Глава 29
Тёмный, вонючий переулок покачивался из стороны в сторону. Ночное небо, заполненное тучами, плясало вместе с ним, не оставляя ничего, за что можно уцепиться.
Мурмин попытался уцепиться за стену, однако огромная пятерня лишь скользнула по мокрому после дождя камню.
Доски и грязь рванулись ему навстречу, и он с пронзительным воплём плюхнулся в лужу.
— Ненвижу, — проревел он в лужу, взбурлив грязную воду.
Как же он ненавидел этот город! Весь этот проклятый город!
От обилия эмоций он стукнул здоровенным кулаком по доске, которая ребром впилась ему в щёку.
— Ненавижу, слышишь?!
— Закрой хлебало, сукин сын! — проревел ему в ответ кто- то сверху.
— Пошёл нахер! — взревел Мурмин, поднимаясь. Вода стекала по его плотному плащу, по навощённой бороде, по лицу. Он попытался убрать грязь, но лишь размазал её.
Ярость мгновенно пробилась через пелену пьяной сонливости, и он впечатал кулак в деревянную раму окна. Раздался жалобный треск дерева и звон стёклышек, что брызнули во все стороны.
— Сука! — с глубоким удовлетворением проговорил он, отходя на шаг.
— Ты охренел там, ублюдок?! — снова раздалось со второго этажа. Мурмин недоумевающе поднял голову и увидел голову, выделяющуюся чёрным пятном на фоне луны. — Я сейчас спущусь и…
Мурмин не слушал. Он сдирал с себя сапог.
— Только попробуй уйти, подонок, я…
Сапог со смачным звуком угодил прямо по голове, и Мурмин хрипло расхохотался воплю боли сверху.
— Стража, мать твою! — крикнул он, наслаждаясь криками боли.
Веспрем только так и понимал — крик и боль. Никаких уступок.
С трудом напялив сапог, нидринг выбрался из переулка на пустынную улицу и побрёл. Не важно, куда. Просто идти вперёд. Между покосившихся домов. Чудом балансируя на мостиках из досок, пробираться по морю грязи, которое в Медном Квартале называли улицей. Под немногочисленными взглядами оборванных жителей квартала.
Просто идти вперёд. Не важно, куда. Абсолютно.
— Да, Мрачноглаз? Лишь бы вперёд? — пьяно хихикнул Мурмин. Ему никто не ответил.
Ведь Мрачноглаза больше нет. Уже два месяца как нет.
Его нога угодила в лужу, и он снова упал — на этот раз лишь на колени. Из переулка, завешенного обрывками ткани, к нему тут же рванулись тёмные силуэты, и он рявкнул им навстречу:
— Стража! — силуэты замерли, а затем вернулись обратно, разочарованно пригибая плечи.
— Выкусите, — пробормотал он, поднимаясь и продолжая свой путь и утирая слёзы. Слёзы жалости к себе.
Они, слёзы, не падали красиво, как им полагается — они лишь выскальзывали из уголков глаз и тут же падали в бороду.
Мурмин обогнул угрожающе выглядящую группку бугаев, бормоча себе бессвязные ругательства.
Хорошо быть стражником. Даже если ты пьян, если ты измазан грязью, если ты едва умудряешься переставлять ноги — плащ стражи спасёт тебя от неприятностей. Тебя ненавидят, тебе вслед плюнут — но не тронут. Слишком велик риск расплаты.
Всё же приятно быть цепным псом этого старого диктатора.
Дома, покачиваясь, рывками ползли мимо него. Приторно жёлтый свет играл на вощёной бумаге, которая заменяла окна домов то тут, то там. Гротескные громады, подобия домов, тихо хохотали над ним, хлопая ставнями на ветру.
— Ненавижу, — прошептал Мурмин, нетвёрдой походкой пробираясь по мостику из досок. — Ненавижу…
Он уже начал путаться, что ненавидит. Город? Рина? Мрачноглаза?
Отца?
Нет, Мурмин Хорстон точно не ненавидел отца! Откуда такие мысли в его глупой голове?!
От досады Мурмин хлопнул себя по лицу ладонью.
Он почему- то всегда вспоминал отца, когда был пьян.
Собранный, молчаливый, вечно трезвый и строгий — вот каким был отец. «Запомни, Мурмин — трудись, молись, будь честным нидрингом, и тогда ты сможешь добиться всего». Хортраг Хорстон был образцовым нидрингом. Горным, как говорится. Мастер- ремесленник, гордость своей общины.
Чтобы он сказал, увидев своего единственного сына тут, вдали от Янтарных гор, вдали от семейного алтаря? На службе у людей, почти постоянно пьяного, одетого по нелепой моде?
Наверняка, ничего хорошего. Наверняка.
На миг он замер, поражённый тем, что идёт не по грязи, а по каменной мостовой. Подняв плавающий взгляд на улицу вокруг, он пробормотал что- то бессвязное.
Кажется, улица стала уже, да и дома поприличнее. Наверняка Торговый квартал. Мурмин никогда не имел ничего против этого милого места, но здесь, в отличии от Медного квартала, патрули ходили чаще. Ему не хотелось бы попасться в таком состоянии патрулю. Тем более, в плаще сержанта.
Ему нужно было подождать. Переждать где- то. Да, именно так! Он почти гордился совершёнными умственными усилиями, и даже позволил себе улыбку. Только вот трактиров и таверн в этой части Торгового квартала не было. Если, конечно, он был в этой, а не той части квартала… Мысли окончательно запутались и рассыпались.
— Идти… Ик… Дальше! — решительно пробормотал он, идя вперёд. Боги, как же хорошо, что люди придумали столько хрени… Ну… Которой можно залиться! Водка, дешёвая и отвратительная на вкус, действовала получше всяких лекарств и времени.
Тоски по другу как ни бывало.
И Мурмин испытывал за это вину.
«А какие были последние слова, которые я ему сказал?»- пытался вспомнить он, отклоняясь по мостовой поближе к стене. — «Я сказал ему, что он — последний мудак, которому нужно измениться. Я снова ошибся, он снова оказался прав. Он изменил целый город на пару дней, а я не могу изменить ничего даже в собственной жизни…»
На улице становилось оживлённее. Прошла мимо хохочущая парочка. Вслед за ними прошмыгнул карманник. Сурового вида человек последовал за ним, поблёскивая медальоном. Младший юстициар, наверное. Вот прошла группка сонных рабочих. Ещё одна.
Такие разные люди, а все смотрят на него одинаково неодобрительно. Со смесью презрения и жалости.
«Сволочные лицемеры! Каждый из вас, рано или поздно, был на моём месте!»
Впрочем… Разве они виноваты в том? Они не понимают презрения со стороны стражи и юстициаров и реагируют на него так, как стоит реагировать на всякое презрение.
Все прихвостни Эрнеста считают их лишь источником проблем, мешающим и мнящим себя главным звеном в цепи порядка. Но разве не для них, не для горожан они должны работать?
— В моё время стража охраняла город от таких, как ты, — фыркнул проходящий мимо старик в богатых одеждах и сплюнул.
Мурмин вновь нахмурился, попытался возразить, но лишь громогласно рыгнул.
Что ж, он пытался. Но жители этого квартала — не такие люди, с которыми он привык иметь дело.
Эти лишь стремятся увидеть, где же он нарушил их права, чтобы потом написать на него жалобу. Проклятые толстосумы… В этом квартале нет никого хорошего, абсолютно никого. Абсолютно…
А потому не стоит их трогать. Особенно здесь, в Торговом Квартале. Запомнят и донесут в Дом Справедливости. Это не бедняки, которые начинают при виде его кланяться и выказывать уважение. Не работяги, ради безопасности которых он работает.
Он поднял глаза, стараясь в утренних сумерках найти хоть что- то знакомое.
И, со смесью ужаса и радости, узнал. Узкая улица, дома на которой были увиты плющом, приветственно смотрела на него. А один смотрел особо приветливо. Будто бы подмигивая почему- то горящим светом в окнах.
Неужели она не спит?.. В такой- то час?
Мурмин, сам не понимая, почему, направился к двери лекарской лавки, название которой давным- давно стёрлось.
Бух. Бух. Бух. Дверь задрожала под ударами.
Зачем он это делает?
Да затем, что он дурак. Мрачноглаз всегда это говорил.
— Эвет, отойди от двери! — раздался строгий крик с паническими нотками, а следом послышались шаги.
Дверь открылась, и перед занёсшим в очередной раз руку Мурмином предстала Каэрта. Из- за неё, цепляясь маленькими ручками за платье, выглядывал какой- то мальчишка.
— М…Мурмин? — бедняжка стояла, опираясь на дверь одной рукой. Красные, мокрые глаза с удивлением смотрели на нидринга.
А всё лицо залито слезами.
— К… — он икнул, страшно смутившись. Твою мать! Икать! Перед этим совершенным существом! Дурак, дурак, дурак! — Каэрта…
— Чего тебе надо, Мурмин? — в её голосе не было ничего, кроме усталости и просьбы уходить. Губы и подбородок лекарши подрагивали, и лицо в жёлтом свете фонаря блестело от слёз. Она быстро утёрла их.
— Я… — а зачем он пришёл сюда? Он ведь даже не хотел заходить к ней. Он шёл куда- то! Куда?
«Да никуда…»
— Если ты думаешь, — она всхлипнула и опустила голову. — Если ты думаешь, что его смерть что- то изменит, то ты ошибаешься! Эвет, иди поиграй, пока я тут поговорю с … Гостем.
— А кто это, госпожа Каэрта? — поинтересовался мальчишка, без интереса рассматривая нидринга. Откуда он здесь, этот мальчишка?..
Каэрта всхлипнула и попыталась стереть слёзы.
— Друг твоего отца, — с презрением выплюнула она.
Мурмин почувствовал, как его сердце проваливается куда- то, а вместе с ним — и его мозг.
— Э- э… — только и смог проговорил он, обдав Каэрту винными парами. Он хотел что- то сказать ей! Нужные слова почти всплывали, но затем вновь уходили на дно. — Я… Э- э… Сын, да? — нелепо спросил он, чувствуя, что краснеет.
— Да, сын, — он всхлипнула и посмотрела на мальчишку. — Беги, Эвет, всё в порядке.
Эвет, пожав плечами с немым недоумением, поспешил вглубь дома. А Каэрта тут же перевела взгляд на Мурмина.
Злой, обиженный, ненавидящий взгляд.
— Чего тебе здесь надо, Мурмин? — шмыгнула она носом.
— Я не знаю… — тихо проговорил нидринг в бороду, чувствуя, как от бессилия хочется расплакаться. — Ты… Часто плачешь? Скучаешь по нему?
Лекарша замерла на миг, а затем, жалобно хныкнув, попыталась придать лицу презрительно- равнодушный вид:
— Это не твоё дело!
Ему стало обидно. Горечь обжигала нутро похлеще всякой водки, но оставляла тянущую боль в груди. Нидринг возмущённо задохнулся, прислонившись плечом к двери.
Одной его части хотелось задушить её прямо здесь. За то, как она вела себя с ним. За ту власть, которую она над ним имела. За то, что отнимала у него друга в те дни, когда он нуждался в нём.
А другой его части хотелось поцеловать её. Обнять. Прижать и не отпускать.
— Я… Я пришёл помочь! — выпалил он, чувствуя, как уши краснеют.
Глаза лекарши округлились.
— Помочь?! — прошипела она, и её губы задрожали. — Помочь?! Надо было помочь ему там, в таверне, безмозглый пьяница! Никто ему не помог! Никто! Он… — она вновь зашлась рыданиями, и кто- то из прохожих смерил её подозрительным взглядом. — Он сломался, а никого не было рядом! Он не говорил мне, но ты! Тебе он всё говорил! Всё! Всегда! Как ты не видел?!
— Я… — попытался заговорить он, но она продолжила:
— Играл в свои детские обиды, да?! А в итоге я узнаю от какой- то девушки, что у него на самом деле было на душе!
Мурмин потупился. Чтобы не заплакать, ему пришлось закусить губу.
Пока Каэрта приглушённо плакала, он смаковал боль и вкус собственной крови во рту.
Это меньшее, что он заслужил. Это даже не плата. Это ничто. Он обязан… Обязан…
Крепкая, жилистая и покрытая мускулами рука осторожно протянулась, пытаясь обнять Каэрту. Утешить. Успокоить. Дать ей…
— Убери свои грязные руки! — взвизгнула она, отходя на шаг. За что, милая, за что?.. — Я всегда знала, что у тебя одно на уме! Думаешь, когда Баэльта не стало… — подавив новые рыдания, она продолжила. — Думаешь, теперь я просто отдамся тебе, а?! Думаешь, меня некому защищать?!
— Что? — растерянно пробурчал Мурмин. К чему это она? — Нет, не…
— Я могу себя защитить!
Только тут Мурмин заметил, что в её руке покачивался нож. Большой кухонный нож, которым принято разделывать мясо. Он казался огромным и чужеродным в миниатюрных ручках лекарши.
— Тебе он не нужен, — прошептал Мурмин, осторожно вытягивая ладонь перед собой. Вытягивая с мольбой. Как попрошайка, умирающий с голоду. — Прошу, отдай нож…
— С какой это стати?! — она нашла в себе силы фыркнуть.
— Я защищу вас… С Эветом… Это мой долг! — глупо вскрикнул он и тут же поперхнулся отрыжкой.
Каэрта презрительно сморщилась.
— Защити для начала самого себя от себя же, — она отступила назад, а в следующий миг дверь лавки громогласно захлопнулась.
Сержант городской стражи Веспрема Мурмин Хорстон уставился на дверь так, будто бы она была ответом на все вопросы его жизни. Почему, за что?..
А затем тихо, тихо- тихо всхлипнул.
Слёзы лились по грязным щекам, падали в бороду. Грудь болела так, будто бы её нашпиговали иглами, горло судорожно сжималась.
А в разуме вновь и вновь всплывало одно и то же слово.
— За что? — прохныкал нидринг, опуская голову. — За что- о?
Когда он задрал голову к небу, на его лицо упали первые капли дождя.
— За что… — прошептал он, чувствуя, как дождь и слёзы смешиваются.
За что она так жестока к нему? За что Мрачноглаз был так жесток к нему? За что боги так жестоки к нему?
За что?
Он ведь всего лишь любит её…
Мурмин, похныкивая, отлепился от стены и побрёл под усиливающимся ливнем.
«Куда- нибудь. Просто куда- нибудь…»
Он сделал несколько неловких шагов прочь, когда живот скрутило спазмом.
Закрыв глаза, он сглотнул ставшую отчётливо пресной слюну. И заковылял к ближайшему переулку.
— Господин Хорстон? — скрипучий голос раздался прямо за спиной.
Он просяще махнул рукой и согнулся.
— Господин Хорстон, это не терпит отлагательств…
Мурмин с хрипом- кашлем содрогнулся, рыгнул и хватил воздух ртом.
Кажется, пронесло.
— Вы в порядке?
— Можно допустить мысль, — утвердительно кивнул Мурмин, разворачиваясь.
Перед ним стоял мрачного вида здоровяк.
— Господин Эрнест желает видеть вас, — мужчина с ничего не выражающим лицом быстро показал юстициарский амулет. — Вам следует протрезветь и переодеться. Меня послали проследить за этим.
Мурмин сглотнул, пытаясь не выдать испуга.
«Твою мать».
