерзких операций нашей разведки в послевоенные годы.

В 1953 году, после смерти Сталина, его назначили руководителем европейского отдела во втором главном управлении МВД (внешняя разведка). Высокая должность для тридцатитрехлетнего человека. В середине мая его неожиданно вызвал Лаврентий Павлович Берия. Чернявский спустился на третий этаж и вошел в кабинет всесильного министра внутренних дел. Берия сказал, что через два дня он быть в Бухаресте, потому что назначен старшим советником МВД СССР сразу при двух румынских министрах – госбезопасности и внутренних дел.

– Вы пользовались особым доверием Берии? – спрашивал я Чернявского.

– Нет, я был для него новым человеком. Последние годы Берия не руководил непосредственно госбезопасностью, и я находился вне поля его зрения. Сыграли роль моя хорошая служебная аттестация.

– А почему он послал вас в Румынию?

– Впервые меня отправили туда в начале сентября 1944 года. Я пробыл там три года, хорошо изучил страну, быт и нравы, психологию народа, свободно владел румынским языком, в случае необходимости выступал в качестве заправского румына, чему способствовала и моя внешность.

Берия, став министром внутренних дел, обновил состав советнических групп в странах народной демократии, поставил во главе молодых и деятельных сотрудников. Потребовал, чтобы они свободно владели языком страны пребывания и могли беседовать с руководителями секретных служб и лидерами государств без переводчиков.

Он настаивал на том, чтобы советники не вмешивались во внутренние дела и не давали рекомендаций по «скользким» делам, особенно тем, которые возникали в результате внутренней борьбы в правящей верхушке, дабы ни у кого не было ни малейшего повода для ссылки на то, что они заведены и реализованы по указанию советских товарищей.

– Какие указания вы получали от Берии?

– Едва я успел немного осмотреться в румынской столице, как 17 июня в Берлине начались выступления рабочих против политики правительства ГДР, которые были подавлены Советской армией. Берия позвонил мне по ВЧ и предупредил: «Головой ответите за то, чтобы такого не случилось в Бухаресте». И приказал каждый день докладывать лично ему или его первому заместителю Богдану Кобулову, на котором замыкалась внешняя разведка, об обстановке в Румынии. К Бухаресту подтянули части отборных дивизий румынской армии, которые были сформированы во время войны на территории Советского Союза, подразделения пограничных войск, было усилено патрулирование столицы и окрестностей…

В день, когда был арестован Берия, у меня умолк аппарат ВЧ. Я не мог дозвониться в Москву…

Примерно через месяц Чернявского, как и других старших советников, отозвали:

– Вы были назначены без согласования с ЦК КПСС, поэтому вас освобождают от должности. Ждите нового приказа…

Чернявского ценил генерал Евгений Питовранов, который в январе 1953 года возглавил разведку. После смерти Сталина Питовранов потерял свой высокий пост. Его отправили в Восточный Берлин руководить представительством КГБ в ГДР. Он взял с собой Чернявского начальником первого (разведывательного) отдела. Разведаппарат состоял из шести отделений: американское, английское, западногерманское, французское, научно-технической разведки и нелегальной. Всего – пятьдесят-шестьдесят человек.

– Каждую неделю из Москвы поступали новые задания, – рассказывал Чернявский. – Что-то узнать, что-то сделать или украсть. Помню, пришел приказ украсть краску для легковых автомобилей, никак она у нашей промышленности не получалась. Мы украли в ФРГ образцы краски, рецептуру. Все передали в Москву, но краска все равно оставалась плохой.

Представительство КГБ занималось и борьбой против деятелей антисоветской эмиграции. В апреле 1954 года попытались выкрасть из Западного Берлина одного из руководителей НТС Александра Рудольфовича Трушновича.

– Мой сосед по дому в Берлине был начальником отделения аппарата уполномоченного КГБ по работе с эмиграцией, – вспоминал Чернявский. – Он занимался Трушновичем. Правда, получилось неудачно. Его завернули в ковер, чтобы никто не обратил внимания, и вынесли на улицу. Привезли, развернули, а он уже труп – задохнулся. Убивать не хотели. Хотели похитить.

Сам Виталий Чернявский провел фантастическую операцию, остававшуюся загадкой многие десятилетия.

Летом 1954 года, когда в Западном Берлине вдруг исчез доктор Отто Йон, первый начальник западногерманской контрразведки – она называется Ведомством по охране конституции. А через несколько дней он объявился в Восточном Берлине, столице социалистической ГДР. Это был огромный подарок для ГДР и малоприятный сюрприз для Федеративной Республики Германия. На сторону социалистического государства перешел не какой-то мелкий чиновник, а политик почти что в ранге министра, с именем, с авторитетом. Отто Йон был человек известный. Бывший участник немецкого сопротивления, причастный к заговору 20 июля 1944 года против Гитлера, Отто Йон сделал большую карьеру в ФРГ. И он не просто перебрался в Восточную Германию, а стал обличать Германию Западную.

В те годы западная и восточная части Германии соревновались во всем; предметом особой гордости были перебежчики. На Востоке торжественно принимали беглецов с Запада. На Западе раскрывали объятия перед беженцами с Востока. В те времена до строительства Берлинской стены перебраться из Восточного Берлина в Западный и наоборот было несложно.

Через месяц после появления Йона в Восточном Берлине в ГДР перешел депутат западногерманского парламента Карл-Франц Шмидт-Витмак. Это был еще один подарок для социалистической Восточной Германии. Шмидт-Витмак входил в правящую партию и состоял в комиссии бундестага по вопросам европейского оборонительного союза. Шмидт-Витмак тоже попросил в ГДР политического убежища.

11 августа 1954 года Отто Йон выступил на большой пресс-конференции в Восточном Берлине. Она наделала тогда много шума. Он объяснил, что прибыл в ГДР ради того, чтобы бороться за воссоединение Германии. Он рассказал иностранным журналистам о том, что в западной части Германии идет процесс милитаризации, что бывшие нацисты заняли важные посты в ФРГ, что Западная Германия вместе с Соединенными Штатами готовится к третьей мировой войне. Особая опасность, говорил тогда Отто Йон, состояла в попытке создать Европейское оборонительное сообщество, объединить армии стран Западной Европы.

Рассказав о поездке в Америку и о беседе с известным разведчиком Алленом Даллесом, только что назначенным директором ЦРУ. Отто Йон сказал, что американцы охвачены истерическим страхом и хотят войны, в которую втянут Германию.

– Федеративная республика превратилась в оружие американской политики в Европе, – говорил бывший начальник западногерманской контрразведки. – Американцам нужны в войне с Востоком немецкие солдаты. Они ориентируются при этом на тех, кто не извлек уроков из катастрофы 1945 года и только ждет часа, чтобы вновь ринуться в восточный поход. А это может принести нам новые невообразимые страдания. Более того, создаст угрозу уничтожения самой немецкой нации…

Громкие разоблачения Отто Йона стали важнейшим аргументом в пропагандистской войне между Западом и Востоком. Отто Йона принимали в ГДР как высокого гостя, ему показывали, как растет и хорошеет первое на немецкой земле государство рабочих и крестьян. Его путешествие по Берлину снимали операторы кинохроники. Отто Йона обхаживали представители восточногерманской интеллигенции. В Восточном Берлине он работал в «Комитете единства Германии», но это было скучное занятие.

А через год, в 1955 году, Отто Йон столь же неожиданно совершил побег в обратном направлении и вернулся на Запад. Как все это произошло? Почему начальник немецкой контрразведки так недолго послужил социалистической ГДР, а затем все-таки вернулся домой?

История доктора Отто Йона была одной из самых успешных послевоенных операций советской внешней разведки. Не так уж часто в истории борьбы секретных служб удавалось переманить на свою сторону начальника контрразведки другой страны. Даже у знаменитого Кима Филби ранг был пониже, он был всего-навсего начальником отдела в британской разведке. А Отто Йон возглавлял всю контрразведку Западной Германии.

Это был огромный пропагандистский успех ГДР, всего социалистического лагеря. Как раз в те дни решался вопрос, будет ли создан военный союз западноевропейских государств, в который собирались принять и Западную Германию. Москва выступала против этого и одержала в этой борьбе победу: военный союз не был создан. Отто Йон помог Москве одержать эту победу.

Отто Август Вальтер Йон родился в 1909 году в Марбурге в преуспевавшей протестантской семье. Он изучал юриспруденцию, собирался стать дипломатом. Но не вступил в нацистскую партию и в Министерство иностранных дел его не взяли. Он работал юридическим консультантом в авиакомпании «Люфтганза». В 1943 году Отто Йона должны были призвать в армию, но связи с видными офицерами абвера избавили его от вермахта.

Отто Йон был социал-демократом по убеждениям, его брат – коммунистом. Отто Йон был настоящим антифашистом. Преступления гитлеровского режима, концлагеря, массовые убийства вызвали у него отвращения. Он присоединился к участникам антигитлеровской оппозиции, дружил с Клаусом Бонхёфером, чей брат Дитер, известный теолог, был видной фигурой в сопротивлении.

Йон дружил с принцем Луи-Фердинандом Гогенцоллерном, вторым сыном наследного принца, внуком последнего кайзера Вильгельма 11. Поэтому Йон был посредником для монархистов, которые желали восстановления монархии в Германии, среди них были бывший глава Лейпцига Карл Герделер и генерал Людвиг Бек.

Отто Йон по делам «Люфтганзы» часто ездил в Лиссабон и Мадрид, где наладил отношения с английскими разведчиками и передавал им записки от Герделера. Немецкое сопротивление пыталось установить контакты с англичанами. Англичанам Йон не понравился. Во-первых, он не передавал им никакой разведывательной информации. Во-вторых, англичане не хотели сотрудничать с немецкой оппозицией, которая не соглашалась с требованием союзников о полной капитуляции.

На Йона обратил внимание агент советской разведки Ким Филби, который сообщил о нем в Москву. Филби подозревал, что немец из авикомпании в реальности двойной агент, действующий под диктовку гестапо, иначе как ему удавалось так часто бывать в Португалии и Испании?

На самом деле сразу несколько представителей антигитлеровских сил попытались наладить контакты с союзниками. От их имени немецкий дипломат Адам фон Тротт цу Зольц несколько раз ездил в Швецию. Он просил дать право немцам самим сформировать правительство после убийства Гитлера, а не требовать безоговорочной капитуляции.

Но союзники не хотели делить немцев на плохих и хороших. Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль приказал своему министерству иностранных дел не откликаться ни на какие попытки договариваться о мире, исходящие от немецких политиков. Президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт подтвердил: единственное условие прекращения войны – «безоговорочная капитуляция Германии».

Участники сопротивления много раз пытались убить Гитлера. Ближе всех к цели подошел полковник Клаус Шенк граф фон Штауфенберг. Полковник служил в генеральном штабе. В 1943 году его прикомандировали к 10‑й танковой дивизии, которая воевала в Северной Африке. Штауфенберг был тяжело ранен, и врачи решили, что он безнадежен. Полковник лишился руки и глаза, но выжил. Лежа в госпитале, он решил, что должен избавить Германию от Гитлера.

Несмотря на увечья, ему разрешили продолжить службу в штабе армии резерва. Его регулярно вызывали на совещания в ставку. 20 июля 1944 года он поставил портфель с взрывчаткой под стол, на котором разложили карты. Через пару минут Штауфенберг, извинившись, попросил разрешения позвонить и вышел.

Но последствия взрыва не были столь сильными, как казалось со стороны. Погибли в общей сложности четыре человека. Гитлер был контужен, оглох, поранил руку и ударился головой о стол. Прибывшему доктору Мореллю фюрер гордо говорил:

– Я неуязвим! Я бессмертен!

Несмотря на то, что Гитлер остался жив, заговорщики все равно имели шанс взять верх в стране. Тогда война закончилась бы на год раньше. Но участники заговора действовали медленно и неуверенно. Они погубили себя и своих близких. Несколько мятежных генералов успели покончить с собой, остальных повесили или расстреляли. Четыреста следователей гестапо вели расследование по всей стране.

Отто Йон чудом ускользнул от нацистов, бежав в Португалию. Оттуда британская разведка переправила его в Лондон. Он сотрудничал в отделе, занимавшемся психологической войной против нацистской Германии, и на британском радио, которое вещало на немецком языке. После войны он помогал англичанам искать подлежащих наказанию военных преступников. На Нюрнбергском процессе был переводчиком на допросах. Он помог британским юристам подготовить обвинение против одного из самых известных гитлеровских военачальников – генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна. В 1949 году Манштейн был приговорен британским военным трибуналом к восемнадцати годам тюремного заключения. Многие западные немцы сочли приговор слишком суровым и считали Йона предателем.

Когда родилась Федеративная Республика Германии, возник вопрос о создании собственной службы безопасности и о кандидатуре ее начальника. Союзники решили, что ФРГ вправе иметь контрразведку для борьбы с коммунистами, которые пытаются захватить всю Германию, но она не будет обладать полицейскими полномочиями. Она должна собирать информацию и анализировать ее. Ведомство по охране конституции не имеет право проводить аресты, обыски, допросы или конфисковывать имущество. Если такие меры требуются, контрразведка передает дело в прокуратуру или полицию.

Ведомству по охране конституции поручили бороться с левым и правым экстремизмом, шпионажем и деятельностью иностранцев, представляющей опасность для государства. Кроме того, ведомство дает допуск государственным служащим, которые имеют доступ к секретной информации. Федеральные земли добились того, что полномочия были поделены, и появились земельные ведомства по защите конституции. Вся собранная ими информация заносится в банк данных федерального ведомства, оно не имеет права контролировать работу земельных отделов.

Тогдашний канцлер ФРГ Конрад Аденауэр хотел иметь на посту начальника Ведомства по охране конституции своего человека, но это были времена, когда Бонну приходилось прислушиваться к мнению оккупационных держав. Сам Аденауэр зависел от западных держав и не смог возразить, когда они поставили в конце 1950 года на этот пост Отто Йона. Тем не менее канцлер Аденауэр обиделся.

Министр внутренних дел ФРГ Герхард Шредер тоже считал Йона ставленником англичан. И ему это тоже не нравилось. В июне 1954 года министр откровенно заявил, что назначит нового начальника ведомства, как только Федеративная республика станет полностью независимой.

Его слова не остались неуслышанными.

Через три недели после этого заявления министра Отто Йон перебрался в Восточный Берлин и наговорил массу вещей, очень неприятных для канцлера Аденауэра, министра Шредера и начальника западногерманской разведки Гелена…

Каким образом доктор Йон из Западного Берлина перебрался в Восточный?

20 июля 1954 года, в годовщину покушения на Гитлера Отто Йон как участник Сопротивления приехал в Западный Берлин для участия в митинге, посвященном тем, кто пытался убить Гитлера. Назад в гостиницу Йон не вернулся.

Отвечал за эту операцию подполковник Чернявский. И он ответил мне на главный вопрос: по своей воле перешел доктор Йон из одного Берлина в другой, или же его похитили?

Берлинский врач-психиатр Вольфганг Вольгемут давно знал Отто Йона, лечил его брата. Вольгемут считал себя коммунистом. Он встречался с советскими разведчиками. Он не был агентом, на профессиональном языке его роль именуется так – «доверительный контакт». Он и обратил внимание советских разведчиков на разочаровавшегося во всем Йона, который в плохих отношениях с собственным правительством. Возник вопрос: а не согласится ли он поставлять советской разведке секретные документы? Вольгемут выразил сомнение: Йон не тот человек.

Тогда его попросили устроить встречу. Вольгемут, опытный психиатр, довольно умело провел беседу, и Йон, который оказался в политическом тупике, не знал, что ему делать, искал выхода, согласился поговорить. Тогда, в 1954 году, такой наивный человек, как Отто Йон, наверное, плохо представлял себе, что происходит за железным занавесом, в социалистическом лагере. Участнику Сопротивления Отто Йону, возможно, по душе были антифашистские лозунги Восточной Германии. И, напротив, неприятно было видеть лица бывших нацистов, занявших важное положение в Западной Германии.

Встречаться в Западном Берлине советские разведчики не захотели, боялись ловушки на чужой территории. Они предложили Йону приехать в Восточный Берлин. Вольгемут сам отвез Йона в Восточный Берлин, там его пересадили в машину разведотдела представительства КГБ и отвезли на конспиративную виллу в Вайсензее. Беседовал с ним за хорошо накрытым столом генерал Питовранов.

На следующий день Питовранов доложил председателю КГБ Ивану Серову и начальнику первого главного управления (внешняя разведка) Александру Панюшкину, что проведенная беседа показала:

«Вербовка Йона нецелесообразна и нереальна. Мы приняли решение склонить его не возвращаться в Западную Германию и открыто порвать с Аденауэром, а для этого сделать соответствующие политические заявления».

Генерал Питовранов позднее уверял, что Йон все сделал совершенно добровольно. Один из его бывших подчиненных уверяет, что Йон был мертвецки пьян. Его рвало. Пришлось вызвать врача, который дал немцу лекарство и помог прийти в себя.

Виталий Геннадьевич Чернявский рассказывал иначе: немца, конечно же, хотели завербовать. Когда стало ясно, что это совершенно невозможно, его все равно не отпустили. Ему дали снотворное, чтобы выиграть время для размышлений. А он уже был сильно пьян. В результате он проспал больше суток. Когда он проснулся, разведка уже приняла решение: если нельзя сделать Йона агентом, пусть он станет пропагандистом.

С ним по очереди беседовали Питовранов, Чернявский и еще один разведчик, безукоризненно владевший немецким языком Вадим Витолоьдович Кучин. Отто Йона вынудили понять, что в данной ситуации ему лучше сделать вид, будто он остался в ГДР по собственной воле. Йон понял, что деваться ему некуда. Он сделал все, что от него хотели. Попросил политического убежища, провел громкую пресс-конференцию, выступил против милитаризации ФРГ и старых нацистов, оказавшихся на высоких постах в боннском правительстве.

«Я отвез Отто Йона, до смерти уставшего от многочасового непрерывного нервного напряжения, в Карлсхорст, – вспоминал Виталий Чернявский. – Когда мы остались одни, он достал из бара бутылку любимого армянского коньяка, торопливо откупорил и осушил одним махом целый бокал. Я составил ему компанию, поскольку, как и он, был совершенно измотан».

Его возили и в Советский Союз. С ним беседовал заместитель начальника разведки по европейским делам генерал Александр Коротков, специализировавшийся на немецких делах. Йон, разумеется, рассказал все, что знал, о западногерманских спецслужбах. Еще больше первое главное управление КГБ интересовали его контакты с британской разведкой. Но он был политиком и едва ли мог назвать детали, интересовавшие советскую разведку.

Отто Йон быстро разобрался, где он оказался. Это издалека можно было заблуждаться. Жизнь в Восточном Берлине ему совсем не понравилась. От тоски он пристрастился к хорошему армянскому коньяку, который поставляла ему советская разведка, и просился домой… Когда выяснилось, что Йон не представляет особого интереса, его решили не удерживать на Востоке. Тем более, что его возвращение на Запад только усиливало опасения западных немцев, что Йон раскрыл Москве все секреты, которые знал.

Через полтора года, 12 декабря 1955 года, он совершил побег в обратном направлении.

Считается, что Йону помог датский журналист Хенрик Бонде-Хендриксен, который подозревался в связи с британской разведкой. Йон работал в здании университета имени Гумбольдта. В здании шел ремонт. Йон спустился вниз вместе с охранниками, сказал им, что забыл важный документ, и попросил постеречь его портфель. Он вернулся в здание, вышел через другую дверь, сел в «форд» датского журналиста, и через несколько минут они уже были в Западном Берлине.

Из Западного Берлина он под чужим именем улетел в Кельн. Йон надеялся, что ему как жертве Москвы будут сочувствовать, но все получилось по-другому. Ему не простили побега и жестких слов о боннских властителях. Несколько часов его допрашивали, потом арестовали, судили и отправили в тюрьму.

Йон доказывал, что его заманил в ловушку берлинский врач-психиатр Вольгемут, который уговаривал Йона пойти на встречу с русскими. А они опоили начальника контрразведки каким-то препаратом и в бессознательном состоянии вывезли в ГДР. Йон уверял, что в ГДР он был вынужден говорить то, что ему велели: у него были основания бояться за свою жизнь. Но западногерманский суд ему не поверил. Его очень компрометировало то обстоятельство, что ему удалось так легко покинуть ГДР. Если его не держали под стражей, если он имел возможность свободно передвигаться, это может означать только одно: его вовсе не держали под арестом, он по своей воле сотрудничал с агентами КГБ.

Суд пришел к выводу, что Отто Йон перешел в Восточную Германию добровольно, без принуждения. Йона приговорили к четырем годам тюремного заключения. 22 августа 1956 года Йон начал отбывать свой срок. Правда, отсидел он только два. В 1958 году его помиловал президент ФРГ.

Все последующие годы Отто Йон продолжал уверять журналистов, что он отверг любое секретное сотрудничество с Москвой и потому невиновен в измене и выдаче государственных секретов. В 1965 году Йон опубликовал автобиографическую книгу «Дважды через границу». Никто, кроме ближайших друзей, не принимал его слова всерьез. После распада Советского Союза у него появился важный свидетель. В его пользу высказался Валентин Михайлович Фалин, бывший секретарь ЦК КПСС по международным вопросам, бывший советский посол в ФРГ.

Валентин Фалин подтвердил: ему достоверно известно, что Йон стал жертвой операции советской разведки. Фалин подтвердил, что Йона одурманили агенты Москвы и тайно вывезли в восточный сектор Берлина, что Йон участвовал в пропагандистских спектаклях ради спасения собственной жизни, но тайн не выдавал.

Откуда об этом известно самому Фалину? Фалин в начале пятидесятых работал в Комитете информации при министерстве иностранных дел. Его начальник, заместитель председателя комитета Иван Тугаринов по поручению Молотова ездил в Берлин и, приехав, сказал Фалину, что Йона усыпили в Западном Берлине, а проснулся он в Восточном. Свой рассказ Фалин оформил в виде нотариально заверенных свидетельских показаний и передал в суд, который должен был рассматривать просьбу Отто Йона о реабилитации. Но его показания не помогли.

В 1995 году последняя апелляция Йона была отклонена берлинским судом. Он умер 26 марта 1997 года в Инсбруке в возрасте восьмидесяти восьми лет. Доктор Отто Йон, который так и не дождался реабилитации, был, как я понимаю, человеком порядочным и наивным, хотя и служил некоторое время по ведомству контрразведки. Он стал жертвой политических и шпионских игр, от которых людям наивным следует держаться подальше…

В 1955 году тяжелый сердечный недуг свалил Виталия Геннадьевича Чернявского. Он долго болел. Работал по линии слубы «А», активные мероприятия, то есть дезинформация, благо в Агентстве печати «Новости» создали для этих нужды целую структуру – главную редакцию политических публикаций. Но он продолал болеть, и в конце концов ему пришлось уйти в отставку.

Мне кажется, разведка совершила большую ошибку, слишком рано отправив Виталия Чернявского в отставку. Волевой, хорошо образованный, преданный делу, он многого бы достиг. Это было делом его жизни, он тосковал по разведке. Но ни о чем не позволял себе сожалеть. Что касается здоровья, то Чернявский пережил генерал-лейтенанта Сахаровского, который подписал роковой приказ, на двадцать с лишним лет и до самого последнего времени не прекращал трудиться. Считал, что должен зарабатывать на жизнь, да и вообще не мыслил себя без работы. В восемьдесят с лишним лет написал и издал две книги.

Виталий Геннальевич Чернявский восхищал меня мужеством и стойкостью. Он никогда не жаловался. О недугах рассказывал иронически:

– Надо же, думал, что уже все испытал, а врачи еще что-то придумали – заставили кишку глотать.

Он умер, отметив восьмидесятипятилетний юбилей. На похоронах отдельной группой стояли молодые люди в темных костюмах, чья одинаковость выдавала их принадлежность к спецслужбам. Для них он был, наверное, просто ветераном, которого положено проводить в последний путь, – рутинная обязанность. Хотя мне говорили, что в ведомственном музее в Ясенево, в Службе внешней разведки, есть фотография подполковника Чернявского, еще молодого, полного идей и надежд.