«Кейп Фаруэлл» вошел в Столовую бухту на рассвете и дрейфовал там в ожидании, когда из Кейптауна подойдет судно с лоцманом, а также полицейский катер. Как и на всех других судах, входящих в порт пункта назначения, здесь готовились к этому событию, словно к решающему бою. И подготовка эта завершилась. С кранов для подъема грузов были сняты кожухи, со всех палуб был собран мусор. Весь обслуживающий персонал находился на своих местах и был готов к торжественному событию.

Аллейн смотрел на белые гребешки волн, закипающие у мыса континента, и думал, что вряд ли когда-нибудь еще предпримет такой вояж. По приглашению капитана Баннермана он поднялся на мостик. Внизу на шлюпочной палубе собрались восемь из девяти пассажиров. Одеты они были нарядно, для выхода на берег, потому как «Мыс Фаруэлл» должен быть простоять в Кейптауне на якоре два дня. Шезлонги их сложили и убрали, с кнехта сняли кожух, и потому присесть им было совершенно негде. Морские чайки, всегда какие-то слишком заурядные, с криками носились над водой, ныряли, выныривали, описывали круги над тихими водами бухты, в которой дрейфовал «Мыс Фаруэлл».

На поверхности бухты возникли вдали две прыгающие точки.

— Ну вот и они, — сказал капитан Баннерман и протянул Аллейну свой бинокль.

— Если не возражаете, — отозвался Аллейн, — я попросил пассажиров собраться в гостиной.

— Ожидаете новых неприятностей?

— Нет, никаких.

— Но не станет же он… — начал было капитан и запнулся. — Вы что же, считаете, он предпримет попытку побега?

— Да он только и мечтает, чтобы его поскорее забрали, — заметил Аллейн.

— Кровавое чудовище, — нервно пробормотал капитан. Обошел мостик и снова приблизился к Аллейну.

— Должен вам кое-что сказать, — заявил он. — Этот вывод дался мне нелегко, по вполне, полагаю, понятным причинам. Я не смог совладать с ситуацией. И вот что хочу заявить: я виновен в смерти этого парня. Я понимаю это. Ответственность на мне. Должен был прислушаться к вашим советам.

— Но я мог и ошибаться.

— Да. Но вы не ошиблись, в том-то и штука. — Капитан сфокусировал взгляд на приближающихся черных точках. — Виски, — продолжил он, — по-разному действует на разных людей. Одни делаются веселы и дружелюбны, другие впадают во мрак. Я же становлюсь просто упрямым тупицей. Стоит мне переборщить с виски, и я не желаю слышать мнения других людей, только свое собственное. Как, по-вашему мнению, следует представить это дело официальным властям?

— Может, отложим до того момента, пока лоцман не поднимется на борт? Мой коллега из Скотленд-Ярда уже вылетел сюда и должен связаться с полицией Кейптауна. На них временно и ляжет вся ответственность.

— Да, меня предупредили по рации.

— Спасибо вам, сэр, — поблагодарил Аллейн и отошел.

У дверей в маленький корабельный госпиталь дежурил матрос. Увидев Аллейна, отпер дверь, и тот вошел.

Сидевший на незаправленной кровати с жестким матрацем и сложенными аккуратной стопкой одеялами, мистер Мэрримен разительно отличался от того человека, каким привыкли видеть его пассажиры, спутники по путешествию. Спина сгорблена, голова безвольно свисает вниз, точно все кости скелета у него вдруг ослабли. Только мускулистые жилистые руки крепко зажаты между колен и, судя по всему, по-прежнему сохраняют силу. Аллейн вошел, и Мэрримен посмотрел на него поверх очков, но не вымолвил и слова.

— Полицейский катер уже на подходе, — сообщил ему Аллейн. — Я пришел сказать, что упаковал все ваши чемоданы и вещи эти будут отправлены вместе с вами. Сам я сопровождать вас не стану, но мы увидимся позже, сегодня же. В Кейптауне вам предоставят возможность проконсультироваться с местными юристами, вы также можете отправить телеграфом указания своим адвокатам в Англии. Вы вернетесь в Англию первым же доступным транспортом, возможно, самолетом. Если вы передумали и хотите дать показания…

Тут Аллейн умолк. Губы у Мэрримена зашевелились. Через секунду прорезался и голос все с теми же надменными нотками:

— … не имею привычки менять решения, уже надоело твердить одно и то же. Вот так.

— Что ж, как хотите.

Аллейн уже повернулся, чтобы уйти, но голос остановил его:

— … несколько наблюдений. Прямо сейчас. Свидетелей нет, и это будет предвзятое мнение. Вот так.

Аллейн ответил:

— Отсутствие свидетелей вовсе не означает, что то, что вы мне скажете, не будет расцениваться как свидетельства. То же может прозвучать и в показаниях реальных свидетелей. И вы это сами прекрасно понимаете, — добавил он, а мистер Мэрримен поднял голову и уставился на него немигающим взглядом. — Не так ли? — с этими словами Аллейн достал блокнот и открыл его. — Я могу записать дословно все, что вы здесь мне сейчас скажете.

И тут мистер Мэрримен выпалил энергично и пылко то, что буквально секунду назад казалось невозможным:

— Эсмеральда. Руби. Берилл. Бижу. Корали. Маргерит.

Он лихорадочно повторял эти имена до тех пор, пока за ним не прибыли инспектор Фокс из Скотленд-Ярда и офицеры полиции из Кейптауна.

Аллейн провожал глазами полицейский катер, прыгающий по волнам бухты. Вскоре фигуры людей, сидевших там, приняли расплывчатые очертания, а затем и сам катер превратился в быстро удаляющееся черное пятнышко. Лоцман уже прибыл на корабль. Аллейн развернулся и в последний раз открыл знакомые стеклянные двери в салон.

Все уже были там и выглядели как-то непривычно в одежде для выхода на берег.

— Примерно через десять минут мы двинемся к берегу. Боюсь, я вынужден попросить вас зайти в ближайший полицейский участок и вкратце изложить там свои показания. Позже всех вас, несомненно, вызовут для дачи показаний в суд, и если это означает, что вернуться надо будет раньше, чем вы планировали, организуют транспорт. Прошу прощения за испорченный отдых, но дело обстоит именно так. Я понимаю, вы ждете от меня объяснений и, возможно даже, извинений, — он выдержал паузу.

— Лично я считаю, ответственность лежит на другом человеке, — сказала Джемайма.

— Я тоже так думаю, — кивнул Тим.

— А вот я не уверен, — заметил мистер Мэйкпис. — Потому что с нами обращались весьма странным образом.

— Когда я садился на борт этого судна в Плимуте, — начал Аллейн, — меня подвигла к тому весьма скудная информация из всех, что когда-либо получал сотрудник полиции, ведущий расследование. Речь идет об обрывке посадочного талона на «Мыс Фаруэлл», который сжимала в руке убитая на пристани девушка. Причем убита она была за несколько минут до отплытия. Неизвестно, как именно этот обрывок попал ей в руки. Может, его сдуло ветром на берег, или же кто-то обронил его с борта, или же он оказался у нее каким-то иным образом. Лично я так не думаю, да и вы своими показаниями тут ничем не помогли, но все возможно. Начальство приказало мне сохранять инкогнито, и я должен был проводить расследование под вымышленным именем, не предпринимать никаких действий без одобрения капитана и предотвратить очередную катастрофу. И это последнее и важнейшее задание я провалил. Если учесть все эти обстоятельства и условия, то, возможно, вам станет яснее дальнейшее развитие событий. Если Цветочный Убийца на борту, мне прежде всего следовало выяснить, имелось ли у каждого из вас приемлемое алиби на время совершения всех его преступлений. За точку отсчета я принял пятнадцатое января, в тот день была убита Берилл Коэн. И с помощью капитана Баннермана организовал эту вечеринку и затеял игру, где каждый должен был поведать о своем алиби.

— Господи боже! — воскликнула мисс Эббот. Густо покраснела и добавила: — Прошу прощения, продолжайте.

— Результаты были отправлены по рации в Лондон, там мои коллеги принялись за работу и подтвердили алиби отца Джордана и доктора Мэйкписа. У мистера Кадди и мистера Макангуса они не подтвердились, но в ходе дальнейшего расследования выяснилось, что девятнадцатого января мистера Макангуса прооперировали, удалили аппендикс, а потому он никак не мог совершить преступление двадцать пятого, когда была убита Маргерит Слэттерс. Если, конечно, он с самого начала говорил правду. Мистер Кадди, если, конечно, он не притворялся, напрочь лишен музыкального слуха. А один из немногих известных нам фактов об убийце заключался в том, что он прекрасно поет.

Миссис Кадди, державшая мужа за руку, заметила:

— Вот уж, действительно! Мистер Кадди никогда не строил из себя великого исполнителя! Верно, дорогой?

— Правильно, дорогая.

— У мистера Дейла, — продолжил Аллейн, — не было алиби на пятнадцатое, но затем выяснилось, что двадцать пятого января он находился в Нью-Йорке. Таким образом, и его можно было исключить из числа подозреваемых.

— Тогда какого черта вы с самого начала не сказали мне, что здесь затевается? — взвился Дейл.

— Опасался. Поскольку у меня создалось впечатление, что вы человек ненадежный. Слишком пристрастны к алкоголю, к тому же страдаете от нервного стресса. Так что довериться вам было небезопасно, вы могли все разболтать.

— Ну, знаете ли! — сердито воскликнул Дейл, однако Аллейн продолжил:

— Никто в полиции не высказывал предположения, что эти преступления могла совершить женщина, — тут он улыбнулся мисс Эббот, — но лишь у одной из наших дам оказалось надежное алиби. Двадцать пятого января она была в Париже на конференции. И по счастливому стечению обстоятельств ее же посетил и отец Джордан, что лишний раз подтвердило и его алиби. Выслушав остальных пассажиров, которые толком не смогли представить алиби, я понял, что полностью могу довериться только этим двум людям — отцу Джордану и доктору Мэйкпису. Теперь с уверенностью могу сказать, они оказали мне большую и всестороннюю помощь, и я премного благодарен им за это.

Отец Джордан сидел какой-то очень бледный и потухший и в ответ лишь приподнял руку, а затем ее опустил. Тим сказал, что в самый критический момент они все же подвели сыщика.

— Мы весьма скептически отнеслись к интерпретации мистера Аллейна о том, что Джем мельком заметила на палубе фигуру в испанском платье. Мы подумали, что то была миссис Диллингтон-Блик. А также самонадеянно решили, что нашим женщинам ничего не угрожает.

— Я видела этого человека, — вмешалась Джемайма, — и рассказала мистеру Аллейну. И уверяла его, что это миссис Диллингтон-Блик. Это мой промах.

— А я даже слышал пение, — сказал отец Джордан. — Оказался таким глупцом!

— А я отдала Денису платье и всячески это отрицала, — жалобно протянула миссис Диллингтон-Блик.

Обин Дейл почти с ужасом уставился на мистера Кадди.

— А мы с вами, Кадди, — пролепетал он, — слушали убийцу и ничего не предприняли!

Пожалуй, впервые за все время мистер Кадди не улыбался. Повернулся к жене и сказал:

— Прости меня, Эт, если сможешь. Я все осознал. Этого больше не повторится.

Все старательно делали вид, будто не понимают, что он имеет в виду, в особенности — миссис Диллингтон-Блик.

— Ладно, дорогой, — сказала миссис Кадди и вдруг сама улыбнулась.

Мистер Макангус подался вперед и заговорил пылко и убежденно:

— Теперь я, конечно, понимаю, что ничем не помог следствию. Но стоит только задуматься об этом, тут же спрашиваю самого себя: разве сам я не пострадал от того же недуга? — Он метнул полный страстного томления взгляд в сторону миссис Диллингтон-Блик. — Наверное, солнце всему виной, — пробормотал он и еле заметно кивнул ей. — В тропиках, — добавил он после секундного раздумья, — человеку бывает трудно отвечать за свои поступки, что порой приводит к непредсказуемым и весьма плачевным результатам. К примеру, когда я решил купить и подарить ей эту куклу, я вовсе не намеревался…

Тут раздался протяжный гудок, и снаружи, за стеклянной панелью возникли многочисленные суда и суденышки, и стал виден причал.

— Я не намеревался… — повторил мистер Макангус, но присутствующие уже утратили к нему всякий интерес, и предложения он так и не закончил.

Мисс Эббот в свойственной ей грубоватой манере заметила:

— Что толку теперь оплакивать свои намерения. Следует признать, все мы наделали много глупостей. И прежде всего я. Начала это путешествие в самом идиотском настроении. Устраивала дурацкие сцены. И только теперь выясняется, сколько глупостей я натворила. Отсутствие контроля, — воскликнула мисс Эббот, — и обычного здравого смысла! Это и привело к убийству.

— И еще милосердия, — печально добавил отец Джордан.

— Да, правильно. И отсутствие милосердия тоже, — с готовностью согласилась с ним мисс Эббот. — И чувства меры, и еще тысячи разных вещей, на которые нам следовало бы обратить внимание.

— Вы совершенно правы, — с горечью заметила Джемайма, и Тим в знак утешения обнял ее за плечи.

Аллейн подошел к дверям, выглянул наружу.

— Вот мы и прибыли, — констатировал он. — Не думаю, что тут есть что добавить. Надеюсь, что когда сойдете на берег, вам удастся хоть как-то сгладить впечатление от этого плавания, как-то… компенсировать неприятные его моменты.

К нему подошла миссис Диллингтон-Блик. Протянула ему руку, и когда Аллейн взял ее, наклонилась и прошептала:

— Моя репутация сильно пострадала.

— Нет, что вы!

— Скажите, а все эти ваши обходительные манеры и прочее были продиктованы чистым профессионализмом?

Аллейна так и подмывало ответить: «Ну, не до такой степени, как ваши». Но он сдержался и сказал вместо этого:

— Увы, но я не обладаю такими уж обходительными манерами. Вы слишком ко мне добры. — Он холодно пожал ей руку, отпустил и направился к Тиму и Джемайме, которые его поджидали.

— Просто хотела сказать вам, — начала Джемайма, — что, как я убедилась, не все прошло по вашему плану.

— Это вы о чем?

— Не одному вам открылась во время морского путешествия истина.

— Вот как?

— Да, именно так. Уверена в этом.

— Что ж, рад за вас, — отозвался Аллейн и обменялся рукопожатиями с молодыми людьми.

После этого к нему с прощальными речами и пожеланиями подошли супруги Кадди и мистер Макангус. Мистер Кадди сказал, что наконец-то со всей ясностью понял: у каждого свои недостатки; а миссис Кадди тут же вставила, что всегда это подозревала. Мистер Макангус, багровый от смущения, пытался начать свою речь несколько раз, но не получалось. Тогда он придвинул свою продолговатую физиономию к лицу Аллейна — они оказались в нескольких дюймах друг от друга — и торопливо зашептал:

— Ну, разумеется, вы были абсолютно правы. Но только внутрь я не заглядывал. Нет, нет! Просто стоял за дверью, прижавшись спиной к стене. Хотел быть как можно ближе к ней. Самообман, что ж еще! Это я понимаю. Прощайте!..

Обин Дейл увидел, что мистер Макангус отошел, затем приблизился к Аллейну в своем модном приталенном пиджаке и с самым искренним видом протянул ему руку.

— Надеюсь, без обид, старина?

— Никаких обид.

— Вы молодчина. Просто супер! — Он крепко и с подчеркнуто многозначительным видом затряс руку Аллейна. — И все равно, — добавил он, — может, я конченый тупица, но до сих пор в толк не возьму, почему уже в самом конце вы не предупредили нас, мужчин. Ну, перед тем, как схватить его.

— Во-первых, потому, что все вы безбожно лгали. Пока вы считали, что он всего лишь невинный наблюдатель, могущий разоблачить вашу ложь, мне пришлось вырывать из вас правду чуть ли не клещами. И во-вторых: потому что хотя бы один из вас непременно провалил бы шоу, стоило узнать, что это он преступник. Ведь наш мистер Мэрримен человек очень наблюдательный.

Дейл кивнул:

— Что ж, всегда знал, что дипломат из меня никудышный. — Даже эту фразу он умудрился произнести с самодовольным видом. А потом вдруг покраснел. — А насчет питья вы были правы, — пробормотал он. — Я дурак. И собираюсь завязать с этим делом. Если, конечно, смогу. Ладно, тогда до встречи. — И он вышел. А к Аллейну сразу же подошла мисс Эббот.

— Наверное, то, что я собираюсь сказать, теперь особого значения уже не имеет, — заявила она. — Просто любопытно было бы знать. Вы догадались, почему я так странно повела себя во время той вечеринки с установлением алиби?

— Думаю, да, — ответил Аллейн.

— Так и знала. Что ж, если это послужит хоть каким-то утешением, знайте: я излечилась. Одинокой женщине не стоит заводить крепкую дружбу, это ошибка. Надо иметь мужество стойко переносить одиночество. Эта отвратительная история многому меня научила.

— В таком случае, — мягко заметил Аллейн — вы должны вознести хвалу Всевышнему, я прав? В стиле георгианских песнопений?

— До свиданья, — сказала она и торопливо вышла из салона.

Почти все пассажиры разошлись. Остались только отец Джордан и Тим, терпеливо ждали в дальнем конце комнаты. И наконец смогли подойти к Аллейну.

— Могу я поехать с ним, Аллейн? — спросил отец Джордан. — Позволите мне поговорить с ним? — Аллейн сказал, что не против, но затем, по возможности деликатно, добавил, что мистер Мэрримен вряд ли положительно отреагирует на этот визит.

— Нет, нет. Но я должен поехать. Человеку, совершившему смертный грех, нужна молитва и покаяние. Я должен ехать.

— Он борется… — Аллейн запнулся. — Сам борется со своим дьяволом. Думает, что это поможет.

— Я должен ему сказать. Этот человек должен осознать всю глубину своего падения, — ответил отец Джордан. Вышел на палубу и несколько секунд невидящим взором смотрел на Столовую гору. Аллейн видел, как он приложил ладонь к груди.

— Я вам еще нужен? — спросил Тим.

— Боюсь, что да. Он говорил со мной. И очевидно, что стороне защиты потребуется мнение квалифицированного психиатра, тут вы можете быть полезны. Я перескажу вам все, что он говорил, и попрошу, чтобы вас к нему пустили. Если вам удастся его разговорить, это может хоть как-то облегчить его участь.

— Вы так говорите, — заметил Тим, — словно и не полицейский вовсе.

«Священник и психиатр постараются сделать все, что в их силах, — писал Аллейн жене. — Мэйкпис, разумеется, говорит, что на подготовку толкового отчета ему потребуется несколько недель. Его профессиональное любопытство подогревает готовность Мэрримена описать инцидент, который, несомненно, может стать ключевым для понимания его маниакального состояния. Классический, прямо как взятый из учебника пример Эдипова комплекса со всеми вытекающими обстоятельствами. Помнишь, какая любопытная деталь связывает все эти ужасные преступления? Это имена женщин. Это драгоценные камни. Маргерит, само собой, означает Жемчужина, а имя куклы, Эсмеральда, — происходит от „эмеральд“, то есть Изумруд. И Джемайме Кармишель тоже грозила опасность, поскольку молодой человек называет ее Джем. Одного этого звука достаточно, к тому же она носила жемчужное ожерелье. Он срывал с женщин ожерелья, камни так и рассыпались в разные стороны. Ну и, разумеется, цветы. Это с его слов. Когда ему было семь, его мать, глупая недалекая женщина, которую он обожал, праздновала свой день рождения. Была ранняя весна, и он разбил свою копилку, собрал все монетки и потратил эти деньги на букетик гиацинтов. И вручил ей, а тут его отец преподнес жене ожерелье. И надел ей на шею с видом настоящего женоубийцы — так сквозь зубы описал это его действие сам Мэрримен. Отец заставил жену поднять руки, и она выронила гиацинты, а потом, когда супруги обнялись, наступила на них. С точки зрения Мэйкписа, все это идеально вписывается в общую картину — драгоценности, цветы, женская шея, любовь и гнев. Мальчик был вне себя от ярости и набросился на нее как демон — сорвал и растоптал ожерелье. Отцу с трудом удалось оттащить его, и он задал мальчишке хорошую трепку. Этот инцидент позже, уже став взрослым, он повторял через каждые десять дней, когда, по его словам, на него находило затмение. Мэйкпис подозревает у него синдром petit mal. На этом, собственно, и можно закончить рассказ о мистере Мэрримене.

За свой арест он даже был по-своему благодарен, говорил, что это избавило его от скрытности, что без этого он никогда и ни за что бы не остановился, а с настойчивостью, достойной лучшего применения, продолжал бы совершать все новые и новые преступления. Но далее этого мы на допросах не продвинулись ни на дюйм, он категорически отказывается говорить о делах, раскрытием которых я занимаюсь. Мэйкпис считает, что тот факт, что Мэрримен принял Дениса за женщину, совершенно его обескуражил.

Нет никакого сомнения, что на протяжении долгих лет он вел отчаянную одинокую борьбу со своей навязчивой идеей. И до какой-то степени сумел если не побороть, то заглушить эти стремления, иначе бы ему не удалось проработать так долго в школе для мальчиков. С детьми обращался жестко, возможно, заменил более тяжкие преступления на мелкие. Он мог, к примеру, покупать цветы и ожерелья и уничтожать их, как знать. Но когда напряжение достигло предела и когда он вышел на пенсию, тут инстинкты развернулись уже в полную силу. Думаю, он предпринял этот морской вояж, пытаясь убежать от самого себя, и, возможно, это бы у него получилось, не встреть он на пристани девушку с цветами. Вот уж явно не ожидал, что за несколько минут до отплытия его поджидает такая опасность. Все решило имя — девушку звали Корали. А что касается более ранних дел, убийств с десятидневным перерывом, думаю, что перед тем, как выйти на охоту, он приклеивал фальшивую бороду, покупал цветы, а затем искал на улице женщин, с которыми вступал в разговор. Возможно, очень многих отвергал, потому как они не вписывались в его схему.

Он проявлял определенное тщеславие, свойственное порой убийцам. Сомневаюсь, что хоть раз солгал во время путешествия. Всегда охотно обсуждал все эти убийства, ну и другие, из того же разряда. Мэйкпис считает, что он типичный шизофреник. Лично я не уверен в своих знаниях по этому предмету, зато думаю, что на суде многое выяснится, и от души надеюсь, что все там пройдет гладко и по справедливости.

Нет, конечно, теперь я должен вернуться к самому началу. Я почти сразу подумал, что он мой человек, если убийца вообще на борту. Если алиби остальных пассажиров были пригодны в той или иной степени, его вообще невозможно было проверить. Но имелись и другие признаки. К примеру, его литературные пристрастия. Любая пьеса елизаветинских времен, где происходило убийство женщины, котировалась им выше остальных. „Герцогиня Мальфи“ и „Отелло“ являлись любимыми его произведениями, потому что в каждом главная героиня была задушена. Он пылко отвергал всякое предположение о том, что „сексуальный маньяк“ обладает безобразной внешностью. В кармане жилета он носил клочки бумаги и содовые таблетки. Облился кофе с головы до ног, когда я обнаружил сломанную куклу, и обвинил в этом мисс Эббот. Он руководил школьным хором и, судя по всему, прекрасно пел. Он был настоящим экспертом по нанесению грима и, несомненно, мог приклеить бороду для своих ночных вылазок. Бороду, разумеется, выбросил за борт, совершив очередное преступление.

Но одно дело понимать все это и совсем другое и чертовски трудное — направить расследование в нужное русло. Увидев его крепко спящим, я подумал: так может спать только человек, искупивший смертный грех, а не совершивший его. А ведь с его точки зрения именно так все и обстояло. И тут я понял: есть только один способ заставить его расколоться. Он, несомненно, уже выработал для себя линию поведения после обнаружения трупа. Надо было ввести его в состояние шока, сбить с толку, вывести из равновесия. И вот мы с Мэйкписом придумали план. Решили в самый критический момент столкнуть Мэрримена и миссис Диллингтон-Блик лицом к лицу. Я ведь понимал: он считает жертвой ее, а не Дениса. Он пришел в салон расслабленный, температура спала, и явно приготовился насладиться спектаклем. И тут вдруг она возникает за стеклянными дверьми, точно призрак. И… это сработало!

Тот факт, что миссис Диллингтон-Блик вела себя как femme fatale, отчасти путал нам карты, поскольку она намеренно охотилась за любым мужчиной в поле зрения, что привело Кадди и Макангуса в состояние, как ты это называешь, кризиса среднего возраста, и они начали совершать глупейшие поступки. Дейл же, разумеется, расценивал эти отношения как мимолетный курортный романчик. Надо отметить, миссис Д.-Б. проявила невероятную настойчивость и последовательность. Готов также побиться об заклад, что, выпустив пары, она затем будет воспринимать все это как некое сомнительное достижение.

Что до меня, то развернуться с самого начала я не мог — руки были связаны распоряжениями и приказами капитана. Надеюсь, что никогда больше меня не пошлют на такое задание. До сих пор не понимаю одного (это уже превратилось в навязчивую идею). А именно: какого черта миссис Д.-Б. понадобилось наряжать стюарда в свое платье и заставлять его сидеть на веранде? И еще — какого черта она не рассказала мне об этом? Ведь тогда я бы смог обратить эту шутку себе на пользу, и никакого убийства не случилось бы. Словом, как бы там ни было, но развязка получилась трагичной и гротескной, и бедняга вряд ли когда-нибудь думал, что его постигнет такая ужасная и нелепая смерть по ошибке.

Что ж, моя дорогая, самолет с авиапочтой вылетает в полдень и, надеюсь, доставит тебе это подробнейшее письмо в целости и сохранности. Я остаюсь на корабле до отплытия и вернусь позже вместе с членами нашей команды. Так что до встречи…»

Тут он закончил писать письмо и вышел на мостик.

На «Мысе Фаруэлл» полным ходом шла разгрузка. В полночь, избавившись от бульдозера, четырех автомобилей, трех тонн неотбеленного ситца и убийцы, корабль возьмет курс на Дурбан.

Аллейн от души надеялся, что вряд ли когда-нибудь снова станет пассажиром этого корабля.