Крестьянский террор
Террор не придумал для уравнения общества никаких других средств, как только рубить головы, поднимающиеся над уровнем посредственности.
Пьер Буаст
Война красных и белых, регулярной Красной армии и регулярных, смело можно писать без кавычек, белых армий была лишь фрагментом Гражданской войны. Вторым ее наполнением являлась война крестьянская. История России знает большие крестьянские войны в XVII веке восстание Степана Разина и в XVIII — восстание Емельяна Пугачева. Крестьянская война в XX веке значительно превосходила их по географическому размаху, по числу участников и накалу ожесточения.
Захватившая власть в стране партия пролетариата требовала от крестьян хлеба и солдат для своей защиты. Объектом кровавого спора крестьян, переросшего в небывало жестокий террор, являлась не только продразверстка через жесточайшие меры для подавления недовольства, но и обман сельчан в декларированных свободах и манипуляциях с землей. Селяне ждали большего, поэтому говорили большевикам так: «Да, землю вы отдали, а хлеб до последней зернинки отбираете: да подавитесь вы сами такой землей! Мужику от земли один горизонт остается!»
В ответ на объяснение, что отбираемый хлеб нужен революции, крестьянин резонно возражал коммунарскому чиновнику: «Дурень ты, народ ведь умирает — кому ж твоя революция останется?»
Вот фрагмент из донесения начальника милиции 3-го района М. И. Жукова в политбюро (был и такой с высокопарным названием орган на местах. — Прим. авт.) Ишимского уезда Тобольской губернии в конце декабря 1920 года:
«Уполномоченные продорганов приказали вывести весь хлеб, как семенной 21-го года, так и продовольственный. Граждан страшно волнуют таковые приказы ввиду голода.
Настроение района очень резкое. Хлеб вывозится до зерна. Граждане взволнованы. Продорганы действуют несерьезно. Прошу выехать и вопрос решить на месте. Последствия очень печальные, предвещая возможные восстания. И если вами ничего не будет предпринято, то прошу снять с меня всю ответственность за район, который так резко настроен. Искоренить резкие и нахальные действия продорганов я не в силах…»
В работе составителя В. Шишкина «За Советы без коммунистов. Крестьянское восстание в Тюменской губернии. 1921» с аналогичным содержанием приводятся десятки донесений. Костлявая рука голода, как видим, пугала не только крестьян — объектов посягательства власти, но и саму власть на местах в лице правоохранителей. С другой стороны, Кремль не видел никакой альтернативы накормить город и армию, истекающую кровью на фронтах Гражданской войны. В борьбе за хлеб надо было побеждать, иначе бы власть рухнула вместе с новым государством. Поэтому партийно-советская элита действовала по принципу — если невозможно победить по правилам — надо побеждать, как получится.
Этот же автор рассказал и о реакции властей на сопротивление крестьян. Из доклада секретаря Березовского уездного комитета РКП(б) Г. Тюрина в Тамбовский губком 20 августа 1921 года:
«Обдорский (ревком Обдорской волости. Прим. авт.) ревком объявил себя властью на весь Тобольский Север, назвавший Тобсеввоенревштабом…
Тобсеввоенревштаб объявил, что заложники берутся в виде гарантии и в случае выступления контрреволюционеров, как то: убийство партийных и советских работников, распространение ложных слухов, повреждение телеграфа, нападения на воинские части — будут беспощадно расстреливаться. По частным данным, всего в уезде расстреляно заложников во время отступления вместе с обдорскими повстанцами около двухсот человек».
Вот она, цена человеческой жизни в гражданских войнах — 200 человек только в одной волости за несколько дней, а может, и за один день.
Чтобы сломить сопротивление кулачества, диктатура пролетариата применила чрезвычайные средства борьбы — отдача под суд, ревтрибуналы, тюремное заключение, конфискация имущества, заложничество и даже расстрел на месте в случае вооруженного, и не только, сопротивления.
Это будет происходить параллельно с гражданской рубкой белых и красных не на жизнь, а на смерть за свои соответственно монархо-коммунистические постулаты.
Автор в начале 1990-х годов, беря интервью у Владимира Ивановича Фирсова, любимца Шолохова, смоленского поэта, ставшего главным редактором журнала «Россияне», посвятил ему спустя некоторое время свое стихотворение, посвященное белому и красному движению. В нем были такие строки:
Красный флаг -
Это флаг не партийный,
Это кровь, эскадроны, фронты…
Красный фронт
С Белым фронтом едины!
Кровь одна пропитала бинты.
Дед один мой
С Деникиным вместе
И орловским своим рысаком
Уходил из деревни
В безвестье,
Не политикой — Верой влеком.
Дед другой
Под звездою и в шлеме,
Саблю лихо в аллюр обнажал…
И блестело натертое стремя,
Как его родословный кинжал.
Охладили раж Времени льдины!
Помирились в могилах фронты.
Красный флаг -
Это флаг не партийный,
Это кровь, что пролили деды!
Если бы моих дедов, крестьян казацкой крови, не мобилизовали белые и красные, они бы продолжали вести личные хозяйства, обеспечивая всем необходимым свои многодетные семьи, оставленные после их гибели на фронтах Гражданской на произвол судьбы.
В ходе беседы Владимир Иванович задел тему степени участия крестьянства против поползновений на его вольницу со стороны белых и красных. Он заметил, что в годы Гражданской войны в одинаковой степени деревня страдала как от белых, так и от красных. Многочисленные отряды белогвардейцев, красногвардейцев, партизан, анархистов и элементарных бандитских групп, перемещаясь в ходе боевых и грабительских действий в пространствах огромной России, в обязательном порядке «чистили» хутора, села, деревни, станицы — кушать хотелось всем. Они знали, что крестьянская хата или изба может смилостивиться и что-то дать «человеку с ружьем»: кусок хлеба домашней выпечки для утоления голода или какой-то кожушок для спасения от холода. Но были и такие из этих вояк, которые верили в удачу через элементарный грабеж. И надо отметить, что селянам было безразлично, кто и по каким мотивам у них экспроприирует нажитое: красные через продразверстку, белые — через идею о возвращении монархии, бандиты — через элементарный разбой. Реакция была одна — защищаться громадой. Крестьянская община при необходимости организовывалась и вооружалась быстро — вилы, топоры, пики-тычки, ножи и, конечно, огнестрельные трофеи…
Это сегодня нам, живущим пусть в худом, но все-таки в мире, кажутся верхом цинизма и жестокости взаимоотношения между людьми той эпохи, но на любой войне участники ее выбирают лишь между «плохим» и «совсем плохим», только так и можно. Это, знаете ли, не Перовская картина «Чаепитие в Мытищах, близ Москвы», где можно было утолить жажду чаем из вкуснейшей и кристально чистой воды своих родников того времени и порассуждать о бесценности человеческого бытия. Правда, на полотне нашла отражение неприглядная сторона реальной жизни — равнодушие сытого монаха к голодному нищему, покалеченному очередной войной, очевидно, солдату-инвалиду, с поводырем-подростком…
* * *
Февраль 1921 года. В один из его дней в сибирском селе Дубынке гулко и протяжно загудели колокола местной церкви. Это были не малиновые звуки очищения пространства и исцеления — без праздника, в будний день. Потом ударили колокола в тревожный прерывистый набат — колокольный звон особого строя. Он созывал крестьян на своеобразное вече, на котором было возвещено о начале одной из самых страшных трагедий, вошедших в летопись крестьянского восстания на юге Западной Сибири.
В каждом нестабильном обществе, а тем более в обществе, погруженном в атмосферу войны, быстро появляется своя «пятая колонна», а в гражданской — особенно.
Причина сигнала для сбора мужиков — реакция крестьян, восставших против продразверстки и Красной армии. У церкви быстро собрались крестьяне, яростные речи которых были направлены против местных активистов, «продавшихся большевикам», развязавшим войну с собственным народом. Призывы расправиться с сельсоветчиками, коммунистами, комсомольцами и милиционерами звучали все сильней и сильней. Этот зарождавшийся крестьянский мятеж в Дубынке перекинулся и на другие села Ишимского района Тюменской области. Крестьяне стихийно организовывались в Народную армию (НА), в которой существовал даже свой управленческий орган — штаб.
В результате кровавой резни Ишимская организация РКП(б) на 20 апреля 1921 года потеряла 406 человек убитыми и пропавшими без вести. Одиннадцать арестованных коммунистов доставили в штаб НА, где их с пристрастием допросили, а потом раздели донага и стали колоть пиками и ножами. А в ночь с 12 на 13 января изувеченных побросали на повозки и увезли на казнь, выкрикивая: «Безбожник, Бог тебя наказал, а не мы!»
Со слов Ольги Ожгибесовой, в это же время мятежниками был арестован волостной милиционер, член РКП(б) Ф. Соколов. По дороге в штаб конвоиры избивали его наганом по голове, кололи пикой, приговаривая: «Записались в коммуну, хотели наше имущество разделить и на нашей шее поехать. Врете, сейчас вы отпраздновали! Власть коммунистов пала, и мы вас всех с корнем выведем, и будем хозяева сами, и будем жить по-старому: у нас все будет — сало, масло и хлеба с остатками».
Вернуться к прежней, спокойной и сытой жизни — вот и вся идеология восставшего крестьянства.
Жительница деревни Усть-Ламенская Анна Павловна Терещенко вспоминала:
«Был такой Бердов в деревне Евсино. Он деревянным стежком убивал. Ему привезут коммунистов, а он убивает. Убийцей был. Может, тыщу убил, может, две, может, три. Потом коммунисты его убили… Сначала белые — коммунистов, потом коммунисты — белых, а потом коммунисты — коммунистов».
Наверное, эта крестьянка, говоря об убийствах коммунистов коммунистами, видела в перспективе, что революция будет безжалостно пожирать своих детей, что и случилось в конце 1930-х годов.
В том же Евсино командование мятежников выпустило приказ № 2 от 9 февраля 1921 года, в котором говорилось:
«С получением сего предлагается вам в течение 3-х часов организовать отряд, арестовать всех коммунистов и истребить».
В аналитическом докладе командира 85-й бригады войск внутренней службы республики (ВНУС) Н. Н. Рахманова отмечалось:
«В Омутинском районе повстанцы подвешивали взрослых и детей, у беременных женщин разрезали животы, и все это затем, чтобы в корне истребить семя коммуны». Мятежники убивали не только коммунистов, но и сочувствующих советской власти. Так, в селе Ильинском было обнаружено около 200 трупов крестьян, валявшихся повсюду в искалеченном виде. Было видно, что они были не расстреляны, а избиты палками и заколоты вилами.
9 февраля в волостном Ильинском местные граждане восстали против советской власти. С хоругвями и колокольным звоном поп Увар кропил святой водой повстанцев на святое дело — на убийство?! Местная милиция с десятком винтовок не могла оказать сопротивление толпе. Мятежники стали убивать коммунистов и членов их семей, включая младенцев. Секретарю местного комитета партии разрубили голову, покалечили руки и ноги, тычками выкололи глаза, изуродовали все лицо и бросили в яму у кирпичного завода. Имущество семьи разграбили полностью. Были зверски убиты в Ильинке 105 человек. Уничтожались даже родственники тех, кто служил в Красной армии.
Что интересно, в Ильинском никто из крестьян и местных жителей не пострадал от коммунистов. Причина же зверств лежала более глубоко. Нет дыма без огня.
Дело в том, что в Дубынке зимой 1920 года была организована первая сельскохозяйственная коммуна «Заря». Ее руководство наделало массу ошибок. Во-первых, коммунары «прихватизировали» большую часть плодороднейших земель и сенокосов, принадлежащих общине, нарушив таким образом вековые устои землепользования. Во-вторых, на коммунаров не распространялось положение о продразверстке — у крестьян забрали все зерно, а коммунаров правоохранители не тронули. В-третьих, коммунары отреклись от веры, которая была сильна в сибирских деревнях. Недаром был живуч и сакрален русский девиз: «За Веру, Царя и Отечество (За Бога, Царя и Отечество)».
Итак, это был черный для коммунаров день. Крестьяне-мятежники начали с бесчинств в домах и на улицах. Имущество коммуны разграбили, скот увели. Коммунаров вывели раздетыми на площадь в 20-градусный мороз. Ревущих детей бросали в короба — телеги с бортами для перевозки сыпучих материалов — зерна и круп. Около 170 мужчин и женщин повели на казнь — казнили голыми на русском майдане — выгоне.
Учительница-коммунарка Лидия Томащук, чудом уцелевшая в те дни, вспоминала: «В селе творилось что-то невероятное. Со всех сторон неслись вопли, стоны, рыдания, ругань. На снегу уже валялись мертвые и раненые. Окровавленных людей куда-то тащили, издевались над ними».
Вот они, русский бунт, русская смута…
Удивительно, что вчерашние мирные крестьяне, ограбленные, униженные, обозленные, вдруг стали палачами.
А может, не вдруг — взыграла проснувшаяся генетика? Похоже — да! Но это ДА было с той и с другой стороны.
Уже окоченевших на морозе раздетых коммунаров суд народный после ночного бдения решил всех утром убить! Убивали колками и тычками, поднимая пронзенные тела на заостренные деревянные пики. А потом всех их сожгли на берегу Коммунарского озера.
Когда в волость вернулась советская власть — повторилось то же самое. Теперь убивали мятежников. В Дубынском краеведческом музее есть одна картина: всклокоченный дьякон «посылает проклятия» в адрес красноармейца — продразверсточника. Удар шашкой обрывает жизнь священника.
К маю большевики стали понимать, что в демократию, кажется, наигрались — хватит! Дальнейшее народовластие означало хаос и смерть. Возникла дилемма: либо сдавать власть, либо устанавливать диктатуру и брать хлеб у селян силой с использованием армии и правоохранителей.
Линия фронта теперь проходила между государством и держателями хлебных запасов, без разницы, кто они были — кулаки, помещики, торговцы, середняки. Бедняков тоже потрошили.
«Причиной конфликта являлись цены, — писала Елена Прудникова, — правительство проводило хлебную монополию и устанавливало твердые цены, кулаки и торговцы требовали цен вольных, коммерческих, чего государство, во избежание массовой гибели своих граждан от голода, допустить не могло».
При этом кулаки, даже лишившись земли, главенствовали по селам. Они имели авторитетные позиции в конкретной среде обитания, влиявшие на поведенческую мотивацию остальных односельчан, которые хорошо знали народную мудрость, что «без денег проживу, а без хлеба — нет», «лиха беда — хлеба нажить, а с хлебом — кому хочешь можно жить». Поэтому крестьяне прекрасно понимали, что кулак, державший на прицеле поговорку «придет весна — и ты хлебушка попросишь», может помочь им при севе зерном.
Естественно, при таких условиях сельская буржуазия, которую красные называли деревенскими мироедами, легко захватывала власть в местных Советах, лишая государство возможности влиять на положение в хуторах, селах и станицах. Уже к весне 1918 года крестьянство стало проводить свою политику с лозунгом — никаких хлебозаготовок, даешь вольные цены! Такое положение грозило гибелью стране.
В связи с этим хочу привести полный драматизма текст обращения Сердобского уездного исполкома Самарской губернии к крестьянам:
«Товарищи крестьяне! Ссыпка хлеба прекратилась. Причины установлены. Вы сознательно не хотите давать хлеба. Мы вас спрашиваем: «Кому вы отказываете в этом необходимом куске хлеба?» Вашим же братьям-крестьянам голодных губерний, тем, которые в силу исторических условий очутились на плохой почве…
Затем вы отказываете рабочим, которые работают на фабриках и заводах…
Они мрут в мучительной голодной агонии в Москве и Петрограде, из очереди выносят мертвых, и каждое утро в комнатах квартир находят не по одному умершему от голода. Вот кому вы отказываете, запрятав свой хлеб в амбарах».
О том, насколько остро стояла продовольственная проблема, косвенно говорит тот факт, что в конце мая второй человек в советском правительстве — Сталин был назначен руководителем продовольственного дела на Юге России.
Но вернемся к крестьянскому террору.
В середине июля 1918 года продовольственные отряды в Уржумском уезде Вятской губернии несколько дней вели кровопролитные бои с кулацкими бандами. Во время боев были зверски убиты комиссар одного из продотрядов Алеников и много рабочих. Кулаки долго глумились над комиссаром: вырезали ему язык, выкололи глаза, отрезали нос и уши.
В Пензенской губернии из продотрядов, прибывших из Владимирской губернии, за несколько месяцев 1918 года от рук кулаков погибло 12 человек.
На борьбу с коммунистами поднимаются казачьи области. Восстает Украина, крестьяне которой массово выступили против советской власти. Неспокойно себя чувствует и Крестьянско-рабочая Красная армия, а не Рабоче-крестьянская Красная армия (РККА), так как основной костяк ее составляли селяне.
В марте 1919 года восстает бригада Красной армии, направленная в Белоруссию. Восставшие захватили Гомель и Речицу. Тульские крестьяне, из которых в основном состояла бригада, объединяются с «Полесским повстанческим комитетом», представляющим белорусское крестьянство.
В обращении к крестьянам, «командующий 1-й армией Народной Республики Стрекопытов объявляет о «строительстве новой народной власти», о ликвидации продразверстки и чрезвычайных налогов, о прекращении войны. Какими же призывами и лозунгами пользовались восставшие? Прежде всего, они требовали:
— всей власти Учредительному собранию;
— сочетания частной и государственной инициативы в области торговли и промышленности;
— железных законов об охране труда;
— проведения в жизнь гражданских свобод;
— земли — народу;
— вступления Русской республики в Лигу народов.
Следует заметить, что крестьяне вели борьбу на два фронта. Они нередко пели:
Эх, яблочко,
Цвету спелого,
Слева красного бьем,
Справа — белого…
* * *
Гражданская война ожесточала отношения между людьми и, естественно, не способствовала смягчению нравов, и без того диких и лютых. Это было время, когда политическая борьба накрепко переплелась с уголовщиной, а если честнее — с бандитизмом: воровством, разбоями и грабежами.
В книге Елены Прудниковой «Сталин. Битва за хлеб» приводится яркая иллюстрация той обстановки.
В 200 верстах от Новосибирска стоял поселок Липовский. В ноябре 1922 года при довольно туманных обстоятельствах в доме местного кузнеца Чуева был убит односельчанами председатель сельсовета коммунист Федор Остапов, а его отца избили до такой степени, что тот вскоре умер от побоев. Говорили, что председатель был «с душком» — брал взятки за освобождение от налогов, и что там на самом деле произошло, а также сколько было выпито — Бог весть.
У Федора имелось трое братьев — коммунары Тихон, Иван и Василий. Почему-то не милиция, а именно они взялись за расследование. Для начала собрали комячейку и арестовали два десятка крестьян. Казнить арестованных не стали, а «всего лишь» избили молотками и ограбили…
Все бы на том и окончилось, но ведь существовал еще и закон, хотя бы в виде инструкций из уездного исполкома! Узнав о ЧП, председатель волисполкома Красников решил провести свое расследование этой истории, поручив следствие собственному брату Демьяну. Тот собрал группу из семи липовских коммунистов и честно сказал, что придется-таки ответить. Судя по дальнейшим событиям, во время партсобрания выпито было очень много, потому что есть идеи, которые на трезвую голову не приходят. Именно Демьяну пришла в голову «гениальная мысля»: совершить новое преступление, желательно политическое, и тем самым отвлечь внимание от старого.
В качестве жертвы они выбрали коммунара Лукьяненко, кандидата в члены РКП(б) и свидетеля убийства председателя, смерть которого удобно было свалить на происки врагов. Исполнителем стал местный хулиган и дезертир, взявший в напарники такого же, как и сам, приятеля.
В ночь на 9 января 1923 года киллеры зарубили Лукьяненко вместе с женой и тремя детьми и тут же уехали в соседнюю деревню в гости — строить себе алиби. А коммунары стали искать террористов. Из соседних волостей в Липовский съехались три десятка коммунистов, которыми командовал секретарь волостного комитета. Был организован и штаб по расследованию, во главе которого поставили представителя губкома Лукина, 20 лет от роду, который как раз в это время проводил в волости кампанию политвоспитания.
Началось «следствие», вскоре к нему подключился начальник районной милиции, не добавивший законных методов, однако давший делу некий формальный статус. Было арестовано около 50 человек, из которых с помощью пыток за несколько дней сколотили «антисоветскую организацию».
Однако чего убийцы не учли — так это того, что политические дела подлежали ведению не милиции, а ГПУ. Местные чекисты узнали о преступлении 15 января и достаточно быстро разобрались в происходящем, отпустили «террористов» и арестовали настоящих убийц. Надо полагать, те свое получили по полной. Чекисты хотели развернуть еще и громкое дело о самосуде, однако этого им сделать не дали — партия уже тогда предпочитала заметать мусор под ковер…
Авторитет власти был и так невелик, чтобы добивать его подобными судебными процессами. Тем не менее волостную комячейку губком распустил. Любопытно, что по результатам этого дела на работу в ГПУ взяли того самого Лукина, который возглавлял штаб по расследованию. Он прослужил в органах, а потом разделил судьбу других представителей эпохи борьбы с «ленинской гвардией и троцкистами».
Аналогичных гражданско-политических сшибок в то время было пруд пруди.
Отшумела Гражданская война. Советская власть завершила свое «триумфальное шествие», начатое в октябре 1917 года. Казалось бы, давно «помирились в могилах фронты», но до сих пор не обрели спокойствия некоторые нынешние «дураки» вчерашних предков, рвавших чубы друг у друга.
Пора уже заключить душевное перемирие и спокойно строить новую Большую Российскую Державу. Россия заслужила такой статус, потому что народ ее может построить, понимая, что у него достаточно сил для этого. Завтра их будет еще больше с новыми поводырями — более смелыми, более честными, более трезвыми и более энергичными.
По признанию поэта Максимилиана Волошина, Россия в то время выглядела так:
Вся Русь — костер. Неугасимый пламень
Из края в край, из века в век
Гудит, ревет… И трескается камень.
И каждый камень — человек.
Не сами ль мы, подобно нашим предкам,
Пустили пал? А ураган
Раздул его, и тонут в дыме едком
Леса и села огнищан.
Не дай Бог, повторения подобного эксперимента с палом в нынешней России. Это будут не столько коварные грабли, сколько пал или туроверовская (Н. Н. Туроверов поэт белого казачества. — Прим. авт.) «холодная зола», которая именно в таком состоянии и нужна земле…
