Я была счастлива.

Я любила его.

И он всегда был скорее хорошим, чем плохим.

Он и до сих пор, наверное, такой. Один человек может вместить в себя и то и другое.

К окончанию Уотфорда мы уже встречались. У Дэйви был коттедж, который он унаследовал от бабушки, и я уехала туда с ним. Родителям солгала – они никогда не любили Дэйви.

В те дни он почти все время читал, писал письма и памфлеты, которые отправлял магам-ученым.

У него не возникало желания увидеться с друзьями или просто куда-нибудь сходить. Помню, как однажды мы ездили в Лондон на ужин с Митали и Мартином, чтобы навестить их малыша. Я надела длинную крестьянскую юбку, а в волосы вплела зачарованные цветы. Я была так рада увидеть своих друзей. Увидеть Митали.

Поначалу все шло хорошо. Мы пили красное вино, и я свернулась клубком в большом кресле папасан, а Дэйви завел с Митали разговор о Ковене – она проводила кампанию ради места в совете.

– Ты ничего не изменишь, – сказал он. – Ничего не изменится.

– Знаю, что ты так считаешь, – ответила она. – Я читала твои письма.

– Правда? – Это разожгло его интерес. Он подался вперед, покачивая бокалом между коленей. – Тогда ты знаешь, что единственным выходом будет революция.

– Я знаю лишь одно: все изменится к лучшему, если хорошие люди будут отстаивать истинные ценности.

– Думаешь, Ковен интересуют «хорошие люди» и «истинные ценности»? Думаешь, Наташу Гримм-Питч интересует твой идеализм?

– Нет, – сказала Митали. – Но если я буду в Ковене, то получу столько же голосов, сколько и она.

Дэйви засмеялся:

– Двести лет в Ковене заседают те же имена, только лица изменились. На кресле директора в Уотфорде можно вырезать имя Питч. Их волнует лишь одно – защитить собственную силу.

Митали была не робкого десятка. В джинсах с широкими штанинами и бархатном пиджаке винного цвета, с волосами, ложащимися на плечи непослушными темными кудрями, она как раз выглядела радикально настроенной революционеркой.

– Они защищают нашу силу, – сказала она. – Весь мир магов.

– Так ли это? – поинтересовался Дэйви. – Спроси Наташу Гримм-Питч об уровне самоубийств среди низших магов. Спроси свой Ковен, что они делают для борьбы с палочкой пикси и другими магическими болезнями, которые не влияют на их сыновей и дочерей.

– Как революция поможет пикси? – фыркнула Митали. – Как кому-то из нас поможет то, что мы отбросим в сторону многовековые традиции и накопленные знания?

– Мы создадим лучшие традиции! – прокричал Дэйви.

Думаю, он не осознавал, что кричит.

– Напишем новые правила кровью?

– Если понадобится! Да! Да, Митали! Это тебя пугает?

Мы ушли вскоре после этого. Я сослалась на головную боль.

Дэйви все еще был взбудоражен из-за вина, но не дал мне сесть за руль. Он даже не заметил, как я наложила на него заклинание «Держать курс!».

После этого мы больше не ездили в Лондон.

Мы редко покидали коттедж. У нас не было телефона или телевизора. Я купила у соседнего фермера цыплят и зачаровала их, чтобы они не уходили далеко. Писала длинные письма матери. Сплошные выдумки. Дэйви почти все время сидел дома наедине со своими книгами.

Я называла их его книгами, но все они были украдены из Уотфорда. Он возвращался назад и брал новые, когда ему хотелось. С его могуществом он мог сделать себя чуть ли не невидимкой.

Иногда Дэйви уезжал на несколько дней, чтобы встретиться с другими магами-активистами. Но возвращался он всегда более удрученным, чем до поездки.

Он бросил мысли о революции. Его памфлетов никто не читал.

Он бросил все, за исключением идеи о Величайшем Маге. Думаю, Дэйви стал бы величайшим из Величайших Магов-ученых в истории магии. Он знал наизусть каждое пророчество, исписал ими каменные стены нашего коттеджа и представил каждое предложение в диаграммах.

Когда я приносила ему еду, он порой спрашивал моего мнения. Как я думаю, что означает вот эта метафора? Рассматривала ли я когда-нибудь такую интерпретацию?

Помню утро, когда я прервала его, принеся ему яйца и овсянку. Кроули, мы ели так много овсянки! Цыплят я тоже кормила ею.

Можно умножить еду с помощью магии, можно сделать еду из подушек и свечей. Можно призвать птиц с неба и оленей с полей. Но иногда нет ничего.

Иногда ничего и не было.

– Люси, – сказал он.

Его глаза светились. Он не спал всю ночь.

– С добрым утром, Дэйви. Поешь хоть что-нибудь.

– Люси, мне кажется, я разгадал загадку. – Он приобнял меня за бедра и притянул к своему креслу. Как же сильно я любила его в тот момент! – Что, если оракулам приходили одни и те же видения, потому что они не были пророчествами? А скорее планом к действию? Люси! Что, если они должны привести нас к изменениям, а не предсказывать их? Мы сидим и ждем, что нас спасут, когда пророчества говорят нам, как спастись?

– Как?

– С помощью Величайшего Мага.

Дэйви снова ушел. Вернулся с новыми книгами.

И горшками с маслом и кровью, которая не была красной.

Не знаю, когда он спал, – я не видела.

Я подолгу гуляла по полям. Подумывала написать Митали, но знала, что она прилетит сюда на метле, если я расскажу правду, а к такому я была не готова.

Я не хотела покидать Дэйви.

Многое из произошедшего его вина. Я хочу, чтобы ты злился на него. Но я никогда не собиралась уйти. Никогда не просила его отпустить меня.

Я думала… думала, что предстоящее лучше пережить рядом с ним. Я думала, это поможет ему привязаться ко мне. Что он будет как воздушный змей на ниточке. Я думала, что, пока я с ним, его никогда не унесет ветром.

Он убил обоих моих цыплят.

Однажды ночью Дэйви забрался к нам в постель, испуская запах грязи и жженой пластмассы, и приподнял мои волосы, чтобы поцеловать в шею.

– Люси.

Я перекатилась, чтобы посмотреть на него. Он улыбался. Выглядел он молодым, будто кто-то стер горечь с его лица теплым полотенцем.

– Я все понял, – сказал он, целуя меня в щеки, потом в лоб. – Величайший Маг, Люси. Мы можем привести его в наш мир.

Я засмеялась. Я была счастлива тому, что счастлив он. Что он обратил на меня внимание.

– Как, Дэйви?

– Вот так.

Я покачала головой, ничего не понимая.

Он уложил меня на спину, целуя в шею.

– Мы вдвоем. Мы сотворим его.

Поцелуями он спускался ниже, доходя до ночной сорочки.

– Дэйви, ты говоришь о ребенке?

Он поднял голову и заулыбался:

– Разве есть кто-то лучше нас, чтобы воспитать спасителя?