Глава 7. Дело поэта Николая Гумилева
Дело по обвинению Николая Степановича Гумилева в участии в контрреволюционном заговоре под предводительством профессора В. Таганцева изложено на 107 листах. В наши дни многие не знают, кто такой Гумилев. Это был талантливый поэт, муж не менее талантливой поэтессы Анны Ахматовой. Итак, дело:
ВЧК дело № 214224 «ПБО» (Петроградская боевая организация), том № 177 (Гумилев Н. С.)
Лист № 1 отсутствует.
Лист № 2
Справка
В этом томе первый лист — фотокарточка, которая из дела изъята и находится в альбоме. 25.11. 1935 г.
Лист № 3 — анкета, заполненная рукой Гумилева.
Лист № 4 — засада (рукой, чернилами) Произвести обыск и арест
Гумилев Николай Степанович, проживающ. по Преображенской ул., д. 5/7, кв. 2, по ДЕЛУ № 2534 3 авг. 1921
Лист № 5 — Петроградская Чрезвычайная комиссия, секретно-оперативный отдел — талон ордера 1071 (незаполненный бланк с подписью и печатью!)
Лист № 6 — Протокол обыска и ареста Гумилева за подписью сотрудника для поручений Мотовилова и председателя домового комитета И. Гусева. Другие необходимые подписи отсутствуют. Протокол удостоверяет задержание «Гражданина Гумилева Николая Степановича», изъятие переписки — «другого ничего не обнаружено» и «оставление засады до выяснения».
Лист № 7
Петроградская Чрезвычайная комиссия Секретно Оперативный отдел Талон ордера 1096 (незаполненный бланк с подписью и печатью)
Лист № 8 Ордер на обыск от 5.8.21 (чистый бланк)
Листы № 9,10 — справки из адресного стола
Листы № 11,12 — ордера на обыск «у гр. Гумилева Н. С.»
Лист № 13
6413 Талон квитанции к делу
Денег советских 16 000 р., старинных монет, гривенник (одно слово прошито; неразборчиво). 1 золо. 48у. (или д.)
Далее следуют квитанции, записки управдомов или подобные «доклады»:
Лист № 20
Доклад
В Петроградскую Губернскую ЧК
Ввиду того что д. № 11 по Пантелеймоновской ул. содержит 142 квартиры, из коих несколько не занятых и домовые книги ведутся крайне беспорядочно, точно установки в такой краткий срок, сделать нет никакой физической возможности, тем более, что заведывающий дом. и домовой книгой за свое кратко-временное пребывание в этой должности еще не успел ориентироваться.
2.8.21.
Коркий (или Корский — неразборчиво)
Лист № 31 и др. — множество записок разных литераторов, которые извещают поэта о встрече, какие-то клочки бумаги с пометками Гумилева.
Записка жены Анны Ахматовой на смятой папиросной бумаге:
Лист № 48
Дорогой Котик, конфет, ветчины не купила, ешь колбасу, не сердись. Кушай больше, в кухне хлеб, каша, пей все молоко, ешь булки. Ты не ешь, и все приходится бросать, это ужасно. Целую. Твоя Аня.
На следующих страницах дела приведен список названий стихотворений из вышедшего сборника стихов Н. Гумилева.
Лист № 61
Расписка.
Мною взято у Н. С. Гумилева пятьдесят тысяч рублей.
Мариэтта Шагинян. 23.VI 1.21.
Чего только нет в «деле» Гумилева! И приглашение участвовать в поэтическом вечере к нему подшито, и членский билет Дома искусства на 1920 год, и интимные записки со стершимся карандашным текстом…
Только на 68–69 листах дела по существу обосновывается виновность Н. Гумилева. Это протокол показания профессора В. Таганцева, возглавлявшего «заговор» против советской власти.
Протокол показания гр. Таганцева
Поэт Гумилев после рассказа Германа обращался к нему в конце ноября 1920 года. Гумилев утверждает, что с ним связана группа интеллигентов, которой он сможет распоряжаться, и в случае выступления согласна выйти на улицу, но желал бы иметь в распоряжении для технических надобностей некоторую свободную наличность. Таковой у нас тогда не было. Мы решили тогда предварительно проверить надежность Гумилева, командировав к нему Шведова для установления связей.
В течение трех месяцев, однако, это не было сделано. Только во время Кронштадта Шведов выполнил поручение: разыскал на Преображенской ул. поэта Гумилева, адрес я узнал для него во "Всемирной литературе", где служит Гумилев. Шведов предложил ему помочь нам, если представится надобность в составлении прокламаций. Гумилев согласился, сказав, что оставляет за собой право отказываться от тем, не отвечающих его далеко не правым взглядам. Гумилев был близок к Совет, ориентации. Шведов мог успокоить, что мы не монархисты, а держимся за власть Сов. Не знаю, насколько мог поверить этому утверждению. На расходы Гумилеву было выделено 200 000 советских рублей и лента для пишущей машинки. Про группу свою Гумилев дал уклончивый ответ, сказав, что для организации ему потребно время. Через несколько дней пал Кронштадт. Стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался, как и Шведов и Герман, и поэтических прокламаций нам не пришлось ожидать.
Курьер финской контрразведки Ю. П. Герман, морской офицер, убит пограничниками 30 мая 1921 года при попытке перехода советско-финской границы. В. Г. Шведов-Вячеславский, подполковник, агент иностранной разведки, 3 августа 1921 года во время ареста убил чекиста, но сам был ранен. По постановлению ВЧК 29 августа 1921 года расстрелян.
С этими лицами встречался Н. Гумилев. Согласился помочь заговорщикам в составлении прокламаций, получил на расходы 200 000 советских рублей и ленту для пишущей машинки.
Если верить Таганцеву (а почему бы и нет?), то Гумилев утверждает, что с ним связана группа интеллигентов, которой в случае необходимости «он сможет распоряжаться». Что ж, это действительно так. Гумилев был признанным вождем акмеизма, возглавлял знаменитый «Цех поэтов» и имел огромное влияние на его участников. Пожалуй, ни у одного русского поэта в то время не было столько учеников и подражателей. Наверно, Гумилеву (кстати, по нашим меркам «молодому поэту»— тридцатипятилетнему) было приятно ощущать себя властителем дум Петроградской литературной молодежи. Но вот заявление, если оно имело место, что эта «группа интеллигентов» «в случае выступления согласно выйти на улицу», выглядит несколько самонадеянным. Этой самонадеянности, зная Гумилева по стихам и по воспоминаниям его современников, удивляться не приходится: некоторая юношеская бравада, очевидно, была присуща ему и как нельзя более соответствовала образу лирического героя гумилевских стихов.
Николай Гумилев ни одной прокламации не составил, а о «своей» группе говорил уклончиво. Какую группу, «готовую выйти на улицу», имел в виду Гумилев (и, вполне возможно, подозревали чекисты!), когда составлял для себя какой-то список, ставший впоследствии листом № 73.
Лист № 73 (рука Гумилева)
Городецкий, Потемкин, Пяст, Аненский, Сологуб, Сергей Соловьев, Бруни, Верховский, Блок, Клюев, Бальмонт, Вячеслав Иванов, Северянин, Хлебников, Лифшиц, Цветаева, Нарбут, Балтрушайтис, Адамович.
Что касается показаний Таганцева, то главной «уликой» против Гумилева, содержащейся в них, оказываются 200 000 рублей и лента пишущей машинки, переданные Шведовым.
Известны свидетельства одного из последних оставшихся в живых участников тех давних событий — поэтессы и мемуаристки Ирины Одоевцевой, покинувшей Родину именно тогда, в двадцать первом году, а затем вернувшейся. В ее воспоминаниях о Гумилеве есть противоречия. Но ведь это литературные произведения, а не свидетельские показания. Между тем в одном из своих интервью она утверждает следующее:
«Когда говорят, что он (Гумилев) отказался от участия в заговоре, никаких денег не брал, я ничего не могу возразить. Но и сейчас повторяю… деньги у него были, лежали в шкафу… Вот никакого револьвера я не видела, это точно, а деньги… тогда они были обесценены, и это было много пачек — видела у Гумилева своими глазами».
Подобные высказывания Одоевцевой служили в глазах многих косвенным доказательством виновности поэта, за что она не раз подвергалась нападкам со стороны горячих поклонников Гумилева, желавших его безоговорочной реабилитации. Но, как мы видим сейчас, нападки эти вряд ли были заслуженными. Для того чтобы истина в конце концов восторжествовала, ей не надо никаких подачек в виде пресловутой лжи во спасение, следует только неукоснительно этой истины держаться, какой бы ни была политическая ситуация, что бы ни казалось на чей-то взгляд сиюминутно выгодным.
Кстати, преувеличивая контрреволюционные «заслуги» Гумилева в своих книжках, издававшихся на западе, Одоевцева, возможно, преследовала вполне благородную цель: привлечь к его имени интерес западной публики и издателей. Не такая, какой от нее ждали любители литературы в СССР, но тоже «ложь во спасение»!
Ну а по сути правда и то, что свидетельствует Одоевцева, и то, что утверждают почитатели Гумилева: да, деньги — много ничего не стоивших пачек — у него были.
Ознакомимся с показаниями самого поэта.
Листы № 83, 84
Протокол допроса, произведенного в Петроградской Губернской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией по делу за № 2534 от 9.08.1921.
Я, нижеподписавшийся, допрошенный в качестве обвиняемого, показываю:
1. фамилия — Гумилев
2. имя отчество — Николай Степанович
3. возраст — 35
4. происхождение из дворян
5. место жительства: Петроград, угол Невского и Мойки, в Доме искусств.
6. род занятий — писатель
7. семейное положение — женат
8. имущественное положение — никакого
9. партийность — беспартийный
10. политические убеждения — аполитичен
11. образование общее специальное, высшее — профессор, филолог
12. чем занимался, где служил
а) до Войны 1914 года литературой, здесь и за границей
б) до Февральской революции 1917 года тоже
в) до Октябрьской революции 1917 года на военной службе в качестве вольноопределяющегося, а потом — прапорщик
г) С Октябрьской революции до ареста в 1918 году приехал из Лондона в Петроград и до ареста находился членом коллегии экспертов издательства «Всемирная литература»
13. Сведения о прежней судимости — никаких
Лист № 85
Показания по существу дела:
Месяца три тому назад ко мне утром пришел молодой человек высокого роста и бритый, сообщавший, что привез мне поклон из Москвы. Я пригласил его войти, и мы беседовали минут двадцать на городские темы. В конце беседы он обещал мне показать имеющиеся в распоряжении русские заграничные издания. Через несколько дней он действительно принес мне несколько номеров каких-то газет. И оставил у меня, несмотря на заявление, что я в них не нуждаюсь. Прочтя эти номера и не найдя в них ничего для меня интересного, я их сжег. Приблизительно через неделю он пришел опять и стал спрашивать меня, не знаю ли я кого-нибудь, желающего работать для контрреволюции. Я объяснил, что никого такого не знаю, тогда он указал на незначительность работы: добывание разных сведений и настроений, раздачу листовок — и сообщал, что эта работа может оплачиваться. Тогда я отказался продолжать разговор с ним на эту тему, и он ушел. Фамилию свою он назвал мне, представляясь. Я ее забыл, но она была не Герман, и не Шведов.
Н. Гумилев
Лист № 86
Протокол допроса
Гр. Гумилева Николая Степановича
Допрошенный следователем Якобсоном, я показываю следующее: летом прошлого года я был знаком с поэтом Борисом Вериным и беседовал с ним на политические темы, горько сетуя на подавление частной инициативы в Советской России. Осенью он уехал в Финляндию, через месяц я получил в мое отсутствие от него записку, сообщавшую, что он доехал благополучно и хорошо устроился. Затем зимой, перед Рождеством, ко мне пришла немолодая дама, которая мне передала неподписанную записку, содержавшую ряд вопросов, связанных, очевидно, с заграничным шпионажем, например сведения о готовящемся походе на Индию. Я ответил ей, что никаких таких сведений я давать не хочу, и она ушла.
Затем в начале Кронштадтского восстания ко мне пришел Вячеславский с предложением доставлять для него сведения и принять участие в восстании, оно переносится в Петроград. От дачи сведений я отказался, а на выступление согласился, причем указал, что мне, по всей вероятности, удастся в момент выступления собрать и повести за собой кучку прохожих, пользуясь общим оппозиционным настроением. Я выразил также согласие на попытку написания контрреволюционных стихов. Дней через пять он пришел ко мне опять, вел те же разговоры и предложил гектографировальную ленту и деньги на расходы, связанные с выступлением. Я не взял ни того, ни другого, указав, что не знаю, удастся ли мне использовать ленту. Через несколько дней он зашел опять, и я определенно ответил, что ленту я не беру, не будучи в состоянии использовать, а деньги 200 000 взял на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий, то есть восстания в городе, или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их, потому что после падения Кронштадта я резко изменил мое отношение к Советской власти. С тех пор ни Вячеславский, никто другой с подобными разговорами ко мне не приходили, и я предал все дело забвению.
В добавление сообщаю, что я действительно сказал Вячеславскому, что могу собрать активную группу из моих товарищей, бывших офицеров, что являлось легкомыслием с моей стороны, потому что я с ними встречался лишь случайно и исполнить мое обещание мне было бы крайне затруднительно.
Гумилев
Допросил Якобсон 18.8.1921.
Лист № 87 (машинопись)
Продолжительное показание гр. Гумилева Николая Степановича 20.08.1921.
Допрошенный следователем Якобсоном, я показываю: сим подтверждаю, что Вячеславский был у меня один, и я, говоря с ним о группе лиц, могущих принять участие в восстании, имел в виду не кого-нибудь определенного, а просто человек десять встречных знакомых из числа бывших офицеров, способных, в свою очередь, сорганизовать и повести за собой добровольцев, которые, по моему мнению, не замедлили бы примкнуть к уже составившейся кучке. Я, может быть, не вполне ясно выразился относительно такового характера этой группы, но сделал это сознательно, не желая быть простым исполнителем директив неизвестных мне людей и сохранить мою независимость. Однако я указывал Вячеславскому, что, по моему мнению, это единственный путь, по какому действительно совершается переворот, и что я против подготовительной работы, считая ее бесполезной и опасной. Фамилии лиц я назвать не могу, потому что не имел в виду никого в отдельности, я просто думал встретить в нужный момент подходящих по убеждению мужественных и решительных людей. Относительно предложения Вячеславского я ни с кем не советовался, но возможно, что говорил о нем в туманной форме.
Н. Гумилев
Выделим несколько моментов из этого документа. Начнем с последнего: «возможно, что говорил» о предложении участвовать в контрреволюционной организации «в туманной форме». Вот это неполная правда! Какое уж тут «возможно», если и той же И. Одоевцевой, одной из многочисленных своих учениц, и поэтам М. Кузьмину, Г. Иванову, и многим другим знакомым литераторам Гумилев «таинственно» намекал на свою причастность к «организации». Вот что вспоминает Одоевцева: «Гумилев был страшно легкомысленным… Как-то мы возвращались с поэтического вечера, Гумилев сказал, что достал револьвер — "пять дней охотился". Об этом я рассказывала, но то, что "Гумилев всем показывал револьвер", не говорила и не писала никогда — мне напрасно приписывают эти слова. Я думала, что с револьвером — это игра Гумилева в солдатики. Может быть, все было игрой… Кузьмин однажды сказал: "Доиграетесь, Коленька, до беды!" Гумилев уверял: "Это совсем неопасно — они не посмеют меня тронуть"…». Отметим это ощущение от поведения Гумилева — как от игры, а также его олимпийскую уверенность в своей неприкосновенности.
Что касается денег, то для чего их взял Гумилев? Для печатания прокламаций, которых не печатал, или же для покрытия личной финансовой бреши? Однако взял. У ярых врагов советской власти. Как это могли оценивать чекисты? На дворе было время беспощадной борьбы с контрреволюцией, множеством врагов советской власти. В деле Гумилева это явилось отягчающимся обстоятельством.
Теперь о тех, кого Гумилев собирался «привлечь к контрреволюции»: сначала это «кучка прохожих», которая «при общем оппозиционном настроении» пошла бы за ним, известным поэтом, затем — группа из «товарищей, бывших офицеров, что являлось легкомыслием» и, наконец, «не имел в виду никого в отдельности». Не следует пренебрегать той фантастической и романтической картиной, которая возникла в воображении поэта, когда он представил себя чуть ли не одним из вождей восстания («сохранить мою независимость»?), свергающего жестокую власть — власть, подавляющую «частную инициативу в Советской России», попирающую представления поэта о свободе и демократии.
Впрочем, поэт всегда в оппозиции… Таких во все времена всегда хватало. Они и сегодня шагают в рядах пятой колонны. Не будем называть их гнусные имена…
Лист № 88 (машинопись) 23.8.1921.
Допрошенный следователем Якобсоном, я показываю следующее: никаких фамилий, могущих принести какую-нибудь пользу организации Таганцева путем установления между ними связей, я не знаю и потому назвать не могу. Чувствую себя виновным по отношению к существующей в России власти в том, что в дни Кронштадтского восстания был готов принять участие в восстании, если бы оно перекинулось в Петроград, и вел по этому поводу разговоры с Вячеславским.
Лист № 102
Заключение по делу № 2534 Гумилева Николая Станиславовича [зачеркнуто, написано сверху чернилами «Степановича»], обвиняемого в причастности к контрреволюционной организации Таганцева (Петроградской боевой организации) и связанных с ней организаций и групп.
Следствием установлено, что дело гр. Гумилева Николая Станиславовича [зачеркнуто, написано сверху чернилами «Степановича»], 35 лет, происходит из дворян, проживает в г. Петрограде, угол Невского и Мойки, в Доме искусств, поэт, женат, беспартийный, окончил высшее учебное заведение, филолог, член коллегии издательства Всемирной литературы, возникло на основании показаний Таганцева от 6.8.1921, в котором[-ых] он показывает следующее: «Гражданин Гумилев утверждал курьеру финской контрразведки Герману, что он, Гумилев, связан с группой интеллигентов, которой последний может распоряжаться и которая в случае выступления готова выйти на улицу для активной борьбы с большевиками, но желал бы иметь в распоряжении некоторую сумму для технических надобностей. Чтоб проверить надежность Гумилева, организация Таганцева командировала члена организации гр. Шведова для ведения окончательных переговоров с гр. Гумилевым. Последний взял на себя оказать активное содействие в борьбе с большевиками и составлении прокламаций контрреволюционного характера. На расходы Гумилеву было выдано 200 000 рублей советскими деньгами и лента для пишущей машины.
В заключении Якобсона явная натяжка. Гумилев ленту для пишущей машинки не взял и прокламаций контрреволюционного характера не сочинял.
В своих показаниях гр. Гумилев подтверждает вышеуказанные против него обвинения и виновность в желании оказать содействие контрреволюционной организации Таганцева, выразив[-шееся] в подготовке кадра [?] интеллигентов для борьбы с большевиками и в сочинении прокламаций контрреволюционного характера.
Признает своим показанием: гр. Гумилев подтверждает получку денег от организации в сумме 200 000 рублей для технических надобностей.
В своем первом показании гр. Гумилев совершенно отрицал его причастность к контрреволюционной организации и на все заданные вопросы отвечал отрицательно.
Виновность в контрреволюционной организации гр. Гумилева Н. Ст. на основании протокола Таганцева и его подтверждения вполне доказана.
На основании вышеизложенного считаю необходимым применить по отношению к гр. Гумилеву Николаю Станиславовичу, как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции, высшую меру наказания — расстрел.
Следователь: Якобсон
Оперуполномоченный ВЧК: [подпись отсутствует]
В наше время защитники Гумилева возмущены тем, что один человек, следователь Якобсон, одним росчерком пера погубил знаменитого поэта и что чекисты не имели права по принятому в январе 1920 года постановлению брать на себя функции суда! И все же взяли. И никто им не помешал. Так вот, тогда ЧЕКИСТЫ ИМЕЛИ ТАКОЕ ПРАВО.
Что касается одного росчерка пера Якобсона, читаем лист дела № 104:
Выписка из протокола заседания Президиума Петрогуб. Ч. К. от 24.8.21:
«Гумилев Николай Степанович, 35 лет, дворянин, филолог, член коллегии издательства "Всемирная литература", женат, беспартийный, б. офицер, участник Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности».
Приписка:
«Приговорить к высшей мере наказания — расстрелу».
Приговор был приведен в исполнение.
Гибель поэта не оставила равнодушными многих. Об этом — в предыдущем листе дела № 103:
В Президиум Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии.
Председатель Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов, член редакционной коллегии государственного издательства «Всемирная литература», член Высшего совета Дома искусств, член Комитета Дома литераторов, преподаватель пролеткульта, профессор Российского института истории искусств, Николай Степанович Гумилев арестован по ордеру Губ. Ч. К. в начале текущего месяца.
Ввиду деятельного участия Н. С. Гумилева во всех указанных учреждениях и высокого его значения для русской литературы, нижепоименованные учреждения ходатайствуют об освобождении Н. С. Гумилева под их поручительство (чернила).
Председатель Петроградского отдела Всероссийского Союза писателей А. Л. Волынский.
Товарищ председателя Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов
М. Лозинский
Председатель коллегии по управлению Домом литераторов
Б. Харитон
Председатель ПРОЛЕТКУЛЬТ
А. Маширов
Председатель Высшего совета Дома искусств [машинопись]
М. Горький
Член издательской коллегии «Всемирной литературы»
[машинопись] Ив. М. [неразборчиво].
Смотрим последний лист дела.
Лист № 107
Удостоверяю, что квартира № 2 по Преображенской улице, 5–7 в марте 19 года взята во временное пользование со всей обстановкой с инвентарем моим покойным мужем Н. С. Гумилевым у С. В. Штюрмера, а поэтому вся в ней обстановка принадлежит Штюрмеру, кроме 1303 экз. книг, [которые] принадлежат моему мужу Н. С. Гумилеву.
Анна Гумилева.
22 сентября 1921 г.
ДКТ заверяет правильность подписи.
Председатель ДКТ Прокофьев.
[две печати и штамп домоуправления].
Как-то прозаично и буднично заканчиваются дела поэта Н. Гумилева.
Гибель любого человека — трагедия. В лице же Николая Гумилева Россия потеряла великого поэта.
Следует заметить, что на любое событие, эпизод жизни всегда следует смотреть глазами того времени. В далеком 21 году прошлого столетия Николай Гумилев виделся врагом советской власти, да еще чуждым по классу, и судьба его сложилась по законам того времени. Доживи он до 37 года, судьба его была бы такой же. Тогда в годы большого террора погибли тысячи, тысячи… Многие гибли за пустячные обвинения, а случалось, под каток репрессий попадали невиновные.
Конечно, жаль, что ушел из жизни такой поэт, как Николай Гумилев. Но колесо истории обратно никому не повернуть.
