ЯЗЫЧНИКИ
Денис не любил язычников и побаивался их — это было заметно. И в то же время огненный культ вызывал у него какой-то странный интерес. Судя по всему, туземное капище очаровывало его и ужасало. Влекло и отталкивало.
И когда я заявил, что хочу познакомиться с огнепоклонниками поближе, Денис поначалу отнесся к этому с неодобрением.
— Думаешь, ты их поймешь? — усмехнулся он, вороша пальцами бороду, — разгадаешь?
— Надеюсь, — пробормотал я. — Это что за люди, какого племени?
— Кажется, сайонского, — сказал он медленно.
— Стало быть, это просто — горные тувинцы?
— Да вот в том-то и дело, что — не просто… Здесь они вроде бы смешаны с алтайцами. В этих местах вообще такая каша — ничего не разберешь! Да и вообще, если вдуматься: никто из нас не сможет разгадать этих дикарей до конца. Никто! Это как с животными. Они рычат — ты слышишь, а о чем они думают, не ведаешь. Мы — это один мир. А они — другой…
— Вот, вот, — подхватил я, — другой! Они неразрывно связаны с природой. И очевидно, знают что-то такое, что мы давно уже забыли. Или вовсе никогда не знали.
— Ну, как хочешь, — устало сказал тогда Денис, — если уж так тебе надо — сходи, пообщайся. Передашь от меня привет председателю артели…
— Так там, значит, тоже артель? — удивился я.
— А что же ты думал? — Он посмотрел на меня сощурясь. — Конечно. Такая же, как и у нас, промысловая организация. Только артель там — одна видимость! В сущности, все у них осталось по-старому. Официально они подчиняются председателю, но в действительности всем заправляет шаман.
— И председатель мирится с этим? Ведь стоит ему только заявить…
— Для председателя главное — выполнить план по заготовке пушнины, понимаешь? Если бы шаман мешал, другое дело. Но он, наоборот, помогает… Хитрый старичок. И дисциплинка там железная! И артель эта, учти, добывает «мягкого золота» побольше, чем наша.
Так мы толковали какое-то время. И затем остановились на развилке дорог. День уже сгорел и в горах заклубились синие сумерки. Над шумящей таежною чащею повисла узкая полоска месяца. В этот момент он мне напомнил что-то азиатское, дикое… Звериный коготь? Охотничий лук? Кривое лезвие ножа?
— Ты когда к ним хочешь пойти? — спросил Денис.
— Да сейчас, — сказал я, — время еще не позднее.
— Ладно. Значит, поворачивай налево. Стойбище недалеко. Да ты услышишь, там собак полно! Ну, и сразу топай к председателю. Его дом — третий от края.
Мы попрощались. И уже уходя, я вдруг остановился, охваченный внезапной мыслью:
— Послушай, Денис. Ты, кажется, говорил, что тамошний шаман любит хороший трубочный табачок?
— Да. А что?
— Так, может, у тебя найдется немного «Золотого руна»? Я бы прихватил с собой…
— Ну, ты ловкач, — смеясь, покрутил головой Денис. — Конечно, найдется. Я в эти чертовы места без него не хожу.
* * *
В стойбище меня встретили радушно. Тут, бесспорно, главную роль сыграла моя дружба с Денисом, а также припасенный загодя табачок… Получив его, шаман сразу же с видимым удовольствием набил короткую гнутую свою трубочку.
Был он стар, шаман. Невысок, сутуловат, узколиц. И одет весьма просто — в меховую тужурку, в высокие кожаные, подвязанные под коленями сапоги «бродни». Лысый его череп прикрывал мохнатый треух. Встретив такую фигуру случайно, в толпе, никто никогда бы и не заподозрил, что это человек, общающийся с духами и исполненный странного могущества…
На нем — на его тужурке — не было никаких отличительных знаков. И я подумал: «Наверное ритуальную „шаманскую“ одежду он надевает только тогда, когда творит свои заклинания. А может, и вовсе не надевает. Не такие теперь времена».
Да, встретили меня радушно, угостили кок-чаем и свежими лепешками. Но все же настоящего контакта, к сожалению, не получилось. Старик, как выяснилось, русского языка не знал. А председатель, тот тоже был азиат и тоже далеко уже не молод, хоть и говорил по-русски, но плохо и с неохотой. И потому диалог наш состоял, в основном, из жестов и улыбочек.
Но как бы то ни было, я своего все-таки добился! Узнал, что назавтра назначена Большая Охота, и попросил разрешения принять в ней участие… Председатель поворотился к шаману и что-то быстро проговорил. Старик вынул изо рта трубку, огладил концом мундштука редкие седые усы, росшие по краям рта. И потом сказал, прикрывая тлаза морщинистыми веками:
— Ча.
* * *
Большая Охота устраивалась здесь, как правило, дважды в месяц; целью ее была не только добыча ценных мехов, но также и заготовка — мяса отстрел горных коз и оленей. И в такие дни в охоте принимало участие все мужское население стойбища.
Однако прежде чем выходить на промысел, полагалось по традиции задобрить духов, выпросить у них удачи…
И шаман всю эту ночь провел возле капища — стучал там в бубен. К сожалению, меня туда не допустили. А настаивать я не стал; мне отнюдь не хотелось понапрасну портить с этими людьми отношения.
Бубен гудел унывно, глухо, прерывисто Звук его то учащался, то медленно затихал. На рассвете он замолк окончательно. И сразу же в тайгу, поодиночке и группами, потянулись охотники.
Бредя в кустах в холодной рассветной мути, я с любопытством разглядывал живописные их фигуры. И вдруг заметил среди них человека, одетого в безрукавку из козьего меха. Голову его обтягивал красный, пестрый, туго завязанный над ухом платок. «Где же мы встречались? — подумал я. — Когда?» Напрягся и вспомнил. Ну, конечно! Это ведь он на моих глазах в Таштыпе покупал косметический набор «Красная Москва» и приготовлял в коробке из-под пудры адский свой коктейль…
Меня он не узнал, не запомнил; скользнул по мне равнодушным взглядом и отвернулся. Но все же я остался в той группе, где был и он. И потащился следом.
* * *
Мы поднимались к водоразделу — туда, где рождаются реки Хакассии и Алтая. Тайга понемногу редела, сходила на нет. Мир становился пустынным и каменным. Над ним простиралось бескрайнее небо, подсвеченное тусклой зарей. И только одно оживляло безжизненный серый пейзаж — стремительно падающие с откосов, блистающие, ревущие потоки воды. Казалось, они падают прямо с небес.
Потоки были невелики — метра три в ширину, но в них ощущалась особая сила, безудержная ярость и мощь… В пути нам дважды пришлось через них переправляться. Дело это было нелегким. Мосты тут заменяли тонкие, небрежно брошенные жерди. В это утро — а оно выдалось морозное — жерди обледенели, стали скользкими. И потому каждый неверный шаг грозил бедою.
И беда случилась — на второй переправе.
Мне часто и отчетливо вспоминается эта сцена. Пожалуй, ее мне вообще никогда не забыть…
В нашей группе было шестеро охотников. И половина перебралась через ручей благополучно. Но четвертому не повезло. Это был, кстати сказать, знакомый мне горец в меховой безрукавке и красном платке. Он поскользнулся вдруг и какое-то мгновение балансировал на шатких жердях. И потом сорвался и рухнул в воду.
В этом месте ручей изгибался и чуть дальше, за поворотом, слышался грозный гул порога. Там вскипала белая пена, стояло облако мельчайших брызт.
Упавший попробовал было подняться, глубина была здесь небольшая — по грудь, и не смог. Слишком сильным оказался напор воды. Я сверху видел, как сбивает она с ног и тащит его по дну… Наконец он все же нашел опору и уцепился за камень. И отчаянным рывком подтянулся — поднял над водою лицо.
Красную повязку с него смыло, но красный цвет остался; волосы его теперь окрашивала кровь. Очевидно он сильно ушибся, падая, и ослабел. И держался из последних сил.
И я закричал, повернувшись к стоявшему рядом со мною охотнику:
— Спасайте его! Чего ж вы, черти, смотрите? Делайте что-нибудь!
Но тот не ответил, не шелохнулся, даже бровью не повел. Он молча глядел на тонущего, и лицо у него было как каменное, и глаза — недвижимы и тусклы…
И другой оставшийся на нашем берегу тоже молчал. И на противоположной стороне потока царила такая же немота. Туземцы стояли в каком-то странном оцепенении — застыв, как сомнамбулы, — и безучастно следили за погибающим товарищем.
И удивительное дело, за все это время погибающий также не проронил ни слова! Он никого не звал на помощь; он боролся за свою жизнь одиноко и молча… И все это походило на сон, на ночной кошмар. Ведь только в скверном сне возможна подобная ситуация! Но в том-то и суть, что здесь я столкнулся с реальностью совершенно непостижимой и пугающе нелепой…
Глядя на окровавленное его лицо, на побелевшие пальцы, судорожно цепляющиеся за камень, я понял, что долго ему не продержаться. Надо было что-то делать — и немедля. На мои призывы и вопли дикари никак не реагировали. А ведь у одного из них висел на плече аркан, и стоило только кинуть его утопающему, как тот был бы сразу спасен! Оставалось одно: спасать его самому.
Я посмотрел, поеживаясь, на клокочущй, плюющийся пеной поток. И со вздохом стащил с себя меховую куртку, купленную недавно у Дениса, ввиду наступивших холодов. Окунаться в ледяную воду мне ужасно не хотелось. И я мысленно проклял дурацкое это племя и собственную свою судьбу. А потом, стоя над откосом, пригнулся — приготовился прыгать…
И в этот момент кто-то цепко ухватил меня за ворот рубашки. Я оглянулся и увидел знакомое лицо охотника — скуластое, неподвижное, похожее на маску.
Хватка у него была железная. Он поднял меня, как щенка. Я дернулся, попытался вырваться — и не смог.
— Пусти! — зашипел я в ярости. — Эй ты, питекантроп! Слышишь, что тебе говорят?
Но он словно бы не слышал. Или не понимал. Или же не хотел понимать… И тащил меня все дальше от берега. Зачем, недоумевал я, и куда? И что вообще все это значит?
Я напрягся изо всех своих сил. Уперся и нырнул ему под руку. Дважды перекрутился так и наконец выскользнул из цепких пальцев. И тотчас же потянулся к ножу.
Изо всех участников Большой Охоты я был единственным, кто не имел при себе оружия. Если, конечно, не считать финского ножа, который я по старой бродяжьей привычке всегда носил за голенищем. Но что значил нож в облавной охоте на копытного зверя?
Еще на заре, покидая стойбище, я, помнится, пожалел о том, что не обзавелся вовремя ружьишком. Что мне делать тут с одним финяком, думал я, вряд ли он пригодится… И вот теперь, как видите, он пригодился!
Едва лишь я выхватил нож, как туземец отшатнулся от меня, попятился. И я наконец обрел свободу действий.
И стремительно поворотился в сторону ручья — шагнул к нему.
Но вдруг что-то там изменилось. Неподвижные фигуры туземцев зашевелились. Послышались оживленные голоса. Люди словно бы очнулись от сна. И двинулись дальше в горы.
И я тотчас понял: все кончено. Я опоздал. И спасать мне теперь уже некого!
