В середине весны сорок третьего на громадно растянутых театрах войны стояло затишье. После распутицы и бездорожья для воюющих сторон создалось положение, которое можно назвать противостоянием. Немецкие войска, обессиленные и надорванные поражениями, не могли по уже подсохшим дорогам развернуть решающие сражения, хотя и вынашивали планы нанести ответный удар. В свою очередь, советское командование готовилось крушить войска неприятеля, изгоняя их со своих исконных территорий. Сталин полагал, что союзники поторопятся с открытием давно обещанного второго фронта и высадятся на европейском театре войны.

Призрак второго фронта мерещился Гитлеру. Разведка и закулисные иностранные эмиссары подсказывали ему, что англичане и американцы еще будут оттягивать сроки вторжения, не желая проливать собственную кровь. Но рано или поздно вторжение все–таки произойдет, и это не могло не беспокоить германское верховное командование, которое готовилось нанести решающий удар по советским войскам, чтобы запугать и отвадить от замышленных серьезных операций англосаксов. Удар, так сказать, рикошетом…

После некоторых колебаний и сомнений, какую именно тактику избрать, Гитлер решился первым бросить камень.

Он приказал 4 марта прибыть командующим групп армий "Центр" и "Юг" в Мюнхен. Этой поездке не в ставку, а в Мюнхен, расположенный далеко от фронта, командующие удивлялись и не находили объяснения причины.

Не меньшее удивление присутствующих вызвало то, что Гитлер, как бы пренебрегая всякими условностями, первым дал высказаться генералу Моделю. Не фельдмаршалам фон Манштейну или фон Клюге, которым надлежало играть главную роль в крупной операции, и не начальнику генерального штаба Цейтцлеру, уже сидевшему не один день над планом летней кампании, а именно генералу Моделю. Все знали, что он всего–навсего недавний командующий корпусом, поставленный теперь на 9–ю танковую армию. Но знали и другое: Модель пользовался особым расположением фюрера, и пророчили ему славу и Карьеру, называя всерьез, хотя и с оттенками иронии и зависти, восходящей звездой. Внешне отнюдь не производящий впечатления — среднего роста, скорее заметно полнеющий, чем толстый, с пронзительно сверлящими глазами, будто виделось ему в собеседнике что–то крамольное и пагубное, — Модель в буднях сидячей штабной работы мог бы так и остаться в тени. К тому же у сослуживцев он вызывал отталкивающее чувство именно за этот его косяще–пронзительный взгляд. В бытность работы в генеральном штабе начальником управления фон Манштейн хорошо знал своего подчиненного: Модель был советником по вопросам развития техники, выражая, конечно, не собственное мнение, а генерального штаба и самого фюрера. И Модель рьяно выполнял то, что предписывалось ему, гоняя служащих ведомств и Министерств. И нередко фон Манштейн усмехался: "Действует, подобно щуке в пруду с карасями…" По натуре Модель был тщеславным и искал всякую возможность, чтобы добиться хороших личных контактов и связей с главными деятелями рейха, откровенно льстил Гитлеру. Убежденный приверженец национал–социализма, он не терпел критически настроенных из числа высших военных руководителей. Уже будучи командиром танкового корпуса, он личной храбростью, а скорее грубой силой, применяемой к подчиненным, завоевал репутацию генерала, который, по выражению фон Манштейна, "не размышляет над операциями, но твердо стоит". Недаром же прозвали Моделя "львом обороны". Поэтому все чаще Гитлер ставил этого генерала на угрожаемый или пошатнувшийся участок фронта, и Модель с завидным упорством восстанавливал положение, не сдавая отвоеванного. Модель был солдатом в духе Гитлера. И видимо, не случайно фюрер предпочел его другим, более старшим, опытным и мыслящим фельдмаршалам, предоставив ему играть первую скрипку на совещании в Мюнхене.

Держа перед собой наметки замысла летней кампании, Модель заговорил:

— Мой фюрер. Идеи, которые выражены вами в предлагаемом плане "Цитадель", это и наши идеи. Мы за них будем бороться, мы будем верны… Преданность национал–социализму и третьему рейху вдохнет в нас силы, даст источник уверенности и воодушевления в победе… Никаких добровольных отходов или эластичных спрямлений линии фронта я себе не мыслю, ибо это нанесло бы вред. Завоеванное легче защищать, чем отдавать это завоеванное!

— Правильно! — не удержался Гитлер.

Генерал Модель в своем докладе Гитлеру указал и на частные, тактические недостатки плана "Цитадель". Во–первых, наступающие встретят сильно укрепленные полосы обороны неприятеля, глубина которых достигает двадцати километров, и необходимо усилить войска прорыва новой техникой большой пробивной мощности — "тиграми", "фердинандами" и "пантерами". Во–вторых, как следствие, операция тогда увенчается успехом, когда войска получат это новейшее оружие и технику, и поэтому спешить с операцией более чем опрометчиво: неподготовленный удар в зародыше содержит риск поражения… "Противники называют нас, военных, оруженосцами третьего рейха, я лично горжусь этим и клянусь, мой фюрер, в солдатской верности вам!" — патетически воскликнул Модель и сел.

После генерала Моделя трудно было выступать. Гитлеру явно нравился этот доклад, и тем не менее он пожелал выслушать мнение обоих командующих относительно отсрочки операции "Цитадель". Командующий группой армий "Центр" фон Клюге чувствовал себя уязвленным, что доклад делал Модель: ведь его армия входит в группу, и, стало быть, Модель подчинен ему, фельдмаршалу. "Выскочка", — вертелось у фельдмаршала на уме. Сдержавшись от грубостей, он, однако, резко заявил, что данные Моделя о том, что глубина позиций противника достигает двадцати километров, преувеличены и построены на песке. На аэрофотоснимках, по мнению фельдмаршала, зафиксированы тыловые рубежи, представляющие собой развалины от прежних боев, старые окопы и воронки. Затем фон Клюге уверял, что отсрочка операции "Цитадель" нетерпима: противник стянет силы, разгадает маневр, и немцы упустят инициативу.

Командующий группой армий "Юг" фельдмаршал Манштейн высказался тоже против отсрочки, назвав предложение Моделя топтанием на месте выжидающей погоды улитки. То пополнение танками, которое группа армий получила, будет, вероятно, более чем компенсировано увеличением танков на советской стороне. Кроме того, дальнейшая оттяжка операции приведет к тому, что советские части после потерь — значительных потерь! — в предыдущих сражениях вновь обретут свою ударную силу. Наконец, укрепление вражеских позиций будет продолжаться со всей лихорадочностью. Русские, как кроты, копают, вытряхивают наверх и отвозят на тачках, относят на ручных носилках грунт, лезут в землю, исчезают в норах и щелях…

Фельдмаршал, кончая говорить, предостерег, что операция "Цитадель" не будет легким предприятием, нужно, однако, сохранить намеченный срок начала операции и, подобно всаднику, первому "перенести свое сердце через препятствие".

Гитлер скривил лицо. Не ценивший ни лошадей, ни всадников, он воспринял это дерзкое сравнение как вызов.

Выступил начальник генерального штаба Цейтцлер. Маленький и округлый, как шар, он и речь произнес обкатанную и, в сущности, пустую, было непонятно — за или против отсрочки операции. Сидящие догадывались, что дни его в генштабе сочтены, и это сознавал сам Цейтцлер, и стоило ли удивляться, что последнее время он совсем скис, стоял мрачный и потерянный, как зачахшее дерево в лесу.

Терпеливо позволив каждому выговориться, Гитлер медленно поднялся, держась обеими руками за край стола, и начал говорить рывками, делая паузы, все укрепляясь в своей убежденности. Он привел в пример Моделя как истинного поборника национал–социализма. Но это был повод, чтобы не сказать большее и не упрекнуть некоторых военных деятелей, которые ведут себя непочтительно, разлагающе, как клятвоотступники.

Гитлер обвел недобрым взглядом зал и, ни на кого не глядя, произнес:

— Я не терпел раньше и не потерплю впредь малейшее отступничество. Всех, кто идет наперекор воли наци, я называю предателями.

Фельдмаршалы на какое–то мгновение оцепенели. И только один Модель побагровел, весь налился. Ему хотелось вскочить и крикнуть: "Кто эти предатели, укажите их мне!" Ему хотелось не только крикнуть — расправиться с ними.

Гитлер говорил дальше уже о Мюнхене — как городе истинно немецкого духа, городе, откуда, собственно, и взялся он, Гитлер, и национал–социалистская партия…

— Защищать империю и партию — что может быть выше и почетнее для немецкого солдата?

Так вот зачем Гитлер позвал с фронта командующих в далекий Мюнхен! Назначая сбор фельдмаршалов и генералов, коим предстоит решать стратегической важности операцию, Гитлер хотел даже местом встречи подчеркнуть, насколько это важно, и пусть все еще раз проникнутся духом и устоями нацизма и третьего рейха.

Через месяц с лишним — 15 апреля — Гитлер издал оперативный приказ номер шесть, который гласил:

"Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление "Цитадель" — первое наступление в этом году.

Этому наступлению придается решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и решающим успехом. Наступление должно дать в руки инициативу на весну и лето текущего года.

В связи с этим все подготовительные мероприятия необходимо провести с величайшей тщательностью и энергией. На направлении главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира…"