Часть шестая
Алиса и Александр
Глава 31
Вот так они и встретились наконец, Алиса и Александр, ранним утром прекрасного летнего дня, в саду монастыря Святого Мартина.
Алиса сидела под яблоней. Дерево было усыпано плодами, крохотными зелеными яблочками, такими круглыми и блестящими и теснящимися одно к одному среди листвы и веток, подрезанных столь симметрично, что дерево походило на картинку из иллюминированного молитвенника – на само легендарное Древо, до того как плоды на нем созрели к грехопадению. У подножия его, среди подстриженной рыжевато-коричневой травы, росло несколько маков и маргариток, что чудом спаслись от косы, а еще – лютики, и мелкие, невысокие анютины глазки, и клевер, над которым уже перепархивали крохотные синие мотыльки.
Алиса была в синем, под цвет мотыльковых крылышек, и под вуалью, ибо позже собиралась в церковь. Она уже хотела откинуть вуаль с лица, чтобы полюбоваться на малиновку: пташка только что слетела с яблони и уселась на позабытое кем-то перевернутое ведро в ярде от ее ноги. Но вот, заслышав шаги Александра по траве, малиновка гневно чирикнула и улетела, Алиса же задержала руку и обернулась.
– Госпожа, – произнес молодой человек чуть хрипловато и поклонился.
Глядя сквозь вуаль, Алиса увидела перед собою пригожего юношу, чьи синие глаза ярко сияли на загорелом лице, а густые темно-русые кудри спадали до самых плеч. Держался он гордо, и одежда его, пусть поношенная и скорее удобная, чем щегольская, отличалась добротностью. Перевязь его ярко блестела, точно спелый каштан, а рукоять меча украшали драгоценные камни.
– Сэр? – отозвалась леди Алиса и выжидательно умолкла.
И теперь, когда настал долгожданный миг и итог пути к легендарному воплощению могущества Максена уже забрезжил перед ним, словно по волшебству, – как все просто, протяни руку и возьми! – Александр обнаружил, что напрочь о нем позабыл. То явили себя могучие чары – сильнее ворожбы королевы Морганы, сильнее магии Максена, – чары, к коим, пожалуй, причастна была та, первая яблоня Эдема. Александр попытался заговорить, откашлялся, но произнес лишь:
– Кабы мог я увидеть ваше лицо! Заклинаю вас учтивостью, не откинете ли вы покрывало?
– Я как раз собиралась, – отозвалась Алиса. – Я ношу вуаль только в церкви, – кажется, она даже малиновку отпугнула! – И, отбросив назад невесомые складки, девушка подняла взгляд и улыбнулась.
Сам не сознавая, что делает, Александр бросился перед нею на колени и, вдохнув поглубже, сумел лишь бессвязно пролепетать:
– Вы… вы не ведьма, нет! Кто вы? О, кто вы? Ибо девы прекраснее я в жизни своей не видел! Скажите мне, кто вы?
– Я – Алиса, дочь герцога Ансеруса из Розового замка, что в Регеде. И уверяю вас, что я и впрямь не ведьма, хотя порою о том жалею! А вы, сэр? У вас, надо думать, тоже есть имя?
Девушка потешалась над ним, но Александр даже не заметил насмешки. И он ответил, внезапно позабыв о скрытности и о возможных опасностях:
– Я зовусь Александр. Отцом моим был принц Бодуин Корнуэльский, брат короля Марка. Мать моя хранит для меня замок Крайг-Ариан, что в долине реки Уай.
– И что же привело вас сюда, в Регед, о принц, – в самое что ни на есть ведьминское гнездо, по вашим словам судя?
– Думается мне, – отвечал Александр, всерьез разумея каждое слово, – что я приехал сюда для того лишь, чтобы встретить вас. И думается мне, что я люблю вас.
Во внезапно наступившей тишине малиновка снова слетела на ободок ведра и залилась звонкой, негодующей трелью, да только кто к ней прислушивался!
В последующие годы никто из них так и не смог доподлинно вспомнить, что произошло потом и что было сказано – да было ли сказано хоть что-нибудь! – в те первые, бесконечно долгие мгновения, когда они просто глядели друг на друга и каждый знал про себя, что на протяжении всей своей юной жизни неуклонно шел к этой встрече. Для Александра это было все равно что вырваться из тумана в яркий солнечный свет, из глубины темных вод – на свежий, искрящийся лучами воздух. Темная башня канула в никуда. Когда-нибудь, как-нибудь, придется пересказать и эту историю и покаяться в тамошнем греховном безрассудстве, но не теперь, господи, только не теперь! А сейчас, в этот миг, жизнь его – жизнь истинного принца, рыцаря и мужа – только начинается.
Для Алисы мгновение это было из числа тех, когда одержимый тревогой мореход различает вдали огни гавани. Или, говоря языком более практичным – а Алиса всегда отличалась практичностью, – в это самое мгновение она узнала будущего хозяина своего обожаемого Розового замка, мужчину, которому она вручит себя не только из чувства долга, но радуясь ему как возлюбленному; меч в руке молодой и горячей, что оборонит и защитит ее саму и ее подданных, когда престарелый лорд их таки покинет.
Что бы уж ни наговорили друг другу их взгляды и души, с уст их срывались самые что ни на есть банальные пустяки – ничего не значащая светская болтовня, к которой прибегают посторонние друг другу люди, впервые столкнувшись в незнакомом для обоих месте. Александрова вспышка была оставлена без внимания; Алиса понятия не имела, что тут можно ответить и вообще воспринимать ли ее всерьез, а сам Александр даже не был уверен, в самом ли деле высказал свои мысли вслух.
Так что, присев подле девушки на траву, молодой человек поспешно заговорил о красотах дня и о том, сколь отрадно насладиться покоем под гостеприимным монастырским кровом, выразил надежду, что герцог и его свита разместились со всеми удобствами, полюбопытствовал, давно ли они в пути и – наконец-то добравшись до сути дела – как долго гости пробудут в обители Святого Мартина.
– Только несколько дней. Мы возвращаемся домой из чужих стран, но вот приходится ненадолго здесь задержаться. Моему отцу необходимо обсудить с аббатом кое-какие дела.
Обсудить дела? Юноша задохнулся от ужаса. А что, если этой прелестной девушке предначертан удел монахини? Но не успел он высказать эту мысль вслух, как Алиса улыбнулась и невозмутимо пояснила, словно отвечая на незаданный вопрос:
– Когда-нибудь в будущем отец затворится в этой обители, но сейчас мы лишь сопровождаем того, кто ищет здесь прибежища. Одного мальчика родом из франкских королевств; на родине ему грозила опасность, и он тоже избрал монашеский удел.
– Из Галлии? Подождите-ка… вы сказали, что отец ваш – герцог Ансерус? Тот самый, кого прозвали Герцогом Паломником?
– Да, это он.
– Конечно же, я о нем наслышан. И о вас тоже. Сдается мне, наши семьи в отдаленном родстве; мать как-то поминала при мне о герцоге и его дочери. Вы знаете, что вас называют Прекрасной Паломницей?
– В насмешку, не иначе, – отозвалась Алиса совершенно искренне, ничуть не кокетничая.
– Смеяться – над вами? Как можно, если?.. – пылко начал Александр, но, отчасти чтобы не допустить повторения недавней вспышки, Алиса поспешно отозвалась:
– А как же иначе? Сдается мне, престранно это выглядит, чтобы юная девушка – а ведь я путешествую с отцом с тех пор, как мне исполнилось шесть, – отправлялась в странствия столь долгие, сталкиваясь в дороге со всяким сбродом, а порою подвергаясь всевозможным опасностям или, по крайней мере, зная, что риск велик. Но я ни о чем не жалею. Я повидала столько чудес, побывала в таких красивых местах! Наверное, до самой смерти их не забуду!
– А теперь, когда ваш отец собирается принять здесь постриг, не покажется ли вам жизнь скучной и пресной – после стольких-то приключений?
Алиса покачала головой:
– Где бы я ни странствовала, мне не довелось увидеть край прекраснее этого, равно как и места милее, чем дом мой в Регеде. Ни Рим, ни Афины, ни даже Иерусалим не могут ничем таким похвастаться…
– Иерусалим! – Слово это ударило в цель, точно метко пущенная стрела, и Александр тотчас же все вспомнил. И миссию, в запальчивости взятую на себя ради королевы Морганы, и чашу, и тайный свой замысел войти в доверие к хранителям чудесной святыни. А также и свою надежду отобрать реликвию, причем если понадобится, то и силой.
– Что случилось? – встревоженно спросила Алиса, встретив его взгляд.
Юноша отвернулся, понурил голову, непроизвольно принялся ощипывать какую-то безобидную, крепко вросшую в землю травку. Наконец, по-прежнему не глядя на девушку, он произнес:
– Я тут поговорил с деревенским трактирщиком. Он-то и рассказал мне про здешнюю обитель: что тут, дескать, переночевать можно. А еще он помянул про некий отряд – «королевский отряд», ни больше ни меньше, – что недавно приехал в монастырь и привез с собою некое великое сокровище, дабы доверить его на сохранение святым братьям. Значит, это он про вас говорил? Неужто это все правда?
– Конечно правда. Говорю же, мы сопровождаем одного юного франка, который собирается вступить в обитель. Этот мальчик – принц, вот он и привез с собою сокровище воистину королевское.
– Из Иерусалима?
– Ох, нет, из Галлии. Может, изначально вещь эту и впрямь привезли из Иерусалима или откуда-нибудь из Святой земли, но она вот уже много лет как хранилась в Галлии. Реликвию эту приобрела королева Хродехильда, жена франкского короля Хлодвига, для своей домовой капеллы. А больше я ничего и не знаю, кроме разве того, что началась война, так что чашу отослали сюда, для вящей сохранности.
– Так это и в самом деле Грааль?
– Так говорят, – уклончиво отозвалась девушка, но Александр словно бы ничего не заметил. Он снова нахмурился, созерцая травинку в руках.
– Я слышал, будто Грааль находится здесь, в Британии, и доверен волшебнице Нимуэ, королеве какого-то там северного замка. В Регеде, уверяла она… ну, то есть по слухам.
– Сокровище Максена. Да, об этом все знают.
– Тогда почему… – неловко продолжил Александр. – Вы, должно быть, удивились, когда я помянул про ведьм. Я-то думал, что сокровище доставила сюда королева Нимуэ, возможно, по пути на юг, ко двору верховного короля. А вы были под вуалью, так что я… ну, я…
– Вы приняли меня за королевскую волшебницу? – рассмеялась Алиса. – Понимаю. И возжелали поговорить с ней. А могу ли спросить, что вам за забота до сокровища Максена?
– Я… да, конечно же, я расскажу вам. Позже я расскажу вам все как есть. Но верьте, теперь оно меня не занимает. Не так, как прежде. Получается, вы знаете, где сокровище хранится?
– Я знаю, что супруг королевы Нимуэ, Пелеас, владеет замком на северо-западе, у моря, в нескольких милях от наших границ. А еще у нее есть домик близ Камелота, там прежде Мерлин жил. Он называется Яблоневый Сад. Там леди Нимуэ подолгу обретается, пока король Пелеас – при верховном короле. Но где она хранит сокровище Максена, мне неведомо. Да и откуда? Об этом никто не знает. Говорят, она сокрыла святыни при помощи чар, до тех пор пока они не понадобятся Артуру либо Верховному королевству.
Молодой человек молчал, заново переживая прошлое. Здесь, в саду, где травы искрятся золотом в лучах солнца, в окружении чистых звуков и ароматов утра, невозможно было поверить, что когда-то он пал жертвою дымных чар Феи Морганы.
Алиса, видя, что лицо юноши снова омрачилось беспокойством, мягко проговорила:
– Вы, кажется, полагали, что у вас у самого есть нужда в сокровище? Мне очень жаль. Но сдается мне, жалкие, смертные вроде нас, не имеют на него права – ни на все, ни хотя бы на часть, – даже если бы мы смогли отыскать то место, где спрятаны оставшиеся реликвии, копье и чаша. Возможно, что сейчас святыни недосягаемы даже для Нимуэ. Возможно, они – у самого Мерлина, сокрытые в свете. Вы ведь знаете, что о нем говорят: будто он спит в своем священном холме, в сияющем ореоле, в круговерти блуждающих огней. Так что придется вам утолить свою душу, милорд, созерцанием той чаши, что мы привезли с собою из Галлии.
– Да… да, та чаша, что вы привезли. Вот этого я и не понимаю. По-вашему выходит, что на свете не одна чаша Тайной вечери!
– Увы, это так, – не без грусти отозвалась Алиса.
– Как вас понять?
– Говорю же, я ездила в паломничества вместе с отцом – дважды в Иерусалим и дважды к гробнице святого Мартина во франкское королевство. В тех местах, в Иерусалиме – особенно, паломникам предлагают реликвии тех времен, когда еще жив был Иисус, – реликвии, связанные со священными мгновениями Его жизни и смерти. И… но мне не хотелось бы огорчать вас.
– Ничего. Продолжайте.
– Так вот, есть люди, которые этой торговлей живут; иным словом такое занятие и не назовешь. За реликвии дают хорошую цену – и бедные паломники, и посланцы от богатых церквей и королевских дворов, где подобные вещи хранятся в большом почете. Мне очень жаль, что это для вас новость.
– Только потому, что я об этом никогда не задумывался! Но теперь, когда вы объяснили… Но не хотите ли вы сказать, что сокровища Максена, эти средоточия тайных сил, – тоже подделка? Да быть того не может!
– Конечно нет! Но, по слухам судя, чаша Максена – хотя, как и меч, именуемый Калибурном, она наделена великой силой и великой красотою – является сосудом, из которого пил Иисус, ничуть не больше, чем дюжина-другая чаш из Святой земли.
– Равно как и та, что вы привезли с собою?
– Это – небольшая золотая чаша, изумительной красоты, очень тонкой работы. – Алиса улыбнулась. – Но неужели вы полагаете, что Иисус и Его друзья ели и пили на золоте?
– Я… это мне никогда в голову не приходило.
– Боюсь, что Его чаша была из глины, – и немудреный этот сосуд давным-давно разлетелся на черепки.
– Но если вы это знаете… – Александра, как с радостью отметила девушка, подобное «кощунство» ничуть не встревожило, хотя вид у него был по-прежнему обеспокоенный. – Если вы это знаете, так почему вы или, скорее, почему ваш отец-герцог позволил вашему попутчику-франку привезти этот его «Грааль» сюда, в обитель? Уже и слухи о его святости распространились, так что бедный люд станет ждать чудес!
– Значит, будут им чудеса, – невозмутимо отозвалась Алиса.
Вот теперь Александр воззрился на нее и впрямь встревоженно, но тут зазвонил колокол. Алиса подобрала вуаль, соскользнувшую на траву, и собралась было встать, но юноша удержал ее на месте:
– Нет, подождите, прошу вас. Объясните мне, как понимать ваши слова. И вы… не разумеете же вы жульничества!
«Да быть того не может, – подумал про себя Александр, – с вашим-то обличьем юного ангела!»
– Никакого жульничества. Это – честно, ведь речь идет о внутренней убежденности. Видите ли, Хлодовальд – так зовут принца – искренне верит; верит и старая королева; верит и здешняя братия. Эта вера и есть истинный Грааль, пусть даже настоящий разбился на тысячу мелких осколков сотни лет назад. Это – идея, это – символ; ровно так его и воспринимали в тот, первый вечер. Как бы то ни было, так и отец мой утверждает, и сам Иисус так говорил, если помните.
– Из ваших слов покажется, будто вы Его знали.
– Думается мне, так и есть; когда я была совсем маленькой.
И снова – пауза в разговоре. Церковный колокол отзвонил последние мелодичные, эхом затихающие ноты, и опять воцарилась тишина.
– Я приехал за чашей, – неожиданно признался юноша, с запозданием понижая голос: первые слова прозвучали чересчур громко. – Греховное дело я замыслил: отыскать легендарную чашу Максена и отобрать ее, обманом или силой, для того, кому потребна ее сила. Для того, кому я служил. С той же миссией в странствия отправлялись и другие рыцари. Никто из них не обрел чаши, и по меньшей мере двое погибли в пути.
– Значит, – просто сказала Алиса, – некую истину они обрели. А вы? Будете ли вы продолжать поиски? Этот человек, которому вы служите, потребует ли он от вас именно этого?
– Меня посылала дама. Для меня то был подвиг и приключение. А для нее… – Александр не договорил.
– Что же для нее? Вы, кажется, помянули про силу? Ну что ж, возможно, эта дама считает, что в ней нуждается. У каждого – свой собственный Грааль.
– Эта дама? – негодующе выпалил Александр, но тут же пристыженно умолк. – Простите меня, – проговорил он очень смиренно. – Я повел себя до крайности дурно. Я не имел права говорить с вами так, как говорил, либо поминать о… ней, как бы мне того хотелось. Кажется, мне лучше уйти.
Но теперь уже Алиса удержала юношу:
– Нет. Пожалуйста, останьтесь. Может, вы расскажете-таки мне об этом вашем приключении, что так вас удручает?
И Александр остался. Он снова уселся на согретую солнцем траву рядом с девушкой и поведал ей свою историю, от начала ее в Крайг-Ариане до сумрачного окончания в Темной башне. Тогда, по чести сказать, он не сумел-таки себя заставить рассказать девушке все как есть, но даже и так, дойдя до конца, Александр с несчастным видом умолк, не глядя на собеседницу и ожидая, что та либо сурово его осудит, либо молча, с отвращением удалится.
Алиса и впрямь помолчала недолго, однако когда она вновь нарушила тишину, то лишь для того, чтобы спросить:
– А что теперь?
– Не знаю. Продолжать поиски я не могу, равно как не могу и повернуть на юг, и бросить вызов королю Марку. Оба пути неверны, хотя, в известном смысле, я и там и тут связан обетом. Теперь-то я вижу, что один из них – грех, а второй – неразумие. Но что мне остается? Что мне делать?
Алиса снова нагнулась подобрать упавшую вуаль.
– Сдается мне, что самое важное – вот что: вы узнали от леди Лунед про тайные встречи тех, кто враг верховному королю и не приемлет его деяний. Хоть вам ничего не известно об их замыслах, зато известны некоторые имена, и одно из них непременно заинтересует моего отца. Так что… ах, слышите? Кажется, из церкви уже возвращаются. По-моему, первое, что нужно сделать, – и самое разумное! – это пойти переговорить с ним.
Глава 32
Однако прошло несколько дней, прежде чем Александру удалось-таки побеседовать с герцогом. Когда Алиса, расставшись с юношей у дверей мужской трапезной, отправилась присоединиться к аббату Теодору и отцу за завтраком, то положение дел, что она обнаружила, в ином месте, не столь тихом и заведомо мирном, назвали бы переполохом. Сам аббат поспешил ей навстречу с недобрыми вестями.
Отцу ее внезапно сделалось дурно – прямо в церкви, ближе к концу службы. Утром он вроде бы чувствовал усталость и легкое головокружение, однако от участливых расспросов он только отмахивался и пошел-таки на раннюю обедню. Обнаружив, что Алисы в церкви нет, герцог строго-настрого запретил передавать дочери новости, способные ее встревожить. И в самом деле, даже на бдительный взгляд слуг, все шло хорошо. Однако в конце службы, когда настало время вставать с колен, герцог приподнялся было и вдруг зашатался, словно у него вдруг отказала правая нога, и рухнул на сиденье. И словно обездвижел. Когда Алиса заслышала, как отворились церковные двери и народ хлынул наружу, оказалось, что это небольшая перепуганная процессия несет герцога – в сознании, но беспомощного – в его опочивальню.
Волшебные мгновения в саду, да и сам Александр, были тут же забыты. Алиса не стала дожидаться продолжения, но, подобрав юбки, опрометью бросилась наверх, к отцу.
Герцог лежал на кровати в гостевых покоях аббата – в великолепно обставленных и комфортных апартаментах, – а над ним хлопотали гостиник, его помощница из числа монахинь и Алисина горничная Мариам.
Алиса подбежала к постели:
– Отец? Что с тобой? Как ты? Что произошло?
Герцог, бессильно распростертый на подушках, изможденный и бледный как полотно, с трудом изобразил улыбку, но не произнес ни слова. Исхудавшая рука шевельнулась поверх покрывала; Алиса склонилась над отцом, сжав его кисть в ладонях:
– Отец…
Аббат, что поднялся в опочивальню вслед за девушкой, но куда более чинно, выступил вперед и ласково дотронулся до ее плеча:
– Тише, милое дитя, успокойтесь. У вашего отца приступ, но не тяжелый, так что он очень скоро поправится. Силы герцогу не занимать, а здесь ему обеспечат самый лучший уход. Брат Лука подтвердит, что опасности нет. А теперь ступайте, пусть он отдохнет.
Гостиник, стоявший по другую сторону постели, ободряюще кивнул, щупая больному пульс, и со временем им с аббатом удалось-таки убедить Алису покинуть опочивальню. Уже на лестнице, плотно затворив дверь, они наперебой принялись утешать девушку. Да, приступ; они такое на своем веку видели, и не раз; конечно, такие вещи непредсказуемы, но этот, кажется, не из самых тяжких. Ведь чувствительность в боку понемногу восстанавливается; герцог уже может и пальцами пораженной руки двигать – ну, той, что правая. Сердце у него сильное; и хотя он измучен и мысли у него все еще слегка путаются, но ведь заговорил же он! Медленно и невнятно, да, но со временем и речь восстановится. А пока лучше ему от разговоров воздерживаться, посоветовал гостиник; пусть спокойно полежит несколько деньков в постели, не вставая. Сейчас ему нужен лишь сон да еще душевное спокойствие. Если бы леди Алиса сама переговорила с посланцем, позже она смогла бы успокоить отца. Ведь ему совсем нельзя волноваться.
– Посланец? Какой еще посланец? – резко переспросила Алиса.
– А вы не знали? Ах, ну конечно, вы же ушли спозаранку, – проговорил аббат. – Нынче утром из Розового замка прискакал всадник. Он на полчаса или около того затворился с вашим отцом перед службой. Сам я уже отправился в церковь, так что я его не видел. Но я вот все гадал про себя, а не привез ли он каких-нибудь недобрых вестей, что расстроили вашего батюшку. Брат Лука полагает, что, возможно, это и вызвало приступ, помимо прочих причин.
Алиса почувствовала, как от лица ее отхлынули все краски. Дурные вести из Розового замка? Пожар? Кто-то умер?
– Мне нужно с ним повидаться. Прямо сейчас – можно? Он ведь еще здесь?
– Да.
Они уже спустились по лестнице и теперь стояли у двери в покои аббата. Послушника, что прибирался в комнатах, поспешно отослали.
– Сдается мне, он отправился подкрепиться. Леди Алиса, требуется ли вам мое присутствие во время этого разговора?
– Спасибо. Но… Все в порядке. Я отлично справлюсь. Вы очень добры, но мне не хотелось бы отрывать вас от ваших… – Девушка замялась. Слово «обязанности» к господину аббату как-то не подходило.
– От моего завтрака? – улыбнулся аббат. – А вам ведь тоже недурно бы подкрепиться, милое мое дитя. Прикажу подать для вас что-нибудь в монастырскую приемную. Отведите его туда и беседуйте себе с глазу на глаз. А, вот и он.
Алиса отчасти ожидала, что увидит Джошуа, но перед ней стоял Адам, один из домашних слуг. Он коротко пересказал новости – не то чтобы трагичные, однако нетрудно было догадаться, что человеку пожилому и обеспокоенному они вполне могли нанести тяжкий удар.
Граф Мадок, вместо того чтобы дождаться возвращения Ансеруса, как ему, собственно, и было велено, уже заявился в Розовый замок. Он обосновался там с месяц назад и привел с собою отряд вооруженных воинов во главе с офицером, рассказывал Адам; и досадные беспорядки творятся и в помещениях для слуг, и в конюшнях, и даже вне дома, на землях имения, там, где гость проехался верхом через деревни. Разумеется, все герцогские люди знают, что граф Мадок помолвлен с леди Алисой и вскорости станет хозяином Розового замка, но даже так…
– Он со мной не помолвлен, – возразила Алиса, можно даже сказать, осадила слугу не без резкости. – О брачном контракте речь вообще еще не шла. Да и как можно, пока герцог не возвратился домой? Граф Мадок опережает события, но его нетрудно понять. Ну, так в чем беда? Бельтран прислал тебя с жалобой? – Бельтран был главным управляющим замка.
– Бельтран болен, госпожа. Ему уже давно недужилось, так что, когда прибыл ваш новый слуга Джошуа, он был только рад и счастлив передать дела ему. Дельный такой юноша, этот иудей, и обходительный такой, и, похоже, в хозяйстве недурно разбирается, раз приехал-то от пышного двора…
– Да, да. Ну, так что не заладилось?
– Так ведь Бельтран повелел нам всем слушаться распоряжений Джошуа, а сам с постели не встает, и мы бы всей душой, но до тех пор, пока милорд ваш отец домой не воротится, иудей распоряжаться не властен…
– Кто сказал? Когда Джошуа расстался с нами в Гланнавенте и поскакал в Розовый замок, мой отец вручил ему все необходимые письма. Все вы знаете, что он послан герцогом, а если и Бельтран назначил его главным управляющим, так Джошуа волен распоряжаться в замке по своему усмотрению. Кто-то оспаривает его права?
– Граф Мадок, миледи. Он уже поговаривает о том, чтобы прогнать его. Да и кое-кого из наших заодно.
– Да неужто? Граф Мадок полагает, что вправе прогонять слуг моего отца?
– Он пригрозил, миледи. А его люди уж больно много себе позволяют. Ведут себя в имении точно дома. Люди… люди жалуются, миледи.
– На что же?
В первый раз за весь разговор слуга не поднял взгляда. Он пробормотал что-то себе под нос, созерцая запыленные сапоги.
Алиса негодующе набрала было в грудь побольше воздуху, но снова выдохнула и тихо проговорила:
– Адам, я не ребенок. А пока мой отец болен, в Розовом замке хозяйка – я. Жалобы? Ты имеешь в виду, от женщин?
– Ну, были случаи, что греха таить. Муженек Бет в драку полез, но это для него не новость. Однако не он один такой. Но дело-то не только в этом. Люди графа, они к вину больно охочи, вот и скандалят под пьяную руку. Но пока ничего серьезного не стряслось, госпожа, ничего такого, чтобы милорда подкосило так вот сразу и наповал. Просто… мы все думали, вы возвратитесь неделей раньше, а раз уж вы заехали сперва в монастырь, так Бельтран подумал, лучше оно будет, если милорд пришлет ему письмо, бумагу какую-нибудь, где прописано, что Джошуа и всем нам велено о порядке радеть, пока герцог не вернется. Вот и все вести, что я привез, и откуда ж было знать, что милорд так расстроится?
Алиса отвернулась, стремительно пересекла комнату и подошла к окну. Кулачки до боли стиснуты, сердце неистово колотится в груди – следствие накатившего гнева. Девушка отлично знала, что именно так потрясло отца и повлекло за собою ужасный приступ. Мадок, которому в заносчивости его не терпелось заявить свои права на Алису, а вместе с нею и на вожделенное богатое наследство, счел свои притязания бесспорными, еще не обсудив их толком, и был достаточно уверен и в ней, и в себе, чтобы позволить своим людям, как рассказывали, превратить ее дом в военный бивак.
Ну что ж, он изрядно просчитался. В известном смысле то были добрые новости. Теперь нет нужды уговаривать герцога; ясно, что даже обсуждать этот брак он не станет. Пожалуй что, и иной союз одобрит? Теперь даже зимы ждать не придется, чтобы освободить отца от всех забот, чтобы тот с чистым сердцем вкусил монашеской жизни, предела своих мечтаний. Благодарение Господу, до чего легко окажется вернуть ему душевное спокойствие!
Алиса обернулась к слуге, и тот с изумлением заметил, что госпожа его улыбается.
– Ну что ж, Адам, ясно, что нам придется здесь задержаться, пока отец не поправится и не восстановит силы для обратного пути. Но я сделаю, что смогу. Я дам тебе письма для Бельтрана и Джошуа. Тем самым я наделю Джошуа полномочиями распоряжаться от моего имени и от имени моего отца до тех пор, пока Бельтран не поправится. Сомневаюсь, что Мадок закроет глаза на герцогскую печать.
Девушка снова улыбнулась, и Адаму на мгновение померещилось, что сквозь тучи вдруг пробился солнечный луч.
– Мне сказали, ты всю ночь скакал?
– Мне пришлось выехать с темнотой, госпожа, когда в замке уснули, и мчался я не останавливаясь, разве чтобы дать лошади дух перевести.
– Ты ведь подкрепился, я надеюсь?
– Да.
– Тогда, как отдохнешь, зайди ко мне за письмами и скажи конюху заседлать для тебя одну из наших лошадей. И еще, Адам…
– Да, госпожа?
– Скажи дома, чтобы не слишком-то беспокоились; надо просто по возможности перетерпеть визит неприятных гостей, и все. И еще скажи, что отец уже пошел на поправку, а сейчас отдыхает и сил набирается. И что бы там в твоих известиях его ни огорчило, все тотчас же уладится, как только мы вернемся домой. Собственно говоря, уже уладилось.
В течение последующих трех дней Алиса не отходила от отца. Она послала сообщить Александру о случившемся и о том, что беседа его с отцом откладывается до тех пор, пока герцог окончательно не поправится. Ответ принца гласил, что тот не собирается покидать монастырь до тех пор, пока не повидается с герцогом и не переговорит с ним. А тем временем, ежели в его силах чем-то помочь и сделать хоть что-нибудь, он остается преданнейшим из ее слуг.
Посланец – а это был Берин, герцогский паж, – был отправлен передать Алисины изъявления благодарности, не больше, но Берин (уже глубоко заинтересованный) добавил от себя, что госпожа его наверняка собирается побывать как-нибудь на церковной службе и присоединить свои молитвы о выздоровлении отца к горячим изъявлениям монахов и монахинь.
Так что Александр ревностно посещал церковь утром и вечером, а днем выезжал проехаться, чтобы конь не застаивался. И на третий вечер юноша был вознагражден лицезрением леди Алисы у вечерни, а также улыбкой и несколькими краткими словами, когда, по окончании службы, девушка заторопилась назад в комнату больного. Она казалась усталой, слегка побледнела, однако облик ее дышал все тою же прелестной безмятежностью. Отцу уже лучше, сообщила леди Алиса, он с каждым часом набирает силы; и ноги и руки его слушаются все лучше, а говорит герцог пусть пока и медленно, но внятно и разборчиво. Ежели принц Александр по-прежнему желает переговорить с ним?..
Желает.
Тогда, наверное, ждать уже недолго. Дня два-три. Он ведь здесь еще будет?
Будет.
И Александр весело возвратился в конюшни, где в последние дни просто-таки дневал и ночевал в отрадном обществе своего коня и послушника, исправляющего обязанности конюха. Но лишь когда тот, шикая на мулов, спросил у юноши, побывал ли он в церковном святилище, где Хлодовальдов Грааль хранится ныне в роскошной апсиде, богато изукрашенной резьбою и под балдахином, юноша с запозданием осознал, что напрочь позабыл об этой чаше, равно как и о любой другой.
Кроме разве того Грааля, что стал сокровенным желанием его сердца.
Глава 33
Два дня спустя герцогский слуга явился к Александру – тот как раз завтракал, – сообщил, что господин его желает с ним увидеться, и вызвался сопроводить юношу к кровати больного.
Александр, поднимаясь вслед за слугой по широкой лестнице аббатова дома, с изумлением отметил, что заметно нервничает. Если не считать сношений с королевой Морганой, юношеская его самоуверенность редко бывала поколеблена, но эта беседа… он обнаружил, что понятия не имеет, что говорить и как, и знает лишь, что говорить придется. Сношения с королевой Морганой… Вот тут-то и таилась загвоздка. Александр не смел даже задуматься о том, что Алиса уже поведала отцу касательно этой истории и как воспринял услышанное герцог. Но герцог Ансерус – отец Алисы, и он должен узнать всю правду.
Юноша вдохнул поглубже, расправил плечи и, минуя склонившегося в поклоне слугу, переступил порог опочивальни.
Герцог полусидел в постели, обложенный подушками. Просторную комнату заливал солнечный свет, окна выходили на заливные луга и мельницу. Меблировка сделала бы честь дому владетельного лорда, впрочем таковым аббат и являлся, ибо приходился кузеном какому-то из мелких королей Уэльса. На окно пошел превосходный рог, а тканые драпировки изумляли искусством работы. Лишь снабженный подушками аналой да висящий над ним крест напоминали о том, что здесь – монастырские покои.
Александр поклонился, произнес подобающие слова приветствия. Старик улыбнулся и указал гостю на кресло, поставленное между кроватью и окном.
– Дочь говорит, вы – сын Бодуина Корнуэльского? Помню такого. Я-то с ним не встречался, но отзывались о нем всегда хорошо. Таким отцом всякий вправе гордиться. Я так понимаю, матушка ваша еще жива?
И вот Александр заново пересказал историю об убийстве отца и об их бегстве от двора короля Марка. И о том, как мать его поклялась, что в один прекрасный день сын отомстит за отца.
– Так за этим вы и отправились в путь?
– Не совсем так, сэр. Я бы, конечно, поехал, но матушка не позволила. Не то чтобы ее любовь и скорбь по отцу стихли с годами, но… она сказала, что с тех пор в Британии многое переменилось. Есть иные способы призвать на голову короля Марка позор и, возможно, смерть. Мать не отпустила меня в Корнуолл, но велела скакать в Камелот и представить дело на суд верховного короля.
– Ах, вот, значит, почему вы едете на север через Регед? – отозвался герцог, улыбаясь. – Нет же, мальчик мой, я знаю, зачем вы здесь. Я уже наслышан от дочери о вашем пребывании в Темной башне – настолько, насколько вы сочли нужным ей о том рассказать. Только не думайте, что я забросаю вас камнями! Некогда – давным-давно – я сам был молод и натворил немало греховных глупостей, о которых теперь и вспоминать не хочу… Но, сдается мне, даже через зло Господь направляет нас на должный путь.
Герцог умолк и откинулся на подушки, словно в изнеможении, но, едва Александр поднялся, собираясь уходить или кликнуть монахиню, что дожидалась снаружи, Ансерус предостерегающе поднял руку:
– Нет же, все в порядке. Я не устал, просто медлителен сделался. И на слова нескор, как сами вы слышите, и на мысли – тоже. Мне говорят, что со временем это пройдет, да только боюсь, что роскошь эта – время то есть – не для меня.
Тут Александр попытался возразить, но герцог с улыбкой покачал головой:
– Спасибо, конечно, да только я не о смерти толкую. До того я собираюсь еще многое успеть! А говорю я про сегодня и про сейчас и о том, что должно сделать вот сейчас, немедленно, а я, увы, не в состоянии! – Ансерус вдохнул поглубже и, словно это прибавило ему сил, кивнул довольно живо и решительно. – Да, мне нужно многое сказать вам, принц Александр, и о многом спросить. Но сперва не нальете ли вы вина? Оно вон там, на столе, и да, пить мне можно, иначе, уверяю вас, моя кроткая доченька держала бы его под надежным замком… Благодарствую. Выпейте и вы со мною. А теперь присаживайтесь, если угодно, и расскажите мне всю эту историю, кою уже поведали моей дочери. Может, мне вы откроете больше, чем ей? Я должен знать все, от начала до конца. Дело это затрагивает меня куда ближе, чем вы думаете.
Так что Александр снова пересказал все свои приключения, на сей раз и не пытаясь чего-либо скрыть. Нужно помнить, что юноша никогда не знал ни совета, ни даже общества отца. И теперь он вдруг обнаружил, что говорит куда свободнее, чем даже с Барнабасом в Крайг-Ариане. По мере того как юноша рассказывал, герцог то и дело вставлял вопрос-другой, так что, когда принц наконец умолк, никаких недоговоренностей промеж них не осталось.
Герцог Ансерус сразу перешел к главному, точно так же как и Алиса:
– Эти «советы» королевы Морганы. Вы помните всех, кто был с нею?
– Думаю, да. Я не всех знал по именам, лишь ближайших ее сообщников, тех, что в восточной башне.
– И вы слышали имя Мадока.
– Да, сэр. Правда, только однажды, когда граф Ферлас беседовал с королевой.
– Значит, в Темной башне его не было?
– Нет, сэр. Но я так понимаю, что прежде там бывал и он. Он уехал на север по какому-то королевиному делу. Понятия не имею по какому; я знаю лишь то, что сказал Ферлас. Но не на поиски Грааля, это точно. Эта миссия – для глупцов, не представляющих никакой ценности, – горько докончил Александр.
– Ну что ж, – улыбнулся Ансерус, – вот вам один глупец, который сумел-таки отрешиться от собственного безрассудства, а ведь когда то же самое произошло со мною, я был на много лет старше вас! Право же, мальчик мой, забудьте об этом! Думаю, теперь для вас все изменится. Налейте мне еще вина и, будьте так добры, выслушайте, о чем я вас попрошу.
Александр послушно подлил больному вина. Старик откинулся на подушки и помолчал немного, вертя в руках кубок; пальцы его двигались неспешно и казались совсем хрупкими, однако ничуть не дрожали. Когда же он заговорил, казалось, что и голос его вдруг окреп:
– Вы будто бы сказали моей дочери, что, хотя вы, через обет и клятву, посвятили себя двум разным миссиям, ни тем ни другим путем дальше следовать не можете. Один из них – неразумие, утверждали вы, а второй – грех.
Герцог умолк, пригубил вина, затем отставил кубок в сторону.
– Что до пути греховного, эту миссию поручила вам ведьма, жаждущая завладеть силою, на которую у нее нет ни тени права. Так что об обете своем вы можете забыть, и забыть с честью. Ибо даже если бы вас не заставили дать клятву при помощи обмана и колдовских зелий, нельзя с честью совершать грех вынужденный. Вы меня понимаете?
– Да, сэр.
– Что до второго пути: клятва мести принесена вашей матушкой много лет назад и теперь принуждает вас уничтожить убийцу вашего отца; так и о ней тоже вы вправе позабыть.
– Сэр, как можно? Разве это – не священный долг, пусть даже…
– «У меня отмщение, и я воздам», – мягко процитировал герцог.
– Сэр, если вы под этим разумеете, что я должен оставить этого дьявола Марка в покое, предоставив Господу вершить свой суд…
– Господь уже нанес удар свой. Вот что я разумел. Весть достигла меня, едва мы сошли с корабля. Король Марк прикован к постели недугом, и все говорят, что он не доживет до конца года. Вам нет нужды ему мстить. И от этого обета вы тоже освобождены, и с честью.
Александр глядел на собеседника во все глаза, не говоря ни слова. Позже придут облегчение, радость, окрыляющее ощущение свободы, но сейчас освобождение словно создало пустоту. В мыслях его эхом отдавался вопрос: что теперь? Ехать ли ему искать Друстана в унылых северо-восточных краях, и зачем бы, если Марк умирает? Или повернуть на юг и отправиться в долгий путь к Камелоту, чтобы, скорее всего, сражаться под знаменами верховного короля в войнах, что собираются, точно грозовые тучи, на Большой земле? Или же – и теперь этот выбор казался юноше наименее привлекательным из всех – вернуться домой, в маленький, точно игрушечный, Крайг-Ариан, под ласковую, но неоспоримую власть матери?
А как же Алиса? Его надежды, что прежде казались столь бесспорными, столь лучезарными, растаяли как туман, пока длилась беседа. Герцог обошелся с ним по-доброму, но какой же отец благосклонно примет его искания после всех этих недель, проведенных в Темной башне? Честь требовала признания, и теперь у него не осталось ничего, кроме чести.
А герцог между тем заговорил снова:
– Похоже на то, что Марково королевство в Корнуолле принадлежит вам по праву, ежели, конечно, вы намерены на него притязать. А намерены ли?
Александр замялся – но лгать не стал:
– Даже не знаю. Наверное, вряд ли. Матушка мне про него рассказывала: суровое королевство, суровые соседи. А спустя столько лет для меня эта земля – чужая.
– Значит, вы вернетесь в этот ваш Крайг-Ариан и станете хозяйствовать на своей земле?
– Думаю, да. Хотя, пока там матушка и Барнабас, еще один хозяин в замке вроде бы ни к чему.
– Ежели так, то ваш меч пригодился бы мне, Александр, – молвил герцог.
Фраза эта прозвучала небрежно, почти равнодушно. Потребовалось несколько бесконечно долгих секунд, чтобы смысл сказанного дошел до сознания юноши.
– То есть мне проводить вас до дому? Или… или вы разумеете сам Розовый замок? Чтобы я поступил к вам на службу?
– И то и другое. Много ли моя дочь рассказала вам о своем доме?
– Только то, что Розовый замок – самое прекрасное место в мире и что сердце ее всецело принадлежит ему – и вам, милорд.
– А поминала ли она, что вскорости я удалюсь на покой, к жизни, о которой давно мечтаю, – к уединению и молитвам? Я намерен затвориться в монастыре.
– Да, она говорила что-то в этом роде при первой нашей встрече, но тогда я не знал вас, так что и внимания не обратил.
– Тогда послушайте меня сейчас. Прежде чем я приму вашу службу, вам должно кое-что узнать. У меня есть наследник, младший сын отдаленного родича, ныне покойного. Старший его брат владеет землями на севере, а младший – безземельный. Отбывая в Тур, я отправил ему письмо, предлагая встретиться и обсудить возможность брачного союза. В ту пору он был в отъезде; мне не сказали где, но, кажется, я знаю и сам. Так вот, я собирался вернуться к этому делу, как только снова окажусь дома. – (Пауза.) – Вы, возможно, уже слышали о случившемся. Несколько дней назад я получил известия о том, что человек этот уже обосновался в Розовом замке, вместе с отрядом своих воинов, и, кажется, уже почитает себя – это по словам моих слуг – хозяином имения. – (Новая пауза.) – И хотя ничего еще не решено – и даже разговора о том не велось, он полагает, будто помолвлен с моей дочерью и вскорости назовет ее женой.
– Нет! – яростно вознегодовал Александр.
В следующий миг юноша охотно взял бы назад неосторожное восклицание, но герцог только искоса глянул в его сторону, явно забавляясь:
– Вот именно, что нет. Хоть он и приходится мне отдаленной родней, не хотел бы я, чтобы дочь моя носила его имя. А вам оно, я так понимаю, известно. Мадок из крепости Банног-Дун.
– Тот самый? – задохнулся Александр.
– Тот самый.
– Так вот что за дело увело его на север от Темной башни?
– Полагаю, да. Вы рассказывали, что королева отослала Мадока на север с каким-то поручением, а граф Ферлас вернулся с известием, что тот «уже вступил во владение и надежно закрепился». Речь, полагаю, идет о браке и о передаче Розового замка.
– А королеве в том какая корысть? Ей нужно, чтобы один из ее людей утвердился в тех краях, завладел крепостью в самом центре Регеда?
– Здесь мы можем только гадать. Но, наверное, вы правы.
– И он уже там и «вступил во владение»! Скажите, сэр, а может ли граф Мадок удерживать замок против вас? Может ли он воспрепятствовать вашему возвращению?
– Вот в этом я сомневаюсь. Людей с ним не много, а мои слуги ему не пособники. Кроме того, пока он и не подозревает о том, что мне известны его замыслы. Надо думать, Мадок рассчитывает, что его примут как сговоренного жениха моей дочери. Но ежели он откажется уехать по моему слову и если он призовет своих союзников, ну что ж, я уже немолод и прихварываю, так что изрядно опасаюсь за своих подданных.
– И потому вам нужен мой меч. Конечно же, он в вашем распоряжении! – с нетерпеливым исступлением воскликнул Александр. – Но что до леди Алисы… Вы говорите, этот брачный союз предполагался и обсуждался, но ведь договоренности не было? Они ни словом о нем не поминали, даже притом, что… я имею в виду, хочет ли она… дала ли она согласие?
– Да, дала. Из чувства долга. Но от долга этого, – улыбнулся герцог, – дочь моя отказалась без всякого сожаления. И сама завела речь об ином браке. Алиса объявила мне, что выходит замуж за вас. С вашего согласия, разумеется? Нет, мальчик мой, отвечать не обязательно. Вы лучше дух переведите и налейте себе еще вина.
Глава 34
Два дня спустя, еще одним прелестным летним утром, они обвенчались в монастырской часовне. Обряд совершил сам аббат Теодор. Впервые после приступа герцог покинул свою опочивальню, и, хотя движения его были по-прежнему замедленны, на ногах он держался вполне твердо, а при виде счастья дочери старик испытал такое облегчение, что глаза его засияли и вовсе по-молодому. К алтарю юную чету сопровождал серьезный отрок в белом одеянии послушника – Александр не встречал его прежде, но юноше дали понять, что это и есть Хлодовальд, франкский принц, тот, что приехал из Тура вместе с герцогом и привез с собою реликвию, которую сам называет Граалем, дабы передать ее на сохранение в обитель Святого Мартина.
После венчания состоялась краткая служба, а затем, помолившись и возблагодарив Господа, новобрачные уселись за стол вместе с аббатом, герцогом и принцем Хлодовальдом в аббатской гостиной, в то время как во дворе люди герцога готовились к отъезду, назначенному на тот же день. Гостиник, правда, настоятельно отговаривал больного, но теперь герцогу не терпелось отбыть, так что он согласился путешествовать в Алисином паланкине. А сама девушка была только рада ехать верхом рядом со своим новообретенным супругом по дороге – ох, какой же бесконечно долгой дороге! – домой.
Бесконечно долгой, потому что решено было – почти что негласно, – что первую брачную ночь должно отложить до прибытия в Розовый замок. Для супружеских утех монастырь – место неподобающее, а постоялых дворов на пути встречалось не много, и все – не из лучших. Ехать, памятуя о здоровье Ансеруса, предстояло медленно, заночевав в пути по меньшей мере раз, и трудно было сказать наверняка, сколько миль проделает кавалькада, прежде чем герцогу потребуется остановка и отдых. Более того, Алиса искренне считала, что будущему лорду Розового замка должно назвать ее своею, а вместе с нею и ее обожаемый дом – под кровом этого самого дома.
В замок загодя послали гонца с известием об их скором прибытии. И ничего более; ни слова о браке; ровно столько, сколько нужно, чтобы все вассалы и отчасти поселяне собрались в замке, по обычаю своему, дабы приветствовать возвращение герцога. Им-то он и собирался тотчас же объявить о замужестве своей дочери, а затем явить людям их нового господина.
Хотя для графа Мадока все это должно было обернуться тяжким ударом, Ансерус никоим образом не считал, что весенний обмен письмами его к чему-то обязывает. Ни одна из сторон не связала себя словом, а то, что Мадок, в заносчивости своей, узурпировал хозяйскую власть, не оставляло места сомнениям, что обитатели имения, равно как и соседи, поддержат герцога и помогут ему избавиться от захватчика. Как бы ни был Мадок разочарован и зол, он мало что мог – находясь в замке на положении гостя, с жалкой горсточкой своих людей. Ансерус, который в жизни своей никого не боялся, не испытывал страха и перед молодым своим родичем. Не исключено, что завяжется словесная перепалка, возможно, зайдет речь и о нарушении обещания, но в ответ прозвучит слово куда более опасное – «предательство», а после того что Мадоку останется? Лишь смириться с неизбежным, сообщить королеве Моргане о своей неудаче, а затем возвратиться в собственные края и там строить козни противу мирного королевства, прекрасно сознавая при этом, что и про королевины, и про его собственные интриги знают и в любой момент могут доложить королю.
А что уж там подумает королева Моргана, обнаружив, что ее замыслы касательно Розового замка потерпели крах и виной тому – не кто иной, как Александр, игрушка в ее руках, помянутого молодого человека нисколечко не занимало. Соблазн утратил силу. Иная магия подчинила его себе. Поиски его почти завершены, и собственный Грааль завоеван.
И вот кавалькада тронулась по дороге на север, смеясь и ликуя и провидя впереди лишь счастливое будущее и исполнение всех желаний.
Погода стояла ясная, ехали путники мирно, без всяких происшествий, – настоящее свадебное путешествие, радостно говорила Алиса, – и со временем поднялись на лесистый холм, откуда открывался вид на долину реки Эден.
Солнце как раз садилось – одетое текучей вуалью прозрачного, шафранного цвета облака. И столь же ослепительно сияли деревья и заливные луга; их пышное по летней поре убранство отливало зеленоватой и золотистой бронзой, и тут и там взгляд различал черный проблеск остролиста и ели, и все на свете – и лес, и изгородь, и каменную насыпь – заходящее солнце обвело четким контуром фиолетовых и темно-индиговых теней. И тут и там прохладным блеском вспыхивала река, что, изгибаясь, текла через луг и поросшие лесом, пышно вздымающиеся холмы.
– Розовый замок вон там, – указала Алиса. Они с Александром ехали чуть впереди кавалькады.
– Далеко ли?
– Еще миль десять. Завтра еще до полудня доберемся. Славно, что сегодня так далеко доехали. – Девушка снова указала рукою. – Вон там, за буковой рощей, на дне долины, стоит небольшая обитель, где нас охотно приютят на ночь. Кстати, нас там ждут. Мы обещали завернуть туда на обратном пути, а час назад я отправила вперед Берина.
– Как, опять монастырь! – На сей раз в голосе его – а владел им юноша далеко не столь хорошо, как его дама, – отчетливо прозвучала досада нетерпеливого влюбленного, и на щеках Алисы заиграли ямочки.
– Да, так. В известном смысле – наш собственный, а теперь и твой тоже. Там похоронена моя мама.
– Прости меня.
– Нет нужды извиняться. Сюда я совершила первое в своей жизни паломничество – так мне рассказывали – в двухлетнем возрасте. Отец всегда сюда ездит по особым датам: в годовщину их свадьбы, в день ее рождения и в мой тоже – он же день ее смерти. Думается мне, что для него это – место, где они видятся и по сей день.
– Тогда я бы предположил, что герцог затворится здесь, рядом с твоей матушкой и ближе к дому, а не в какой-то там обители Святого Мартина.
– Это женский монастырь. – Встретив взгляд мужа, Алиса звонко рассмеялась. – Да, дорогой господин мой и лорд, боюсь, что вас и всех прочих даже на порог не пустят!
– А ты и твои прислужницы станете почивать в тепле, на мягких перинах! Ну что ж, примирюсь и с этим, – отчетливо произнес Александр, – но лишь на одну-единственную ночь. А после того, дражайшая моя супруга, ежели хоть кто-нибудь – аббат ли, монахиня или сам верховный король – еще раз попытается помешать мне уснуть в твоей постели…
– Никто и не дерзнет. А, вон и монастырь, видишь? Ну разве не прекрасен этот розовый камень? Среди деревьев он точно в оправе. Вот и Розовый замок так же выстроен. Не вернуться ли нам назад, посмотреть, как там отец? Ох, и еще, Александр…
– Любовь моя?
– Когда мы доберемся-таки до Розового замка, обещаю тебе, что перины там и впрямь мягкие!
Александр развернул коня и бок о бок с женой поскакал назад, к герцогским носилкам.
– Иного я и не ждал, – со смехом отозвался он и добавил: – Да только крепко уснуть мне вряд ли придется, ненаглядная моя Алиса!
Глава 35
Когда наконец вдали показался Розовый замок, обнаружилось, что граф Мадок, принарядившись, как и подобает хозяйскому родичу, дожидается у ворот. А при нем – отряд его людей, и все, как нетрудно заметить, в полном вооружении. Позади, во внутреннем дворе, у лестницы, ведущей к парадному входу, стоял управляющий замком Бельтран – выздоровевший, с ключами в руке, – а вокруг него теснились обитатели замка. Толпа сошлась многолюднее, чем обычно, – тут и земледельцы-арендаторы со своими поденщиками, и работники усадьбы, и конюхи, и домашняя прислуга, – словно Бельтран, чуя недоброе, постарался собрать как можно больше герцогских подданных. А рядом с ним высился Джошуа, облаченный в подобающие его званию одежды (надо думать, женщины замка постарались!) – вроде тех, что он носил в бытность свою управляющим при королеве Хродехильде.
Герцогский паланкин несли во главе процессии; по обе стороны от него ехали Алиса и Александр. Когда маленький отряд в полдень остановился подкрепиться, Ансерус принялся настаивать, чтобы последний отрезок пути проделать верхом; чтобы попусту не тревожить своих вассалов, сказал он, хотя Алиса про себя заподозрила, что отец не хочет выказывать никаких признаков слабости перед Мадоком. Но в конце концов герцог согласился-таки завершить путь так же, как и начал, – ведь путешествие и впрямь его утомило. Паланкин, правду сказать, походил скорее на парадный выезд венценосной особы, нежели на носилки больного. Герцог восседал среди подушек, с достоинством выпрямившись; занавеси предусмотрительно отдернуты, дабы все видели, что он полностью, и даже великолепно, одет, на груди переливается драгоценное ожерелье, а на руке соцветием мелких рубинов сверкает великолепное герцогское кольцо.
Едва кавалькада приблизилась к воротам, Мадок выступил вперед. Он скользнул любопытствующим взглядом по принцу, не выказывая ни опасения, ни даже интереса (значит, слухи о браке до замка еще не дошли, подумала Алиса), затем, уделив ничтожную толику внимания девушке, устремился к паланкину:
– Кузен! Добро пожаловать!
Подобное приветствие уместно было бы в устах родича и равного, но не в устах гостя, встречающего хозяина. Герцог, ответствовав с церемонной вежливостью, протянул украшенную кольцом руку, и Мадок, долю секунды поколебавшись, склонил голову и коснулся кисти губами, а затем вопросил – изображая неподдельную тревогу и возвысив голос – так, чтобы слова его были услышаны в самых дальних уголках двора:
– Но вы захворали? Или, может статься, ранены? Ваш посланец ничего нам о том не сообщил. Клянусь богами, дражайший кузен, как удачно, что я оказался здесь и обо всем позаботился…
– Я не хвораю и не ранен, благодарствую. – Холодный голос герцога в свою очередь разносился по всему двору. – Только состарился и устаю быстрее, чем прежде. Не подадите ли мне руку?
Вот так герцог, не выказывая никаких признаков недавней слабости, твердым шагом, с достоинством и величаво прошествовал во двор, опираясь на руку своего родича, а спутники его – следом. Людям Мадока поневоле пришлось пристроиться «в хвосте». Когда же герцог, взойдя по высоким ступеням, высвободил руку и его тут же окружили слуги и домочадцы, улыбаясь, приветствуя, расспрашивая, Мадоку ничего не оставалось делать, как только уступить дорогу напирающей, ликующей толпе и ограничиться ролью наблюдателя, пока герцог, в сопровождении Алисы и юного незнакомца, не поднялся на верхнюю ступень и не развернулся лицом к народу.
Призывать к тишине не пришлось. Всем мужчинам не терпелось узнать, кто этот юный незнакомец в запыленной одежде и с осанкою принца, у бедра которого поблескивает достойный принца меч. И не было в толпе такой женщины, которая не разглядела бы колечка на Алисиной руке, и не отметила бы про себя, как ярко сияют глаза молодой госпожи, и не сделала бы правильных выводов.
А герцог тем временем заговорил – непринужденно, точно обращаясь к друзьям:
– Простите, что буду краток, но я и впрямь недавно прихворнул, да и притомился изрядно, ведь для старика моих лет путешествие – труд непосильный. Но теперь я здесь, дома, вместе с вами, так что чего мне страшиться? Тем паче что у меня для вас великие новости. – Ансерус взял Александра за руку и вывел его вперед вместе с Алисой. – Позвольте явить вам того, кто после меня станет править здесь, в Розовом замке. Он – супруг вашей госпожи и моей дочери Алисы, а зовут его Александр. Принц Александр, единственный сын принца Бодуина Корнуэльского и леди Анны из замка Крайг-Ариан, что в долине реки Уай. Нет, еще минутку, добрые люди! Еще минутку! Первым поцеловать мою дочь в щеку и поприветствовать жениха должен мой возлюбленный родич, граф Мадок, тот, кто управлял замком в мое отсутствие. Мадок?
Все было проделано мастерски, под стать победному возвращению в целом. Однако Алиса, подставляя щеку для ритуального поцелуя и наблюдая, как Мадок приветствует Александра, почувствовала, как по спине у нее пополз холодок страха, – вот так у сторожкой кошки шерсть встает дыбом.
А в следующее мгновение были смех, и возгласы, и приветствия, и всеобщее ликование. Алисе удалось-таки, невзирая на поцелуи и счастливые слезы своих прислужниц, пробраться поближе к отцу и напомнить больному о том, что пора отдохнуть и прилечь. Но герцог еще не все сказал, и со временем вновь воцарилась тишина, и он смог докончить свою речь:
– Спасибо, друзья мои, спасибо! Думаю, теперь всем нам пора заняться делом. Граф Мадок, еще раз: добро пожаловать! Ежели вы уповали на иной итог своего путешествия, мне очень жаль. Я никак не ожидал, что вы прибудете в замок до меня; я собирался сообщить вам добрую новость в письме, дабы избавить вас от ненужных хлопот, но теперь… – Герцог, улыбаясь, развел руками. – Боюсь, что стрелы любви бьют наугад, с нами, как водится, не считаясь, – так что обсуждать нам уже нечего, а мне нечего больше прибавить, кроме разве поблагодарить вас за заботу о моих людях в мое отсутствие. Уповаю также, что вы и ваши люди отпразднуете с нами счастливое возвращение.
Мадок, бледный от гнева, тем не менее вполне владел собою. Он попытался было что-то сказать, но герцог, по-прежнему улыбаясь, поднял руку:
– Позже, дражайший родич, мы побеседуем позже, а теперь, с вашего дозволения, мне нужен отдых. – И Ансерус вновь развернулся к толпе. – Слушайте, друзья мои! Когда моя дочь и принц Александр сочетались браком в монастыре Святого Мартина, они дали обет в том, что в полной мере супругами станут в Розовом замке. Так что нынче вечером, ежели дозволите, мы устроим свадебный пир, и прошу всех вас быть на нем гостями! А после того невеста вступит на брачное ложе – здесь, в своем доме, и да пребудет с нею Господне благословение и наша любовь!
При этих словах снова поднялся шум, но ненадолго. Герцог вошел внутрь, а Алиса, зарумянившись, со смехом увлекла Александра следом. Повара же и слуги вдруг вспомнили, как мало часов остается на то, чтобы приготовить брачный покой и свадебный пир, кои сделают честь их госпоже и им самим.
И все это время граф Мадок не переставая улыбался и холодным взглядом следил за происходящим, а люди его застыли на месте, точно солдаты, которым не с кем и негде сразиться. Но вот Мадок сказал несколько слов командиру, и воины его, покинув двор с его веселой суматохой, ретировались в отведенные им покои у башни.
Глава 36
Словно для того, чтобы в ту ночь не утратилось ни единой частицы красоты и радости, луна выдалась полная – и взошла она поздно, абрикосового оттенка, среди бесчисленных ярких звезд. Но ни Алиса, ни Александр луну со звездами даже не заметили, хотя окно их спальни выходило на небо. Причем даже тогда, когда, в самые глухие часы перед рассветом, влюбленные наконец-то уснули, подобно прочим обитателям замка, и луч, угасающий серебром, наискось лег на постель и засиял прямо в глаза Александру.
Одно это его бы не разбудило. Молодой человек заворочался, пробормотал что-то, привлек жену ближе, но тут сквозь одурманенный любовью сон пробился звук, слабый, но настойчивый, и Александр недовольно открыл глаза.
Звук повторился. За дверью кто-то был. А теперь к стуку добавился еще и голос, тихий, но настойчивый:
– Милорд! Милорд Александр!
Любого, кто вторгается к людям в такую ночь, должно повесить, смутно подумалось Александру. Но ведь тот, кто на такое пойдет, – в мыслях его мгновенно прояснилось, едва молодой человек выскользнул из теплой постели и пронизывающий рассветный воздух холодом обдал его обнаженное тело, точно ледяной душ, – непременно должен иметь некую очень вескую причину. И значит это только одно (тут Александр схватил халат и запахнулся в него): стряслась серьезная беда.
За дверями стоял Джошуа. В дымном свете факела, закрепленного на стене, лицо его казалось бледным и напряженным.
– В чем дело? Что-то с герцогом?
Джошуа метнул опасливый взгляд мимо Александра, туда, где мирно спала Алиса, и взволнованно зашептал:
– Очень возможно. Нет, он не болен, но, сдается мне, ему угрожает опасность, равно как и вам. Прошу прощения за то, что потревожил, но, кажется, нам необходимо поговорить.
– Опасность? Угрожает герцогу?
Днем Александр, разумеется, с любопытством и оценивающе приглядывался к графу Мадоку – и во время сцены во внутреннем дворе, и после, в пиршественном зале, но увидел лишь то, что граф, хотя поначалу не вполне смог скрыть вполне понятную досаду и гнев из-за провала своих матримониальных планов, довольно скоро вроде бы успешно овладел собою и на свадебном пиру, восседая по левую руку от герцога, вел себя сдержанно, однако с улыбчивой, тщательно выверенной учтивостью. Ничего больше Александр не разглядел; взгляд его был прикован к Алисе, и только к ней, а мысли занимало лишь приближение ночи. Молодой человек даже не задумался, что, собственно, произошло между Мадоком и герцогом во время их беседы с глазу на глаз сразу после пира.
– Нет, подожди. Вон туда, – тихо проговорил Александр.
Он неслышно прикрыл за собою дверь опочивальни, взял иудея под руку и увлек через весь коридор к проему в стене, где сквозь окно тянуло рассветной прохладой.
– А теперь рассказывай. Ты начал говорить про графа Мадока?
– Про кого же еще? Милорд, будь причина не так важна, я ни за что не стал бы тревожить вас нынче ночью, и то я откладывал до последнего…
– Не бери в голову. Продолжай. Что тебе известно?
– Только то, что граф сделает что угодно, на что угодно пойдет, лишь бы завладеть здешними землями. Бельтран много о чем мне порассказал из того, что здесь творилось, но это уже не важно. Из того, о чем должна была идти речь нынче вечером между ним и герцогом Ансерусом, я знаю лишь одно, потому что мне предстоит отдать все необходимые распоряжения. Графу придется уехать, хотя не сразу, а через день-другой. Это – лишь дань вежливости. Но завтра ему должно отослать своих воинов, чтобы они дожидались своего лорда за пределами замка.
– Право? И герцог сумеет его принудить?
– О да. Но разве вы не видите, что это значит? Если граф нанесет удар, то только нынче ночью.
– Нанесет удар? Но что он может?
Однако молодой человек угадал ответ заранее, еще до того, как Джошуа заговорил снова:
– Вам доводилось слышать про «молодых кельтов»?
– А, – тихо вздохнул Александр. – Да, разумеется. И они… она… кто бы уж там ни заправлял… в самом деле рассчитывают, что он так или иначе завладеет Розовым замком?
– Думается, да. Понятно, что выбор пал на Мадока; он – наследник, а брак тем более упрощал дело. Я мало знаю о вашей стране, милорд, но я так понял, что замок расположен крайне выгодно: пожалуй, отсюда возможно контролировать северную дорогу или западный порт, где мы высадились с корабля?
– Это мне тоже неведомо, но… наверняка ведь он не станет ничего предпринимать сейчас? Даже если бы на пути не оказался я, в беседе герцог наверняка ясно дал понять, что знает о связях графа с заговорщиками и что о леди Алисе ему нечего и думать? Можно ли измыслить причину более вескую для того, чтобы отказать графу в так называемых правах на руку дочери и вручить ее мне? Чего ты боишься? Или еще что слышал?
– Ничего определенного. Но я случился рядом, когда пришли известия о том, что герцог возвращается из обители Святого Мартина, и я наблюдал за графом в тот миг, когда герцог представил вас как супруга леди Алисы. После того, пока все готовились к пиршеству, я пошел следом за графом Мадоком – посмотреть, что он станет делать. Что-что, а убийцу я с первого взгляда узнаю, милорд. Он отправился переговорить со своим капитаном, и, хотя из разговора я ни слова не слышал, я видел их лица. Тогда я попытался предостеречь Бельтрана, но тот был всецело поглощен мыслью о браке и по уши занят приготовлениями к пиру… кроме того, он мне не поверил. Бельтран – человек простодушный, и для него замок, после того как он мирно прожил в нем всю жизнь, – воплощение мира и покоя. Да, в последнее время всякое бывало, но теперь, когда герцог вернулся, и представить себе невозможно, чтобы кто-то вздумал безобразничать. Притом, – ровный, с легким акцентом голос даже не дрогнул, – Бельтран отнюдь не склонен принимать на веру все то, что я, чужестранец и иудей, скажу про родича его господина. Вот я и пришел к вам.
– Ну и что ты мне посоветуешь делать?
– Сэр… – вот теперь голос изменился, в нем зазвучало облегчение и требовательная настойчивость. – Сэр, может быть, вы заглянете к герцогу? Они с графом Мадоком давным-давно переговорили и разошлись по опочивальням. Я дождался конца беседы и сам проводил милорда в его покои, и сейчас все вроде бы благополучно, но там при нем только один слуга, а он обычно спит в передней, в пределах слышимости. Я подумал, что у покоев выставят стражу, но нужды в ней никогда не возникало, вот никто об этом и не подумал. Так что, сэр, ежели вы побудете там недолго, пока я не разбужу кого-нибудь из свиты герцога, чтобы подежурили у дверей? А для этого мне нужно сослаться на вас. Я уже побывал в восточной башне и повернул ключ в замке. Если окажется, что ничего такого не замышлялось, люди графа ничего не узнают. А с рассветом я отопру дверь.
– Вот и хорошо. Ты все сделал правильно. Я уже иду. Вот только оденусь и меч захвачу. И еще… если миледи проснется и обнаружит, что меня нет… и подумает, что отец ее в опасности…
– Я разбудил Мариам. Она здесь, со мной. Она побудет с миледи, на случай если та проснется. Помолимся же Господу, в коего все мы веруем, что беспокоить ее не придется и что все наши предосторожности окажутся ни к чему!
– Для того разве, чтобы испортить мне брачную ночь!
– Будем надеяться, что вы возвратитесь задолго до того, как миледи проснется, – промолвил Джошуа и тихонько позвал: – Мариам? Иди сюда.
Девушка дожидалась в тени чуть дальше по коридору. Пока Александр ходил за одеждой и оружием, она подбежала к Джошуа, шепотом ответила на какой-то вопрос, приподнялась на цыпочки, поцеловала юношу, а затем тихонько проскользнула в опочивальню, к постели госпожи. Алиса даже не шелохнулась. Александр, одевшись, с мечом наголо, махнул рукою на прощание и столь же бесшумно исчез за дверью.
Джошуа тоже исчез. Александр бросился бегом по коридору к герцогским покоям. Замшевые комнатные туфли его ступали совершенно неслышно.
Глава 37
Герцогские комнаты располагались в южной части замка со стороны фасада, так что, чтобы до них добраться, Александру пришлось добежать до угловой башни и на ощупь (ибо на винтовой лестнице свет не горел) преодолеть дюжину ступеней, прежде чем он оказался перед дверью Ансерусовой опочивальни: третьей по счету, исходя из торопливых объяснений Джошуа. Не заметил бы дверь только слепой: обычно ее освещали два факела, закрепленные по обе стороны арки.
А еще Александр, отнюдь не будучи слепым, разглядел, подбегая к кругу света, что дверь герцогской спальни открыта настежь.
И, стремительно ворвавшись в проем, увидел три вещи.
На полу лицом вниз лежал человек – надо думать, герцогский слуга. В спине у него торчал кинжал. Сам герцог мирно почивал на широкой кровати – шум его, по всему судя, не потревожил. А граф Мадок склонился над спящим, с подушкой в руках.
В первый миг потрясенный Александр точно прирос к полу. А в следующее мгновение, запыхавшись, выкрикнул: «Ко мне!» – и метнулся вперед. И в ту же секунду заметил, что граф безоружен: на тайное свое предприятие Мадок отправился без меча, а кинжал его торчал в теле убитого.
Александр непроизвольно сдержал свою руку, и этого мгновения Мадоку вполне хватило. Он метнул подушку прямо в лицо противнику, молодой человек увернулся, а граф тем временем отпрыгнул от постели и сорвал со стены герцогские меч и кинжал. А затем, с пылающим яростью взглядом, однако выказывая наводящее ужас самообладание закаленного в боях воина, он ринулся в нападение.
При первом натиске Александру не составило труда удержать противника на расстоянии. Этот бой совсем не походил на первые его поединки, – страшно подумать, сколько воды с тех пор утекло! Дюжий граф, во власти отчаяния и бешенства, знал: для него на карту поставлено куда больше, чем жизнь. И трудно сказать, как бы дело повернулось в первые минуты боя, если бы преимущество не оказалось на стороне Александра. Но судьба или справедливость сыграла против старшего из поединщиков. Когда тот склонился над герцогом, намереваясь задушить жертву подушкой, глаза его оказались на уровне свечи, что горела у изголовья постели, так что перед взором графа до сих пор подрагивал крохотный язычок пламени – призрачный, но ослепляющий. К тому же бился он чужим мечом: клинок Ансеруса, предназначенный скорее для парада, нежели для убийства, оказался длиннее и легче привычного ему оружия. Вот уже много лет, как в жизни Ансеруса сражениям места не было.
С другой же стороны, глаза Александра привыкли к полумраку и сражался он своим собственным мечом – отцовским. Боевое оружие, обагренное кровью во время стычки с корнуэльцами, с тех пор, в ходе бесчисленных упражнений, настолько приладилось к руке, что теперь, в бою, казалось ее продолжением.
Для Мадока речь шла о честолюбии и страхе, а Александр уже понял: ежели он проиграет эту битву, то и герцог тоже умрет, а Алиса, его нежная Алиса, окажется в руках убийцы, который безжалостно воспользуется своею жертвой, чтобы завладеть Розовым замком и подчинить себе его обитателей ради собственных своих гнусных целей.
Мечи с лязгом ударялись друг о друга, соскальзывали, рубили, снова скрещивались. Мадок, наступая в смертоносном натиске и орудуя одновременно мечом и кинжалом, сумел-таки отбросить молодого человека назад и отвоевать для себя несколько драгоценных секунд для того, чтобы в свою очередь отойти. Граф со свистом раскрутил клинок над головой, проверяя на тяжесть, выругался – драгоценные камни рукояти оцарапали ему ладонь – и снова обрушил оружие на меч Александра, едва принц прянул вперед в выпаде. Кинжал Мадока резанул по вытянутой руке с мечом и тут же отдернулся; на лезвии выступила кровь. Граф рассмеялся коротко, одышливо хрюкнул от удовольствия и теперь, приноровив взгляд и руку, снова ринулся вперед, стремясь закончить поединок до того, как шум перебудит спящий замок.
Одного спящего по меньшей мере затруднительно было не потревожить. Герцог просыпался. Он шевельнулся, перевернулся на другой бок, пробормотал что-то неразборчивое и снова затих, вытянувшись на подушках.
Поединщики ничего не заметили. Они рубили, кололи, уворачивались и отскакивали – сперва по одну сторону от кровати, затем по другую, а герцог, вновь погрузившись в дурманный сон, лежал неподвижно, не подавая признаков жизни.
Атакуя одновременно и мечом, и кинжалом, Мадок оттеснил Александра к двери, и принц в отчаянии сознавал, что у противника перевес в оружии, а значит, и в силе. А еще ему не давала покоя мысль об убитом слуге, чье тело лежало где-то в полумраке дверного проема. Споткнуться о тело означало неминуемую смерть, а парируя и меч, и кинжал, Александр не смел потратить бесценную секунду на то, чтобы обернуться. Левой рукою он водил в воздухе, нащупывая дверной косяк, и тщетно пытался вспомнить, где именно лежит покойник.
Еще шаг назад – совсем короткий, – и в свете коридорных факелов оказалось лицо Мадока, искаженное яростью, торжествующее. Но вдруг в злорадно поблескивающих глазах возникло иное выражение, и Александр понял: происходит что-то новое. В то же самое мгновение принц почувствовал, как в левую его руку вложили рукоять кинжала.
И раздался голос Алисы – холодный, с металлическими интонациями:
– Ну же, Мариам! Помоги мне оттащить тело бедняги Барти. Милорду требуется место. Да не обращай ты внимания на кровь, женщина! Это оттого, что я кинжал выдернула! Хорошо. А теперь – быстро! Беги, скажи страже, пусть поторопятся, и подними на ноги всех, кого увидишь! Бегом!
Если Алиса что-то к этому и прибавила, то Александр ничего уже не слышал. Теперь, вооруженный на равных со своим противником, чувствуя, как в душе графа сомнение заступает место ярости, принц ощущал лишь пьянящее возбуждение. О ране он напрочь позабыл. Кинжал вступил в игру наравне с мечом, и, рассмеявшись, Александр ринулся вперед, словно атаковал своего врага впервые, а вовсе не спасся от неминуемого поражения.
Двадцать секунд спустя он заколол Мадока его же собственным кинжалом. И встал над телом, тяжело дыша: туника обрызгана кровью противника, а своя ручейком сочится из пореза на кисти. Уронил оба клинка на пол, обернулся, протянул руки к Алисе. Молодая женщина бросилась ему на грудь, и Александр заключил жену в объятия – ничуть не менее крепкие, чем прежде в эту бурную брачную ночь.
– Алиса, Алиса.
– Я думала, он тебя убьет.
– И непременно убил бы, кабы не ты.
– Нет, нет. Мой отважный господин, любовь моя.
Молодая женщина приподнялась на цыпочки, Александр наклонился и припал к ее губам в поцелуе, в котором участвовало, кажется, все его существо.
– Алиса, Алиса, – только и смог сказать он.
– Алиса?
Голос от кровати вернул их обоих на грешную землю и в настоящее. Герцог, все еще во власти сонной одури и тающих паров снотворного, попытался приподняться на подушках:
– Что случилось? Что ты здесь делаешь, дитя мое? Александр?
Алиса высвободилась из мужних объятий и подбежала к отцу:
– Ничего, отец, ничего. Все в порядке, честное слово. Все позади. И Мадок мертв.
Все это не заняло и нескольких минут, хотя Александру, который сосредоточенно перевязывал неглубокую рану Алисиным платком, битва показалась вечностью. Тут вбежали стражники, посланные Джошуа, а вслед за ними – слуги, ныне вполне протрезвевшие и готовые избавить дом своего господина от угрозы, которой все страшились, однако бессильны были отвести.
А теперь, через деяния самого графа, угрозы не стало. Выяснилось, что, когда Мадок с Ансерусом уединились для беседы с глазу на глаз после свадебного пира, граф не стал скрывать, что разочарован, однако согласился, что обе стороны не были связаны никакими обязательствами. Он даже посмеялся, принимая неизбежные изменения в собственных планах с мрачноватым юмором («Когда дети влюбляются, что на это прикажете говорить взрослым? Ну что ж, как вышло, так вышло; выпьем же еще раз за их здоровье, кузен, а там и спать пора»). Если бы герцога не утомили так события долгого дня, то, возможно, даже невзирая на облегчение от исхода беседы, он поостерегся бы принимать вино из рук своего родственника. Однако учтивость не оставляла места недоверию, так что он пригубил из чаши и вскорости погрузился в непробудный, навеянный зельем сон.
Джошуа не ошибся, полагая, что граф доведен до крайности. И, в отчаянии своем, он тут же решился на дерзкий и очень рискованный план. Вознамерившись задушить Ансеруса во сне, Мадок, надо думать, надеялся, что смерть герцога спишут на очередной приступ. О дальнейших его намерениях оставалось только гадать. Утром тело обнаружили бы, в замке, несомненно, поднялся бы переполох, и, воспользовавшись этим, граф – как ближайший родич герцога, уже утвердившийся в каких-никаких правах, – с легкостью забрал бы власть над «детьми», возможно в качестве регента, – причем сослался бы на волю самого Ансеруса, якобы высказанную накануне вечером в беседе с глазу на глаз, ведь такое утверждение никто бы не сумел опровергнуть.
А что потом? Вызывающее непокорство Александра, неминуемая ссора – а там и поединок, в ходе которого юный принц непременно погибнет? А затем, в качестве родича и наследника, Мадок сослался бы на первое предложение герцога и завладел бы Алисой, надеясь, что, во власти смятения и скорби, молодая женщина не станет оспаривать его прав и увидит в нем супруга (первый отцовский выбор!) и хозяина Розового замка? Толком не зная Алисы, граф, надо думать, рассчитывал, что она – совсем юная, одинокая, охваченная горем – ни за что не отвергнет его притязаний и примет его «защиту и покровительство» для себя и своих людей. И даже если, в скорби своей, она пригрозит вынести смерть Александра на суд верховного короля, от намерений своих она наверняка откажется, едва понесет от Мадока законного наследника.
Что до убитого слуги, о нем граф Мадок, при его-то характере, надо полагать, вообще не задумывался. Тело нетрудно унести и бросить в реку; там его отыщут и станут гадать, что случилось, – спустя много дней после той трагической ночи… К тому времени, как начнутся расспросы – если, конечно, кто-то возьмет на себя труд расследовать гибель слуги, – сам он, ежели повезет, уже будет лордом Розового замка и, следовательно, выше подозрений.
Люди графа, даже не подозревая, что всю ночь провели под запором, на рассвете были извещены – иронию происходящего они, увы, оценить не могли, – что господин их ночью скончался от смертельного приступа. Капитан, в сопровождении Джошуа, проследовал в графскую спальню, обозрел окровавленный труп, лежащий на постели, помолчал немного, обдумывая про себя ситуацию, и с версией о приступе согласился. В тот же день отряд его отбыл, увозя домой тело своего господина, дабы там предать его земле. А тем временем убитого слугу перенесли в домовую церковь, и герцог, окончательно стряхнув с себя дурман сонного зелья, сам отправился туда, дабы присоединить свой голос к молитвам сестры погибшего, девочки-судомойки, что горько рыдала, преклонив колена.
И в конце концов, как это обычно случается, настало утро.
Но ни Александр, ни Алиса во всех этих перипетиях участия не приняли. Они незамеченными выбрались из переполненной народом опочивальни, осторожно переступили через труп Мадока и вернулись в постель.
