Глава 43

Той весной, когда ты ненадолго появился в городе, мы встретились за чашкой кофе, и я сразу ощутила, что ты изменился. Город тоже изменился. На месте разрушенных башен в Манхэттене началось строительство Башни Свободы. Было такое ощущение, будто перевязывают рану или делают крутую татуировку, скрывая шрам. Я понимала желание выстроить на месте трагедии нечто грандиозное и величественное, что бы высилось на фоне нью-йоркского неба и заявляло этим подонкам: «А вот хрен вам!» Но этот район казался мне священным, слишком свежа еще была рана. Не успела зажить, рановато было что-то строить на этом месте.

Нас-то все это мало коснулось. Коснулось других, людей, которые выпрыгивали из окон, когда башни горели и разваливались на части. А если здесь вырастет новое здание, мне труднее будет их помнить. В общем, я старалась держаться подальше от этой части Манхэттена. Ужасно, наверное, стыдно признаться, но я туда ни разу не ходила, хотя и прошло достаточно времени. И сейчас не хожу. Даже когда там установили мемориал в память погибших. Ходить одной… я вряд ли смогла бы, а с Дарреном идти не хотелось.

Впрочем, мы с тобой не говорили ни про Башню Свободы, ни про мемориал, ни про утро.

Ты начал с того, что стал расхваливать «Всю Галактику», особенно серию, которую смотрел во время полета в Лондон.

– Это где Электра доказывает дедушке, что может отремонтировать его космический корабль, хотя он считает, что надо попросить ее брата. Это ты ее делала?

– Виновна по всем пунктам, – улыбнулась я.

– Я так и думал, – сказал ты, отпивая кофе. – У меня было чувство, словно я заглянул в твою черепную коробку.

Даррен никогда не заводил разговора про «Всю Галактику». И такого уж точно никогда не сказал бы. При этой мысли у меня болезненно сжалось сердце и стало грустно. Как все-таки было здорово жить с близким человеком, неравнодушным к моей работе, который меня понимал.

– А как там Исламабад?

– Нормально. Там все… нормально.

Для тебя – для нас с тобой – подобная отговорка указывала на нежелание затрагивать тему. Я поняла и попыталась догадаться, в чем дело. Ты казался спокойным. Откинулся на спинку стула, чашку с кофе держал на коленях.

Я решила осторожно прощупать почву:

– С жильем у тебя все нормально?

– Нормально. У нас отдельный домик. Живу не один, с другими журналистами.

– Как интересно. Теплая мужская компашка, да?

Ты упорно смотрел в чашку с кофе.

– Вообще-то, если честно, – начал ты, – мы живем с Раиной. Мы познакомились во время первой моей командировки туда. Потом вместе работали над статьей. – Ты пожал плечами и замолчал.

– И не только над статьей, наверное, – подсказала я.

Я подумала, уж не такую ли совместную жизнь и работу ты имел в виду, когда предлагал нам ехать вместе.

Ты снова пожал плечами, словно тебе стыдно было все это мне рассказывать.

– Она для меня – Пегас, – пробормотал ты в конце концов, – как и ты.

Слова стали ударом ниже пояса, хотя, казалось, с чего бы – я ведь всегда была против подобной интерпретации этого мифа. Но я знала, что для тебя значит имя мифического коня. Впрочем, у меня уже больше двух лет был Даррен, а у тебя в это время – никого, и вполне справедливо, что ты тоже наладил личную жизнь. Но все равно слышать это было больно. Сколько бы времени я ни провела с Дарреном, он так и не занял в моем сердце твое место, и мне очень неприятно было думать, что кто-то займет мое место в твоем.

– Это хорошо, – сказала я. – Я очень рада за тебя, Гейб.

Ты запустил пальцы в шевелюру. Сотни раз прежде я видела этот твой жест.

– Спасибо. А как твой парень? Как его… Дэниел? Деррик?

– Даррен. Ничего. Он у меня хороший.

Интересно, ты нарочно путался в именах? Я не сомневалась в этом, но тогда ничего не сказала.

Я рада, что в тот день мы с тобой встретились, выпили кофе и разошлись. Ревность пугала меня, вынуждала подвергать сомнению мою связь с Дарреном, а мне этого очень не хотелось. Все-таки я любила его. А ты любил другую.