Почувствовав себя немощной, мадам Моро предложила мадам Тревен переехать жить к ней и устроила ее в комнате, которую Флери когда-то переделал в будуар рококо с легкими драпировками, фиолетовыми шелками с крупным орнаментом из листьев, кружевными скатертями, витыми канделябрами, карликовыми апельсиновыми деревцами и алебастровой статуэткой маленького мальчика в одежде деревенского пастушка с птичкой в руках.

От всего этого великолепия остались: натюрморт с лютней, которая лежит на столе декой вверх, в ярком свете, тогда как под столом, почти утопая в тени, угадывается опрокинутый черный футляр; аналой из искусно резного и позолоченного дерева со спорным клеймом Хьюга Самбена, дижонского зодчего и краснодеревщика XVI века; а еще три большие раскрашенные от руки фотографии времен русско-японской войны. На первой — гордость российского флота, броненосец «Победа», выведенный из строя японской подводной миной перед Порт-Артуром 13 апреля 1904 года, а также — в картуше — четыре военачальника: вице-адмирал Макаров, командующий Тихоокеанской эскадрой, генерал Куропаткин, главнокомандующий вооруженными силами на Дальнем Востоке, генерал Стессель, комендант крепости Порт-Артур, и генерал Флуг, начальник штаба наместника на Дальнем Востоке. На второй фотографии, в паре к первой, — японский броненосный крейсер «Асама», построенный на заводе Армстронга и — в картуше — адмирал Ямамото, главнокомандующий военным флотом, адмирал Того, «японский Нельсон», главнокомандующий японской эскадрой при осаде Порт-Артура, генерал Кодама, «японский Китченер», главнокомандующий японской армией, и премьер министр, генерал и потомственный князь Таро Кацура. На третьей фотографии изображен лагерь российских войск под Мукденом: уже наступил вечер, перед каждой палаткой сидят солдаты, опустив ноги в тазы с горячей водой; по центру, в более высокой, натянутой в форме шатра, палатке, охраняемой двумя казаками, офицер предположительно высокого ранга изучает на утыканных булавками картах Генштаба план предстоящей баталии.

Все остальное в комнате — современное: кровать, представляющая собой матрас (полиуретановая пена) в чехле (черная искусственная кожа) на основании; низкая тумба с ящичками из темного дерева и полированной стали, служащая комодом и ночным столиком; на ней — абсолютно сферическая лампа, часы-браслет с электронным циферблатом, бутылка воды «Vichy» со специальной пробкой, удерживающей газ, распечатка формата 21х27, озаглавленная «Нормы AFNOR для часового и ювелирного оборудования», брошюрка из серии «Предприятия» под названием «Хозяева и рабочие: диалог всегда возможен» и книга приблизительно на четыре сотни страниц в переплете «под мрамор»: это «Жизнь сестер Тревен» Селестины Дюран-Тайфер (издание автора, улица дю Эннен, Льеж, Бельгия).

Эти сестры Тревен были пятью племянницами мадам Тревен, дочерьми ее брата Даниэля. Читатель, склонный удивиться тому, что жизнь этих пяти женщин заслуживает столь объемной биографии, с первой же страницы все поймет: пять сестер были близняшками, которые родились за восемнадцать минут 14 июля 1943 года в Абиджане, провели четыре месяца в кувезе и с тех пор никогда не болели.

Но судьба пятерняшек в тысячу раз интереснее самого чудесного факта их рождения. Аделаида в десять лет побила рекорд Франции на дистанции шестьдесят метров (среди юниоров), а в двенадцать лет со всей страстью отдалась цирку и привлекла четырех сестер к участию в воздушно-акробатическом номере, который вскоре прославил их на всю Европу: «Пылкие девчонки» пролетали сквозь горящие кольца, перелетали с трапеции на трапецию, жонглируя факелами, и крутили обручи, стоя на канате на четырехметровой высоте. Эту раннюю карьеру погубил пожар в гамбургском зале «Fairyland»: страховые компании заявили, что в трагедии виновны «Пылкие девчонки», и отказались страховать площадки, где те собирались выступать, причем даже после того, как на судебном разбирательстве девушки доказали, что они используют совершенно безопасный состав для искусственного огня, продающийся в магазинах Руджиери под названием «конфитюр» и специально предназначенный для цирковых артистов и каскадеров кино.

Тогда Мария-Тереза и Одиль стали танцовщицами кабаре. Безукоризненная пластика и совершенное сходство почти сразу же обеспечили им ошеломительный успех: «Шальные сестренки» выступали в стенах «Lido» (Париж), «Cavalier’s» (Стокгольм), «Naughties» (Милан), «В and А» (Лас-Вегас), «Pension Macadam» (Танжер), «Star» (Бейрут), «Ambassadors» (Лондон), «Bras d’or» (Акапулько), «Nirvana» (Берлин), «Monkey Jungle» (Майами), «Twelve Tones» (Ньюпорт) и «Caribbean’s» (Барбадос), где они встретили двух сильных мира сего, которые увлеклись ими так сильно, что немедленно на них женились: Мария-Тереза вышла замуж за канадского судовладельца Майкла Уилкера, пра-пра-правнука незадачливого конкурента Дюмона Дюрвиля, а Одиль — за американского промышленника Фабера МакКорка, короля диетических колбас.

Через год обе развелись. Мария-Тереза, после получения канадского гражданства, пустилась в бизнес и политику: она основала и возглавила мощное экологическо-автаркическое Движение Защиты Прав Потребителей и параллельно занялась массовым производством и распространением целой гаммы промышленных товаров, способствующих возврату к Природе и правильному макробиотическому образу жизни первобытного общества: кожаные и парусиновые мешки, йогуртницы, палаточная ткань, ветряные двигатели (комплект), хлебные печи и т. п. Одиль вернулась во Францию; устроившись стенографисткой в Институт Истории Текстов, она вдруг совершенно самостоятельно обнаружила в себе интерес к поздней латыни и десять последующих лет каждый вечер задерживалась в институте на четыре часа, чтобы на общественных началах готовить самое полное издание «Danorum Regum Heroumque Historia» Саксона Грамматика, до сих пор являющееся самым авторитетным; затем она вышла замуж за английского судью и предприняла переработку латинского издания так называемого «Лексикона» Суды в редакции Иеронима Вольфа и Портуса, над которым она все еще продолжала работать, когда история ее собственной жизни уже была написана.

Судьбы трех других сестер оказались не менее удивительными: Ноэль стала правой рукой немецкого сталелитейного магната Вернера Ангста; Розелина была первой женщиной, которая в одиночку совершила кругосветное путешествие на своей одиннадцатиметровой яхте «Красота»; что касается Аделаиды, то она выучилась на химика и открыла метод дробления ферментов, позволяющий добиваться «запоздалого» катализа: это открытие породило целую серию патентов, активно используемых в производстве детергентов, лаков и красок, а разбогатевшая Аделаида с тех пор посвятила себя двум главным занятиям: игре на рояле и помощи инвалидам.

К сожалению, образцовая биография пяти сестер Тревен не выдерживает критики при более глубоком рассмотрении, и читатель, заинтригованный этими чуть ли не сказочными подвигами, может очень быстро убедиться в правоте своих сомнений. Ведь у мадам Тревен (которую в отличие от мадмуазель Креспи называют «мадам», хотя она тоже осталась незамужней) нет брата, а следовательно, и племянниц, носящих ее фамилию; Селестина Дюран-Тайфер не может жить на улице дю Эннен в Льеже, так как в Льеже нет улицы дю Эннен; правда, у мадам Тревен была сестра Арлетта, которая вышла замуж за мсье Луи Коммина и родила дочку Люсетту, которая вышла замуж за некоего Робера Эннена, который торгует (коллекционными) почтовыми открытками на улице де Льеж в Париже (8 округ).

Вне всякого сомнения, более внимательное прочтение этих выдуманных жизней позволило бы найти «ключи» и понять, как в рассказе проступают и даже оказываются опорными некоторые события, оставившие след в истории дома, некоторые расхожие легенды или полулегенды о том или ином жильце, некоторые связывающие их нити. Так, более чем вероятно, в лице Марии-Терезы, этой исключительно успешной деловой женщины, представлена мадам Моро, у которой точно такое же имя; Вернер Ангст — это Герман Фуггер, немецкий промышленник, друг Альтамонов, клиент Хюттинга и коллега мадам Моро; при некотором смысловом сдвиге в его помощнице Ноэли можно увидеть саму мадам Тревен; сложнее понять, кто скрыт под именами трех остальных сестер, но ничто не мешает допустить, что Аделаида, химик и друг инвалидов, — это Морелле, потерявший три пальца во время неудачного опыта, самоучка Одиль — Леон Марсия, а за образом одинокой путешественницы сквозят черты в общем-то совсем несхожих Бартлбута и Оливии Норвелл.

Эту историю мадам Тревен писала несколько лет, пользуясь редкими свободными минутами, которые ей предоставляла мадам Моро. С особой тщательностью она выбирала себе псевдоним: имя, отдаленно ассоциирующееся с чем-то культурным, и двойную фамилию, в которой первая часть была бы примером заурядности, а вторая напоминала бы о какой-нибудь знаменитости. Но этого оказалось недостаточно для того, чтобы заинтересовать издателей, которые не понимали, что делать с первым романом, написанным старой девой восьмидесяти пяти лет. На самом деле мадам Тревен было всего лишь восемьдесят два года, но для издателей это мало что меняло, и мадам Тревен, отчаявшись, в конце концов, напечатала за свой счет единственный экземпляр своей книги, которую сама же себе и посвятила.