Глава восьмая
Командир взвода старший лейтенант Жеребякин
На столе снова зазвонил и завибрировал мой смартфон. На мониторе высветился номер начальника штаба сводного отряда спецназа майора Помидорова.
– Слушаю вас, товарищ майор, – ответил я.
– По твоему запросу, Василий Иванович. Об отставном подполковнике ВДВ… Жил такой как раз в том самом районе, где ты сейчас находишься. Там было даже два отставных подполковника Дадашева, и оба в ВДВ служили. Родные братья, участники Афганской войны, орденоносцы. Старший, Омахан Илдарович, потом продолжил службу в полиции, был даже начальником райотдела, уволился в звании полковника. Сейчас проживает в райцентре вместе с пожилым отцом Илдаром Махмутшаховичем Дадашевым. Младший из подполковников, Али Илдарович, со слов брата, уехал в Москву и только изредка звонит. Занимается там бизнесом. Сфера его интересов брату неизвестна. Сделать запрос в Госреестр я еще не успел. Если это необходимо, займусь этим в начале рабочего дня. Других сведений в картотеке МВД не имеется. Но вот в базе данных ФСБ присутствует одна-единственная, однако довольно интересная строчка. Есть, дескать, подозрения, будто Али Илдарович Дадашев под именем отставного подполковника ливийской армии Махмудшаха аль-Афалаби принимает участие в сирийских событиях на стороне ИГИЛ. Но там же имеется оговорка, что эти данные не проверены и требуют уточнения. А что он тебя так заинтересовал?
– Это, товарищ майор, не телефонный разговор, как я уже доложил. По завершении операции я все отражу в рапорте и лично расскажу. Извините, не имею возможности дальше разговаривать. Не позволяет ситуация. Конец связи…
– Конец связи, – неохотно и недовольно подтвердил майор Помидоров. – Я очень надеюсь на тебя и на твой взвод. «Сделайте» эту банду, ребята!
– Уже почти «сделали», товарищ майор. И обязательно «доделаем»…
А что, в самом деле, я мог ему сообщить? Что захватил в плен эмира аль-Афалаби? Но это значило бы, как мне кажется, сразу «сдать» бывшего подполковника с потрохами. Это все равно что самолично нацепить на него наручники и передать ментам.
Хотя я вовсе не намерен был отпускать его на все четыре стороны, знал, насколько опасен может быть человек с таким богатым военным опытом, если он соберет новую банду. А сколотить ее в современном Дагестане, с его вопиющей безработицей, самыми низкими в России зарплатами, повсеместной коррупцией, клановостью, самоуправством местных властей, мне думается, не составляет труда. В Дагестане, особенно среди молодежи, найдется великое множество людей, мягко говоря, очень недовольных всем этим.
А ведь это все – горцы, у которых война в крови. Многие поколения их предков всю свою сознательную жизнь воевали. Не так уж и важно, с кем именно. Найдет, предположим, Али Илдарович пять человек, которые пойдут за ним. Каждый из них приведет к нему еще пятерых. Так и образуется большой джамаат. Ему уже не потребуется переходить с боем границу, оставляя за собой кровавые следы.
Добыть себе оружие в современных условиях – не проблема. Даже чабаны, отправляясь с отарой в горы, берут с собой не охотничьи ружья, а боевые автоматы. Якобы для защиты от волков, которых, как они говорят, расплодилось в округе великое множество. Но волками в данной ситуации принято считать именно бандитов. Кстати, настоящих диких волков мне, например, встречать в горах не приходилось. Я даже их следов ни разу не видел.
В новом джамаате станут служить местные жители. Днем они будут за копейки где-то работать, а по ночам – брать в руки оружие. Такой грамотный человек, как отставной подполковник Дадашев, сумеет все организовать правильно, в том числе подумает и о вопросах конспирации. Он так обучит своих бойцов, что они вполне смогут составить конкуренцию, к примеру, спецназу МВД. Не говоря уже о каком-нибудь ОМОНе, который еще не везде полностью передан в «Росгвардию». Эти ребята со своей не самой лучшей базовой подготовкой способны только мирные демонстрации и митинги разгонять. А их будут использовать против бандитов, как «пушечное мясо».
Я снова положил трубку на стол, после чего надел бронежилет и «разгрузку», забрызганные кровью Сиражутдина.
Признаться, чужой кровью я слегка брезговал, тогда как своей привык совершенно не бояться.
– Что тебе, старлей, сообщили интересного? – словно бы между прочим, будто его это мало интересовало, спросил эмир, понимающий, кто звонил и по какому поводу.
– Ничего особенного, товарищ подполковник аль-Афалаби, – ответил я.
Лица эмира я не видел, но почувствовал, как он сначала вздрогнул, а потом напрягся. Значит, мой выстрел получился не холостым, угодил в цель.
– Выходит, брат все-таки сдал меня… Эх, Омахан! А я, значит, теперь уже не подполковник в отставке и не орденоносец…
– У вас с братом родители живы? – не стал я сразу развивать тему, желая еще на какое-то время оставить Али Илдаровича в подавленном состоянии.
– Мама умерла давно. Отец еще при ней бросил нас – жену и четверых детей, двух сыновей и двух дочерей. Он ушел к другой женщине, в город уехал, в Махачкалу. О нас, похоже, вспоминать не хотел. Но я отчасти его понимаю. Виной всему характер мамы. Мы с братом уже во взрослом возрасте, будучи офицерами, обращались к ней не иначе как «товарищ генерал». Она все и всех желала держать под контролем, постоянно всеми командовала. Последние годы жила со старшей дочерью в Ростове-на-Дону. Там и умерла после двух лет болезни. На похороны я приехать не успел бы, даже если бы захотел. Но меня обстоятельства не отпускали. Брат, наверное, сумел проводить маму в последний путь. Ему было проще… Он, наверное, и это мне не простил.
– Я думаю, он все и всех простил, не сдал вас. По крайней мере, в картотеке МВД вы числитесь, со слов брата, бизнесменом, работающим в Москве.
– А мой псевдоним? Откуда он взялся?..
– В информации на вас, имеющейся в ФСБ, есть строчка о подозрении насчет того, что подполковник Али Илдарович Дадашев и эмир аль-Афалаби – одно и то же лицо. Но присутствует и сноска, что эти данные требуют проверки и подтверждения.
– Это значит, что я могу, не без проблем и подозрений, естественно, вернуться к нормальной мирной жизни?
– Вот этого я не знаю. У меня нет уверенности в том, что вы через какое-то время не займетесь своей прежней деятельностью.
– Если я принимаю какое-то решение, то оно бывает окончательным, – твердо сказал Дадашев. – И внешние обстоятельства на меня мало действуют. Характером мы с братом в маму пошли. Это сестры наши в отца – мягкие.
– Кстати, Али Илдарович, ваш брат отца простил. Тот сейчас живет вместе с ним, в его доме. Да и на вас, он, наверное, тоже зла не держит. По крайней мере, я так думаю. Наверное, ему и от отца что-то в характер перешло. Вы знаете номер Омахана Илдаровича? Может быть, я позвоню ему, чтобы ситуацию выяснить?
Али Илдарович так торопливо назвал мне номер, что я сразу подумал, что отставной подполковник пытается «ухватиться за соломинку», живет последней надеждой, как всякий утопающий. Но при этом я не слишком хорошо понимал собственное поведение, хотя давно уже научился анализировать все свои поступки и делать из них правильные выводы. Ладно, пусть и не всегда, но достаточно часто.
Что-то в этом роде я попытался сделать и сейчас. Должен сказать, что выводы меня не слишком обрадовали.
Я не потерял расположения к Али Илдаровичу после его рассказа о том, что моего отца спас не он, а, скорее всего, его брат. Этого признания вполне могло бы и не быть, окажись бывший подполковник ВДВ не столь честным и совестливым. Я не знал его брата, но заочно уважал этого человека, был искренне ему благодарен за спасение отца.
Но отпустить при этом Али Илдаровича на все четыре стороны я не мог по той простой причине, что он все еще являлся отъявленным врагом. Не только моим личным, но и той страны, интересы которой я защищал с оружием в руках. Этот человек обязательно должен был ответить за былые грехи, которых, думается, за ним накопилось ой как немало. Моя обязанность состояла в том, чтобы сдать Али Илдаровича представителям правоохранительных органов, которые сразу же, еще до суда, засадили бы его в камеру.
Но тут мой служебный долг вступал в конфликт с совестью. Если судить по ней, то этого делать было нельзя. Я потом многие годы не давал бы себе покоя, мучился бы после такого поступка. Бывший подполковник вызывал у меня жалость и уважение. Все это перемешивалось с чувством благодарности к его брату, следовательно, в какой-то степени, и к нему самому.
Кроме того, нельзя было списывать со счетов и тот факт, что Дадашев не попытался напасть на меня, когда я был в полной прострации и не обращал никакого внимания на все то, что меня окружало. Этот опытный человек, давно живущий в условиях войны, обязан был уловить, прочувствовать этот момент. В недостатке храбрости я его обвинять не брался. Такого просто быть не могло.
Конечно, возраст свое берет. Теперь уже у отставного подполковника Дадашева просто не имелось тех физических сил, которыми он обладал раньше. Тем не менее он мог хотя бы сделать попытку освободиться, победить меня. Вытащить оружие, попытаться выстрелить, в конце-то концов, если уж понимал, что в рукопашной схватке ему ничего не светит.
Эмир всегда мог позвать на помощь своих бандитов, которые по-прежнему находились по другую сторону полога, закрывающего вход в грот. Они наверняка начали уже проявлять непонимание, поскольку времени с того момента, как эмир позвал к себе Сиражутдина, прошло довольно много. Им достаточно было сделать по десять-пятнадцать шагов, чтобы добраться до меня.
Если у эмира не было при себе оружия, что само по себе маловероятно, то он мог бы напасть на меня со спины, вцепиться в горло обыкновенным захватом-«гильотиной» и позвать помощников. За несколько секунд я просто не успел бы освободиться от захвата, не сумел бы оказать сопротивления всем им, вместе взятым. Ведь именно так оно и было в момент моего пленения.
Но Дадашев этого не сделал. Почему – я точно не знал, но мог предположить, что он сам шел навстречу своей будущей судьбе, плыл по течению, готов был сложить оружие, хотя и сомневался в том, что его люди поступят точно так же. Поэтому эмир и пустил дело на самотек. Чему быть, того не миновать.
При этом он не желал предавать тех людей, которых сам же сюда привел, не отказывался от них и готов был нести ответственность за свои действия. Эмир прекрасно понимал, что я, захватив его в плен, сам не освободился. Бандиты, ждущие за пологом, расстреляют меня по одному только подозрению, если я, конечно, позволю им это сделать.
Обычно я стараюсь предвосхитить подобные действия всяких посторонних людей, предпочитаю стрелять первым или использую иные убедительные методы. Например, бросок гранаты за полог. Но там, в большой пещере, сейчас сидят другие бандиты, которые сразу пойдут в атаку на грот эмира. Я не смогу в одиночку остановить их. Значит, мне следовало ждать подхода бойцов моего взвода.
Они, как показывал монитор планшетника, находились уже рядом, в пределах пяти минут аккуратного продвижения. Так я мысленно совмещал время и расстояние. А до рассвета, как я прикидывал, оставалось еще около десяти минут. Взвод внял моему приказу и передвигался теперь намного быстрее, чем прежде.
– Ну, что же ты, старлей, не звонишь Омахану? Передумал? – спросил эмир.
Я набрал номер, названный мне Али Илдаровичем. Трубку долго никто не брал. Это и понятно. По общечеловеческим представлениям была еще ночь. Утро уже приближалось, но для сна шли самые сладкие часы, когда не хочется подниматься даже на телефонный звонок.
Наконец густой весомый голос ответил, не представляясь:
– Слушаю вас…
– Омахан Илдарович? – на всякий случай пожелал я уточнить, с кем разговариваю.
– Да-да, слушаю. Кто это?
– Моя фамилия Жеребякин. Старший лейтенант спецназа военной разведки.
– Фамилия что-то знакомая. Только не припомню, где мы встречались, – ответил отставной полковник полиции.
– Товарищ полковник, возможно, вы встречались с моим отцом, Иваном Владимировичем Жеребякиным, сержантом воздушно-десантных войск, и даже однажды вынесли его, четырежды раненного, с поля боя. Он хорошо помнит вас и на все эти годы сохранил благодарность по отношению к вам. Я тоже понимаю, что если бы не ваш поступок, то меня не было бы на свете, и признателен вам точно так же, как и он…
– Понял. Я вспомнил сержанта Жеребякина. Чем могу быть полезен? Кстати, как себя чувствует твой отец, старлей?
– Думаю, неважно. Он несколько часов назад попал под машину, и сейчас его, наверное, уже привезли в больницу. Буду звонить, узнавать. Если вам интересно, позже я смогу сообщить. Но об этом потом…
Отставной полковник полиции прокашлялся, выгоняя сон из головы, и голос его зазвучал куда более ясно и четко. Наверное, и его задела весть, которая для меня была личной трагедией, но не настолько сильно, как меня. В стране ежедневно происходит несколько тысяч ДТП со смертельным исходом, и на все реагировать остро просто невозможно для человеческой психики. Да и мой отец был, по сути дела, чужим отставному полковнику полиции.
– Конечно, сообщи… Это печально. Но я догадываюсь, что ты нашел меня вовсе не ради этого сообщения. Я вообще не понимаю, как ты меня отыскал. Хотя для военной разведки, это, наверное, не так уж и трудно… А главное, зачем? Чем могу быть полезен?
– В данном случае, товарищ полковник, полезным вам хочу и могу оказаться я…
– Не понял. Чем именно?
– Я в настоящий момент нахожусь неподалеку от вас. В ущелье Трех Дев.
– Да. Это рядом. Увидеться хочешь?
– Не в том дело. Я – командир взвода. Мои солдаты сейчас ведут в ущелье бой с бандой, пришедшей из Сирии.
– Понятно. Я чем-то могу вам помочь? Я уже не являюсь начальником районной полиции, но готов по собственному желанию возглавить отряд ОМОНа, если тебе нужна поддержка. Мне не откажут…
– Сам я нахожусь в пещере, занятой бандой. В маленьком гроте. Здесь только я и эмир Махмудшах аль-Афалаби… – Я словно бы увидел, как вздрогнул отставной полковник полиции, и спросил: – Вам это имя что-то говорит?
– Говорит. Я с ним знаком, – в голосе Дадашева-старшего послышалось не волнение, но заметное напряжение, словно он ожидал от меня какой-то неприятности типа выстрела через трубку. – И что между вами происходит?
– Ничего особенного. Я убил двух его подручных, которые находились в гроте, и захватил Али Илдаровича в плен, – назвал я эмира его собственным именем, показывая, что знаю больше, нежели сейчас демонстрирую. – Но я не готов сдать властям человека, брат которого спас жизнь моему отцу. Сам он когда-то там же, в Афгане, выручил другого солдата с такой же фамилией, как у меня, только старшего сержанта. Поэтому я желаю переложить решение на ваши плечи, товарищ полковник. Поступайте по своему желанию и пониманию ситуации…
– То есть ты, старлей, не желаешь отдавать властям эмира банды, но при этом хочешь, чтобы я предал родного брата? – напряжение отставного полковника полиции вылилось в это обвинение.
Но он понял ситуацию вполне правильно и, в отличие от меня, сумел объяснить ее. Да, сам я не мог решиться на это и желал переложить ответственность на чужие плечи. Не то чтобы я боялся. Совсем нет. Просто я не понимал, как мне следует поступить. Сам я никак не мог верно сформулировать суть дела, а бывший мент и подполковник ВДВ сразу это сделал. Он не постеснялся спросить меня напрямую.
– Не совсем так, товарищ полковник, – попытался я смягчить свое положение. – Я даю вам право выбора. Сам Али Илдарович говорит, что готов вернуться к мирной жизни. Я не думаю, что он обманывает. Ваш брат кажется мне человеком твердого слова, настоящим мужчиной, который как сказал, так и сделал.
– Да. Характер у брата именно такой.
– Я оставляю за вами право решить судьбу младшего брата, не буду возражать, если вы его примете в своем доме как бизнесмена, возвратившегося из Москвы, и поможете ему устроиться. Выбор за вами. Захотите сдать его в Следственный комитет – это тоже будет ваше решение.
– Старлей, мне нужно подумать и посоветоваться с отцом… Твой номер у меня в трубке остался. Я перезвоню тебе через три минуты.
– Хорошо, товарищ полковник. Я буду ждать звонка, – сказал я, отключился от разговора и под внимательным, ждущим взглядом Али Илдаровича положил аппарат на стол.
– Что сказал Омахан? – все же не выдержал он паузы, которую я взял.
– Он обещал позвонить через три минуты. Хочет спросить совета у отца.
– Все правильно. Так и должно быть по нашим законам, – согласился эмир с надеждой в глазах. – У нас отец все решает.
Звонок раздался через полторы минуты вместо обещанных трех.
– Слушаю вас, товарищ полковник.
– Старлей, скажи, как мне забрать брата? Приехать в ущелье?
– Есть на чем ехать?
– У меня «уазик» с военными мостами. Он эту дорогу осилит, и не такое одолевал.
– Хорошо. Подъезжайте к «воротам» ущелья. И ждите там. Сколько вам придется стоять, я сказать не могу. Просто не знаю. Когда все в ущелье завершится, я выведу к вам Али Илдаровича. Или он без меня выйдет, если со мной что-то случится. Сам он согласен на передачу в ваши руки. Так ведь, Али Илдарович? – Я посмотрел на эмира, который несколько раз быстро кивнул. – Да, он не возражает.
– Дайте ему трубку… – неожиданно перейдя на «вы», потребовал отставной ментовский полковник.
Я молча протянул телефон Али Илдаровичу.
– Слушаю тебя, брат… – тихим и совсем не командным голосом сказал эмир.
Это был голос затравленного, чуть ли не забитого, сломленного психологически и на все уже согласного, как мне показалось, человека. Но я хотел, чтобы он сам принял решение, и никак на него не давил.
Отставной мент говорил долго. Как я понял, он ставил брату какие-то условия, и тот только согласно кивал, ни разу не возразил.
Но потом, когда старший брат отключился от разговора, Али Илдарович сказал мне:
– Омахан просил позвонить ему, когда ты, старлей, узнаешь, как дела у твоего отца. Я не стал ему рассказывать о том, как говорил с Иваном Владимировичем. Ведь получается, он из-за меня отвлекся и попал под машину. Пока это брату знать ни к чему, чтобы не винил меня еще и в этом. У него и без того ко мне много претензий. Он их только что скопом высказал. Я сам обязательно расскажу ему, когда все успокоится и выяснится, что с твоим отцом. Обещаю.
Он напомнил мне о необходимости совершить еще один звонок.
Я взял трубку из руки эмира, нашел в перечне входящих звонков нужный номер и нажал на кнопку вызова. На звонок никто не ответил. Видимо, капитан Ивченко из ГИБДД оставил телефон в больнице, среди вещей отца. Наверное, врачи передадут ему аппарат через пару дней, если к тому времени самочувствие стабилизируется. Мне оставалось надеяться только на то, что Ивченко догадается сам позвонить, со своего телефона.
Мысль моя, видимо, транслировалась каким-то образом через эфир и дошла до капитана Ивченко. И минуты не прошло, как он позвонил. Я увидел, как определитель высветил незнакомый номер, и каким-то образом догадался, что это капитан.
– Старший лейтенант Жеребякин. Слушаю вас.
– Старлей, приветствую. Это капитан ГИБДД Ивченко, из Вологды.
– Да-да, товарищ капитан, я ждал вашего звонка. Есть какие-нибудь новости?
– Доставили мы Ивана Владимировича в областную больницу. В травматологическом отделении ему к нашему прибытию уже место приготовили. Сразу осмотрели, провели рентген, всего загипсовали, поставили укол успокаивающего и уложили. Его сотовый на тумбочке лежит. Я потом уже увидел по определителю, что вы звонили. Но в тот момент беседовал с дежурным врачом в приемном покое и ответить не мог. Сам Иван Владимирович спит после укола сильного препарата. Когда проснется, ему трубку переложат под левую руку, поскольку правая в гипсе. Не сможет сам номер набрать, медсестра поможет. Я с ней договорился, показал, где ваш номер найти. Она на всякий случай его даже на бумажку выписала и обещала следующей по смене медсестре передать. Они утром меняются…
– Спасибо, капитан. Что дежурный врач говорит?
– Он только по рентгеновским снимкам судит. Говорит, один перелом ноги сложный, многооскольчатый. Но операции не требуется. Года два Иван Владимирович гарантированно будет хромать и боль в ноге испытывать, потом все восстановится. Остальные переломы опасений не вызывают.
– А всего их сколько?
– Семь. Все в конечностях, только один в правом большом плечевом бугре. Этот будет два с половиной месяца заживать, да и то при условии неподвижности. Это – главное неудобство. Про сложный я уже сказал. А простые срастутся за три недели полностью. Еще вопрос такой. Вы будете заявление писать на соседа, который сбил вашего отца?
– Это уже пусть сам отец решает, писать ему заявление или нет, – ответил я и осведомился: – На намеренный наезд это не смахивает?
– Нет. Непохоже. Хотя я не знаю отношений между соседями. Там, честно говоря, большая выбоина на дороге – машину в сторону швырнуло. Улица освещена слабо. Знака, ограничивающего скорость, там нет. Значит, допускается движение со скоростью до восьмидесяти километров в час. В темноте машина вполне могла потерять управление. А при ближнем свете фар издали увидеть человека и вовремя сбросить скорость сложно. Хотя бывает всякое. Выбоину на дороге местный человек обязан был помнить, даже если учесть, что он уже старик за семьдесят. Отец, кстати, вам не жаловался на соседей? Не было у него с кем-то ссоры? Мог кто-то, предположим, отомстить ему за что-то таким вот образом?
Признаться, меня такое предположение даже слегка возмутило.
– Отец у меня выглядит человеком суровым и немногословным, но по натуре бесконфликтный. Я не представляю, чтобы он с кем-то поругался до такой степени, что его пожелали бы сбить машиной. Что-то сказать так, чтобы обидеть, он может, но не до такой же степени. Хотя люди бывают разные. Однако я соседа не знаю. Нет, капитан, я никакого заявления писать не буду. Если отец пожелает, когда придет в себя, то пусть так и делает…
