Глава LVIII
Грасьоле, 1
Предпоследний потомок владельцев дома живет со своей дочерью на восьмом этаже, в двух бывших комнатах для прислуги, перестроенных в маленькую, но уютную квартирку.
Оливье Грасьоле сидит перед складным столиком, покрытым зеленой суконной скатертью, и читает. Его тринадцатилетняя дочь Изабелла стоит на коленях на паркетном полу; она выстраивает карточный замок, конструкцию, в высшей степени амбициозную и неустойчивую. Перед ними, на экране телевизора, который ни один из них не смотрит, на фоне уродливых декораций в духе научной фантастики — блестящие металлические панно, разукрашенные ура-патриотическими аббревиатурами, — ведущая, затянутая в эдакий космический комбинезон, представляет на табличке восьмиугольной формы, что предположительно соответствует очертаниям Французской Республики, программу вечерних передач: в двадцать часов тридцать минут — «Желтая нить», детективно-фантастический фильм Стюарта Винтера, повествующий о том, как в начале века один дерзкий похититель ювелирных украшений укрылся на плоту, среди древесины, сплавляемой по Желтой реке; в двадцать два часа — «Серп златой на звездной ниве», камерная опера Филоксанты Шапска по стихотворению Виктора Гюго «Уснувший Вооз», впервые представленная по случаю открытия фестиваля в Безансоне.
Книга, которую читает Оливье Грасьоле, — история анатомии: лежащий на столе фолиант открыт на развороте, где представлена репродукция работы Джорджо да Кастельфранко, ученика Мондино ди Луцци, с приложенным описанием, которое спустя полтора века Франсуа Бероальд де Вервиль включил в свою «Картину ценных сведений, сокрытых благодаря ухищрениям любви и представленных в „Hypnerotomachia Poliphili“»:
«Труп еще не разложился до состояния скелета; слипшаяся с землей плоть сохранилась, образовав подсохшую и как бы спрессованную массу. Однако то тут, то там частично выявляются кости: грудная клетка, ключицы, коленные чашечки, большие берцовые кости. Передняя часть — коричневато-желтая; задняя часть — черноватая и темно-зеленая, более влажная и заполненная червями. Голова склонена на левое плечо, череп покрыт седыми волосами, слипшимися с комками земли и спутавшимися с клочками половой тряпки. У надбровной дуги отсутствует кожный покров; в нижней челюсти имеются два желтых и полупрозрачных зуба. Мозг и мозжечок занимают приблизительно две трети полости мозговой части черепа, но органы, из которых состоит энцефалон, идентифицировать невозможно. Твердая мозговая оболочка наблюдается в виде мембраны голубоватого цвета; можно сказать, что она сохранилась почти в нормальном состоянии. Спинной мозг отсутствует. Шейные позвонки видны, хотя частично покрыты тонким слоем охристого цвета. На уровне шестого позвонка находятся омыленные внутренние мягкие части ларинкса. Две стороны груди кажутся пустыми, если не считать небольшого количества земли и нескольких мелких мушек. Они черноватые, закопченные и обугленные. Живот опущен, покрыт слоем земли и хризалидами; уменьшенные в размерах органы брюшной полости не идентифицируются; гениталии разрушены до такой степени, что определить пол невозможно. Верхние конечности расположены по бокам вдоль тела таким образом, что руки, предплечья и кисти составлены вместе. Лежащая слева кисть — серовато-коричневого цвета и, кажется, сохранилась целиком. Кисть справа — более темная, и многие из ее костей уже отвалились. Нижние конечности, похоже, сохранились целиком. Короткие кости не намного более омылены, чем в нормальном состоянии, но более сухие внутри».
Оливье нарекли именем брата-близнеца его деда Жерара, который погиб 26 сентября 1914 года под Перт-лез-Юрлю, в Шампани, во время тыловых стычек, последовавших за первой битвой на Марне.
Жерар — тот из четверых детей Грасьоле, который получил в наследство сельскохозяйственные угодья в Берри и продал почти половину из них, чтобы попытаться, вместе с братом Эмилем, продававшим по частям дом, помочь третьему брату, Фердинану, а позднее его вдове, — имел двух сыновей. Анри, младший, так и не женился. В 1934 году, после смерти отца, он взял хозяйство в свои руки; попробовал модернизировать технику и методы, и даже взял ипотечный кредит, чтобы закупить оборудование, но после его смерти в 1938 году — а умер он от удара лошадиным копытом — осталось столько долгов, что старший брат Луи, отец Оливье, предпочел просто отказаться от наследства, чем взваливать на себя управление хозяйством, которое было бы еще долгие годы нерентабельным.
Луи отучился в Вьерзоне и в Туре, затем поступил работать в Лесное ведомство. В самом начале войны юноше, которому едва исполнился двадцать один год, поручили создать один из первых природных заповедников Франции, в Сен-Трожан д’Олерон, где — как и на обустроенном в 1912 году архипелаге Сет-Иль, в акватории Перрос-Гирек, — требовалось принять все меры для сохранения местной флоры и фауны. Итак, Луи переехал на Олерон, где женился на Франс Лидрон, дочке кузнеца, старого чудака, заполонившего весь остров художественно выполненными решетками из кованого железа и позолоченными бронзовыми изделиями одно агрессивно-уродливее другого, которые пользовались неизменной популярностью.
Оливье родился в 1920 году и практически вырос на пляже, в те времена чаще всего пустынном, а десяти лет был определен пансионером в один из рошфорских лицеев. Питая стойкую ненависть к интернату и к наукам вообще, он всю неделю томился на последней парте, мечтая о предстоящей воскресной прогулке верхом. В третьем классе лицея он остался на второй год и четыре раза проваливал экзамен на степень бакалавра, после чего отец махнул рукой на учебу и отпустил сына работать подручным в конюшни под Сен-Жан-д’Анжели. Эта работа ему нравилась и, быть может, в ней он нашел бы себя, если бы через два года не разразилась война: Оливье был призван на передовую, взят в плен под Аррасом в мае 1940 года и отправлен в лагерь военнопленных под Хофом, во Франконии. Там он провел два года. Тем временем сын Фердинана, Марк, сумевший еще ранее, после банкротства и исчезновения своего отца, получить звание агреже для преподавания философии, устроился в комитет Франция-Германия и 18 апреля 1942 года поступил на службу в аппарат Фернана де Бринона, незадолго до этого назначенного госсекретарем второго правительства Лаваля. Получив от Луи письмо с просьбой о содействии, Марк уже через месяц сумел без особого труда добиться разрешения об освобождении своего двоюродного племянника.
Оливье приехал жить в Париж. Франсуа, другой кузен его отца, управляя совместным жильем собственников и все еще владея, вместе с женой Мартой, примерно половиной квартир в доме, устроил ему трехкомнатную квартиру прямо над своей (ту самую, в которой позднее жили Грифалькони). Оливье просидел там до конца войны, спускаясь в подвал, чтобы послушать радиопередачу «Французы обращаются к французам», а затем выпускать и распространять с помощью Марты и Франсуа сводки для различных групп Сопротивления, что-то вроде ежедневного бюллетеня с информацией из Лондона и шифрованными сведениями.
В 1943 году от бруцеллеза умер отец Оливье, Луи. На следующий год при так и не выясненных до конца обстоятельствах был убит Марк. В 1947 году скончалась последняя дочь Жюста, Элен Броден. Когда в 1948 году, при пожаре в кинотеатре «Рюэль-Палас» погибли Марта и Франсуа, Оливье остался последним живым представителем рода Грасьоле.
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЕ
ДРЕВО
СЕМЬИ ГРАСЬОЛЕ
ФИГУРИРУЕТ
НА СТР. 96
Оливье со всей ответственностью принял на себя бремя домовладельца и представителя домового комитета, но через несколько лет его вновь подкосила война: в 1956 году его отправили в Алжир, там он подорвался на мине, и ему ампутировали ногу выше колена. В военном госпитале в Шамбери он влюбился в медсестру Арлетту Криола и женился на ней, хотя девушка была на десять лет моложе. Они переехали жить к ее отцу, владельцу фермы по разведению лошадей, и Оливье, вспомнив свое давнее призвание, взялся вести бухгалтерию.
Реабилитация шла медленно и стоила дорого. На Оливье испробовали прототип полного протеза, настоящую анатомо-физиологическую копию ноги, которая учитывала самые последние разработки в области мышечной нейрофизиологии и была снабжена координирующей системой, помогающей уравновешивать сгибания и растяжения. После нескольких месяцев тренировок Оливье уже мог управлять своим аппаратом до такой степени, что ходил без палки и даже, как-то раз, со слезами на глазах, сел в седло.
И хотя ему пришлось продать одну за другой унаследованные им квартиры, сохранив лишь две комнаты для прислуги, те годы были несомненно самыми прекрасными в его жизни, благим временем, когда краткие поездки в столицу сменялись длительными пребываниями на ферме тестя, посреди заливных лугов, в низком светлом домике, благоухавшем цветами и воском. Именно там в 1962 году родилась Изабелла, и ее первым воспоминанием была прогулка с отцом на повозке, которую тянула белая в серых яблоках лошадка.
В канун Рождества тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, в приступе внезапного безумия отец Арлетты задушил свою дочь и повесился. На следующий день Оливье с Изабеллой переехал в Париж. Он не искал работу и ухитрялся жить лишь на одну пенсию инвалида войны; он целиком посвятил себя дочери; сам готовил, сам перешивал, сам штопал и даже сам учил ее читать и считать.
А теперь вот настала очередь Изабеллы ухаживать за отцом, который болеет все чаще и чаще. Она ходит за покупками, готовит омлеты, чистит кастрюли, ведет хозяйство. Эта худая девушка с печальным лицом и меланхолическим взглядом часами просиживает перед зеркалом и сама себе тихо рассказывает страшные истории.
Оливье уже почти не двигается. Ему больно носить протез, но средств на корректировку столь сложного механизма у него нет. Большую часть времени он сидит в пижамных штанах и старой клетчатой кофте в своем кресле с подголовником и весь день, несмотря на строгий запрет доктора Дентевиля, потягивает из рюмочки ликер. В дополнение к своим скудным доходам он рисует — очень плохо — ребусы и отправляет их в еженедельник, посвященный тому, что помпезно именуется «гимнастикой ума»; ребусы щедро оплачивают — когда берут — по пятнадцать франков за штуку. На его последнем ребусе изображена река; на носу лодки сидит роскошно одетая женщина, вокруг нее — мешки с золотом и приоткрытые ларцы, наполненные драгоценностями, вместо ее головы нарисована буква «S»; на корме в роли перевозчика стоит мужчина в графской короне; на его плаще вышиты буквы «ENTEMENT». Ответ: «CONTENTEMENT PASSE RICHESSE».
Этот пятидесятипятилетний мужчина, вдовец, инвалид с печальной судьбой, исковерканной войнами, вынашивает два грандиозных и утопических проекта.
Первый проект — литературного характера: Грасьоле хотел бы создать героя романа, но героя настоящего; не какого-то там жирного поляка, думающего лишь о том, как бы колбасу кровяную жрать да под корень истреблять, а настоящего воина, героя, защитника вдов и сирот, покровителя обиженных, истинного дворянина, влиятельного сеньора, тонкого стратега, обходительного, мужественного, умного и богатого. Сколько раз Грасьоле представлял себе его лицо: волевой подбородок, высокий лоб, зубы, обнаженные в радушной улыбке, искорку, сверкающую в уголках глаз; сколько раз Грасьоле облачал его в безукоризненно пошитые костюмы и светло-желтые перчатки; украшал рубиновыми запонками, жемчужной заколкой на галстуке, моноклем, тростью с золотым набалдашником; правда, Грасьоле до сих пор не подобрал ему подходящие имя и фамилию.
Второй проект относится к метафизической области: с целью доказать, что, по меткому выражению профессора Г. М. Тутена, «эволюция — это надувательство», Оливье Грасьоле решил составить полный перечень всех несовершенств и недостатков, от которых страдает человеческий организм: так, например, вертикальное положение не может обеспечить человеку идеальную устойчивость; мы стоим лишь благодаря напряжению мышц, а это является постоянной причиной усталости и дискомфорта позвоночника, который, — будучи действительно в шестнадцать раз сильнее оттого, что он не прямой, — все же не позволяет человеку носить на спине значительные грузы; ступни могли бы быть более широкими, развернутыми и специально адаптированными к передвижению, а вместо этого они представляют собой всего лишь атрофированные нижние конечности, утратившие хватательную функцию; ноги недостаточно крепки, чтобы нести туловище, чей вес заставляет их сгибаться, к тому же они утомляют сердце, вынужденное гнать кровь почти на метровую высоту, в результате чего распухают ступни, начинается варикозное расширение вен и т. п.; бедренные суставы хрупки и подвержены бесконечным артрозам и серьезным переломам (шейки бедра); руки атрофированы и слишком тонки; кисти и пальцы слабы, особенно совершенно бесполезный мизинец; живот — как, впрочем, и гениталии — ничем не прикрыты; шея жестко фиксирована и ограничивает поворот головы, зубы не рассчитаны на боковой захват, обоняние крайне ограничено, зрение в темноте более чем посредственно, слух недостаточен; кожа без волосяного покрова и меха никак не защищает от холода… Короче говоря, человек, которого обычно считают самым развитым из всех когда-либо существовавших на свете животных, на самом деле является самым ущербным.
