Глава 68

Всему свое время. Я эту мудрость хорошо усвоила. Это касается и работы, и встреч с друзьями, и любовных связей – и особенно нас самих.

В середине июня ты на несколько дней прилетел в Нью-Йорк. После того как боевики ХАМАСа похитили трех израильских подростков, руководство «Ассошиэйтед пресс» решило послать тебя в Иерусалим. Ты же заявил, что перед тем, как окунуться в атмосферу новой страны и ее конфликтов, тебе необходимо глотнуть воздуха Америки. Тебе пошли навстречу. Ты уже был довольно известным фотокорреспондентом, и, я думаю, начальство старалось учитывать твои желания. Ты уже успел побывать и на Украине, и в Москве. Не представляю, как это у тебя получалось: каждые несколько месяцев, иногда даже недель – новая страна. Или частые переезды помогают тебе забыться? Не так часто думать о покойной матери, о других потерях?

Ты прислал сообщение, что тринадцатого числа твой самолет приземлится в Нью-Йорке; спрашивал, сможем ли мы встретиться. Я ответила согласием, не подумав даже поставить в известность Даррена. Решила, что он не заслуживает того, чтобы с ним советоваться. У него завелись тайны, и у меня будут свои.

Даррен давно уже хотел свозить детей в гости к его родителям в Джерси, и я сказала, что он может сделать это в субботу и без меня. Я же за это время отдохну, приведу ногти в порядок, встречусь с подругами, а с детьми ему помогут бабушка с дедушкой.

– Неплохая мысль, – сказал он. – А в следующее воскресенье я играю в гольф, не возражаешь?

– Договорились, – ответила я, а у самой мелькнула мысль, уж не подразумевает ли он под «гольфом» свою Линду?

Поначалу меня мучили угрызения совести, ведь я солгала ему или, по меньшей мере, сказала не все о своих планах на выходные, но когда прозвучало слово «гольф», чувство вины улетучилось. Моя скрытность была оправдана.

Утром я послала тебе сообщение:

В конце-то концов, Манхэттен ведь наш с тобой район.

Ожидая продолжения, я радостно смеялась.

Я отправилась на маникюр с педикюром, чтобы моя ложь Даррену хоть немного походила на правду. Я еще никогда не обманывала его так беспардонно, как сейчас. И мне это было не очень-то по душе. Но если твоя ложь хоть частично становится правдой – на душе как-то легче.

Полчаса я выбирала, что надеть на свидание с тобой. День стоял солнечный и теплый, словом, погода идеальная, можно было выбирать что угодно: платье, юбку, брюки. Я остановилась на самом простеньком варианте. Джинсы, черная футболка, туфли без каблука, неброские украшения. И макияж – как во времена, когда мы были вместе, подвела черным верхнее веко. Ты заметил?

Я зашла в ресторан, а ты поджидал меня, сидя на диване возле камина.

– Не захотели для нас разжигать, – сказал ты. – Говорят, какой камин в июне?

Я уселась рядышком.

– Что ж, они правы. – Я оглядела тебя с головы до ног. Волосы уже отросли, ямочки на месте, но глаза усталые, утомленные, словно слишком много успели повидать на своем веку. – Как ты? – спросила я.

– Наверное, для таких вещей я уже староват, – отозвался ты. – Как раз сейчас об этом думал. Ничего хорошего от этой командировки не жду, причем такое со мной впервые. – Ты помолчал, разглядывая меня. – Ты-то как?

Несколько месяцев я держалась, никому и словечком не обмолвилась о своих проблемах, но с тобой можно было говорить открыто. Тем более что у нас не осталось общих знакомых, которым ты мог бы все передать. И никто о нас с Дарреном не станет болтать за нашими спинами.

– Ты знаешь, кажется, Даррен мне изменяет, – прошептала я.

Слезы навернулись на глаза, я попыталась остановить их, да не тут-то было. Ты обнял меня, прижал к груди. Не говорил ни слова, просто прижал – и все. А потом поцеловал в лоб.

– Если это правда, он полный идиот. И недостоин тебя. Ты самая умная, самая привлекательная, самая потрясающая женщина из всех, кого я знаю.

И пока я заказывала яблочный мартини, а ты – виски, в память о прежних временах, ты держал меня за талию. А пока мы пили, я продолжала прижиматься к тебе. Потом заказали еще. Мне было так хорошо от близости твоего тела. Я вспомнила лихорадочный сон, где мы в рождественских пижамах делали вафли, и подумала, каково бы это было – каждый день приходить домой, где ждешь ты, видеть твое участие, твое понимание, черпать в тебе энергию.

У меня закружилась голова.

– Надо бы закусить, – сказала я. – Я не привыкла пить так много и так быстро.

Мы заказали кусочки жареного сыра моцарелла и блюдо кубинских мини-сэндвичей. Я уже много лет не ела ничего подобного, отвыкла и набросилась с жадностью, стараясь смягчить действие алкоголя. Но несмотря на это, когда я встала, собираясь навестить туалет, пришлось воспользоваться твоей макушкой, чтобы не потерять равновесие.

– Как ты? – спросил ты уже во второй раз, придержав меня за талию.

– Несколько месяцев мне не было так хорошо, как сейчас, – ответила я.

В туалете я все думала: как же уютно мне в твоих руках, как отдалилась я от Даррена, сколько боли и страдания держала в себе эти месяцы. Я уже страстно желала близости, которую чувствовала в наших объятиях. Я закрыла глаза и представила, как наши губы соприкасаются. Представила тепло твоих губ, их вкус. Представила, как отдаюсь тебе, полностью, как когда-то давно, позабыв о всякой сдержанности, позволяя тебе делать все, что захочешь. Я хотела этого. Мне было это необходимо. Я так долго и усердно старалась сохранить наш брак, сдерживала себя, но теперь все, не могу больше. Мне нужно, чтобы кто-то другой взял за меня ответственность. Нужно, чтобы ты взял ответственность на себя.

Когда я вернулась к нашему диванчику, ты уже оплатил счет.

– Прогуляемся в парке? – предложил ты. – Можно взять там в баре чего-нибудь.

– Хорошо.

Я протянула тебе руку. Ты принял ее и встал. Едва наши пальцы соприкоснулись, меня словно током ударило. Ты посмотрел на меня, наши взгляды встретились. Дыхание мое замедлилось, невольно повинуясь твоему ритму. Ты сделал шаг ко мне.

– Гейб… – начала я.

Но ты отпустил мою руку.

– Прости, – ты отвел глаза, – я слегка забылся.

– Гейб, – повторила я, пытаясь вложить в одно слово все, что сейчас чувствовала.

Ты снова поднял на меня взгляд, и на этот раз мы оба смотрели друг на друга не отрываясь. Я протянула руку и кончиками пальцев коснулась твоих губ.

– Мы не должны… – пробормотал ты, обеими руками держа меня за руку.

И вдруг – я уже не знаю, кто потянулся первым, ты, или я, или оба, – мои губы сошлись с твоими, и неожиданно все, что прежде казалось неправильным, встало на свои места.

Ты подтянул меня ближе, наши тела прижались друг к другу, бедра к бедрам, живот к животу, грудь к груди.

– Где ты остановился? – прошептала я.

– В «Варвике», на Шестой авеню. Но… Люси…

– Все нормально, все хорошо. Ничего никогда не хотела сильнее, чем быть сейчас с тобой.

Я снова поцеловала тебя, и ты застонал, засовывая, как когда-то давно, ладонь в задний карман моих джинсов.

Когда мы оказались в номере, мне кажется, раза четыре ты спрашивал, вполне ли я уверена, что хочу именно этого. И всякий раз я отвечала «да». Я была хмельна, но во мне бурлила энергия. Я знала, чего хочу. Знала, что мне нужно.

– А ты, ты сам… хочешь? – спросила я.

– Конечно! Но не хочу, чтобы ты пожалела потом.

Я поцеловала тебя еще крепче, мне хотелось как следует насладиться вкусом твоих губ. Это был прежний вкус Гейба с примесью виски, этот букет был мне хорошо знаком.

– Люси, Люси, Люси, – шептал ты, словно не мог поверить, что тебе выпал случай произносить мое имя снова и снова.

Ты ухватился за край моей футболки. Я взяла тебя за руку – мне вдруг стало немного стыдно.

– Я уже не такая, как прежде, – прошептала я.

Ты стащил с меня футболку, оглядел с головы до ног.

– Ты великолепна, – услышала я твой шепот.

Мы лихорадочно раздевали друг друга. Ты поднял меня и бросил на кровать. Одиннадцать лет назад ты всегда такое проделывал со мной. Я протянула руки и повалила тебя на себя, провела ладонями по спине, чувствуя, как напрягаются мышцы под моими пальцами. В сознании всплыла строчка из Каммингса: «Тогда люблю я свое тело, когда оно с твоим в союзе». Да-да, Гейб. Я люблю свое тело больше, когда оно с тобой, я и себя люблю больше в такие минуты.

– Ты лучше всех, – прошептал ты, погружаясь в меня. – Никто с тобой не сравнится. И нет ничего лучше этого.

В ответ я выгнула спину и застонала.

– Никто… – выдохнула я. – И ничего…

Потом мы валялись голые на простыне, твое тело обвилось вокруг моего, как когда-то. Рука лежала на моем животе. Я вспомнила, как мы с тобой в первый раз пришли в ресторан «Лица и имена», как потом отправились к тебе, как ты шептал мне признания в темноте.

– А почему бы тебе не поехать со мной в Иерусалим? – вдруг спросил ты.

– А почему бы не скатиться вниз по радуге и не сплясать на Луне? – ответила я.

– Я серьезно, – сказал ты, целуя меня в шею.

– Это похоже на дежавю. Хотя сейчас я, наверное, с работой что-нибудь придумала бы. Могла бы работать удаленно. Организовала бы филиал. Начальство вряд ли захотело бы меня потерять.

Ты тихонько вцепился зубами в мочку моего уха и потянул:

– Потрясающая красавица!

Я перевернулась, чтобы видеть твое лицо.

– Но теперь я не могу. Ты же знаешь, не могу. У меня дети, как я их оставлю? А взять их в Израиль Даррен ни за что не позволит. Тем более если узнает, что я еду к тебе. – Я сплела пальцы с твоими. – Но будь я одна, ни на секунду не задумалась бы, полетела бы сейчас же.

До сих пор не верится, что я решилась такое сказать. Что я на полном серьезе думала над твоим предложением, проведя с тобой в постели всего один день. Хотя у нас ведь был не один день, верно? К этому дню я шла тринадцать лет. А кроме того, я считала, что Даррен бросил меня, что он нашел другую… такую, у которой проставлены галочки на всех пунктах нового, составленного для нее списка наиважнейших дел.

Ты больше ничего не сказал, склонился ко мне и провел языком вокруг моего соска. И я почувствовала, как что-то твердое уперлось мне в ногу.

– Еще? – спросила я.

Ты оторвался от моей груди.

– С тобой я чувствую себя как двадцатитрехлетний юноша.

– Тогда давай еще.

В ответ ты стал прокладывать тропинку из поцелуев от моего живота вниз.

Мы с тобой снова стали двойной звездой, вращаясь друг вокруг друга, и на много световых лет от нас не было ни единой планеты, ни даже астероида. Мне бы думать о своих детях, о муже, но все мои мысли тогда были только о тебе, о том, что ты со мной сотворил, какие чувства возродил во мне. О том, что, несмотря на все годы, разделявшие нас, наша связь с тобой оказалась крепче, чем когда нам было по двадцать четыре года. Мы оба изменились, но не стали от этого менее совместимыми, даже наоборот. Мы много говорили тогда о нас с тобой, о том, что надо не терять нашей связи, не терять друг друга, о том, будет ли у меня возможность хотя бы на время приехать к тебе в Иерусалим. Ты набрал у меня в телефоне свой новый адрес.

– Я еще хочу тебя видеть, как сейчас, – говорил ты, проводя рукой по моему обнаженному телу.

И по всему телу от плеч и до лодыжек у меня побежали мурашки. Соски отвердели. Я перевернулась на бок и обвила рукой твою грудь:

– Я тоже хочу. Но пока не соображу, как это устроить.

– Если он тебе изменяет, ты должна его бросить, – сказал ты, опуская подбородок мне на макушку. – Ты должна быть со мной.

Я поцеловала тебя в шею и вздохнула. Я лежала с тобой рядом, и у меня кружилась голова, это был восторг, настоящая эйфория; я снова оказалась во власти неизлечимой привычки. Вернуться бы к первому дню и отбросить опасную зависимость. Но я не хотела.

– Это не так-то просто, – возразила я. – Но я попробую найти подходящий повод слетать в Иерусалим по работе… Может, лучше Лондон? Это было бы более правдоподобно. Мы не могли бы встретиться там?

– Люси, я готов встречаться с тобой где угодно. – Ты еще крепче прижал меня к себе. – Я и думать не смел, что мне выпадет еще один шанс. И я не хочу тебя больше терять. Ты для меня – свет. Всегда была для меня светом.

– Знаю, – тихо произнесла я, впитывая каждое слово. – Но сейчас на мне ответственность, от меня зависят другие люди. Отчасти поэтому я не выясняла с Дарреном отношений насчет той, другой женщины. Что будет с Виолеттой и Лиамом, если я брошу их отца? Вспомни, каково было вам с мамой, когда от вас ушел отец.

Ты помолчал немного.

– Но что станет с тобой, если ты с ним останешься?

– Для меня главное дети, о себе я не думаю. И может быть, Даррен сделает первый ход. Давай подождем, посмотрим, что приготовила нам судьба.

– «Воспользоваться мы должны теченьем»?

Услышав цитату из Шекспира, я улыбнулась:

– Ты заметил, когда мы вместе, всегда всплывает Шекспир?

– «Когда на суд безмолвных, тайных дум / Я вызываю голоса былого, – Утраты все приходят мне на ум, / И старой болью я болею снова», – процитировал ты. – У меня всегда с собой в рюкзаке книжка его сонетов. В какую бы дыру судьба меня ни забросила, Шекспир всегда со мной, а это моя любимая строфа. Где бы я ни был, она всегда приходит на память, когда я думаю о тебе.

Я снова стала твоей рабыней, Гейб, ведь несмотря на то, что ты порядочно изменился за эти годы, в главном ты остался прежним. Все тот же Гейб, который при каждом удобном случае цитировал Шекспира, и, глядя на тебя в такие минуты, я и сама чувствовала себя юной, полной надежд, и жизнь казалась бесконечной. В голове мелькнула мысль: не попросить ли тебя остаться? Интересно, как ты ответишь: так же, как десять лет назад, или иначе? Но мне было страшно: вдруг ты скажешь то же самое. И тогда все очарование нашего свидания разрушится.

– Ладно, даю тебе время все обдумать. Чтобы было пространство для маневра, – сказал ты.

– Да, это лучше всего, – отозвалась я, а сама подумала, что лучше бы маневрировал ты.

Ты взял меня за руку:

– Но знай, я все время буду думать о тебе.

– И я тоже, – ответила я шепотом.

Мы поцеловались в последний раз, и я отправилась домой на метро, ни на минуту не расставаясь с тобой в мыслях.