Часть пятая
Александр влюблен
Глава 24
Скучно было бы описывать в подробностях то стремительное и неизбежное развитие событий, вследствие которого Александр стал возлюбленным королевы Морганы. Она выхаживала юношу, и если небольшой жар все никак не спадал, так что ж, тем больше времени прелестная королева проводила в комнате недужного и тем чаще готовила ему свои непростые отвары из плодов и трав, зачастую с тайными добавками. Леди Лунед не показывалась; молодые люди из свиты Морганы могли сколько угодно ухмыляться, злиться и чесать языками, но у королевы находилось время только для Александра, только на него она и глядела.
Со временем лихорадка прошла. Кое-кто отмечал, что случилось это не раньше, чем юноша надежно запутался в королевиных силках; когда же стало понятно, что думает он только о ней, жаждет ее прикосновений, ее взглядов, ее присутствия, – что ж, тогда королева покинула комнату больного и предоставила ухаживать за ним старухе Бриджит. С этого момента молодой принц стремительно пошел на поправку и вскорости уже мог вставать с постели, стоять и ходить по спальне и умываться и одеваться без посторонней помощи. Что он однажды вечером и проделал, едва Бриджит ушла, – достал свое парадное платье, выстиранное и аккуратно убранное в один из сундуков, и отправился на поиски королевы.
Королевские покои, куда поместили Александра, находились в центральной части замка – двери открывались в коридор, уводящий направо и налево к башням-близнецам. Выйдя за порог, юноша замешкался, гадая, где тут главная лестница, по которой можно спуститься в общие залы. Александр не сомневался: теперь, когда королева к нему, по-видимому, благоволит, леди Лунед согласится его принять и он сможет в полной мере насладиться гостеприимством замка. И хотя ему не терпелось снова увидеть Моргану, юноша понимал, что учтивость требует сперва отыскать управительницу замка, выразить ей свое уважение и благодарность и заручиться ее приглашением присоединиться к обществу нынче вечером.
По коридору с каким-то поручением пробегал мальчик-слуга в гербовой одежде Морганы. Александр поднял руку:
– Минутку, будь так добр! Как тебя звать?
– Грегори, сэр. – Мальчуган разглядывал его с откровенным любопытством, что Александру немало польстило. Слуги королевы наверняка уже перешептываются на его счет, и юноша полагал – и надеялся! – что знает, о чем они говорят.
– Так вот, Грегори, не подскажешь ли, где мне отыскать леди Лунед? Свободна ли она принять меня в этот час?
– Насчет этого не уверен, сэр. Но я знаю, где вы ее, скорее всего, найдете. В эту пору она обычно пребывает в обществе своих дам, в женских покоях. Вон там. – Мальчуган указал назад, туда, откуда пришел. – Вниз по той лестнице, сэр, а там слуги вам покажут.
– В женских покоях? Значит, и королева Моргана тоже там?
– Нет, конечно! – Мальчугана явно позабавило и изумило подобное предположение, но Александр ничего не заметил. – Она с дамами не сидит! Я как раз ее ищу. Они приехали с час назад, и я думаю, сейчас они в восточной башне.
– Они?
– Моя госпожа королева и ее рыцари.
– Ах, вот как, – откликнулся Александр. Юношу обуяло неодолимое желание вырвать прелестную королеву из подобного общества, но его удержали веления учтивости, а также и новая внезапная мысль. – Погоди еще минутку, пожалуйста. Скажи, прав ли я, полагая… я от кого-то слышал… ведь среди королевиных рыцарей есть и корнуэльцы?
Александр уже понял, что королева Моргана вызнала его имя отнюдь не при помощи чародейского искусства; все, что она расслышала, – это несколько бессвязных слов, прозвучавших в горячечном бреду, – словно некий инстинкт помог ему удержать язык за зубами. Для Морганы и для Бриджит – и, надо думать, для всего замка – он был Александр-Сирота, явно благородной крови, но, видимо, незаконнорожденный. Поначалу эта мысль раздражала юношу, но потом он усмотрел в этом новый романтический штрих, более чем уместный в приключении, в которое угодил: не приходится сомневаться, что однажды, когда-нибудь потом, состоится сцена узнавания, столь любимая поэтами, и он явит себя принцем по праву рождения, достойным претендовать на любовь королевы. Дальше этого его воображение пока не шло. Но Александр понимал, что до поры до времени ему не стоит попадаться на глаза приближенным короля Марка: они, чего доброго, заметят, как он похож на покойного отца, и тогда вся семья его окажется в опасности, а также и Садук с Эрбином, которые помогли беглецам спастись столько лет назад. Александр в тревоге ждал ответа от мальчика.
Ответ прозвучал обнадеживающе:
– Были, сэр. Двое рыцарей короля Марка и еще двое из какого-то герцогства в Думнонии, с юга, название я позабыл. Но здесь их больше нет. Они не из свиты королевы, они просто привезли послания и на прошлой неделе отбыли.
– Понятно. Что ж… так ты говоришь, восточная башня?
– Да, сэр, но… – Мальчуган закусил губу.
– Но что?
– Простите мне, но я служу королеве, и я знаю, какие отданы распоряжения. Вам сейчас идти в восточную башню незачем. Мы все, ну, то есть ее слуги, получили приказ никого туда не пускать, пока она держит совет со своими рыцарями. Но позже, когда настанет время ужина, я уверен, вам будут рады.
– Держит совет? Что еще за совет? – резко осведомился Александр.
– Я просто хотел сказать… они совещаются… – в замешательстве забормотал мальчуган. – Откуда мне знать о чем? Но она – королева, и даже если ныне живет скромно и считается узницей, свой двор у нее есть. Простите, милорд…
– Понимаю. Ничего, все в порядке. Как бы то ни было, я ж ищу леди Лунед, а не королеву. Спасибо тебе, и беги. Я сам дойду.
Мальчуган поспешил прочь. Александр проводил его взглядом, на минуту задумавшись, долго ли ему ждать, прежде чем и он тоже будет причислен ко двору и войдет в избранный круг счастливцев, собирающихся в восточной башне. Недолго, с удовлетворением подумал юноша, очень недолго.
А между тем его по-прежнему призывал долг вежливости. Александр с легкостью отыскал дорогу в женские покои, где леди Лунед и ее дамы сидели за рукоделием. Управительница приняла его с явным удовольствием, остальные дамы радостными восклицаниями отметили его благополучное выздоровление и цветущий вид. Александр дважды попросил прощения за то, что так долго загостился в такое неподходящее время; леди Лунед очаровательно отмела все извинения и вновь повторила, как ему рада. Нужно отметить, что в ходе обмена любезностями ни управительница, ни Александр ни словом не обмолвились о том, как бы положить конец затянувшемуся визиту. Лунед – поскольку Моргана, внушавшая ей страх, ясно дала понять, что юноша должен остаться, а Александр – поскольку он твердо решился, со всем самомнением юности, со всей пылкой страстью, что воспламенили в нем зелья и приманчивые ухищрения Морганы, кинуться очертя голову – причем прилюдно – в свой первый роман. И какой роман! Как любой из его сверстников, Александр, конечно же, посматривал по сторонам, но это вам не мимолетные увлечения юности. Это же совсем другое! Женщина, прекраснее которой он в жизни не видел, и притом еще и королева, и сестра верховного короля! И Александр, ее избранник (в этом юноша не сомневался), влюбленный до безумия, теперь мечтал лишь о том, чтобы разделить с ней ложе и после стать ее признанным возлюбленным в глазах всего мира – или, по крайней мере, в глазах всех прочих молодых рыцарей ее «совета».
Тем же вечером, к вящему удовольствию Александра, тайное стало явным – причем на виду у всех обитателей замка. За ужином в зале Александра усадили по правую руку от королевы. С другой стороны от него поместилась одна из королевиных дам, весьма преклонного возраста (все прислужницы Морганы без исключения были стары или некрасивы), которую занимала главным образом еда. По левую руку от королевы сидела Лунед; она по большей части помалкивала, и Моргана ее почти не замечала. А королева, в кремово-белом платье, искрящемся бриллиантами, оделась словно на триумфальный пир. Темные волосы были уложены в высокую прическу, дополненную драгоценностями и тонкой, как паутинка, вуалью, а лицо искусно подкрашено: в свете свечей казалось, что королеве лет двадцать, никак не больше.
Более блистательного признания Александр не мог и желать. Небольшой зал заполонили королевины рыцари; между ними тут и там сидели несколько дам из свиты Лунед и Морганы. Стража верховного короля осталась снаружи, так что вполне могло показаться, будто славная компания съехалась на пир к какому-нибудь лорду. Стоял веселый гомон, звенел смех, столы ломились от снеди и вина, но нетрудно было заметить, что почти все глаза устремлены на Моргану и пригожего юношу рядом с нею.
И любопытным было на что посмотреть: Моргана об этом позаботилась. Почти все время она беседовала только с Александром, она наклонялась к юноше совсем близко, задевая его то рукавом, а то и рукою. Наконец она подняла кубок с вином, на глазах у всех выпила за здоровье Александра, а затем, поцеловав край кубка, передала его гостю, чтобы тот отпил в свой черед. Ослепленный Александр – по правде сказать, от изобильной пищи и вина, после долгого воздержания во время болезни, ему сделалось нехорошо – не заметил взглядов, которыми обменивались рыцари из свиты Морганы, – взглядов по большей части улыбчивых, хотя кое-кто посматривал угрюмо. Зная королеву, нетрудно было истолковать эти улыбки: «Никак твоя очередь настала? Так налетай, петушок! Кукарекай, пока можешь!»
В ту ночь Моргана к нему не пришла. Мальчик Питер, как всегда, явился помочь гостю лечь в постель и принес знакомый кувшин с целительным питьем, посланный королевой. Еще не настолько окрепший, как ему казалось, одурманенный вином и восторгами пиршества, Александр послушно осушил кубок и лег в постель. Питер загасил свечу и вышел.
Александр полежал немного, не сводя глаз с двери и прислушиваясь, – хотя королева, оправдывая свое прозвище, двигалась легко и бесшумно, точно фея, и гость узнал бы о ее появлении во тьме лишь по прикосновению да исходящему от нее благоуханию. Но снадобье подействовало еще до того, как развеялся дымок от потушенной свечки, и юноша уснул.
Моргана, конечно же, знала, что делает. Когда Александр проснулся на следующее утро, королева была уже далеко от замка – она выехала на охоту вместе со своими рыцарями, как всегда под присмотром Артуровой стражи. Вечером она опять не появилась. У королевы болит голова, объяснил Питер, но завтра ей станет легче, и если принц выйдет к ней поутру, примерно в третьем часу, может статься, они бы вместе проехались верхом?..
Питье, посланное юноше той ночью, имело совсем другой вкус: к сладости примешивалось что-то острое и одновременно тягучее, обещающее крепкий сон. Но обещание не оправдалось. Паж уложил больного, затушил свечу и вышел, но Александр так и не сомкнул глаз, терзаясь муками неутоленной любви, изнывая от сомнений и беспокойства в преддверии утреннего свидания.
Глава 25
Даже после беспокойной ночи, на следующее утро Александр впервые за много дней почувствовал себя куда бодрее. Встал он рано и спустился вниз, как только счел возможным, – дожидаться Моргану во внутреннем дворе.
Королева, конечно же, заставила себя ждать, но наконец явилась – одна, если не считать стражи, что сопровождала ее во всех выездах за пределы замковых стен. Она облачилась в зеленое, набросила на плечи травянисто-зеленый плащ, подбитый рыже-коричневым шелком, и надела шапочку из того же шелка, украшенную красноватыми перьями, что, загибаясь вниз, щекотали ей щеку. Выглядела она ничуть не менее обворожительно, чем в пиршественном зале или в тихой комнате больного. Александр поцеловал ей руку, помедлив над нею чуть дольше, чем пристало, затем подсадил королеву на прелестную каурую кобылку, сам вскочил на своего могучего гнедого и последовал за своей дамой по деревянному мостику.
Моргана хорошо знала здешние края, так что Александр предоставил ей выбирать, куда ехать. Конь его отдохнул на славу; королева, задавая темп, поскакала быстрым галопом вдоль реки, почти до того самого места, где юноша упал с седла, а затем свернула вверх по холму по лесной тропке, где поневоле пришлось сбавить ход. Со временем деревья поредели, и всадники выехали в солнечный свет укромной горной долины. Там кони снова поскакали бок о бок. Моргана пустила свою кобылку шагом; Александр, попридержав гнедого, поехал вровень с нею.
Все это время за ними следовало четверо стражников. Время от времени Моргана оборачивалась через плечо, трогательно изображая страх. Они с нее глаз не спускают, жаловалась красавица Александру, они о каждом ее шаге доносят Артуру. Она их боится, мило покаялась королева, боится, что вскоре им прискучит однообразная служба в этом захолустье, вдали от всех родных, и они, чего доброго, облыжно оговорят ее Артуру в очередном письме, а король отдаст приказ препроводить ее обратно в Каэр-Эйдин на унылом севере или отошлет в бдительно охраняемую темницу (как сама она выразилась) Кастель-Аур в валлийских холмах. Там, намекала она, Александр никогда больше ее не увидит. Разве что он поможет ей спастись от суровой и несправедливой кары, которую назначил ей верховный король?..
Но здесь Моргана просчиталась. Даже в плену любовного дурмана юноша ни за что не стал бы открыто порицать верховного короля. Александр с детства привык воспринимать Артура и Камелот как воплощение всего благого и справедливого. А видя, в какой пышности королева живет здесь, в Темной башне, как роскошны ее покои, сколько у нее слуг и как богат ее стол, зная о ее «дворе» и «советах» и о том, что она свободна разъезжать где вздумается, пусть и под стражей, – памятуя обо всем об этом, Александр никак не мог увидеть в королеве горестную, притесняемую узницу. Юноша слушал, сочувствовал, клялся в вечной преданности – заговаривать о любви он пока еще не смел, – но уклонялся от любых разговоров о «спасении» и даже пресекал попытки оторваться от стражи. Она в свою очередь избегала прямых ответов на осторожные расспросы своего спутника о причинах столь сурового приговора Артура. Александр был достаточно юн, чтобы, когда прекрасные глаза Морганы заглядывали прямо в его душу, а нежная ручка покоилась на его колене, пока лошади их шли бок о бок, одновременно поверить и в то, что Артур справедливо покарал сестру за измену, и в то, что с бедняжкой жестоко обошлись и в беду ее ввергло лишь предательство возлюбленного. Возлюбленного, который, благодарение Господу и спасибо Артуру, ныне мертв.
Моргана, конечно же, все это отлично видела и понимала, что, как бы сильно ни был влюблен молодой безумец, у нее нет надежды добавить его ко «двору», что собирался на советы в уединенных покоях восточной башни. Все эти юнцы – некоторые из них перебывали в любовниках у королевы в прошлом, а время от времени и в настоящем – в силу тех или иных причин Артура не жаловали. По всей стране, особенно среди кельтской молодежи с глухих окраин, нарастало недовольство «миром короля», под которым подразумевались централизация власти и мирное утверждение закона и порядка. По обычаю и традиции воспитанные воинами, эти юнцы презирали «стариковскую говорильню» Круглого зала в Камелоте и жаждали действий и воинской славы.
Для этих юных бунтарей двор Морганы, и здесь, и в Кастель-Ауре, был уютным и теплым местечком, где можно в свое удовольствие строить заговоры, дабы навредить Артуру и возвыситься самим. Они и не подозревали, что Артур все про них знает и смотрит на них сквозь пальцы. Убив любовника Морганы и держа сестру в плену (пусть цепи и казались шелковыми), король понимал, что ее обитель того и гляди станет оплотом недовольства или даже гнездом бунта. Но советником Артура, с тех пор как Мерлин сокрылся в своей хрустальной башне, была женщина – и в женщинах она разбиралась куда лучше Мерлина. «Оставь Моргане ее двор и ее любовников, – говаривала Нимуэ, – пусть себе плетет интриги там, где ты сможешь не спускать с нее глаз». Артур последовал ее совету, так что Моргана держала при себе небольшую свиту недовольных и проводила время, деловито – и до сих пор безобидно – интригуя против брата.
Теперь, натолкнувшись на упрямую благонадежность Александра, королева оставила попытки привлечь его к своему двору. Моргана уже даже отказалась было от своего намерения залучить гостя к себе в постель, но она как раз затеяла новое предприятие, а такой, как Александр – юноша кристальной честности, – мог преуспеть там, где потерпели неудачу прочие ее приближенные. Кроме того, давно пора было завести нового любовника, а Александр хорош собой, молод и только о ней и мечтает, так что…
Так что Моргана сменила тактику, прелестно изобразив раскаяние, признала, что не всегда была права, и с любовью и уважением отозвалась об Артуре, умоляя Александра забыть все то, что она наговорила в минуту отчаяния, и лучше рассказать ей о себе и своих надеждах на будущее. Того ради она попросила помочь ей спешиться, и молодые люди устроились в тени цветущих кустов утесника, в залитой солнцем лощине. Неизменно терпеливые Артуровы стражники, расположившись в пределах видимости парочки, но за пределами слышимости, негромко бились об заклад касательно исхода сегодняшней прогулки.
Глазам их открывалась дивная картина: королева уселась на расстеленном плаще Александра, изящно расправив вокруг себя зелено-рыжие шелка и бархат, а юноша лежал у ее ног, не сводя с красавицы завороженного взгляда. Говорил юноша; надо полагать (поскольку вряд ли он мог поведать ей правду о себе и своем путешествии в замок Друстана, а оттуда в Камелот), что повесть сводилась главным образом к нынешним его любовным чаяниям. Итак, он говорил, а она улыбалась и слушала, прелестно изображая интерес, но стоило Александру отвернуться, и наблюдатели заметили, как дама украдкой зевнула. Вскорости королева подала юноше руку; он жадно поднес к губам тонкую кисть. Моргана подалась вперед, по-прежнему улыбаясь, и сказала что-то, отчего Александр проворно вскочил на ноги и протянул руки, чтобы помочь даме подняться. Красавица позволила заключить себя в объятия и расцеловать долгим, страстным поцелуем, прежде чем он подсадил ее в седло.
Подслушивать наблюдателям нужды не было. Они и так знали, о чем шла речь. Все это они видели и слышали уже не раз. Королева приманила очередного молодого глупца в свою постель, и дурачок побежит на свист и будет одурачен еще и еще, а со временем, вероятно, узнает и цену, которую ему придется заплатить за собственное безрассудство.
О цене Александр узнал где-то спустя месяц. Чудесный, восхитительный месяц, самый замечательный месяц в его молодой жизни – или, по крайней мере, сам он в это свято верил. Юноша не отходил от королевы Морганы ни на шаг весь день, делил с ней ложе ночью, видел, что его предпочитают всем прочим рыцарям ее маленького двора; дни и ночи летели как блаженный сон, так что если в него и врывалась действительность, с головокружениями, головными болями и, хотя юноша ни за что в этом не признался бы даже себе, с неодолимым желанием побыть одному и как следует выспаться хотя бы одну ночь, Александр о ней тут же и забывал, едва осознав. Или, скорее, госпожа заставляла его забыть – поднося дурманное вино в золотом кубке и лаская мягкими губами и опытными пальчиками. Тогда он снова тонул в страсти, принимая ее за любовь, и снова присягал на верность той, что опутала его сладостными шелковыми сетями, как паук – муху.
Но вот однажды у замковых врат возникла какая-то суматоха – и во двор влетел всадник на загнанной лошади, требуя королеву Моргану. Измученный долгой дорогой, с ног до головы в грязи, выглядел он так дико, что паж кинулся к покоям, где королева завтракала с Александром, и громко постучал в дверь.
Моргана еще не вставала. Томно раскинувшись на подушках, она лишь приподняла брови, но Александр, с некоторых пор сделавшийся чрезвычайно раздражительным, сердито крикнул:
– Кто там? Как вы смеете тревожить королеву?
– Господин, но к королеве прибыл гонец. Это граф Ферлас. Он вернулся и должен немедленно ее увидеть. Милорд, она проснулась?
– Да как она может спать в таком шуме? Ступай и вели ему подождать!
Но Моргана, решительно оттолкнув юношу, резко села на постели:
– Грегори? Пришли графа Ферласа сюда! Пришли его сюда немедленно!
Отбросив покрывала, королева спрыгнула с кровати:
– Александр, мое платье!
– Но, госпожа, вы примете его прямо здесь?
– А где ж еще? Мне необходимо срочно с ним увидеться. Подай мне домашнее платье, если не хочешь, чтобы я встречала его нагишом!
Александр принялся сбивчиво объяснять. Для него королевина опочивальня, роскошно разубранная гобеленами и шелковыми занавесями, с окнами, что ныне полнятся солнечным светом и выходят на реку и лес, – это обитель наслаждений, святилище их любви и воспоминаний, которые – юноша готов был поклясться – навеки запечатлены в его памяти.
В коридоре затопали торопливые шаги. Александр едва успел набросить на себя сорочку, как снова раздался стук в дверь. Королева Моргана, неспешно затягивая пояс, крикнула: «Входите!» – и в комнату явился только что прибывший граф Ферлас в сопровождении королевиных прислужниц и двух пажей.
Граф оказался дюжим и крепким молодым здоровяком, но, когда он преклонил колена перед королевой, стало видно, что он с ног валится от усталости.
Моргана протянула ему руку для поцелуя, жестом велела прислужницам и пажам отойти подальше и резко спросила:
– Что нового?
– Ничего. Я не преуспел и вернулся с пустыми руками.
– С пустыми руками? И – никаких следов?
– Никаких. Мы везде расспрашивали, но никто, похоже, ничего о нем не знает, если не считать обычной болтовни про магию, и не у Мерлина ли…
– Это все не важно! Ты с ней виделся? Говорил?
– Нет. Нам сказали, она уехала на юг. Тогда мы поскакали туда, куда вы нас направили…
Поспешным жестом Моргана заставила его умолкнуть:
– Не здесь. Оставь. Позже. Ты не преуспел, так что какая разница, куда вы поскакали?
Она помолчала несколько мгновений, глядя прямо перед собою невидящим взглядом и терзая прелестными зубками нижнюю губу. А затем, словно отмахиваясь от неведомой неприятности, снова обернулась к коленопреклоненному гонцу:
– Значит, нам, видимо, придется попытаться еще раз. А как насчет того, другого дела, что я поручила Мадоку? Твой брат Юлиан съездил к нему в Банног-Дун?
– Нет, госпожа. Я как раз собирался вам рассказать. В том не было нужды. Мадок сам приехал к нам в Лугуваллиум. Похоже, он уже вступил во владение и надежно закрепился. Он велел передать вам, что все в порядке и дело скоро решится.
– Ну хоть что-то хорошее. Позже я переговорю с Юлианом. Я так понимаю, он вернулся вместе с тобой? Где он?
– Госпожа, он мертв.
Александр топтался рядом, но в кои-то веки на него не обращали внимания. Юноша удивленно вскинул глаза, когда королева проронила всего лишь:
– Да? Но как?
– Колдовство, не иначе. Так мне думается. Когда мы выехали из Лугуваллиума, Юлиан пожаловался на недомогание и колотье в боку, а ночью поднялся жар – и в три дня его не стало.
Глядя на усталое, искаженное горем лицо гонца, Александр преисполнился жалости. Он ждал, что королева подаст графу знак подняться с колен или хотя бы прикажет кому-нибудь из слуг поднести ему вина, но ничего подобного она не сделала. Моргана присела на край кровати, подперев голову кулачком, и, нахмурив брови, глубоко задумалась, ни на кого не глядя.
Принц подошел к пристенному столику, налил в кубок вина и сам уже собирался подать его коленопреклоненному гонцу, но тут Моргана, встрепенувшись, резко бросила:
– Нет! Не то! Граф Ферлас, нам нужно поговорить подробнее. В верхнем покое, ты знаешь где, через полчаса. А теперь ступайте все, кроме моих прислужниц, дайте мне одеться. Все прочь!
Граф поднялся, поклонился и вышел; за ним последовали пажи. Александр открыл было рот, но Моргана оборвала его тем же резким окриком и жестом:
– Я сказала – все. Ты разве не слышал? Все, кроме прислужниц. Оставь меня! – Но, видя, что Александр, раскрасневшись от негодования, не трогается с места, королева словно бы опомнилась. Она подошла к юноше и, притянув его голову к себе, поцеловала. – Ну, полно. Прости, любовь моя. Мне необходимо переговорить с этим человеком. Он – мой гонец, и он привез мне вести, и боюсь я, что недобрые. Я все расскажу тебе позже.
– Если я могу помочь… – хрипло промолвил Александр.
– О да, можешь, – улыбнулась Моргана.
Глава 26
В тот день Александр больше не видел свою даму, а ближе к ночи один из ее пажей явился с посланием – полным нежных слов и вместе с тем категоричным: вести, привезенные графом Ферласом, удручили королеву и возникшие в связи с ними срочные дела занимали ее весь день и до сих пор удерживают вдали от любимого. Она умоляет простить ее, но не в силах сказать, когда… и так далее и тому подобное. Моргана сумела представить все это таким образом, словно речь шла всего лишь о головной боли, на которую женщины жалуются в определенные дни, но Александр-то знал – кому и знать, как не ему, – что это неправда. Вспоминая прощальные слова Морганы нынче утром, юноша никак не мог поверить, будто утратил благоволение своей дамы и отлучен от ее ложа. Однако ему ничего не оставалось, как только скрывать свою досаду и, сохраняя остатки достоинства, удалиться в свою комнатушку в западной башне. Там он провел несколько беспокойных часов. Гордость боролась в нем с ревностью; он расхаживал по комнате взад и вперед, гадая, а будут ли ему рады за ужином нынче вечером в зале или на почетное место рядом с королевой усадят Ферласа.
Как выяснилось, в тот вечер ни королева, ни граф Ферлас к ужину не вышли. Александра это, понятное дело, не слишком-то утешило; в кои-то веки ел он мало и был признателен судьбе, что его соседка, леди Лунед, похоже, не в духе, бледнее, чем обычно, и к разговорам не склонна. Она рано поднялась от стола, и Александр получил возможность снова сокрыться в западной башне и там, в одиночестве, дожидаться желанного призыва от своей госпожи.
Но призыва не последовало. Вместо того, как обычно, пришел Питер – с очередными извинениями от королевы и с целебным настоем: Моргана все еще заставляла юношу принимать его перед сном, «чтобы лихорадка не вернулась: случается, что жар держится в течение двух месяцев, а то и трех, если не принять лекарства».
Александр, пылая совсем иным жаром – который, кстати, как раз королевины зелья и вызывали, хотя юноша об этом и не догадывался, – указал на стол и промолвил, заставляя себя держаться с обычной дружелюбной учтивостью:
– Поставь вон туда, ладно? Спасибо. Я попозже выпью. А скажи-ка, паж, королева сама тебя прислала?
– Да, милорд.
– Ей недужится? Сегодня утром она послала сказать мне, что срочные дела помешают ей выехать со мной на верховую прогулку, но неужели они затянулись до сих пор? Я с королевой весь день не виделся, и, как ты сам знаешь, к ужину она не вышла. Как она?
Питер наблюдал подобное не в первый раз, а Александр пришелся ему по душе, так что паж быстро нашелся с ответом:
– С ней все хорошо, сэр, тревожиться вам не о чем! С самого утра королеву и впрямь занимали неотложные заботы, а сейчас она заседает со своим советом. По-видимому, совещаться они будут допоздна, так что она попросила меня вам все объяснить и извиниться за нее.
– Понимаю. Да, конечно. Что, граф привез вести настолько скверные? – Про себя Александр подумал, что вряд ли речь идет о смерти его брата; услышав о ней, королева не выказала ни тени горя и даже слова не проронила.
– Не могу сказать, сэр. Ну, то есть я ж не знаю, что это все значит для королевы, хотя видно, что она здорово обеспокоена. А вот мою госпожу – мою собственную госпожу, то есть леди Лунед, – весть и впрямь опечалила. Она хорошо знала графа и его брата с давних времен. Ее служанка сказала, она плакала.
– Понимаю, – повторил Александр, вспоминая молчание Лунед и ее покрасневшие глаза. Жаль, что он не знал об этом раньше; он мог бы попытаться хоть как-то ее утешить. – Что ж, благодарю тебя, Питер. Передай своей госпоже, что я скорблю вместе с нею о смерти ее друга. Я сам поговорю с ней завтра утром, если она меня примет. А теперь оставь меня, хорошо? Я ложусь спать. Доброй ночи.
Впоследствии Александр сам удивлялся, что за прихотливое сочетание оскорбленной гордости и ревности и растревоженного любопытства сподвигло его на то, что он сделал в ту ночь.
После того как Питер ушел, Александр подождал немного, устроившись в оконной нише и глядя, как в ночном небе одна за другой вспыхивают звезды, и прислушиваясь к разным шумам и звукам, пока в замке все постепенно не стихло и он не погрузился в мирный сон. Тогда, не дав себе труда вооружиться и даже не переодевшись после ужина, он неслышно выскользнул из комнаты.
Факелы в железных скобах на стенах освещали путь достаточно ярко. У двери, выводящей во внутренний двор, Александр замешкался. Там, снаружи, все еще слышалось какое-то движение. На ночь выставили стражу – караул несли и люди Артура, и воины замка; из конюшни доносились какие-то звуки, – верно, конюх обихаживал заболевшую лошадь или кобыла жеребилась. Но ведь есть еще дверь, сквозь которую можно попасть в центральную часть замка, минуя открытый двор. Если на ночь ее не запирают…
Дверь и впрямь оказалась незапертой. Стараясь ступать как можно тише, Александр прокрался внутрь. Мимо открытой двери парадного зала, где спали несколько слуг, – оттуда доносился храп и шуршание соломы, но никто так и не проснулся. Затем юноша торопливо поднялся по главной лестнице – и оказался прямо перед дверью в личные покои королевы: королевские комнаты, которые он уже привык считать своими.
Юноша в замешательстве остановился. Тут дежурила стража: воины Артура, с драконом в гербе. Конечно, этого и следовало ожидать, хотя часовых, по-видимому, выставляли по ночам уже после того, как Александр с королевой удалялись в опочивальню. Юноша замешкался, внезапно почувствовав себя очень глупо. Но стражники не выказали ни удивления, ни (чего он так боялся) насмешливого понимания. Тот, что стоял ближе, отвел копье в сторону, словно ожидая, что принц постучится и войдет, но Александр, поколебавшись еще мгновение, покачал головой, быстро повернул направо и зашагал, стремительно и по-прежнему неслышно, по коридору к восточной башне. Кровь учащенно пульсировала в его жилах.
Юноша не видел, как двое часовых переглянулись – во взглядах их не было ни удивления, ни тем более смешинки – и один из них покинул пост и последовал за Александром.
На верх восточной башни уводила витая каменная лестница, скупо подсвеченная одним-единственным факелом, торчащим из скобы в самом начале подъема. Сквозь узкие окна задувал ночной, по-летнему теплый ветер. Заухала сова. Александр беззвучно поднимался по ступеням. Где-то впереди, за стеной или дверью, слышались приглушенные голоса: порою раздавался только один, а порою, время от времени, вступал целый хор: все говорили одновременно или пытались перекричать друг друга. Звуки доносились сверху, откуда-то совсем близко. Александр задержался на небольшой треугольной площадке, там, где лестница поворачивала, и прислушался. Разобрать слов не удавалось, – похоже, собеседники старались говорить потише. Ненадолго все смолкло, и в тишине зазвенел один-единственный голос – он явно принадлежал королеве. Затем вклинился разгневанный мужской голос, к нему присоединились и другие – нетерпеливые и даже гневливые. Александр стремительно преодолел последний изгиб лестницы.
И снова вышел на площадку, на сей раз широкую; на каменном полу лежал коврик, с одной стороны от двери у стены притулилась табуретка. Крепкая, обитая железом дверь была надежно заперта. А рядом тоже дежурила стража.
На сей раз – не из числа королевских ратников. На табуретке, прислонившись к стене, сидел мальчишка. Он, похоже, задремывал, но при появлении Александра разом встрепенулся и вскочил на ноги. Принц сразу его узнал. Этот самый паж, Грегори, впервые рассказал ему о «советах» и о том, что слуги королевы «сторожат дверь» и не впускают никого, кроме немногих избранных.
Ну что ж, с тех пор много воды утекло, а теперь все в замке, не говоря уже о собственном паже Морганы, наверняка понимают, что в число немногих избранных входит и он. Александр с улыбкой кивнул мальчишке и полушепотом промолвил:
– Твоя госпожа нынче ночью держит совет, так, Грегори? Ты откроешь мне дверь или, может, сперва войдешь и объявишь о моем приходе?
Мальчишка, загородив собою дверь, не стронулся с места:
– Простите, господин, я не могу.
– Что значит – не можешь? – не сдержал раздражения Александр. – Не можешь даже просто войти внутрь и спросить? Уж верно, после всего того, что было…
– Простите, господин, но нам дан приказ. Никого не впускать, кроме как участников совета. Я ж вам уже объяснял, сэр, тогда, раньше. Я не смею.
– Да, но это было «раньше». Ты ведь наверняка знаешь, что ныне королева дарит меня своим доверием!
– Но вы же не допущены в совет. Вы – не из ее собственных людей.
– Не из ее людей? Что это еще за люди?
– Не могу сказать, сэр, но они всегда при ней. Они приехали с королевой из Каэр-Эйдина и, когда придет час, поедут вместе с нею в Кастель-Аур.
– В Кастель-Аур с ней поеду я, – выпалил Александр, которому, вплоть до этой вспышки раздражения, подобная мысль даже в голову не приходила.
По правде сказать, юноша вообще не задумывался о будущем – его занимали только восторги настоящего. Если бы его спросили, он бы, безусловно, признал, что роман с прелестной королевой не может длиться вечно, что в один прекрасный день ему придется сесть на коня и ускакать прочь – и уж всяко не в предполагаемую темницу Кастель-Аур. Но, как намекнула Моргана, возможно, ему сперва придется куда-то съездить по ее поручению, прежде чем он вернется к обычной жизни и продолжит свой прерванный путь в Камелот.
– Не далее как нынче утром королева сказала, что я могу быть ей полезен, – резко бросил Александр. – Если уж и это не означает допуска на советы…
– Простите… – Мальчик, похоже, не на шутку испугался. Он вжался спиною в дверь; молодой принц грозно нависал над ним во весь рост, но Грегори по-прежнему говорил шепотом, и это заставило Александра осознать, что слуг Морганы не так-то просто подтолкнуть к неповиновению. – Простите, – еле слышно повторил мальчик. – Но я не могу, господин, правда не могу. Она ничего не говорила про вас ни мне, ни остальным, а она… милорд, я не смею ослушаться! Может… может, когда вы увидитесь с нею завтра, вы спросите у нее сами?
Александр отступил на шаг:
– Да, так я и поступлю. Успокойся. Я вовсе не сержусь. Ты ведь просто исполняешь свой долг. Королева, верно, просто позабыла распорядиться насчет меня. Я поговорю с ней завтра. Доброй ночи.
И, спасая остатки достоинства, Александр улыбнулся мальчику и зашагал обратно, в свою одинокую комнатушку, не слишком много разузнав в ходе своей вылазки, но, по крайней мере, успокоившись в одном отношении: срочно созванный совет – это чистая правда, а вовсе не предлог изгнать его с ложа любви. И королева, несомненно, вовсе не затворилась наедине с Ферласом.
Столь же несомненно он увидится с королевой завтра и выяснит, что она имела в виду, намекая на то, что он будто бы в силах оказать ей некую услугу. А заодно он попросит… и даже будет настаивать, чтобы Моргана допустила его в свой круг и на совет, которые, по-видимому, для нее куда важнее, нежели даже возлюбленный.
Александр по-быстрому разделся, выпил оставленное Питером целительное снадобье и наконец сделал то, чего Моргана ожидала от него несколько часов назад, – погрузился в глубокий сон без сновидений.
Артуров стражник, вернувшись на свой пост у дверей королевиной опочивальни, зашептал сотоварищу:
– Нет. Он не один из них. Малец Грегори его так и не пустил. Сдается мне, что он ни сном ни духом.
– Так мы и думали. Стыд и срам, на самом-то деле.
– Ничего, переживет, да заодно ума-разума наберется! – Лукавая ухмылка на лице стражника изрядно раздражила бы Александра и немало позабавила бы Моргану. – А она – лакомая штучка, тут не поспоришь.
– Если, конечно, с головой не увязнет, – отозвался стражник постарше. – Сколько ему? Шестнадцать? Семнадцать? Да он не старше моего сына.
– Этот – не увязнет. Ну да, дальше постели он покамест ничего не видит, но у нее хватит ума не пытаться втянуть его в свои интриги. Помяни мое слово.
– Да я-то тебе верю. Ну да все равно приглядеть не помешает.
– Тише. Кажется, это она идет. Причем одна, прямо не верится!
– Ну так тот-то выжат досуха. Он же на ногах не стоял, как прибыл в замок, а они после ужина еще три часа проговорили. Небось завтра увидим их вместе.
И на сей раз речь шла не об Александре.
Глава 27
– Королева островов? – воскликнул Александр.
– Да, так она себя величает. – Не будь Моргана венценосной особой, тон ее можно было бы назвать злоехидным. – Выскочила замуж за какого-то мелкого королька, да и то ей, считай, повезло, она ведь ходила в полюбовницах у Мерлина одни боги знают сколько лет, а он ей в деды годился!
Александр с Морганой сидели вдвоем в королевиной опочивальне – этой обители блаженства. Граф Ферлас, отдохнув в замке два дня, отбыл домой, к матушке, с печальным известием о смерти брата, и с тех пор королева всячески старалась ублажить своего юного возлюбленного, оскорбленного в лучших чувствах, и доказать ему, что между ними ничего ровным счетом не изменилось. Александру уже приходило в голову, что, пока Ферлас гостил в замке, беседы между графом и королевой Морганой как-то слишком затягивались, даже если им и в самом деле многое надо было обсудить. Но хотя юноша не признался бы в этом даже самому себе, он был скорее рад отдохнуть немного от необходимости постоянно угождать и прислуживать своей даме и от еще более изнурительных занятий любовью.
И тем не менее, когда его наконец позвали, Александр кинулся к возлюбленной со всех ног. Он застал Моргану одну в королевских покоях: она сидела у окна, выходящего на юг, на речную долину. Юноше дозволили поцеловать руку, не более, и, встав с колен, он заметил, что прелестное личико омрачено заботой.
Но спрашивать о том, что ее гнетет, не понадобилось. Моргана резким жестом указала юноше на кресло напротив собственного и заговорила сама.
Граф Ферлас и его брат, поведала Моргана, входили в число рыцарей, которые служили ей еще до того, как ее изгнали в Каэр-Эйдин, и не покинули королеву и в заточении – сперва там, а затем в Кастель-Ауре. И хотя (тут Моргана одарила Александра трогательно-жалобным взглядом) нельзя утверждать, не погрешив против истины, будто брат ее Артур обращался с узницей с неуместной суровостью, все же плен есть плен, и ее верные рыцари всегда считали и считают кару несправедливой. Так что они объединили усилия, дабы по возможности помочь ей и убедить Артура вернуть сестре свободу. Они знали – а кто не знал? – что главным к тому препятствием была королевская советница и преемница Мерлина, Нимуэ, жена короля Пелеаса Островного.
Именно о Нимуэ и шла теперь речь. Александр, конечно же, слыхал о ней, о юной подопечной и ученице великого Мерлина, которую еще девочкой отдали в Озерное святилище на Авалоне, но Нимуэ покинула тамошних дев, чтобы жить с Мерлином и перенимать его мудрость.
– Некогда Мерлин не прочь был взять в ученицы меня, да только испугался, что я превзойду его в могуществе, – рассказывала Моргана. – И вот он убедил моего брата Артура спровадить меня на север и выдать за короля Урбгена Регедского. Оба короля охотно использовали меня, чтобы скрепить союз между двумя королевствами; а я оказалась заперта в Урбгеновом замке в Лугуваллиуме, в обществе дряхлого старика. Его двое сыновей были старше меня – и оба меня возненавидели.
Так королева излагала свою версию событий прошлого, расцвечивая историю мастерски искаженными общеизвестными фактами, о которых Александр наверняка был наслышан. А правда состояла в том, что на пути к почетному браку невесту сопровождал Мерлин как представитель Артура и Моргана попыталась лестью заставить чародея обучить ее начаткам своего искусства. Мерлин холодно отказался – и с тех пор стал ей заклятым врагом; причем вражда эта распространилась и на Нимуэ, его преемницу. Даже недавнее убийство Моргаузы, единокровной сестры Морганы, отчего-то вменяли в вину Мерлину, притом что Мерлина при дворе уже не было, а зарубил королеву ее же собственный сын. Но ведь все знали, что Мордред, сын Моргаузы от Артура, при этом присутствовал, – и как знать, что за распоряжения получил он от королевского советника?
Так что Моргана изменила подход, подстраиваясь под прискорбную верность Александра верховному королю. Зорко следя за юношей из-под полуопущенных век, она ненавязчиво подводила к сути. Памятуя о случившемся, как знать, что может однажды произойти с другой королевой – с ней самой, ввергнутой в заточение, подобно Моргаузе, по облыжному обвинению в измене, притом что, в отличие от Моргаузы, у нее нет ни сыновей, ни родни, которые могли бы ее защитить, – никого! Есть только венценосный брат, который прислушивается лишь к своекорыстным советам Нимуэ, призванным отдалить Моргану от брата, а ведь она могла бы поставить ему на службу силу куда более великую, нежели у Нимуэ!
Да, кивнула королева, поймав озадаченный взгляд Александра, такое возможно. У беспомощной королевы есть один, только один способ противостоять магии Нимуэ и обелить себя перед братом. Есть один талисман; заручившись им, Моргана обрела бы такую силу. Ферлас и его брат отправились на поиски этого талисмана. Они не преуспели, равно как и еще один из ее рыцарей, отважившийся на этот подвиг до них.
Так разве может она просить кого-то еще, такого храброго и великодушного, отправиться в поход столь опасный? Лучше она проведет остаток дней своих беспомощной узницей и, возможно, погибнет так же, как и Моргауза, от руки убийцы во тьме…
Какой бы магией королева Моргана на самом деле ни обладала, владела она одним искусством, которому Мерлин никак не смог бы ее обучить, – а Александр ведать не ведал, что оно доступно большинству женщин. Благодаря этому искусству прекрасные глаза затуманились слезами, в нежном голосе прозвучало рыдание, а возлюбленный кинулся к ее ногам, позабыв обо всех своих смутных сомнениях и клянясь всеми богами календаря, что он выполнит любое ее пожелание, даже если это грозит ему гибелью. Александр был пылок, горяч и очень молод. Вот оно, приключение, ради которого он некогда выехал из Крайг-Ариана – как же давно это было! Вот она – самая суть поэзии, и красоты, и рыцарственности! Подвиг во имя королевы, столь прелестной и любящей!
Моргана, охотно принимая его клятвы, и поцелуи, и платок тонкого льна, дабы осушить слезы, откинулась к спинке кресла, дабы поведать юноше о подвиге, столь близком ее сердцу, о походе, уже дважды предпринятом, – и оба раза закончился этот поход неудачей и смертью.
То был поход за Граалем.
Историю, которую она начала рассказывать, Александр уже отчасти знал. Тайная любовь короля Утера и Игрейны, герцогини Корнуэльской, приведшая к рождению Артура, уже стала легендой; мальчика спрятали от всех, и рос он в безвестности, а потом нежданно-негаданно объявился рядом с умирающим Утером в битве. О последующем удивительном чуде, когда, ведомый чародеем Мерлином, юный король извлек волшебный меч Калибурн из камня и был провозглашен законным королем всей Британии, пели и повествовали у каждого очага.
О том, как меч некогда попал к Мерлину, мало кто ведал: эту подробность совершенно затмили ошеломляющие события, связанные с восшествием на престол юного короля. А вот Моргана историю меча знала, ибо слышала от сестры Моргаузы, а та в свою очередь от соглядатаев, в давние времена подосланных следить за всем, что происходит при королевском дворе.
Меч Калибурн некогда принадлежал императору Максиму, которого бритты, во время его недолгого правления в их стране, прозвали Максеном. Его отковал для короля некий бриттский кузнец – если верить легенде, сам Веланд – в кузне в валлийских горах. Клинок обладал волшебной силой. Им мог владеть лишь тот, кто по праву рождения является королем Британии.
Когда Максен умер в чужих краях, преданные императору солдаты, не желая допустить, чтобы меч попал в чужие руки, отвезли его обратно в Британию и закопали, вместе с прочими сокровищами, под алтарем в храме Митры в Сегонтиуме, последней могучей крепости Максена на побережье Уэльса. Там Мерлин и нашел чудесный клинок с помощью своего магического искусства и, поскольку происходил из рода Максена, взял меч по праву, сокрыл его и сохранил до прихода Артура.
– Ты ведь об этом слышал? – спросила Моргана. Александр кивнул, и она продолжила: – Меня там не было; я в ту пору была слишком молода. Я оставалась в Корнуолле с моей матерью, королевой Игрейной, готовясь к свадьбе, но Моргауза, моя единокровная сестра, находилась на севере вместе с нашим отцом, королем Утером, и… – Моргана умолкла. – Ну да не важно. Она сполна заплатила за то, что совершила тогда.
Королева на мгновение умолкла; на какое-то мгновение лицо ее утратило всякую красоту. Но Александр ничего не заметил. Впервые к его радостному возбуждению подмешались сомнения. Юноше вспомнилась и другая история – ее обычно пересказывали шепотом – об истинной причине того, почему королева Моргана впала в немилость и оказалась в заточении; и речь шла не только и не столько об осквернении супружеского ложа. Говорили, будто она подговорила своего любовника Акколона похитить королевский меч Калибурн и подменить его подделкой, чтобы Артур ничего не заподозрил. Что именно замышляла эта парочка, оставалось только гадать, потому что Артур сразился с Акколоном и убил его, а после вместе с королем Урбгеном позаботился о том, чтобы Моргана не натворила новых бед.
Королева, конечно же, отстаивала свою невиновность: она всего-то-навсего хотела отдать волшебный меч своему супругу Урбгену и это Акколон втянул ее во всю эту историю. Но Моргане никто не поверил, и Александр, испытав на себе, как Моргана обращается с молодым любовником, очень сомневался, что Акколон обладал над нею хоть какой-то властью.
– Но ведь меч тебе больше не нужен? – промолвил он, пытаясь скрыть неуверенность в голосе.
Моргана, разом вернувшись в настоящее, с первого же взгляда поняла, что ее магические сети ослабли. Она рассмеялась, встала налить вина им обоим, затем опустилась на подушки, разложенные на широкой скамье в оконной нише, и жестом поманила к себе юношу.
– Нет-нет. Я разве не сказала, что речь идет о Граале?
– Да, но я не понял. Грааль? Это ведь такая чаша, да? Что за чаша?
– Ты разве не помнишь, как я рассказывала, что, поехав в Сегонтиум, Мерлин отыскал в Митреуме Максенов волшебный меч вместе с другими сокровищами?
– Да. И этот самый Грааль тоже там был?
– Именно так. Говорят, это огромная золотая чаша, изукрашенная драгоценными камнями, с ручками в виде крыльев. Там еще много всего было, я уж и не помню, что именно, но каждая вещь – бесценна. Все эти святыни спасли из сокровищницы императора и привезли обратно в нашу страну после смерти Максена в чужих краях. Каким-то образом тайну удалось сохранить, сокровище так и осталось лежать погребенным в земле, а со временем Митреум обветшал и обрушился. Мерлин забрал только меч. Он… – В голосе королевы прозвучали язвительные нотки. – Он решил, что Грааль ему ни к чему.
– Но тебе он нужен?
– Нужен! Хотелось бы мне думать, что нет, но я жажду его. Алекс, любовь моя, я жажду его! – Моргана отставила кубок, так и не пригубив вина, обернулась, протянула руки, обняла лицо юноши ладонями. – Я жажду его даже больше, чем тебя, если такое возможно! Нет, нет, милый, дослушай до конца! Этот Грааль, чаша, как ты говоришь, мне думается, она еще более волшебна, чем даже меч! Я знаю, что тому, кто этой чашей владеет, Грааль дарует силу и покровительство высших богов. Я видела это в кристалле, я слышала это в шепоте темных духов воздуха.
Александр отпрянул было, но королевины ладони крепко удерживали его, а взгляд ее глаз завораживал и подчинял себе. Винные пары теплом разливались в мозгу. И юноша зашептал в свой черед:
– Я добуду его для тебя, Моргана, чаровница моя. Конечно добуду! Ведь ничего дурного в том нет, если сокровище это было зарыто солдатами Максена много лет назад? А в твоих жилах течет королевская кровь Максенова дома; у тебя есть право на чашу, как у Артура – на меч! Я добуду для тебя Грааль! Ты говоришь, он в Сегонтиуме? Расскажи мне скорее, где он, этот храм Митры!
Моргана выпустила юношу и снова откинулась на подушки.
– Там его больше нет. Его забрала Нимуэ.
– Нимуэ?
– Да, эта Мерлинова сучка. Мерлин рассказал ей, где искать. Она выведала у него все, когда он лежал больной и при смерти, поехала и забрала из-под развалин Митреума оставшуюся часть сокровищ, Грааль и все остальное, и отвезла Артуру в Каэрлеон. Мне рассказывали, что ни верховный король, ни Мерлин не пожелали даже притронуться к кладу. Так что она все забрала с собою на север, и с того самого дня сокровища никто не видел.
– А как же граф Ферлас? – спросил Александр, помолчав.
– Ах да. Ферлас поехал в Лугуваллиум и порасспрашивал там и тут, но это все не важно. Это долгая история, и он ничего не добился. Он так и не смог добраться до Нимуэ. Он ничего не узнал, его брат заболел лихорадкой и умер, и Ферлас вернулся обратно.
– Эту болезнь навели колдовством?
– Как знать? Ты испугался?
– Ведьм я не боюсь, во всяком случае с некоторых пор, – рассмеялся Александр.
Моргана вскинула глаза, поразившись его неожиданно взрослому, едва ли не снисходительному тону, но тут же рассмеялась вместе с ним:
– Еще бы тебе бояться, любимый! Значит, ты поедешь и добудешь мне эту магическую чашу?
– Я же сказал, что добуду. – Александр снова замялся. – Если пообещаешь мне кое-что.
– Условия? Но я же посулила тебе свою любовь! – Королева улыбнулась очаровательно-лукавой улыбкой, втайне забавляясь от души. – Я даже налью тебе вина в Грааль, когда ты его привезешь.
Александр чуть качнул головой. Он был совершенно серьезен.
– Просто скажи мне – пообещай, что, когда эта магическая чаша окажется в твоих руках вместе со всей – как ты выразилась? – силой великих богов, ты воспользуешься ею только для того, чтобы обрести свободу, и после – на службе у верховного короля и ему во благо.
На миг юноше вспомнилось, будто он зашел слишком далеко. Королева сверкнула глазами, напоминая, что хотя он, строго говоря, и не пленник в Темной башне, но все же во власти Морганы. Однако королева в нем нуждалась. Ее брат Артур того гляди повелит ужесточить над нею надзор, а королева уже прониклась здравой мыслью о том, что там, где грубый солдафон Ферлас и его предшественник потерпели неудачу, не сумев выведать секрет Нимуэ, простодушный и самоочевидно преданный королю Александр может и преуспеть. Так что она лишь улыбнулась грустно и нежно и снова погладила юношу по щеке:
– Мне нужна сила Грааля для того только, чтобы оправдаться в глазах брата и оградить себя от страшной сестринской участи. Чтобы защитить себя, Алекс, не более того, – и потом служить Артуру. Я знаю, Грааль это может. Ты ведь добудешь мне чашу?
– Конечно добуду! Обещаю!
Три дня спустя, верхом на свежем скакуне, до блеска надраив оружие, облачившись в новый вышитый плащ, Александр выехал на север, в королевство Регед, где стоял замок Пелеаса, супруга волшебницы Нимуэ.
Глава 28
История повторялась: день выдался погожий, юноша скакал верхом на добром коне, во всеоружии, и впереди его ждало приключение. Но о прошлом Александр не вспоминал. Тогда он был совсем мальчишкой, в то время как теперь… Он мчался легким галопом вдоль реки, и в мыслях его по-прежнему царила его госпожа и их прощальная ночь любви.
Мечтательная отрешенность едва не обернулась для него гибелью. Хотя, памятуя о прежнем своем злоключении в этих местах, Александр ехал по ухабистой тропке по возможности осторожно, конь его шарахнулся в сторону так резко и словно бы без видимой причины, что юноша едва не вылетел из седла. Он очнулся от задумчивости, тихо выругался, сдержал коня – и только тогда разглядел привидение, так напугавшее гнедого.
Дама и впрямь походила на привидение: хрупкая фигурка в сером плаще, трепетавшем на ветру. В первый момент Александр ее не узнал. Но затем разглядел, что перед ним леди Лунед, одна, и, судя по ее бледности и по тому, как она вцепилась в ствол молодой березки, чем-то напуганная. Конь, чувствуя твердую руку, стоял неподвижно и только вращал белками. Дама шагнула вперед, все еще цепляясь за тонкое деревце, словно без его поддержки упала бы. Но слова ее прозвучали вполне прозаично:
– Простите, если напугала вашего коня. Я так и подумала, что это вы, но не смела показаться, а то вдруг это… – Дама замялась.
– Что «вдруг»?
– Вдруг это кто-то из людей королевы.
– Выходит, вы меня ждали?
Банальный вопрос был подсказан замешательством. Утром Александр искал управительницу, чтобы попрощаться и поблагодарить ее за доброту, но ему сказали, что дама еще не покидала своих покоев. Учтивость вменяла ему в обязанность подождать; это он понимал и сам. Но, изнывая от нетерпения уехать навстречу новому приключению и по настоянию королевы, он просто попросил передать его слова леди Лунед и выехал сразу после завтрака.
– Я искал вас поутру, но ваши служанки сказали, вы еще не вставали, – быстро промолвил юноша. – Мне хотелось поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, и я счастлив, что судьба дала мне такую возможность. Но почему… я хотел сказать, как вы оказались здесь одна и в такую рань? Того ради, чтобы переговорить со мною? Но почему, госпожа? Не просто же затем, чтобы пожелать мне доброй дороги?
– Я выехала спозаранку, а служанкам велела говорить, будто я еще в постели. Моя лошадь привязана тут же, за деревьями, чтоб не заметили с дороги. Мне необходимо было с вами повидаться. Пока вы гостили в замке, я не могла прийти к вам тайком, но теперь…
Голос ее оборвался. Пальцы нервно затеребили плащ. Александр, нахмурившись, мгновение наблюдал за леди Лунед, затем спрыгнул с седла и предложил ей руку.
– Вам нужно что-то сказать мне? Дать какое-то поручение? Я охотно его исполню – хотя сам не знаю, как скоро смогу вернуться. Госпожа, если дело это тайное, давайте чуть углубимся в лес и поговорим там. Где вы оставили лошадь?
Ее кобылка была привязана на полянке ярдах в тридцати от дороги. Александр перекинул поводья через голову гнедого и пустил его попастись. Поискал какой-нибудь пень, или валун, или поваленное дерево, чтобы усадить даму, но ничего такого не обнаружил. Леди Лунед, глядя по-прежнему испуганно, покачала головой и настойчиво заговорила:
– Нет. Времени нету. Мне нужно вернуться, прежде чем она меня хватится. Милорд, вы меня выслушаете? Я знаю – а кто не знает? – что вы близки с королевой Морганой и что сегодня она отправила вас в путь, как отсылала прочих своих любовников…
– Вы говорите это мне, госпожа? Не думаете же вы, что я стану слушать…
– Да не будьте же глупцом! – Эта внезапная яростная вспышка настолько не вязалась с леди Лунед, что Александр умолк. На щеках управительницы проступили красные пятна; она в сердцах продолжала: – Не думаете же вы, будто вы у нее первый или даже единственный! С тех пор как супруг отослал ее от себя из-за Акколона, она любовников как перчатки меняет. А теперь вот она одержима Максеновым сокровищем – о да, об этом все знают! Как вы думаете, почему Ферлас поехал на север ради нее? И его брат Юлиан? И по меньшей мере еще один посыльный до них! Она вам сказала, что Юлиан умер? А теперь вот еще и вы!
– По-вашему, меня страшит опасность? А что до Акколона, это старая история: он обольстил и обманул ее…
– Так же, как вы обольстили и обманули ее, да?
Леди Лунед шагнула ближе и сжала его плечо. Хватка ее была так слаба, а трепещущая рука – так тонка и хрупка, что, как ни парадоксально, начать вырываться Александр просто не мог.
– Пожалуйста! – взмолилась дама. – Пожалуйста, выслушайте!
И – снова тот же парадокс! – поскольку Лунед была отнюдь не юной красавицей, а просто невзрачной женщиной, что отнеслась к нему по-доброму, и поскольку рука ее дрожала от страха на его плече, Александр сдержался и стал слушать.
– Я желаю вам только добра. – Лунед говорила быстро, задыхаясь. – Я хочу, чтоб вы это знали. Вот единственная причина, почему я приехала сюда сегодня рассказать вам правду, прежде чем вы отправитесь дальше в этот опасный поход ради королевы. Если мои слова причинят вам боль, я прошу прощения. Но клянусь любым из ваших богов, это правда.
Лунед умолкла и откашлялась. Александр не проронил ни слова. Каким-то непостижимым образом он уже отчасти догадался, что именно услышит. Стоило ему совсем недолго проехаться на бодрящем и свежем утреннем воздухе – и он уже снова почувствовал что-то вроде стыдливого облегчения, освободившись от дремотных, благоухающих медом силков, которые удерживали его в плену.
А Лунед между тем продолжала:
– Это правда, что король Урбген отослал ее от себя из-за супружеской измены, но это – сущий пустяк рядом с ее предательством по отношению к брату, верховному королю. Это Моргана уговорила Акколона похитить волшебный меч и применить его против короля. Нет, выслушайте меня! Она уверяла, что меч предназначался Урбгену, но это было уже после, когда она пыталась оправдаться! На самом деле она вручила меч Акколону, дабы он сразился им в поединке с верховным королем, полагая, что Артур непременно погибнет, а после того они с любовником завладеют королевским волшебным мечом. Заговор провалился, и, поскольку она приходится Артуру сестрой, ее не предали смерти заодно с любовником, но король Урбген, верный друг Артура, отослал ее от себя, и ее заключили под стражу. Вы своими глазами видели, сколь тяжко ее заточение! Удобство и даже роскошь и свобода разъезжать верхом когда вздумается! Зачем, как вы думаете, ей это сокровище? Она вам сказала?
– Она полагает, существует некая отделанная драгоценными камнями чаша, обладающая некоторой силой…
– Да-да, я про эту силу. Зачем она ей? Она уже обладает своей собственной силой, об этом все знают, и она первая могла бы вам о том рассказать.
Александр замялся.
– Согласен, ее заточение и впрямь суровым не назовешь, но, – по памяти процитировал он, – «плен есть плен». Сила нужна ей, чтобы обрести свободу, снова вернуться к брату и помогать ему своей магией. Она… все знают, что она владеет магией, вы сами так сказали!
– Магией? – Как ни странно, в голосе Лунед зазвенело презрение. – О да, она владеет магией и всякого рода умениями. Никто этого и не отрицает! И уж не вам в том сомневаться, милорд!
– Госпожа…
– О нет, я не про ее женские уловки. Я про ту магию, которой она их подкрепляла, дабы уловить вас. Про эти ее зелья. Она ж вас едва ли не каждый день ими пичкала!
– Леди Лунед…
– Подождите. Я почти закончила. Я приехала рассказать вам обо всем об этом только потому, что боюсь и представить, что она может содеять, если завладеет еще и этой силой – силой, перед которой и Мерлин, и верховный король благоговеют настолько, что сокрыли ее от всего света. Милорд… – Трепещущая рука снова легла юноше на плечо. – Я заклинаю вас, заклинаю: теперь, когда вы обрели свободу, держитесь подальше от Темной башни! Не возвращайтесь сюда! Никогда и ни за что! Вы понимаете?
– Но я не могу! Я дал клятву…
– Все равно. Лучше бы вам вообще не ездить на поиски этого сокровища, но, если вы когда-нибудь его найдете, прошу, подумайте хорошенько, прежде чем везти его сюда, к ней. Она ведь сказала вам, что никогда не использует его во зло верховному королю?
– Да.
Рука дамы соскользнула с его плеча; леди Лунед отступила на шаг, затем еще на один. Когда же она снова обернулась к юноше, выглядела она постаревшей и еще более хрупкой, словно источенной страхом.
– Она рассказывала вам, что за «советы» держит в том уединенном покое восточной башни?
– Разумеется. Это все, что осталось ей от ее двора и свиты.
– И она, конечно же, приглашала вас присоединиться?
– Она собиралась. Очень скоро так и случилось бы. Она сама так сказала.
– А рассказывала ли она, что именно обсуждается наверху башни в такой глубокой тайне?
– С тех пор как вернулся Ферлас, она совещалась со своими рыцарями относительно этого похода, что так много для нее значит.
– А она не упоминала, что погибший рыцарь, брат графа Ферласа Юлиан, обещал жениться на мне?
– Ох, нет! Я об этом не слышал. Мне так жаль… – Александр забормотал было слова утешения, но дама резко оборвала его.
– Она об этом знала, так что постаралась отослать его в этот поход. И я уверена, – произнесла Лунед так спокойно, что и Александр против воли тоже в это поверил, – что если Юлиан и впрямь умер от каких-то злых чар, то чары эти навела она.
– Но зачем?
– Чтобы он не вернулся. О да, ей не по душе, если какой-нибудь из рыцарей ее свиты обратит взгляд на кого-то, кроме нее, но дело не только в этом. Она боялась, что Юлиан расскажет мне об этих сборищах в восточной башне. Но она опоздала. Я уже знала все.
Повисло молчание. Александр словно окаменел. Он стоял, глядя вниз, себе под ноги, недоумевая, что теперь делать, что говорить и чему верить. Обвинить даму во лжи? Никак невозможно! Кроме того, он обязан ей добрым приемом, а может, даже и жизнью. Но услышать такое от придворной дамы самой Морганы? А леди Лунед между тем продолжала рассказывать, все тем же спокойным, безжизненным голосом, который, в силу своей невыразительности, звучал так убедительно. Что-то насчет клики молодых бунтарей с далеких кельтских окраин, недовольных королевским миром и сильной единой властью, что Артур утвердил в мелких королевствах Британии. Теперь, когда прекратились междоусобные войны, а суд вершили не мелкие князьки, но совет в Круглом зале в Камелоте, многие горячие и пылкие провинциальные юнцы злились на вынужденное бездействие. Они называли себя «молодыми кельтами». Начиналось все довольно безобидно, а теперь вот складывалось впечатление, что юных сорвиголов собирают под свою руку своекорыстные интриганы, чтобы направить их против интересов верховного короля и объединенного королевства, с таким трудом им созданного. А двор королевы Морганы – одно из мест сбора мятежной клики.
– Вы должны мне поверить! – убеждала леди Лунед.
Александр молчал, вспоминая, как сам он рвался отомстить Марку Корнуэльскому, как радовался первой своей стычке, как упивался боем на реке Северн и как не далее как нынче утром восторженно предвкушал приключение. В эту часть рассказа ему охотно верилось.
– Вот какие советы созывает она, – объясняла Лунед. – Не настолько часто, чтобы стража заподозрила неладное и сообщила королю, но всякий раз, когда есть хоть какой-нибудь предлог. Как только Юлиан дал мне брачную клятву, он стал опасен. И вот – он не вернулся.
Есть вещи, в которые верится с трудом. Александр по-прежнему молчал. Мгновение-другое леди Лунед не сводила с него глаз, а затем мягко спросила:
– Так вы все-таки поедете в этот поход?
– Я должен. Я же обещал. Кроме того, в то, что вы мне рассказали… – Юноша умолк.
– Вы не можете или не хотите поверить? Понимаю. Я не скажу больше ни слова. Умоляю вас лишь вот о чем: если вы и впрямь отыщете этот Грааль и будете по-прежнему уверены, что используют его лишь во благо верховному королю, то не везите его сюда или в Кастель-Аур, но сперва поезжайте в Камелот и предоставьте самому Артуру судить, должно ли его сестре владеть сокровищем.
– Но как я могу?..
– Усомниться в ней? А может, вы уже знаете в сердце своем, что король ни за что не позволит ей даже прикоснуться к чаше?
– Госпожа… – в отчаянии взмолился юноша.
– И вы считаете себя верным вассалом верховного короля? Или считали, всего-то несколько недель назад?
Тишину на поляне нарушало только размеренное лошадиное хрумканье, да где-то в ветвях остролиста вдруг пронзительно засвистела малиновка.
– Это все? – резко осведомился наконец Александр.
Леди Лунед удрученно кивнула:
– Это все, и спасибо, что выслушали меня до конца. Я даже не прошу вас мне поверить; вы все поймете сами, как только окажетесь далеко отсюда и освободитесь от… словом, как только окажетесь далеко отсюда. Но у меня к вам есть еще одна просьба.
– Что такое?
Леди Лунед достала из-под серого плаща бутыль с золоченой пробкой и в кожаном чехле:
– Это вино делают в монастыре, что за мостом; каждый год братия посылает его нам в подарок. Прошу вас, возьмите его с собой в дорогу.
Александр взял бутыль и принялся было неловко благодарить дарительницу, но она с улыбкой покачала головой:
– Это лишь половина просьбы. А вторая половина вот какая: вылейте зелье, что королева дала вам прошлой ночью.
Повисло напряженное молчание. Даже лошади, словно что-то почуяв, перестали жевать траву, вскинули голову и уставились на хозяев.
– Откуда вы знаете, что прошлой ночью она дала мне какое-то зелье? – сурово осведомился Александр.
– Вы разве не поняли, о чем я вам говорила? Вас опаивали зельями – или опутывали чарами, как угодно, – с первой же минуты, как только королева вас увидела и решила, что вы – следующий, кого она пошлет на эти свои бесконечные поиски силы и влияния: некогда она обладала и тем и другим, но утратила их через свое предательство!
Впоследствии Александр не переставал раскаиваться в том, что сделал в следующий миг. Бутыль с золоченой пробкой полетела в траву, юноша резко дернул вверх за поводья, заставив гнедого оторваться от травы, вскочил в седло, дал могучему коню шпоры и помчался прочь от поляны к дороге. Лунед осталась стоять где была.
Глава 29
Не стоит думать, будто Александр был настолько слеп и глуп, чтобы считать, будто возлюбленная его безупречна, а сам он влюблен по гроб жизни. Королева Моргана сама похвалялась своим чародейством, и Александр чтил ее могущество и страшился его, – правду сказать, тем больше льстил юноше и тем больше возбуждал его проявленный к нему интерес. Кроме того, королева была на диво прелестна, а он – очень юн, так что, когда она вознамерилась с помощью магии залучить его в постель для любовных игр, кои для юноши с весьма ограниченным опытом были внове, он, как говорится, охотно побежал на свист и насладился в полной мере, невзирая на приступы слабости, следствие небольшого жара, который все никак не проходил.
Вот о чем размышлял Александр, скача на север. Свежий и благоуханный утренний воздух, ровный галоп доброго скакуна, ощущение свободы (отдавал себе юноша в том отчет или нет) – все это постепенно утишило гнев, вызванный словами леди Лунед, и принц успокоился достаточно, чтобы восстановить в памяти и обдумать все, что случилось в Темной башне. Мало-помалу в голове его складывалась определенная картина.
Пораненная рука, лихорадка, заботы добрейшей старухи Бриджит и кажущееся выздоровление. Затем появилась королева; старую сиделку и ходивших за ним прислужниц тотчас же изгнали. Теперь целебные снадобья тщательно смешивала сама Моргана. Дни дремотной слабости – якобы последствия лихорадки, – сновидения, заполненные ее присутствием, ее нежными прикосновениями, смутными образами ее красоты и обещаниями любви. И та ночь, когда они впервые разделили ложе, – от нее в памяти остались лишь лихорадочные вспышки восторга. А после того – да, с этого момента и впредь он был ее добровольным, одержимым любовью рабом.
Не то чтобы Александр сожалел о случившемся: такое не забывается, от такого по доброй воле не отказываются; но теперь, когда гнедой жеребец оставлял позади милю за милей, зачарованные оковы слабели с каждым шагом и юноша, сам того не желая, мысленно возвращался к рассказу леди Лунед.
Прелюбодеяние с Акколоном; ну что ж, Моргана была молода и прикована узами договорного брака к безотрадному ложу. Так на каждом шагу случается. Но – предательство по отношению к верховному королю? И ведь даже впоследствии, в заточении, она продолжает плести заговоры, дабы подорвать королевский мир! «Молодые кельты» и этот поход, в который она шлет их одного за другим, Ферласа с Юлианом и невесть кого еще; поиски Грааля, обладающего великой силой. Какой такой силой? Александр был еще достаточно юн, чтобы полагать, что могуществом, необходимым женщине, Моргана обладает сполна. Тогда что же это? Уготована ли ему участь второго Акколона и второго Ферласа, которого королева подкупила точно так же, как и Александра, а затем вознаградила за труды? Или он повторит судьбу Юлиана, которого, как видно, подкупить не удалось, – потому Юлиан и был послан навстречу смерти?
Дорога наконец-то вывела из лесистой долины и теперь убегала вдаль по открытой местности; по зеленому дерну, окаймлявшему озеро, конь ступал легко. Утренний ветерок стих, гладь воды сияла, как зеркало. На мелководье, в тростниках, мирно кормились лебеди. По гальке пробежал кулик, выводя трель, нежную, словно флейта. Александр сдержал коня и постоял несколько минут, любуясь мирным пейзажем и напряженно размышляя про себя.
Почему же этот Грааль для нее так важен? Моргана уверяла, что обратит его силу на благо брата, и, конечно же, юноша ей поверил. Лунед опровергла слова госпожи и, взывая к Александровой благонадежности, предложила представить этот поход на суд верховного короля. Тут Александру вспомнилось еще кое-что. Сама же Моргана рассказала ему, что Нимуэ, королевская чародейка, хранила то, что осталось от Максеновых сокровищ: сам король передал святыни в ее ведение. Но ведь если это так, король может забрать Грааль в любое время, ему стоит только слово сказать?
Выходит, королева Моргана солгала. Причем солгала так явно, что лишь одурманенный до потери разума глупец мог этого не заметить. «Так что думай, Александр, думай!»
Первое: Моргана жаждет могущества Грааля для себя самой – по ее же собственным словам, чтобы одержать верх над Нимуэ. Хорошо, допустим; он готов понять, что королева, будучи давно в немилости у Артура, страшится за свою судьбу. Второе: Моргана ни минуты не сомневалась, что он, Александр, юный и неопытный, сможет преуспеть там, где остальные потерпели неудачу. Но почему?
Вывод напрашивался сам собою: его не допускали (и, несмотря на все уверения королевы, никогда не допустили бы) на советы «молодых кельтов», поскольку все знали, насколько он предан верховному королю; и те, кто следил за происходящим в Темной башне и слал донесения королю, могли это подтвердить. А значит, он сумел бы добраться до Нимуэ, в то время как прочих посланцев Морганы, известных как ее придворные, к Нимуэ не допускали.
А отсюда следовало вот что: Лунед была права, Моргана – враг Артуру и примиряться с ним не собирается. Королева никак не могла знать, что Лунед расскажет юноше о тайных советах, но все равно: с какой стати Моргана была так уверена, что Александр, оказавшись вдали от нее и поразмыслив хорошенько, тем не менее продолжит поход и, более того, вернется к ней с Граалем?
Подперевшись кулаком, Александр наблюдал за лебедями. Гнедой, видя, что про него забыли, вытянул поводья из обмякших пальцев, опустил голову и принялся щипать траву. Солнце уже высоко поднялось над вершинами холмов и отблескивало на поверхности озера.
Похоже, что и в затуманенном сознании принца словно бы вспыхнул свет. Может, он и свободен, но ведь госпожа его – ведьма, так что свободен он ровно столь же, сколь сокол на шнурке, – стоит Моргане потянуть за привязь, и вот он снова у ее ног. А Лунед объяснила ему, что это за привязь. Он сам везет с собой королевину магию – в прелестной серебряной фляге, которую Моргана вручила ему, выказывая нежную заботу и осыпая бессчетными поцелуями, когда он покидал ее ложе нынче утром.
Александр достал подарок из седельной сумы, вытащил пробку и поднес флягу к носу. Дурманящий аромат трав, плодов и меда живо воскресил в его сознании все сладостные чары Морганы. Юноша подумал о леди Лунед и о вине, что делают в монастыре у реки, вспомнил, как он отшвырнул от себя бутыль и бросил бедную даму одну, даже не подсадив в седло, – предоставив ей самой возвращаться в одинокий замок к своей ненавистной гостье.
Пробка была вырезана из граната. Широко размахнувшись, Александр запустил ее в озеро, вспугнув лебедей: те гаркнули на него и, широко загребая лапами и шипя, поплыли прочь сквозь тростники. За пробкой последовала и сама фляга, расплескивая на лету зелье, – капли радугой вспыхнули в солнечном свете и канули в воду.
– Хлебните-ка, – крикнул Александр лебедям, внезапно развеселившись, – и сладких вам сновидений!
Пять дней спустя, на закате, он доехал до деревушки в лесистой долине и попросил приюта на ночь.
Глава 30
Деревушка оказалась небольшой – всего-то несколько крестьянских хижин жались друг к другу, – зато могла похвастаться трактиром. У дверей, потягивая пиво из роговых чаш, устроились двое.
Александр сдержал коня и поздоровался. Один из поселян, верно деревенский дурачок, во все глаза вытаращился на незнакомца и забормотал что-то невнятное, но второй, постарше, учтиво ответил на приветствие, отставил чашу и поднялся на ноги.
– Не ты ли здесь хозяин? – спросил Александр.
– Я самый, господин.
– Как видишь, я сегодня путь проделал немалый, и конь мой притомился. Найдется ли у тебя ужин и постель на ночь?
– Не сочтите за обиду, господин, но мой домишко не для таких, как вы…
– Позволь мне судить самому, – нетерпеливо бросил Александр, который очень устал. – Если у тебя есть хлеб и эль и чем коня подкормить, мне и довольно. Я заплачу.
Юноша собирался уже спешиться, но трактирщик шагнул вперед:
– Погодьте, господин. Я ж говорю, я не в обиду. Я вас охотно пущу к себе, коли захотите, но ежели ваш коняга выдержит еще полмили, то вниз по долине, вон там, вы найдете и ночлег, и трапезу, что в самый раз для молодого господина. – Он указал рукой. – Вон туда. Видите большой каменный крест? Вот от него свернете, проедете по тропке через буковую рощицу, и вы, считай, уже на месте. Там монастырь. Монастырь Святого Мартина. Хорошая обитель – можно даже сказать, богатая, там всех привечают. У них и гостиница огроменная для путников есть. Я почему все знаю: там мой сын работает садовником, Джоном кличут, он под началом у самого брата Петра…
– Понимаю. Что ж, благодарствую. Я поеду туда. Полмили, говоришь?
– Никак не больше. Вот, слышите: колокол звонит. Небось к вечерне, но привратник будет на месте, вас впустят. – Трактирщик шагнул назад. – И вечерней трапезы вы тоже не пропустите, молодой господин, даже в голову не берите! Они там привычны к тому, что путники в любое время нагрянуть могут. Как же, не далее как на прошлой неделе незадолго до полуночи прибыл большой отряд, все благородные господа, да с подарком, от которого аббат чуть к небесам не воспарил, что твой петух на крышу!
– И что же это такое было? – спросил Александр, не потому, что так уж хотел узнать, но потому, что собеседнику так явно не терпелось поделиться новостью.
– Да как же, по всему судя, великое сокровище, реликвия какая-то, говорят, из заморских земель, как есть священная! Брат Петр моему Джону про нее все обсказал доподлинно. Сам-то Джон ее еще не видел, но говорит, скоро насмотримся, может, уже на следующий праздник, как только подготовят подобающее вместилище, а уж это им труда не составит, ведь у них в часовне работает один из самолучших резчиков с год, а то и поболе; так вот, брат Петр говорит, он уже начал ковчег, в который вместо статуи отлично встанет драгоценная чаша, – там она пребудет в целости и сохранности, покуда она в монастыре Святого Мартина…
Александр, который уже тронул было коня, резко натянул поводья:
– Чаша? Ты сказал – драгоценная чаша?
– Она самая. Чаша, сплошь золото да каменья, говорит брат Петр, и привезена откуда-то с востока, может даже, из Иерусалима! Только представьте себе, этакая редкость – и здесь, в нашей долине! Ее еще каким-то заморским словом называют, только вот мне его не выговорить.
– Грааль, так?
– Грааль? Грааль, говорите? Может, и верно, если так чаши называются.
– И этот Грааль будет теперь храниться в монастыре вон там?
Трактирщик ничуть не удивился внезапному интересу Александра, несомненно подсказанному благочестием ревностного христианина.
– Верно, господин. Но боюсь, вам его не увидеть. Его держат под запором, я так понимаю, до тех пор, пока…
– Да, да. Но ты говоришь, его привезли на прошлой неделе? Королевский поезд?
– Ну, не знаю, насколько королевский, но Джон рассказывал, господа важные да знатные: на добрых конях, целая свита слуг и дама в паланкине с шелковыми занавесями… и уж не знаю, что еще.
– Дама, – задумчиво промолвил Александр. – Это сокровище привезла дама?
– В точности так, но говорят, не совсем в дар. Святыня просто будет храниться здесь некоторое время, вот и все. Но если уж этакое сокровище объявилось тут, в нашей долине, так сюда народ потоком хлынет ради одной этой чаши, небось, даже мое скромное заведеньице озолотится!
– А эта дама… этот королевский поезд все еще здесь?
– Да-да. Но для путников сколько угодно места найдется, молодой господин, вас охотно приютят, не беспокойтесь!
– Что ж, спасибо! Вот тебе за помощь, трактирщик. А я поехал.
– В добрый путь, молодой господин, и хорошо вам отдохнуть нынче ночью!
Монастырь, как это за ними водится, прятался глубоко в долине, там, где через пастбищные угодья и лес петляла река. Обитель была немаленькая и, по-видимому, достаточно влиятельная: она могла похвастаться несколькими внутренними дворами и собственными крестьянскими дворами среди возделанных полей и садов. Река вращала мельничное колесо, а сквозь шлюзовые ворота вода поступала в рыбный садок внутри монастырских стен.
Александр с удовольствием озирал все это сверху, предоставив усталому коню неспешно спускаться по холму к воротам. Ночлег его ждет удобный, и – по счастливой случайности, в которую и верится-то с трудом, но трактирщик говорил со всей определенностью! – он приблизится к цели своих странствий куда раньше, чем мог надеяться. Вряд ли ему удастся завладеть Граалем, пока тот хранится в монастыре, но, если Нимуэ везет чашу на юг и в монастыре остановилась только для отдыха, он сможет хотя бы переговорить с нею или с кем-то из ее свиты и у кого-нибудь выяснить, куда они везут свое сокровище. А если бы с помощью какой-либо уловки ему удалось присоединиться к ее сопровождению, то, глядишь, подвернется возможность…
Разоблачения Лунед и его собственное символическое отречение от Морганы вместе с ее флягой «магических» зелий были временно позабыты. Усталому Александру даже в голову не пришло, что Нимуэ, возможно, едет на юг, дабы самой отвезти драгоценную чашу Артуру. Рассказ трактирщика явился словно бы нежданным подарком судьбы, указующим знаком, касанием волшебной палочки. Грааль сам оказался на его пути – безо всяких поисков. И даже если бы юноша уже решил отступиться от похода, что ж, ничто человеческое ему чуждо не было – он ни за что не отказался бы взглянуть на чашу!
К тому времени, как всадник добрался до ворот, колокольный звон стих, но привратник и впрямь оказался на месте и, с готовностью распахнув створки, указал, как пройти к конюшенному двору, за которым, как он объяснил, находится мужской гостевой дормиторий. Ужин? Конечно, ужин будет. Милорда (привратник опытным взглядом оценил конскую сбрую и золотые отблески на поясе и на рукояти меча) накормят в трапезной под дормиторием. Брат Магнус, приставленный заботиться о путниках, покажет ему, где это. Ужин подадут, как только закончится вечерняя служба. Милорд, надо думать, позже пожелает присутствовать на повечерии?
Милорд желал лишь поужинать да улечься в постель, но он знал, чего ждут от гостей в подобных местах; кроме того, было очень вероятно, что и хранители Грааля на службу тоже явятся, так что он согласился и, препоручив гнедого заботам служки, проследовал в помещения, отведенные для монастырских гостей.
Как оказалось, ужинать ему пришлось в одиночестве, если не считать двоих путников, что ехали в Гланнавенту, чтобы отплыть оттуда в Ирландию. Эти чужестранцы говорили лишь на каком-то чудном ирландском наречии, так что юноша не смог расспросить их о королевском поезде: с вероятностью, знатные гости отужинали раньше.
Ужин был простой, но сытный: мясной суп, горячее густое жаркое со свежеиспеченным хлебом и какое-то рыбное блюдо, приправленное травами. После трапезы Александр сходил навестить своего коня и убедился, что устроен гнедой как нельзя лучше, накрыт попоной и хрумкает у полных яслей. Просторную конюшню с ним делили три холеные верховые лошадки, явно монастырские, и две пары крепких рабочих мулов. А вот лошадей, принадлежавших королевскому поезду, там не оказалось; их поставили в другую конюшню, ту, что обычно предназначалась для гостей; а ухаживали за ними собственные конюхи и слуги. Так что места для коня молодого господина там уже не осталось, объяснял служка, исполнявший обязанности конюха, но молодому господину беспокоиться не о чем: о его скакуне позаботятся не хуже, чем о жеребце самого аббата.
Все это явно было правдой. Александр поблагодарил служку, задал пару робких вопросов о приехавшем отряде, но любопытства своего так и не удовлетворил. Что до этих, заверил служка, он о них ничего не знает, кроме того только, что один из них – совсем юный мальчик, предназначенный в послушники, – останется в монастыре, после того как все уедут. Они все, и дама, и ее спутники, не пропустили ни одной службы – верно, очень благочестивы (благочестива? королева-чародейка Нимуэ?), – так что, если молодой господин намерен присутствовать на повечерии, он их непременно увидит, а может, и переговорит с ними после службы. Нет, он не вправе принимать подарков, но, если молодой господин пожертвует что-нибудь на монастырь во время службы, Господь благословит его дар… И тут в часовне зазвонил колокол.
Часовня поражала великолепием. Высокий свод поглощал свет свечей. Запах дорогого воска смешивался с ароматом благовоний, что, клубясь, тянулся к одетому полумраком потолку. Резная каменная перегородка отделяла место, где молились монахи, от остальной части помещения. За перегородкой располагались места для мирян и путников, гостей обители. Сквозь прихотливую резьбу просматривалось распятие над главным алтарем: оно словно парило в дымном свете свечей. Монахов видно не было, но к своду возносилось их звучное, стройное пение.
Да, знатные путешественники и впрямь были здесь: около дюжины людей разместились по другую сторону главного нефа от Александра. Юноша, склонив голову якобы в молитве, искоса поглядывал на них сквозь пальцы.
Во-первых, вот сама дама – королева, чародейка, набожная, а может, лицемерная; она скромно пряталась под густой вуалью. Поверх платья сочного красновато-коричневого цвета она набросила бурый плащ, спасаясь от холода, что в каменной часовне даже летним вечером пробирал до костей. Александр приметил золотой ободок на хрупком запястье, а на одной из сложенных рук блеснул сапфир. Все остальное скрывали плащ и вуаль.
Рядом с нею преклонял колена пожилой мужчина, обратив благородное немолодое лицо к главному алтарю и молитвенно закрыв глаза. Одет он был скромно, но в платье из добротной серой ткани, а в изящных исхудавших пальцах он сжимал серебряное распятие, украшенное темно-алыми камнями – надо думать, рубинами. Позади старца едва просматривалась невысокая детская фигурка, облаченная тем не менее в монашескую рясу и плащ. Наверняка это тот самый мальчик, будущий послушник. По другую руку от мальчика молился священник. Прочие мужчины и женщины, стоящие на коленях чуть позади, – это, верно, слуги.
Служба закончилась. Повисла долгая тишина, затем послышались неспешные шаркающие шаги – это чередой выходили монахи. Дама встала и помогла подняться старику. Вдвоем, и мальчик промеж них, они вышли из часовни. Остальные последовали за ними. Александр не отставал.
Помешкав немного снаружи, гости разошлись в разные стороны. Дама постояла минуту-другую, разговаривая с двумя женщинами – видимо, своими прислужницами. Александр ждал, что она распрощается со стариком и вместе со служанками удалится в женский гостевой дормиторий, но, когда дама наконец повернулась уходить, направилась она, по-прежнему держа старика под руку, к внушительному строению за часовней. Надо думать, это дом аббата; конечно же, такая важная госпожа, как Нимуэ, ночует там, а не вместе с обычными путниками… Одна из женщин последовала за ней, вторая свернула к гостевым покоям. Священник вместе с мальчиком уже скрылись за дверью, ведущей в главные монастырские здания. К старику подбежал еще один мальчишка, в одежде пажа, обменялся с ним несколькими словами, а когда его отпустили, последовал за остальными слугами в мужской дормиторий. Но брел он медленно, приотстав от остальных: в его возрасте, верно, в постель не очень хочется.
Александр быстро догнал мальчишку и перехватил его в нескольких ярдах от двери дормитория:
– До чего славный нынче вечер, обидно в такой ранний час спать укладываться, правда? А скажи, тут, как только всех нас загонят внутрь, двери запирают?
Мальчуган рассмеялся:
– Ага, прям как кур в курятнике, чтоб лиса не добралась! Но спасибо хоть на рассвете не будят, впрочем под колокольный звон все равно не поспишь!
– Вы здесь давно?
– Да уж с неделю.
– А я только сегодня приехал, с юга. Здешние края мне незнакомы, но, кажется, обитель – место хорошее. Вы тут долго пробудете?
– Вот бы знать бы! Наверное, несколько дней, не больше. Нам господа ничего не говорят, но не удивлюсь, если хозяин будет не прочь задержаться.
– А хозяйка?
– О, уж она-то домой заторопится, как только убедится, что принц устроен благополучно! А почему вы спрашиваете? Кто вы?
– Тот, кто хотел бы переговорить с твоей госпожой, если это можно как-то устроить? Я путешествую один, без слуги, но, если завтра я сообщу ей свое имя, она согласится меня принять, как думаешь?
– Ну конечно! – уверенно заявил мальчуган, хорошенько рассмотрев Александра в свете, падающем из открытой двери дормитория. – Она такая добрая, моя хозяйка. С ней кто хочешь поговорить может, без всяких церемоний. Если это важно…
– Для меня – да. Как тебя звать?
– Берин.
– Так вот, Берин, а ты мне не расскажешь побольше о своей госпоже? Правда ли, что она…
– Слушайте, – поспешно перебил мальчик, – звонят в колокол. Сейчас запрут двери. Я вам скажу, где проще всего застать мою госпожу. Она поутру первым делом выходит погулять в сад, пока хозяин еще на молитве. Вот там с ней переговорить проще простого… Нет, вот этого не надо, сэр! Смотрите, а вот и брат Магнус идет запирать курятник! Поторопимся-ка! Доброй вам ночи!
И паж опрометью кинулся внутрь. Александр, второй раз за вечер убирая невостребованную мзду обратно в кошель, поспешил за ним.
